Мировая скорбь идущего к краю крыши

Он жил на последнем уровне Аркологии Куинджи - из тех мегабашен, что когда-то были символами прогрессивного взгляда в будущее, свершением видения их создателя, того самого Паоло Грэхема. Но теперь эта башня стала не памятником достижению, а монументом забвению и символом одиночества.
Прежде здесь обитала интеллигенция, потерянная, несчастная, искавшая надежду и цель. Большинство из них ушло дальше, так и не найдя ничего, кроме новых порций упадка и бессмысленности.

Сам же он изначально не искал ни надежды, ни цели. Только тишину. Он выстраивал свою жизнь на крыше как точный механизм, где каждое действие - проверка запасов, починка прибора, подсчет шагов, символизирующих, помимо прочего, физическую активность - было шестеренкой, заглушающей внешний мир. Любой сбой в этом механизме, будь то неожиданный визит или странный звук, отзывался в нем глухой, животной тревогой. Казалось, он требовал многого, но на деле ему нужно было так мало: чтобы все шло своим чередом, предсказуемо и бесшумно.

Целые этажи Аркологии были заброшены, где-то не хватало перекрытий, превращая те места в непроходимые индустриальные пропасти. Освещение осталось не везде. Там, куда электричество все же добиралось - а откуда оно бралось, никто уже не знал, - свет подчас пульсировал, как сердце умирающего. Многие лифты не работали и те последние упрямцы, кто все же обитал в мегабашне, чаще всего пользовались лестницами. То были долгие путешествия, и не все приходили туда, куда намеревались - бросали затею на полпути, считая, что не так уж и хотелось идти изначально.
Проживая, считай, на крыше Аркологии, он часто пользовался пожарными переходами, считая шаги, чтобы не потерять счет времени. Он исследовал все верхние уровни, так или иначе приспособился использовать их для своей отшельнической жизнедеятельности.
Он знал - нижние уровни по большей части заброшены. Там жили только тени, питающиеся данными и остаточной радиацией. Он туда не спускался. Долго это, да и какой толк, даже если поверить слухам, что там еще ведется какая-то торговля и туда кто-то приезжает иногда с окрестных земель. Он просто не хотел знать, что там теперь и кто. К тому же, нижние уровни напрямую соприкасались с внешним миром, а это, ни много ни мало, - лес. Как будто бесконечный, мрачный, словно вырезанный из сновидения, которое никто не должен помнить. Деревья стояли слишком близко к стенам мегабашни, будто желая поглотить ее, миллиметр за миллиметр, бетонную крупицу за крупицей.
Прежде вместо леса был город. После пришли искины и все выкупили. Теперь - только деревья и туман. Они искажали, скрывая, становясь порой непроницаемой стеной неопределенности. Он видел это сверху. И это было еще одной причиной, почему он не желал спускаться. Ему рассказывали, что иногда в том лесу и в том тумане проявлялись силуэты людей. Но то наверняка были байки из разряда тех, в которых утверждалось, что обитатели мегабашни слышали шаги на тех этажах, где никого не может быть - по причине отсутствия пола, например. Тем не менее, он не отмахивался от рассказов, хотя бы потому, что сам иногда слышал шепоты на языке, которого не существовало. Он выяснял - это правда, такого языка не было и среди мертвых.
Он был своего рода ремонтником, крайне полезным среди остатков местной богемы и упрямцев-лансеров, и мастерская его была там же, где и жилище, на крыше Куинджи. Среди густо расползшегося леса, который, в отсутствие человеческого ухода, разросся во все стороны, пророс корнями на несколько этажей вниз и неизвестно как высоко протянется - вершины деревьев скрывались в вечной хмурой облачности.
Одинокие дома, некогда элитные, принадлежавшие художникам, скульпторам и всем прочим подобным людям, а теперь мало кому нужные, были разбросаны среди деревьев осколками старого мира. В некоторых домах не было даже стекол, только ветер заглядывал в пустые комнаты, лишенные всякого ценного. В других домах жили такие же, как он: затворники, ищущие покоя, лансеры-киберкочевники, в поисках стабильного доступа в какую-либо Сеть дошедшие до самого верха, да так здесь и оставшиеся. Первые никогда не приходили к нему, а сам он не думал навязываться. Порой они смотрели друг на друга через бинокли, как существа с разных планет, но и только, просто чтобы убедиться - их привычный мир все еще привычен. А вот вторые захаживали периодически - с просьбами починить что-либо, восстановить, заменить аналогом. Его умения все еще пользовались спросом, и потому не было недостатка в том же пропитании - на крыше Куинджи процветал натуральный обмен.

Также он чинил вещи, которые уже никто не использовал. Кнопки, провода, терминалы - все это давно устарело, ни к чему не подключалось, ничего не активировало. Но он продолжал искать и чинить. Ради себя.
Чтобы заполнить время, которое больше не имело значения. Чтобы заставить день сменяться днем. Каждый ремонт был попыткой вернуть порядок.
Он делал это, потому что знал - если перестанет чинить, то станет тише.
А тишина начнет с ним говорить...

И потому он выбирался из своей мастерской, бродил по окрестностям только ради поисков брошенной электроники и одновременно чтобы проверить, не изменился ли сильно тот самый привычный и упорядоченный мир.

Но в какой-то момент, к его неудовольствию, окружение стало меняться. Сначала это были лишь смутные ощущения - будто кто-то стоит за спиной, когда он копался в стенных панелях в поисках проводов, или шепот из статики между радиочастотами в моменты включения радио для фона. Он списывал это на усталость. Но затем он понял: изменения шли параллельно его оккультным изысканиям. Заразился, так сказать, праздным и скучающим любопытством от бывших товарищей-интеллигентов. Он не вызывал никого сознательно; скорее, его одинокий, погруженный в себя ум, блуждающий по запретным текстам, стал маяком, на который эти сущности не могли не откликнуться. Он читал о дверях, и двери начали проявляться в его реальности. Он изучал природу теней, и тени оживали. Подсознательно он подозревал, что нечто подобное когда-то может произойти, стать ответом на его поиски. Но только... не тем, каким он желал?

Той ночью он услышал стук в дверь своего жилища. Особый стук, но не тот, каким обозначают свой приход лансеры, принесшие что-то на починку.
Четкий, размеренный, с паузами в нужные моменты. Его собственный особый стук для тех редких случаев, когда он сам к кому-то приходил. Предварительный стук был важен для мира Куинджи, ведь мало ли кто ходит по лесу. Мало кто на самом деле, но тут уж правила хорошего тона.
Он отложил в сторону электроплитку, которую чинил, выключил свет и стал слушать и ждать. Никто за дверью не говорил. Но никто и не уходил - хозяин дома слышал, как некто топчется на крыльце. Но через некоторое время тишина вернулась. Он подумал: «Соседи. Или ветер. Или другая простая причина».

*******

У него была небольшая библиотека бумажных книг. И мало того, что такие книги сами по себе редкие, так еще и содержание - совсем нетипичное, с трудом добиравшееся на крышу Куинджи еще в те времена, когда дроны-доставщики были распространены, а теперь и говорить нечего... Были перепечатки рукописей на запрещенных языках, с использованием отмененных понятий и терминов. Научные труды, граничащие с ересью - для современного, просвещенного мира цифровых богов. Был даже один фолиант, написанный чернилами из якобы человеческой крови, в котором рассказывалось об Архиве непрожитых жизней. О том, что эта реальность - лишь один из множества сценариев. О том, что каждый человек - лишь тень того, кем он мог бы стать.

Должно быть, он слишком увлекся теориями, описанными в этом фолианте, слишком глубоко погрузился в его суть. Он начал видеть то, чего не должен был. Хотя, во времена, когда загробная жизнь все же стала существовать, пусть и с оговорками в цифровом виде, и оттуда порой могли возвращаться записанные при жизни в «цифру» люди, сложно сказать наверняка. Впрочем, он не должен был забывать: он вырос в те времена, когда люди умирали и делали это один раз. Так значит... здесь ситуация не связана с правилами нового мира?
Заглядывая как-то в дом по соседству, в гараж для аэромобиля, который пустовал давно и использовался как склад, он, забирая всякую мелочь, необходимую для ремонта деки, увидел внезапно, как некто стоит в дверном проеме.

- Кто там? - он вышел вперед, ничего не боясь - отчасти потому, что в Куинджи все знали друг друга и посторонний не мог сюда забраться, оставшись незамеченным для ремонтника.
Ему не ответили.

- Тень, - сказал он. И продолжил набирать мелочевку. Хотя сам не верил, что это была тень.
А уходя, он понял, что некто его провожает до двери. Спиной, потому что не стал оборачиваться, он чувствовал, как на него смотрят. Не нападая. Ожидая? Он закрыл за собой дверь дома и решил, что пока не станет сюда возвращаться. У него были склады и в других местах, если что. Он не боялся, просто...
А позднее к его дверям снова пришли. Та же последовательность условного стука. То же ощущаемое ожидание за дверью. На этот раз он подошел к двери, приложил ухо к холодному дереву.
За дверью - тишина. А потом… вздох. Длинный. Усталый. Как будто кто-то действительно стоял там, опираясь лбом о косяк.
Он хотел спросить: «Кто ты?», но язык не повиновался. Было боязно - из-за неизвестности и неопределенности, которые оказались совсем рядом. А набравшись храбрости, он все же открыл дверь. Ну в конце концов, кто тут может быть, кроме отшельников?!..
Не было никого. Только темнота, та, которая бывает на высоте нескольких сотен этажей, на уровне облаков, а то и выше. Только звезды наверху, с необъятного неба подмигивали ему, как будто все понимая, но не намереваясь выдавать разгадку тайны, которая только что к нему приходила и стучалась в дверь.
Он посмотрел в лес, который близко подходил к дому. Никаких банальных светящихся глаз или тем более силуэтов. Просто сама тьма на него смотрела. Так ему... чувствовалось. Он закрыл дверь.

*********

Через три ночи у него снова были гости. Гостья, как выяснилось.
Он проснулся от звука. Шорох. Скрип двери - он понял потом, что это почудилось. А вот что явно было слышно, так это капли. Медленные, тяжелые, близкие, словно некто стоял у его кровати и пропускал воду сквозь пальцы.
Комната была темна. Лампа не горела. Но он увидел ее. Женщина стояла у края кровати, словно всегда была там.

- Каролин... - прошептал он.
Это было имя, которое он давно не произносил вслух. Имя, спрятанное под слоями боли, вымаранное из документов, забытое даже в его снах. И всё же он его произнес. Как заклинание. Как ошибку.
Она не ответила. Только смотрела.
Ее волосы были мокрыми. Не просто влажными, а пропитанными водой, как будто она только что выбралась из глубины. Капли стекали по плечам, по спине, оставляя следы на полу. Вода, видимая даже в темноте, была странной. Слегка мутная, пахла чем-то древним, соленым, прелым, как первобытное болото.
На ней не было одежды. Но это была обнаженность существа, которое помнило, как быть человеком, но уже им не оставалось. Ее кожа тускло светилась зеленоватым светом, как светлячки в июльскую ночь. Он не мог понять, откуда исходит свечение — изнутри ее тела или снаружи.

- Ты знаешь, как это сделать, - сказала она. Голос был знаком совершенно, до последней интонации. - Открой. Я там. Все мы - там. Ты будешь не один.
Он знал, о чем речь - некоторые тексты не врали, получается. Однако и в мыслях у него не было начать повторять то, что было описано на тех страницах. Зачем? Все уже случилось...
Она сделала шаг вперед, подошла вплотную кровати. Он сильнее подтянул к себе одеяло, словно этот жест мог ему как-то помочь. Капли с тела женщины падали медленнее, чем должны. Будто время растянулось.
Он хотел отстраниться, отползти, закричать, выбежать из дома. Но не мог. Потому что часть его - большая, давняя часть, хотела того, что могла бы предложить женщина. Что хотела предложить. Прикоснуться. Поверить, что она жива. Что он не потерял ее навсегда - то было просто временное недоразумение!
Она села на край кровати. Холод ее тела проник сквозь одеяло. Он почувствовал, как по спине побежал озноб, а потом жар. Жар, который начался где-то внутри, в животе, в сердце.
Она провела рукой по его лицу. Ее пальцы были слишком гладкими. Без шрамов, без морщин. Без тех, что появились у нее за последние годы жизни. Кожа была идеальной. Невозможно идеальной.

- Я скучал по тебе, - сказал он. Это было предательство. Предательство разума и памяти, но слова вышли сами. Или их вытянули?
Она улыбнулась. И тогда он увидел. Под кожей ее шеи, светящейся тускло, у основания горла, что-то двигалось. Не мышца, не пульс. Что-то живое, маленькое, как червь, как паразит, медицинский микроробот, раздувшийся от собранных метастаз.
Он замер. А она не отвела взгляда. Просто продолжала смотреть и улыбаться.

- Не бойся, - прошептала она доверительно. - Это нам не помешает.
Она наклонилась. Их губы соприкоснулись. Холодные губы, мокрые. Но сам поцелуй мягок и знаком. Он пробудил воспоминания. О лете, об ароматизаторе полевых цветов, о ее смехе в машине, когда они ехали к озеру.
Он ответил на поцелуй.
Ее руки легли на его грудь Он почувствовал, как тело реагирует - не только плотью, но и сознанием. Мысли стали вязкими, образы прошлого нахлынули: наши ночи, ее тело, наш последний день вместе. Он начал терять границу между тем, что происходит сейчас, и тем, что было...
Она провела ладонью по его впалому животу вниз.
А потом он увидел, как под ее кожей, на внутренней стороне бедра, что-то шевельнулось. Больше, чем просто один червяк. Целая колония. Кожа надувалась пузырями и снова опадала.
Он попытался отстраниться.

- Не надо, - прошептала она, но голос изменился. - Дай себе быть со мной. Полностью. Открой дверь...
Ее голос стал многоголосым. В нем появились другие интонации. Разнополые, а то и вовсе как будто нечеловеческие.
Он попытался отстраниться. Но - ее рука на его плече и он почувствовал, что не способен двигаться. Это пугало еще сильнее - а он боялся и раньше, как только появилась Каролин, теперь он это осознавал.

- Я люблю тебя, - сказала она. - И хочу, чтобы ты был со мной. Не только как человек. Как память. Как свет.
И свет зажегся в ее глазах словно для демонстрации. Вместо черных, блестящих, расширенных зраков - неземной свет с непередаваемыми оттенками. Он почувствовал, как его собственные глаза начинают слезиться. Но то были не слезы. Жидкость, как та, что капала с нее. Мутная, а теперь светящаяся.
И он понял: сейчас тот край, за которым он перестанет быть собой. Станет частью... Чего? Он сам не знал, во всех книгах ничего подобного не говорилось, во всех сводках новостей не говорилось, что цифровые призраки - да, они существуют - могут быть такими... материальными.

- Нет, - прошептал он. - Я не стану...
Частью? Не станет меняться? Он хотел помнить, что любил Каролин, но не ту, которая была рядом с ним этой ночью, спустя годы.
Словно в ответ на его яростные мысли, все, что у него сейчас было, Каролин замерла. Ее улыбка исчезла, а свет в глазах померк.
И в следующее мгновение она начала исчезать. Не испаряясь, не растворяясь - складываясь, игнорируя известные ему законы физики, а наверняка и те, о которых он не подозревал. Ее тело сложилось внутрь покадрово, как лист бумаги, ставший комком. Кожа темнела, покрываясь трещинами, из которых вытекала та самая вода. И она исчезла. Как по щелчку пальцев. Только в комнате было тихо. Только мокрое пятно на полу и запах соленого болота.
Он сидел на кровати, дрожа и теперь чувствуя - его отпустили. На груди - следы пальцев, от которых болело сердце. И мысль - они хотят его. Для того, чтобы он открыл...

Вспоминая после, он решил для себя: он не хотел верить, что она вернулась. Он боялся, что это правда. Если бы она была настоящей, он попросил бы ее остаться - что означало - он еще не готов к тому, чтобы его оставили в покое.
И тогда бы он стал как они. Частью тумана, частью шепотов, частью этого места, стремительно изменяющегося.

И после встречи, которой не было дано определение, он, зная, что уже не уснет, отправился изучать книги по оккультизму, все, что у него были. И по прошествии некоторого времени он уже кое-что знал. Конкретные детали, которыми прежде не интересовался. Но одно осталось для него нераскрытой тайной - что его просили открыть? Какую дверь? Куда? А самое главное - зачем ему самому это? Встреча с тем, кто принял облик Каролин, ему не понравилась. Чувствовалась фальшь, обман! И все же, глубоко внутри, там, где не было места разуму, шевелилось предательское чувство - желание. Желание поверить, что за обещанной дверью его действительно ждет покой, а не новая форма беспокойств. Эта внутренняя борьба - между страхом и желанием - и была той настоящей дверью, которую они, те, кто шептал ему, пытались открыть. И он с ужасом понимал, что проигрывает. Подумав, он решил - стоит подождать следующего знака. А с ним, возможно, ответов. Определенности, которая позволит знать наверняка, что ему делать.

********

Спустя пару ночей к его дверям снова пришли. Он не слышал шагов, но почувствовал запах - старую шерсть, плесень, кровь, чуть подсохшую.
Стук был прежним, его собственным. Они наблюдали за ним и все про него узнали, прежде чем начать являться?
Он еще не ложился, а потому встал из-за стола, включил свет в прихожей. Подошел к двери. И сказал:

- Если хочешь что-то сказать - скажи.
При этом открывать дверь он не стал. Не был готов к тому, что может увидеть. Да и нужно ли? Если у его кровати они появляются...
Ответом ему было молчание. Только едва слышный шорох одежды, словно непрошенный гость медленно поворачивался. И так продолжалось некоторое время. Хозяин дома стоял у двери и ждал, гость по ту сторону закрытой двери стоял и переминался с ноги на ногу. А после - пропал.
Он открыл дверь - пусто. Но на бетонном полу, с которого когда-то был отскоблен слой земли, составляющий одну из основ «крыши» Аркологии, у порога, лежал клок волос. Длинных, с проседью. Как у него самого. И он подумал - как его взгляд так быстро и точно зацепился за этот неприметный клок?
Ответов ему не дали на этот раз. Может, позже?..

******

Однако «позже» затянулось. Сначала он перечитал все свои оккультные книги и, надо сказать, открыл много нового для себя. Как он раньше не замечал всех этих текстов? Не было интереса и он просто пролистывал целые главы? Или же их не было раньше и проявились они только вместе с остальными странностями? Потом он извел себя ожиданием новых встреч - но все как будто затихло, никто не приходил, не соблазнял, не просил открыть что-то. Никто не стучал. После он извел себя злостью на этих неведомых просителей и соблазнителей - или они того и добивались, пассивно заставляя его страдать? И он, чтобы как-то отвлечься, вернулся к работе, а именно ходил по верхним уровням Аркологии и искал всякие детали, чтобы затем их использовать при починке чего-либо, притаскиваемого местными лансерами. Кстати, о последних - их, кажется, стало больше? В любом случае, ему показалось, что ночами свет горел в большем количестве окон по соседству, чем раньше.
Он решил изменить своим правилам и вечерами стал ходить по «крыше», знакомиться с новыми отшельниками, искать детали. Не стоило забывать, что люди приходили на крышу и уходили, порой оставляя что-то, а он еще, как ему казалось, не все обошел, хотя жил тут уже некоторое время...
Но в первом же доме, куда он забрел, не замечая того, предавшись воспоминаниям, его встретил тот, кого совсем не ожидалось увидеть.
Он знал, что тот умер. Официально - двадцать три года назад, хотя на самом деле пропал он еще раньше. Тело так и не нашли, но поговаривали, что на местах подозрений проводили некие ритуалы. Тогда-то и выяснилось, что его старший брат увлекался оккультными науками.
Он понял сразу, что что-то не так, едва вошел в тот дом. Чьи-то вещи на полу. Но как будто знакомые. Знакомого цвета и фасона, знакомо разбросанные. Он не повернул обратн, понимая, что может нарушать сон какого-то отшельника - а уже сильно завечерело. Он углубился в комнаты дома. Пахло мокрым деревом и озоном - как перед грозой. А потом он увидел его.
Сидел в кресле, тоже знакомом. Руки лежали на коленях, спина прямая. Голова опущена. Одежда не для дома: длинное пальто поверх потертого свитера толстой вязки, военные брюки, заляпанные грязью, словно он только что пришел с улицы. Но на крыше Аркологии не было грязи, только густая, модифицированная трава, растущая постоянно и вгрызающаяся год от года в бетон перекрытия.
Гость замер.

- Карл?.. - прошептал он.
Ему не ответили. Не подняли даже взгляда, только повернули слегка голову, как будто показать, что сидевший жив. Его лицо было целым. Таким, как на фотографии, которую гость помнил.
Он сделал шаг. Пол скрипнул.

- Почему ты здесь? - продолжал допытываться он. И почувствовал холод в груди, такой, как бывает перед падением с высоты.

- Ты хочешь сказать мне что-то? - он сделал еще шаг.
Сидевший продолжал молчать и отводить взгляд. Он чего-то стыдится? Или наоборот, злится? Но у них с братом были хорошие отношения, так что не из-за чего... Тогда что все это значит?

- Я читал твои записи, - сделал он новую попытку наладить контакт. Он уже не особенно верил, что это его брат. Только схож внешне. По характеру - совсем чужой человек. Брат бы заговорил сразу, вскочив.

- Те, что остались. Про Томум. Про иное Царство. Откуда это все? Нив каких мифологиях я не нашел подобного, только похожее. Что это, просто сочинения? Но как тогда выходит, что я видел Катрин, а теперь вижу тебя? Я слышу голоса, меня пытаются соблазнить! Что это такое?!
Он позволил себе эмоции, хотя прежде избегал их. И мелькнула даже мысль - а не сходит ли он с ума? От затворничества, от одиночества?
Тот, кто казался братом, продолжал молчать, сидя в кресле.

- А теперь… теперь я вижу тебя, - сказал гость.
Значит, твои записи - не такая уж и выдумка, а? Теперь ты тоже только форма? Это значит, я скоро сломаюсь?
Сидевший молчал.
Гость подошел вплотную, почти решился коснуться плеча сидевшего. Почти решился на то, что хочет дотронуться. Почти уверился, что желает убедиться в реальности увиденного.
Но в этот момент сидевший вдохнул. Глубоко и шумно, как человек, который долго не дышал.
И поднял глаза.
Черные. Ни радужки, ни зрачков. Просто черные, как две дыры в плоти. Без блеска, без глубины.
Он посмотрел на гостя. Долго. И в этом взгляде не было злобы, братской любви, одобрения, предостережения.
Только знание. Которым теперь обладал и гость. Знание того, что он уже на пути. Что он повторяет его шаги. И не может остановиться. А возможно, и не хочет.
Гость сел напротив, благо, соседнее кресло позволяло, и более того, было изначально приготовлено как будто для беседы.
Так они и стали сидеть с братом, молча, один ждал чего-то от другого, хотя при жизни было наоборот.

- Почему ты не скажешь мне ничего? - прошептал гость. - «Уходи!», или «Ты прав, продолжай»? Что-нибудь? Раз я должен что-то понять.
Карл не шевельнулся. Уголок его рта дрогнул. Не улыбка, а просто движение мышцы, как если бы тело вспоминало, как это делается.
А потом он медленно протянул руку к столу рядом с собой. И там лежал его дневник. Гость ни с чем бы его не спутал. И мало того, он его читал, вместе с прочими книгами. Не обнаружил ничего стоящего, честно говоря. Но почему дневник тут? Это другая его версия?
Гость схватил дневник и стал его лихорадочно листать. И не обнаружил ничего стоящего, ни строчки новой.

От внезапно нахлынувших на него ярости и бессилия он швырнул книгу в стену. Корешок треснул, и из него выпал сложенный вчетверо пожелтевший листок. Не братский почерк. Свой собственный. Строчки, нацарапанные в забытом полубреду в одну из прошлых ночей - сейчас он вспомнил это: «Они не хотят войти. Они хотят, чтобы я вышел. Дверь - не проем. Дверь - это акт. Ритуал не в книгах. Ритуал в отказе от себя».

Он не помнил, чтобы писал это. Но понял - он не ключ. Замок. И дверь одновременно.

- Зачем?.. - начал он, поднимая взгляд и обнаруживая, что брат его начал медленно и молча исчезать. Распадаться, как пленка, долго пролежавшая на солнце. Части тела исчезали по очереди: пальцы, руки, плечи, голова. А последним исчезло кресло, словно оно тоже было частью того, что было братом. Ни следа. Остался только гость в темном доме, один, в кресле, с пустыми руками.

Брат не сказал ему ничего. Ни предостережения, ни приглашения. Только смотрел.
Как будто видел в нем не себя, а того, кем он когда-то мечтал быть. И жалел...

Гость покинул дом. Он спешил домой, игнорируя деревья, обступавшие со всех сторон его дорогу, не слушая шепоты, доносящиеся из-за каждого ствола, из-за каждой ветки.
Он знал из книг, в первую очередь, об Ином Царстве, что Сиды-Обманщики именно так завлекают интересных им людей. Используя, помимо прочего, самые болезненные воспоминания. Заинтересовывая, не давая ответов. Он дрожал, понимая, что жаждет ответов. Даже помотал головой, чтобы избавиться от наваждения! Его поймали на этом! Он не услышал: «Ты идешь правильно». И теперь что? Снова ждать? Уйти с крыши не получится - он понимал, что не сможет, и не потому, что его удерживали насильно. Он сам не захочет.

********

Прошло некоторое количество ночей.
В двери его дома стучались теперь каждую ночь. Примерно в одно и то же время.
Он перестал прятаться, перестал вставать. Он стал просто слушать стук. Зная - это напоминание, что он тоже когда-нибудь станет тем, кто стучится. И он знал также, кто именно стучится в его дверь...

А потом они вовсе перестали маскироваться. Стали появляться в своей истинной форме - или хотя бы в той, что считали истинной. А он не боялся - на него не нападали, на него просто смотрели, стоя в тенях, в деревьях, за углами, за дверьми пустых домов, на краю крыши, в тумане, в звездном небе...
Один был с лицом из многочисленных глаз, расположенных по кругу, и в глубине их в вечном танце зашелся рой светляков, другой шептал голосом, раздвоенным на мужской и женский, будто бы говорили сразу два существа - но стоило лишь на мир прислушаться, как начинало казаться, что говорят одновременно тысячи разных людей. Третий был вовсе без тела. Только тень, которая ползала по стенам и шептала тексты на языке, похожем на латынь, но слишком древнем для любого алфавита.
Они подтвердили, что зовутся Сидами, сказали, что они - посланники Королевы Теней. Предлагали многое за то, чтобы он открыл дверь.

- Оставите меня тогда в покое?! - вскричал он в какой-то момент, обращаясь к деревьям и теням, оставляемым совсем не листвой.
Ему ответили:

- Твой мир - ложь. Мы дадим тебе истину и свободу. Открой дверь. Мы покажем тебе, кто ты есть на самом деле, что есть на самом деле все.

- А вы сами не ложь? - спросил он, но ответа не получил. А он знал, в чем дело - Сидам-Обманщикам нравилось лакомиться его душевным томлением. А потому они станут тянуть до последнего, до крайности. Но выдержит ли он? Все еще не желая уходить из Аркологии - а имеет ли это смысл? Его везде найдут, ему никто не поможет...

Да и к кому он мог обратиться? Если подумать, то на самом деле он не был уверен, сколько из людей на крыше - настоящие. Может, их вообще нет. Может, все окружение - его собственное воспаленное воображение. Или Сиды играют в одиночество.
А он? Может, он единственный, кто еще не забыл свое имя. Или единственный, кто не признал, что его больше нет...

Позднее он открыл дверь, едва дождавшись привычного стука. Распахнул - и отшатнулся. Он знал, кто стоит на пороге, но все равно не был к этому готов.
Человек был похож на него. Но старше, гораздо. Кожа серая, потрескавшаяся и сухая, как у мумии. Глаза блестели в глубоких колодцах глазниц. Светились.
Он не шевелился, не мигал. Просто смотрел.
Потом поднял руку. Постучал еще раз, но уже в дверной косяк, словно в шутку, словно в издевку, словно в устоявшуюся традицию.

- А ты? Скажешь что-то? - устало спросил хозяин дома.
Гость не шевелился, не мигал. Просто смотрел.
Хозяин, вздохнув, закрыл дверь. Стук еще продолжался некоторое время.
Он знал, что гость видит его. Через закрытую дверь, через стены, через мысли. Гость знал, что хозяин не боится его, теперь нет, когда есть ясность. И наверняка знал, что хозяин будет терзаться вопросами, на которые, очевидно, никто не даст ответов: «Почему он приходит? Не требует, не угрожает, не говорит. Не хочет его смерти. Хочет понимания? Или это просто петля времени? Он, который не смог уйти, возвращается, чтобы заманить его?
Или… он тот, кто стучится?
И что будет, когда он перестанет слышать стук?»
Другой-он хотел, чтобы стало ясно: он станет им? И тогда никто никогда больше не постучится. Потому что не будет никого, кто мог бы услышать этот звук...
Он решил прекратить это. Немного позже, после неопределенного количества ночей и встреч. Конец. Больше никакого сопротивления. Он сделает то, что они хотят. Стук в висках теперь сливался со стуком в дверь в единый, оглушительный гул. Тишины не было. Ее съели. Он подошел к полке, взял тот самый фолиант, пахнущий кровью и тленом - так было всегда, а он не замечал раньше? Он не искал ответа - его не было. Он искал конца. Любого. Он разорвал книгу. Без эмоций, а символизируя правильный ритуал. Уничтожение бумаги стало первым словом его заклятья. Он высыпал на стол содержимое своего кармана - обломки микросхем, транзисторов, кнопок. Все, что он чинил. Все, что пытался привести в порядок. И одним движением руки смахнул это в сторону. Жест отчаяния? Нет, последний, совершенный им акт починки. Он исправил хаос, утвердив его окончательную победу над порядком. Порядку не быть. Больше нечего чинить. Здесь никого нет, кому это нужно было бы. Больше нечего возвращать к жизни. Он долгие годы чинил вещи, давая им вторую жизнь, функцию, цель. Но пришло понимание: он - та сломанная вещь, которую не восстановить. Ее можно только выбросить. За край.

И он отправился к краю крыши. Это теперь казалось предельно логичным: чтобы тебя окончательно оставили в покое, нужно уйти из того места, где тебя могут найти. Даже если этот уход в ничто.

К краю крыши Аркологии, подбадриваемый хором шепотов, доносящихся из каждой тени, из-за каждого темнеющего проема двери, из-за каждого дерева, мимо которого он прошел.

Все было просто - он хотел, чтобы к нему перестали приходить, чтобы шепоты замолкли, чтобы светляки исчезли.
Чтобы мир, который он оставил позади, ответил наконец взаимностью и перестал обращать на него внимание. Любой мир, хоть древний, хоть новый.
Он не хотел возвращаться. Не хотел спасаться.
Он просто хотел, чтобы его оставили в покое. И если единственный способ быть оставленным - это стать ничем... То так тому и быть. Лишь бы больше никто не стучал в его дверь!

Он произнес слова, те, которые сами нашли его. Мир преобразился. Пространство вокруг Аркологии исчезло. Сама Аркология исчезла - лес, небо, стены - все стекло вниз, как вода в раковине. Остались только он и огромная, бесконечная тьма.
Из этой тьмы медленно поднялась Она.
Не существо. Не форма. Первобытная глубина.
Она была водой, соленой и древней, старее, чем люди, старее, чем Солнце, под которым грелось человечество. Она была жидкостью, и она была живой плотью мирового хаоса. Ее поверхность дышала. В ней рождались и умирали целые вселенные. В ее складках плавали очертания миров, которые еще не родились и которые уже погибли.
То была Тиамат. Богиня, миф, первоисточник всего.
Из ее бесконечных недр вырвались те, кто приходил ко нему, Сиды. И Королева. И Томум, и Прежде-Чем. Это был мир, пред которым он - песчинка. Но все они не более чем слова пред Тиамат, Матерью Всего.
Сиды, пошедшие за ним в дверь жадно, извивались, как черви, завидев Ее.
Они кричали, они взывали к Ней в ужасе и мольбе.
Она не отвечала. Она не обращала внимания.
И тогда тот, кто открыл дверь, понял, что увидеть Ее - значит перестать быть собой.
Крики Сидов оборвались. Они поняли, что ошиблись - в двери, открывшейся туда, куда им дороги нет, ошиблись в том, кто открыл им эту дверь. Они растворились, как соль в воде, в осознании собственной ничтожности. Они были не больше, чем пузырьки на поверхности океана, который никогда не имел берегов, не имел дна.
Те, кто пошел следом за самыми жадными, попытались вернуться. Но дверь вела только в первозданный хаос, в соляные глубины, где время не начиналось и не кончалось, где не было ничего, кроме Нее.
А сам он, тот, кто открыл дверь, но не ту, которую просили, смотрел, смеялся и плакал, и кричал до тех пор, пока память о том, что когда-то он был человеком, не начала стираться. И в миг, перед тем как последняя мысль растворилась в первозданном хаосе, его озарило. Вся его жизнь, все поиски, весь страх и желание - все это сложилось в единственно возможный исход. Это и был тот самый покой. Не тишина в собственной комнате, а полное отсутствие комнаты. Не конец стуку в дверь, а конец самих дверей. Не ответы на вопросы, а конец того, кто мог их задавать. Его мольба была услышана. Самым буквальным, самым чудовищным и самым милосердным из всех возможных способов.

И наступила Тишина.