Младшая Блэк.

Музыкальное сопровождение к главе:

- Lana Del Rey - Born to Die

- Twenty One Pilots - Chlorine

- The Neighbourhood - Sweater Weather

- Halsey - Gasoline

_______________________________________________

Тусклый свет сентябрьского утра едва проникал в спальню в старом доме на площади Гриммо,-12. Воздух был густым, пропитанным запахом старого дерева, целебных зелий и напряжения, которое, наконец, начало рассеиваться. На кровати с высоким изголовьем, вырезанным в виде змеиных голов, лежала Вальбурга Блэк. Лицо ее, обычно бледное и надменное, сейчас было уставшим, но светящимся странным, непривычным спокойствием.

Повивальная ведьма, старая миссис Кроу, молча завернула в темно-бардовое одеяльце крошечный сверток и бережно передала его матери.

- Поздравляю, мадам Блэк, - прошептала она почтительно. - У вас дочь. -

Вальбурга дрожащей рукой откинула край одеяла, чтобы рассмотреть личико. Младенец была удивительно спокойной, ее большие, широко открытые глаза казались не по-младенчески серьезными и светлыми, почти серебряными в утренних сумерках. Она не плакала, а лишь тихо сопела, уставившись на мать.

Дверь скрипнула, и в комнату вошел Орион Блэк. Его строгое лицо смягчилось, увидев жену и ребенка. Он молча подошел, его взгляд скользнул с лица жены на дочь.

- Она почти не плачет, Орион, - тихо сказала Вальбурга. - Смотри, какая она… ясная. -

Орион молча кивнул, его пальцы осторожно коснулись щечки младенца. В доме Блэков уже было двое сыновей - непоседливый Сириус и тихий Регулус. Шум и энергия мальчиков были привычны, но эта тихая, внимательная девочка казалась иной. Особенной.

- Как назовем? - спросил Орион, его голос прозвучал громче, чем требовалось в тихой комнате.

Вальбурга не отвечала сразу. Она смотрела в светлые глаза дочери, ища в них что-то. Семейная традиция предписывала давать детям имена звезд и созвездий, храня чистоту крови и величие их рода. Сириус. Регулус. Но для девочки… Беллатриса, Андромеда, Нарцисса - имена ее сестер и кузин - звучали как оружие. Как вызов. Они несли в себе историю борьбы, скрытой агрессии, темной славы.

А эта девочка… она казалась тихим светом в их сумрачном мире.

- Я думала об этом всю ночь, пока ждала ее, - наконец заговорила Вальбурга, не отрывая взгляда от дочери. - Ее имя должно быть… другим. Оно должно отражать не только ее происхождение, но и ее суть. Нашу надежду. -

Орион нахмурился, но не стал перебивать. Он доверял проницательности жены.

- Наш род ведет свою историю с самых темных времен, мы всегда были силой, с которой считались. Мы пепел древних костров, тень от могущественных деревьев. Но даже в самой темной тени иногда пробивается луч чистого света. Ashes - пепел. Наше наследие. Наша сила. Наша тьма, - Вальбурга выдохнула, и в ее голосе зазвучала несвойственная ей нежность. - Но посмотри на нее. Она свет, рожденный из этого пепла. Наша Эшли. Свет из пепла нашего рода. -

В комнате повисла тишина. Орион внимательно посмотрел на дочь, словно проверяя теорию жены. Светлые глаза младенца, казалось, ловили тусклый свет из окна и отражали его. В них не было ни капли тьмы, лишь ясная, холодная глубина.

- Эшли, - произнес он, пробуя имя на вкус. Оно звучало не по-волшебному, почти маггловски, но в трактовке Вальбурги обретало иной, глубокий, почти алхимический смысл. Превращение тьмы в свет. Рождение новой силы из древней. - Эшли Блэк. -

Он кивнул, и на его губах появилось редкое, едва заметное подобие улыбки.

- Да. Это подходит. Она наша Эшли. Надежда и продолжение. Свет, который останется чистым. -

Вальбурга улыбнулась, прижимая дочь к груди. Она не знала тогда, что свет, который она увидела в дочери, окажется не тем мягким сиянием, на которое она надеялась, а холодным, резким и безжалостным светом звезды, одинокой и далекой. Но в то утро 3 сентября 1962 года имя Эшли звучало как заклинание, как обет. И как предзнаменование.

Тишину в спальне нарушил осторожный стук в дверь. Прежде чем кто-либо успел ответить, дверь приоткрылась, и в щель просунулось оживленное, улыбающееся лицо Элинор «Элли» Торн. Ее карие глаза, всегда казавшиеся слишком яркими и добрыми для этого мрачного дома, сразу же нашли Вальбургу с ребенком на руках.

- Валь! Я только что узнала! Поздравляю! - Она буквально впорхнула в комнату, нарушая торжественную атмосферу своим легкомысленным, почти маггловским жизнелюбием. Ее платье было скроено по последней волшебной моде, но цвета были слишком яркими - солнечно-желтый и изумрудный - что резко контрастировало с темно-бардовыми и черными тонами спальни Блэков.

Орион, увидев ее, слегка поморщился, и его едва зародившаяся улыбка мгновенно испарилась. Он отступил в тень, к камину, приняв вид холодной, неприступной статуи. Миссис Кроу, собиравшая свои инструменты, бросила на полукровку взгляд, полный немого укора.

- Элли, - голос Вальбурги, только что звучавший нежно, стал прохладным и ровным, как отполированный мрамор. - Спасибо. Но я сейчас не в лучшей форме для визитов. -

- О, конечно, я на секундочку! - Элли, не смущаясь, подлетела к кровати и замерла, с умилением разглядывая младенца. - Боже мой, Валь, она просто прекрасна! Совсем на тебя похожа! Такие ясные глаза… О, девочка, ты будешь настоящей королевой! -

Элли была странностью в жизни Вальбурги. Они пересеклись на курсах древних рун в Хогвартсе, и ее неуемная жизнерадостность, острый ум и полное отсутствие пиетета к условностям поначалу раздражали, а потом заинтриговали чистрокровную аристократку. Элли была той самой «безопасной» полукровкой, с которой можно было иногда пить чай и обсуждать новые течения в алхимии, не боясь запятнать свою репутацию слишком сильно. Она была для Вальбурги чем-то вроде экзотического питомца - диковинного, немного вульгарного, но забавного.

- Мы назвали ее Эшли, - произнес Орион из своего угла, и в его голосе прозвучало предупреждение.

- Эшли? - Элли на мгновение задумалась, а затем ее лицо снова озарилось восторгом. - Мне нравится! Это свежо! Не то что все эти Беллатрисы и Нарциссы. Сильно! -

Вальбурга молча кивнула, ее пальцы чуть заметно сжали край одеяльца. Элли, увлекшись, продолжила, обращаясь к Вальбурге с горящим взглядом:

- Валь, я знаю, что это, возможно, не самое подходящее время, но я не могу не спросить. Я хочу быть ее крестной. Искренне. Я буду водить ее на шоколадные фабрики в Хогсмиде, буду покупать ей самые дурацкие игрушки, которые сведут твою мать с ума, и научу ее всем заклинаниям, которым не учат в Хогвартсе. Обещаю! -

В комнате повисла тяжелая, гробовая тишина. Даже младенец, казалось, затаил дыхание. Миссис Кроу фыркнула, отворачиваясь. Орион медленно выпрямился, его глаза сузились.

Вальбурга подняла на подругу холодный, безжалостный взгляд. Вся та нежность, что была в ней несколько минут назад, испарилась, уступив место ледяной, непробиваемой надменности ее рода.

- Ты просишь о невозможном, Элли, - ее голос был тихим, но каждое слово падало, как отточенная сталь. - Ты хочешь войти в семью Блэков. Взять на себя ответственность за чистоту крови и духа нашей дочери. Ты, полукровка. -

Последнее слово она произнесла без особого презрения, просто как констатацию факта, от которого никуда не деться. Как констатацию породы собаки или сорта растения. Это прозвучало унизительнее любого крика.

Элли отшатнулась, будто ее ударили. Улыбка сползла с ее лица, оставив после себя маску растерянности и боли.

- Валь… мы же друзья. Ты знаешь меня. Какая разница?.. -

- Разница есть всегда, - холодно оборвала ее Вальбурга. - Моя дочь будет воспитана в традициях древнейшего рода. Ее крестной может быть только чистокровная волшебница, чья родословная безупречна и чьи принципы не… размыты. Твоя кровь нечиста. Твои взгляды на мир смехотворны. Твое присутствие здесь уже является милостью с моей стороны. Не заставляй меня жалеть об этой слабости. -

Элли замерла. Ее глаза, всегда такие теплые и живые, потемнели от обиды и горького разочарования. Она смотрела на Вальбургу, на ее высокомерное, бледное лицо, на ребенка у ее груди - ребенка, которого она уже успела полюбить за эти секунды.

- Милость? - тихо, с дрожью в голосе, повторила она. - Слабость? Я думала, мы подруги, Вальбурга. Я думала, ты выше этих… этих древних предрассудков. -

- Это не предрассудки, - парировала Вальбурга, и ее тон стал окончательно ядовитым. - Это закон природы. И ты нарушаешь его своим существованием. Тебе следует уйти. Сейчас же. -

Что-то в Эшли надломилось. Горечь и боль переплавились во что-то острое, черное и ядовитое. Ее пальцы сжались в кулаки, а губы искривила некрасивая, искаженная улыбка.

- Хорошо, - прошипела она. - Хорошо, мадам Блэк. Я поняла. Ваш закон. Ваша чистота. Вы отталкиваете меня, как грязь. Вы считаете меня недостойной прикоснуться к вашему драгоценному, чистокровному дитю. -

Она сделала шаг назад, и ее рука дрожащей кистью выхватила палочку из складок яркого платья. Орион мгновенно выдвинулся вперед, прикрывая жену и ребенка, но было уже поздно.

- Так пусть же она познает грязь! - голос Эшли сорвался на визгливый шепот, полный ненависти. - Пусть в ее безупречную чистоту проникнет нечто настоящее! Нечто дикое, грязное и сильное! То, что вы так ненавидите! То, что есть во мне! -

Она резко взмахнула палочкой, выкрикивая заклинание на древнем наречии, звуки которого были похожи на скрежет когтей по стеклу. Темная, клубящаяся энергия, похожая на жидкую грязь, вырвалась из кончика ее палочки и ринулась к ребенку.

Орион попытался отразить заклятие, но оно просочилось сквозь его щит, как яд сквозь марлю, и впилось в маленькое тельце Эшли. Младенец вздрогнул и издал тихий, удивленный вздох, а ее светлые глаза на мгновение помутнели, став абсолютно черными.

- Вон! - проревел Орион, и его заклятие ударило Элли в грудь, отшвыривая ее к двери.

Полукровка ударилась о косяк, хрипло рассмеялась, вытирая кровь с губ.

- Наслаждайтесь своей чистой кровью, Блэки! - выкрикнула она, прежде чем выскочить из комнаты и с грохотом сбежать по лестнице.

Вальбурга, бледная от ужаса и гнева, прижимала к себе дочь, которая вдруг начала тихо, монотонно хныкать.

- Что она наделала? Что она сделала с моей дочерью? - ее голос дрожал.

Орион молча подошел, наводя палочку на Эшли. Сложные диагностические заклинания окрасили воздух в тревожные цвета. Лицо его стало мрачным.

- Проклятие, - отчеканил он. - Древнее. Мерзкое. Оно… оно привязало к ней нечто. Сущность. Демона, что ли. Он будет питаться ее сильными негативными эмоциями. Гневом. Яростью. -

Вальбурга с ужасом смотрела на дочь. Теперь ее ясные глаза казались ей не чистым светом, а дверью, за которой скрывалось нечто ужасное.

- Мы снимем его! Немедленно! Созовем лучших целителей! -

Орион медленно, тяжело покачал головой.

- Это не снимается, Вальбурга. Такие проклятия вплетаются в саму душу. Ее можно только… контролировать. Подавлять. -

С этого момента их взгляд на Эшли изменился навсегда. Тихая надежда, светлое предзнаменование - все было омрачено, отравлено. Вальбурга смотрела на свою дочь и видела не продолжение рода, а дефект. Мину. Бомбу замедленного действия, заложенную под величие их дома грязной кровью полукровки.

Она не знала тогда, как именно будет проявляться проклятие. Но первое пробуждение «демона» случилось всего через несколько месяцев, когда у няньки-домовика не получилось сразу убаюкать Эшли. От яростного, исступленного плача младенца вдребезги разлетелось хрустальное окно в детской. А когда Вальбурга в ужасе подбежала к колыбели, она увидела, как в широко распахнутых, уже не голубых, а кроваво-красных глазах ее дочери пляшут отблески недетской, первобытной ярости.

И надежда окончательно превратилась в страх. А свет в проклятие.

***

Годы, последовавшие за тем утром, не смягчили Вальбургу Блэк. Напротив, они закалили ее неприязнь к дочери в лед, пронизанный трещинами страха. Дом погрузился в атмосферу напряженного молчания, нарушаемого лишь редкими, отточенными фразами и взрывами неконтролируемого гнева.

Шел 1968 год. Эшли исполнилось шесть. Она была не по годам серьезным, замкнутым ребенком, чье упрямство проявлялось не в истериках, а в ледяном, непоколебимом молчалии. Регулусу, ее тихому и трепетному брату, было семь. Сириусу девять, и он уже вовсю демонстрировал свой бунтарский нрав, который Вальбурга считала дурным влиянием «дефектной» дочери.

Столовая в доме Блэков была похожа на склеп. Портьеры из плотного бархата поглощали свет, а чучело домового эльфа на стене служило вечным напоминанием о цене неповиновения. За длинным дубовым столом, под пристальным взглядом предков на портретах, проходили все семейные трапезы. Это был не прием пищи, а ежедневный ритуал подтверждения лояльности.

- Эшли, не чавкай, - голос Вальбурги был холодным, как сталь ножа. Она даже не смотрела на дочь, изучая содержимое своего бокала с красным вином. - Ты ведешь себя как маггловская свинья. Или это твой… «друг» внутри так проявляется? -

Эшли, сидевшая с идеально прямой спиной, лишь чуть замедлила движения вилки. Её голубые глаза, холодные и не по-детски взрослые, метнули быстрый, колкий взгляд на мать, но ничего не выразили. Она научилась этому - строить внутри себя высокие, непроницаемые стены.

- Она не чавкает, мама, - тихо вступился Регулус, его пальцы белели от напряжения, с которым он сжимал столовый прибор.

- Молчи, Регулус, когда взрослые разговаривают, - отрезала Вальбурга, наконец поворачивая к нему лицо. Его взгляд тут же опустился на тарелку. - И не защищай ее. Она должна учиться контролировать себя. Если, конечно, способна на это. -

Сириус, сидевший напротив Эшли, громко вздохнул и откинулся на стуле, демонстративно нарушая все правила осанки.

- Может, хватит? Суп остывает. Или мы сегодня снова едим исключительно собственное высокомерие? -

Орион, молча сидевший во главе стола, лишь поднял глаза на старшего сына. Молчаливого взгляда отца было достаточно, чтобы Сириус сжался, но ненадолго. Его ненависть к этим ритуалам унижения была сильнее страха.

Вальбурга проигнорировала выходку Сириуса, ее внимание было приковано к дочери.

- Твое платье заляпано, Эшли. Опять. Ты нарочно пачкаешь вещи? Или у тебя просто врожденная склонность к грязи? Может, твоя крёстная… о, прости, у тебя ее нет, потому что ни одна уважающая себя ведьма не согласится бы взять на себя такую обузу. -

Эшли перестала есть. Она положила вилку и нож параллельно друг другу, точно выверяя угол. Ее маленькое личико было абсолютно бесстрастным.

- Это чернильное пятно, мать. От занятий каллиграфией. Я занималась, как вы и велели. -

- «Мать»? Какая холодность, - Вальбурга язвительно улыбнулась. - Уже в шесть лет ты говоришь, как ледяной суп. Или это он говорит твоими устами? Тот, кто внутри? Он учит тебя быть чудовищем? -

В воздухе запахло озоном. Эшли не моргнув глазом смотрела на Вальбургу, но кончики ее ушей побелели. Сириус замер, чувствуя знакомое напряжение. Он видел, как один раз, всего один раз, Эшли не выдержала. Тогда в детской разлетелась вдребезги антикварная кукла, а на руке у няньки-домовика появились длинные, глубокие царапины. После этого Вальбурга еще месяц называла дочь не иначе как «оно».

- Она не чудовище, - Сириус сказал это громко, четко, бросая вызов. - Она моя сестра. И она в тысячу раз лучше, чем… -

- Чем кто, Сириус? - Вальбурга медленно повернулась к нему, и ее улыбка стала сладкой, ядовитой. - Чем я? Чем твоя семья? Уже готов предать нас ради этого… создания? -

Эшли вдруг поднялась. Ее движение было резким и точным. Стул не скрипнул.

- Можно я отойду? Мне нужно дописать пергамент. -

Ее голос был ровным, металлическим. Ни тени обиды, ни слез. Именно это безупречное самообладание злило Вальбургу больше всего. Она не могла вывести эту девочку на чистую воду, не могла заставить ее сломаться и показать свое истинное, по ее мнению, лицо.

- Иди, - бросила Вальбурга, разочарованно отводя взгляд. - И смой с себя эту грязь. Ты оскверняешь своим видом столовую. -

Эшли развернулась и вышла, не обронив ни слова, не оглянувшись. Ее шаги были беззвучными по ковру.

Как только дверь за ней закрылась, Сириус швырнул салфетку на стол.

- Ненавижу это место! - прошипел он и, не дожидаясь разрешения, побежал за сестрой.

Регулус остался сидеть, бледный, глотая комок в горле. Он ненавидел эти ссоры. Он любил и мать, и сестру, и разрывался на части, не зная, как их примирить.

Сириус догнал Эшли на лестнице, ведущей в детское крыло.

- Эш! Подожди! -

Она остановилась, но не обернулась. Сириус подошел и грубо, по-братски, ткнул ее в плечо.

- Не слушай ее. Она… она просто сука. Конченая. -

Эшли медленно повернулась. Ее лицо было все таким же спокойным, но в серебряных глазах стояли не слезы, а холодная, безудержная ярость. Сириус видел, как зрачки у нее на секунду словно вспыхнули алым.

- Она права, - тихо сказала Эшли. - Я должна лучше контролировать себя. -

- Что? Нет! Ты не должна никого контролировать! Ты должна… дать ей в рыло! Или дать ему в ней дать! - Сириус всегда восхищался этой ее силой, даже той, ужасной ее частью. Для него это было оружие против их родителей.

- Нет, - отрезала Эшли, и ее голос стал жестким. - Если я сорвусь, она упрячет меня в подвал. Или куда хуже. Я не дам ей этого удовольствия. Я буду идеальной. Настолько идеальной, что она сойдет с ума от того, что не может найти во мне изъяна. -

В ее словах была не детская решимость, а стратегия солдата, готовящегося к долгой войне.

- Да с ней уже давно никто не спорит, - хохотнул Сириус, но смех был нервным. - Ладно. Пойдем к Регулусу. Он где-то спрятал те шоколадные лягушки, что я ему в прошлый раз стащил. Нам надо поднять ему настроение, а то он опять будет ходить, как привидение. -

Он взял сестру за руку. Ее пальцы были холодными, как лед. Сириус сжал их крепче, пытаясь согреть. Он, бунтарь и сорвиголова, чувствовал себя обязанным защищать эту тихую, упрямую девочку с демоном внутри. Он любил ее не вопреки проклятию, а как неотъемлемую часть ее самой - дикую, опасную и непобедимую. И он ненавидел мать за то, что она пыталась эту часть сломать, вместо того чтобы, как он, увидеть в ней крутейшую, хоть и жутковатую, суперсилу.

Эшли позволила вести себя. Ее ярость понемногу отступала, сменяясь привычным холодным расчетом. Она снова все контролировала. Она была идеальной. Она должна была быть идеальной.

А внизу, в столовой, Вальбурга Блэк допивала вино, с отвращением глядя на пустой стул дочери.

- Она даже не заплакала, Орион, - произнесла она задумчиво. - Ни одной слезинки. Это ненормально. В ее годы Беллатриса рыдала, если ей не покупали новое платье. А эта… эта просто смотрела. Как рептилия. В ней нет ничего человеческого. -

Орион молча кивнул, погруженный в свои мысли. Он видел в дочери не чудовище, а бракованный продукт, дорогостоящий актив с опасным дефектом. И его главной заботой было не исцеление, а сокрытие этого дефекта от посторонних глаз. Пока стены дома Блэков держались, демон оставался их семейным секретом. И их семейным проклятием.

***

Год спустя, в один из душных семейных вечеров, в столовой Блэков царило необычное оживление. К ужину прибыли гости: сестра Вальбурги, Беллатриса, со своим недавно обретенным женихом, Рудольфусом Лестрейндж, и их кузена, Нарцисса Блэк, холодная и надменная красавица. Воздух был густ от запаха дорогого парфюма, жареного мяса и непроизнесенных угроз.

Эшли, теперь уже семилетняя, сидела, выпрямившись как струна, между Сириусом и Регулусом. На ней было темно-бардовое платье с высоким воротником, скрывавшим любое проявление эмоций на ее шее. Она напоминала маленькую, идеально отполированную статую. Каждый ее жест был выверен, взгляд опущен в тарелку, но не отсутствовал - она впитывала все, как губка, запоминая каждую улыбку, каждое колкое замечание.

Беллатрикс, сиявшая в центре внимания, вела повестку.

- Итак, Орион, Вальбурга, - ее голос звенел, как разбиваемое стекло. - Когда же вы представите обществу своего… младшего отпрыска? Маленькую Эшли. Все только и говорят, что о том, как вы ее прячете. Ходят слухи… - Она сделала драматическую паузу, наслаждаясь напряжением, повисшим за столом.

- Какие слухи, Белла? - холодно осведомилась Вальбурга, ее пальцы белели на ручке ножа.

- О, вы знаете… - Беллатриса томно повела плечом, обмениваясь многозначительным взглядом с Рудольфусом. - Что ребенок нездоров. Что с ним что-то не так. Говорят, он не появляется на публике, потому что… уродлив. Или слаб умом. Или и то, и другое. -

Сириус громко фыркнул, набирая в ложку суп.

- Она не уродлива и не слаба умом. Она просто не любит идиотов. Видимо, поэтому избегает тебя, тетя. -

Наступила мертвая тишина. Даже запеченный феникс на столе, казалось, перестал дымиться. Беллатриса медленно повернула к племяннику взгляд, полный такого ледяного бешенства, что даже Сириус на секунду съежился.

- Сириус, - предупредищески произнес Орион, но в его голосе скорее читалось одобрение, чем упрек.

- О, он колкий! - рассмеялась Беллатриса, но смех ее был фальшивым и опасным. - Прямо в яблочко. Но я говорю не о предпочтениях, милый, а о долге. Долге чистокровной семьи. Мы должны демонстрировать силу. А прятать своего ребенка - это признак слабости. Или… стыда. -

Ее глаза устремились на Эшли, изучающие, ядовитые.

- Ну же, девочка. Покажи себя. Скажи что-нибудь. Или ты и правда немая? Или, может, там, внутри, нечему говорить? -

Эшли медленно подняла глаза. Ее серебряный взгляд был абсолютно пустым.

- Я слушаю, тетя. Я всегда слушаю. -

- Ах, вот как? - Беллатриса прищурилась. - И что же ты слышишь? -

- Я слышу, как трещит лак на ваших ногтях. Вы слишком сильно сжимаете кулак под столом. Это признак нервозности, - отчеканила Эшли своим чистым, безэмоциональным голоском. - И мистер Лестрейндж за обедом уже трижды посмотрел на часы. Ему скучно. -

Рудольфус смущенно кхыкнул, а Беллатриса на секунду потеряла дар речи. Нарцисса тихо хихикнула в салфетку.

- Дерзкая… - прошипела Беллатриса, ее лицо исказилось. - Или это не дерзость? Вальбурга, она… она какая-то неживая. Смотрит, как кукла. В ней нет огня. Нет души. Ты уверена, что она вообще Блэк? Может, ее подменили? -

- Хватит, Белла, - предупредила Вальбурга, но в ее голосе не было настоящей силы. Где-то в глубине она сама верила в это.

- Нет, не хватит! - Беллатриса уже разошлась, ее радость от возможности уязвить сестру была слишком велика. - Я присмотрюсь к ней… Да она просто маленький фрейк! Чудовище! Настоящие дети плачут, смеются, пачкаются! А эта… эта просто сидит! Может, это не ребенок вовсе? Может, это инфернальный дух в обличье младенца? Вы принесли в свой дом проклятие, Вальбурга, и теперь боитесь в этом признаться! -

Слово «чудовище» повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. Эшли не пошевелилась, но Сириус, сидевший рядом, почувствовал, как все ее тело внезапно напряглось, словно пружина. Воздух вокруг нее начал слегка вибрировать, и от ее платья потянуло слабым, едва уловимым запахом озона и пепла.

- Она не чудовище, - тихо, но четко сказал Регулус, его голос дрожал.

- О, и этот на защиту встал! - Беллатриса язвительно улыбнулась. - Она и вас двоих уже под себя подмяла? Колдовством каким-то? Глазками этими своими пустыми… -

- Заткнись! -

Это был не крик. Это был низкий, рычащий звук, который, казалось, исходил не из горла семилетней девочки, а из-под земли. Все вздрогнули и уставились на Эшли.

Она все так же сидела прямо, но теперь ее лицо было искажено не детской обидой, а чистой, неподдельной яростью. Серебряные глаза горели холодным пламенем, зрачки сузились в вертикальные щелочки, как у кошки. Это была Первая Стадия. Она все видела, все слышала и все понимала, но сдерживающая плотина внутри нее дала трещину, и черная, липкая ненависть хлынула наружу.

- Ты… ты смеешь говорить… о моих братьях… - слова давались ей с трудом, сквозь стиснутые зубы. Воздух вокруг нее звенел. Стеклянный бокал рядом с ее тарелкой издал тонкий, высокий звук и треснул.

- Боже правый! - ахнула Нарцисса, отодвигаясь.

- Вот оно! Смотрите все! - взвизгнула Беллатриса не со страхом, а с ликующим ужасом. - Я же говорила! Это не ребенок! Это демон! Вальбурга, что ты породила?! -

- Эшли, остановись, - резко сказал Орион, его рука потянулась к палочке.

Но было поздно. Ярость Беллатрисы, ее восторг от подтверждения самых худших подозрений, подлили масла в огонь.

- Ее нужно изолировать! - закричал Рудольфус, наконец найдя в себе рвение. - Немедленно! Такую тварь нельзя держать среди людей! -

- Сжечь ее! - выдохнула Беллатриса с горящими глазами, обращаясь к Вальбурге. - Очистить огнем род! Это единственный способ! Ты должна уничтожить это… это существо, пока оно не уничтожило всех нас! -

Слово «сжечь» стало последней каплей.

Эшли вскочила. Ее движение было резким, животным. Она не кричала больше. Она издавала низкое, непрерывное рычание, идущее из самой глубины груди. Ее глаза теперь горели тусклым красным светом, как тлеющие угли. Столовые приборы вокруг нее задрожали и загрохотали по тарелкам.

- Вальбурга! - ревела Беллатриса. - Сделай же что-нибудь! -

Вальбурга сидела, окаменев. Она смотрела на дочь не со страхом, а с глубочайшим, всепоглощающим отвращением. Все ее худшие опасения материализовались прямо здесь, за семейным столом, на глазах у родни. Ее дочь была чудовищем. И все это видели.

- Я… я предупреждала… - прошептала она, и в ее голосе звучало почти оправдание. - Я всегда знала… -

Сириус, не раздумывая, прыгнул к сестре, обхватив ее сзади за плечи.

- Эш! Не надо! Не слушай их! Они не стоят этого! Дыши! Просто дыши! -

Он чувствовал, как все ее тело бьется в мелкой, бешеной дрожи, как будто по нему пропускали электрический ток. Рычание не прекращалось.

- Сириус, отойди от нее! Она тебя покалечит! - закричала Вальбурга, наконец найдя в себе голос.

- Нет! - рявкнул Сириус, держа сестру еще крепче. - Она моя сестра! -

Эшли замерла. Слово «сестра», произнесенное его голосом, пробилось сквозь пелену ярости. Ее взгляд, дикий и безумный, метнулся на его лицо, сжатое усилием. Красный свет в ее глазах померк, сменившись на мгновение прежним серебром, полным боли и испуга.

Рычание стихло. Дрожь стала утихать. Она сделала судорожный, хриплый вдох.

И затем разразилась тихими, беззвучными слезами. Слезами чистой, беспомощной ярости и унижения.

В столовой воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только ее прерывистыми всхлипами. Беллатриса смотрела на это с явным разочарованием. Шоу закончилось.

- Вот видите, - холодно произнесла Вальбурга, глядя на сестру. - Довольна? Ты добилась своего. Теперь ты видела наше семейное… сокровище. Надеюсь, тебе понравилось зрелище. -

Ее слова были наполнены такой горечью и ненавистью, обращенной не на Беллатрису, а на собственную плачущую дочь, что даже Беллатрикс на секунду смутилась.

- Ее нужно контролировать, Вальбурга, - уже без прежнего надрыва сказала она. - Жестко контролировать. -

- Убирайся, - тихо сказала Вальбурга, не глядя на нее. - Все. Убирайтесь из моего дома. -

Гости, не говоря ни слова, поспешно ретировались. Когда дверь в столовую закрылась, Вальбурга медленно поднялась и, не удостоив дочь взглядом, вышла. Ее шаги были твердыми и полными отвращения.

Орион молча последовал за ней.

Сириус и Регулус остались одни с плачущей Эшли.

- Все хорошо, Эш, - бормотал Сириус, все еще держа ее. - Все хорошо. Ты справилась. Ты остановилась. Это главное. -

Но впервые за долгое время его голос звучал неуверенно. Он видел не просто вспышку гнева. Он видел, как на его сестру ополчился весь ее мир. И он впервые по-настоящему испугался, что однажды его может не хватить, чтобы удержать ее. И что тогда с ней сделают те, кто должен был ее любить.

Дверь в столовую с тихим щелчком закрылась, оставив троих детей в одиночестве среди руин семейного ужина. Воздух был густым и горьким, пропахшим испугом, ненавистью и озоном. Эшли больше не рычала. Теперь она издавала тихие, прерывишиеся, почти беззвучные всхлипы, которые были в тысячу раз страшнее любого крика. Ее маленькое тело, всего секунду назад бывшее воплощением неистовой мощи, теперь обмякло в руках Сириуса, сотрясаясь от безмолвных рыданий. Слезы, молчаливые и жгучие, катились по ее щекам и оставляли темные пятна на дорогом бархате его жилетки.

- Всё, всё, уже всё, - бормотал Сириус, не выпуская ее из объятий, сам дрожа от адреналина и ярости. - Сучка старая. Просто старая сука. Ты слышала, что я ей сказал? «Не любит идиотов»! Черт, это было круто, да, Рег? - Он пытался шутить, вернуть все на привычные рельсы братских подначек, но голос срывался на фальцет.

Регулус стоял рядом, белый как полотно, с огромными испуганными глазами. Он смотрел на сестру, словно впервые видя не просто упрямую девочку, а то ужасное и великолепное, что пряталось внутри. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, и его рука с нервным, робким движением потянулась к ее спине. Он коснулся ее платья, почувствовал, как оно влажно от слез, и начал неумело гладить, как когда-то гладил свою испуганную сову.

- Они… они хотели ее сжечь, - прошептал Регулус, и его голос был полон неверия. - Тетя Белла… она сказала «сжечь». -

- Да похуй, что она там сказала! - резко оборвал его Сириус, прижимая Эшли еще крепче. - Это просто слова. Пустые, вонючие слова. Они ничего не значат. Ни-че-го. Поняла, Эш? Они просто боятся. Боятся, потому что ты сильнее их всех, взятых вместе, даже с их дурацкими родословными. -

Эшли сделала глубокий, судорожный вдох, пытаясь говорить сквозь слезы. Звук вышел хриплым, сорванным.

- Она… мама… она смотрела… с таким… отвращением. Как на паука. Как на… на чучело эльфа на стене. - Ее голос,обычно такой ровный и металлический, теперь был тонким, детским и до боли уязвимым.

- А нахуй это отвращение? - Сириус отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо. Он взял ее за подбородок, заставив поднять глаза. Они снова были серебряными, но расплывшимися от слез, с опухшими красными веками. - Серьезно, Эшли, а нахуй? Она вся такая «чистая кровь, чистая кровь». А сама… - он осекся, ища нужные слова, которые были бы понятны семилетней девочке, но при этом передавали всю глубину его презрения. - Она как этот дурацкий феникс на столе. Красивая птица снаружи, а внутри пустота, набитая трафаретными фразами. А ты… ты настоящая. Понимаешь? На-сто-я-щая. Со всеми этими… - он мотнул головой в ее сторону, обозначая всего ее, со всей ее яростью и слезами.

Эшли снова всхлипнула, вытирая лицо тыльной стороной ладони с такой яростью, словно хотела стереть с себя не только слезы, но и сам факт их существования.

- Я ненавижу плакать. Это глупо. Это слабость. -

- Это не слабость, - тихо, но уверенно сказал Регулус. Его робость куда-то испарилась, уступив место странной, братской твердости. - Это… это как клапан. Чтобы не взорваться изнутри. Иногда надо. -

Сириус хмыкнул.

- Вот видишь? Регулус, наш домашний философ. Умный парень. Слушай его. - Он отпустил ее,огляделся и схватил со стола тяжелую хрустальную графину с водой, от которой все почему-то шарахнулись. - Держи. Выпей. И умойся, а то вся расклеванная, как сова после линьки. -

Эшли с покрасневшими глазами посмотрела на графин, потом на Сириуса, и вдруг на ее мокром от слез лице появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку.

- Ты же… ты же ее сейчас схватил. Мамину любимую графину. Она тебя убьет. -

- О, - Сириус широко ухмыльнулся, почувствовав, что атмосфера наконец-то сдвинулась с мертвой точки. - Еще бы. Я теперь официально осквернил семейную реликвию прикосновением полукровки. Двойной грех. Меня надо сжечь на костре из фамильных древ и пригласительных на бал к Слизеринам. - Он налил воды в бокал и протянул ей. - Пей, командир. -

Эшли послушно сделала несколько глотков. Вода была холодной и немного успокоила внутренний пожар. Дрожь потихоньку отступала, оставляя после себя пустоту и стыд. Страшный, всепоглощающий стыд за свою потерю контроля.

- Я не должна была… - начала она.

- Да заткнись ты уже, - беззлобно оборвал ее Сириус. - Должна, не должна. Ты сделала. И все увидели, что не стоит доводить Эшли Блэк до точки кипения. Думаю, тетя Белла еще долго будет проверять, не трещат ли у нее ногти. Это был классный укол, кстати. Я запомню. -

- Она права, - упрямо повторила Эшли, ставя бокал на стол с таким звоном, что оба брата вздрогнули. - Я должна контролировать. Всегда. Я не могу позволить ему… этому… вырываться. Они… они тогда… - Она не договорила,но все поняли. «Они тогда избавятся от меня».

Регулус потянул ее за рукав.

- Пойдем в игровую. Там… там тихо. И Кричер никого не пустит, если скажем. -

- Да, отличная идея, - Сириус подхватил инициативу. - А то тут пахнет лицемерием и тухлым фениксом. Проветривать надо. -

Они повели ее, все еще пошатывающуюся, из столовой, оставив позади битое стекло, холодные взгляды портретов и тяжелое наследие только что случившегося кошмара. Длинные коридоры дома Блэков поглотили их, и только приглушенное ворчание Сириуса нарушало гнетущую тишину.

- …и этот Рудольфус, - бубнил он. - Смотрит на часы. Я бы на его месте тоже смотрел на часы, если бы мне приходилось целыми днями слушать истерики Беллатрисы. Бедолага. Ему же с ней жить. Хотя они стоят друг друга, кретины… -

Игровая комната была самым безопасным местом в доме. Не потому, что там было уютно. Уют был не в стиле Блэков. Но здесь было их личное пространство, заваленное не одобряемыми матерью вещами: журналами про мракоборцев, которые Сириус тайком покупал, старыми свитерами, моделями гоночных метел и коллекцией странных камней, которые собирал Регулус. Кричер, верный фамильяр и хранитель их секретов, бесшумно появился и исчез, принеся три кружки горячего какао с зефиром - жест абсолютной, почти материнской заботы со стороны старого домовика.

Эшли опустилась на большой диван, зарывшись ногами в мягкое одеяло. Она была истощена. Эмоционально и физически. Проклятие всегда забирало много сил.

- Вот так всегда, - тихо сказала она, глядя на пар от какао. - Одно слово. Одно неверное движение. И всё. Я… я чувствую, как оно просыпается. Сначала как жар где-то глубоко внутри. Потом как шепот. А потом… потом я уже почти не я. Я просто смотрю со стороны, как это… это что-то рвется наружу. -

Сириус присел на подлокотник дивана, положив руку ей на голову.

- Но сегодня ты вернулась. Сама. Я тебя только чуть подтолкнул. Это прогресс, солдат. -

- Она назвала меня фрейком, - прошептала Эшли, и голос ее снова задрожал. - При всех. -

- А ты назвала ее нервной истеричкой при всех, - парировал Сириус. - По-моему, счет 1:1. И твой удар был точнее. -

Регулус, сидевший на полу, поджав ноги, осторожно спросил:

- А что… что он говорит? Тот… шепот? - Эшли замолчала,прислушиваясь к внутренним ощущениям. Демон успокоился, насытившись выплеснутой яростью, и теперь дремал, оставляя после себя лишь горький привкус пепла и смутное воспоминание о всепоглощающей силе.

- Он говорит… что все они слабые. Что они боятся. Что их правила это цепь, которую можно разорвать. Что я могу все это разрушить, если захочу, - она говорила монотонно, как заученный урок. - Он говорит, что гнев это сила. Что стыд это оружие, которое они используют против нас. И что единственный способ выжить - это заставить их бояться тебя больше, чем ты боишься их. -

Наступило молчание. Даже Сириус не нашел что сказать на это. Это была не детская страшилка. Это была суровая, отточенная философия выживания, вплетенная в ее душу проклятием.

- Но это неправда, - наконец сказал Регулус. Его тихий голос прозвучал удивительно твердо. - Сила не в разрушении. Сила… сила в том, чтобы оставаться собой. Несмотря ни на что. Как ты сейчас. -

Эшли посмотрела на младшего брата, и в ее глазах мелькнуло что-то теплое, почти нежное.

- Ты становишься мудрее нас всех, Рег. -

- Да он у нас просто молчаливый гений, - подхватил Сириус, с облегчением возвращаясь к привычной динамике. - Пока мы с тобой ломаем мебель и орем на теток, он сидит и продумывает план по захвату мира. Верно, о великий темный лорд Регулус? -

Регулус покраснел и швырнул в Сириуса подушку.

- Заткнись. -

- О, бунт! Мятеж! - Сириус поймал подушку и начал дубасить ею Эшли, которая наконец-то рассмеялась тихим, хрипловатым, но настоящим смехом. - Видишь? Какао, подушки, братское непотребство - лучшее лекарство от демонов и идиотских родственников. Всегда работает. -

Они просидели так еще с час, до полного исчезновения красноты с глаз Эшли. Они болтали о ерунде. Сириус рассказывал дурацкие сплетни о чистокровных семействах, которые подслушал, Регулус показывал новый камень в своей коллекции, якобы от него шел слабый магический импульс. Эшли потихоньку возвращалась к себе, к своей привычной, холодной и собранной оболочке. Но что-то в ней в ту ночь надломилось окончательно. Исчезла последняя, тайная надежда на то, что мать когда-нибудь увидит в ней дочь, а не монстра. Теперь она знала точно. Она была одна. Во всем этом огромном, мрачном доме у нее были только они - два брата, один бунтарь, другой тихоня, и старый преданный домовик.

Когда какао было допито, а подушки убраны на место, Эшли подошла к окну. За свинцовыми стеклами бушевал лондонский туман, поглощая свет фонарей и превращая мир в размытое, безразличное полотно.

- Я не дам им сломать меня, - сказала она тихо, но так, что слова прозвучали как клятва. - Я буду идеальной. Я буду такой идеальной, такой безупречной, такой сильной, что они будут ненавидеть меня еще больше, но не смогут найти ни единого изъяна. Никогда. Ни-ког-да. -

Сириус подошел и встал рядом, плечом к плечу.

- А мы будем рядом. Чтобы напоминать тебе, что иногда можно быть и не идеальной. Можно быть просто Эшли. Со всей ее сумасшедшей силой и дурацкими слезами. Договорились? -

Она кивнула, все еще глядя в туман.

- Договорились. -

Внизу, в кабинете, Вальбурга Блэк допивала свой второй бокал эльфийского вина. Ее рука не дрожала. Лицо было маской холодного, непроницаемого спокойствия.

- Ты видел? - спросила она у вошедшего Ориона.

- Видел. -

- Её нельзя показывать. Никогда. Лестрейнджи… они разнесут весть по всему свету. -

- Они ничего не разнесут, - голос Ориона был спокоен и практичен. - Рудольфус слишком дорожит союзом с нами, а Беллатриса… Беллатриса получила свое зрелище. Она удовлетворена. Для нее это просто еще одна грязная тайна нашего рода, которую она может использовать как козырь при случае. -

- Она назвала ее чудовищем, Орион. И она была права. - Орион помолчал,подходя к камину.

- Чудовище можно приручить. Направить. Сделать оружием. Сила, которая в ней, невероятна. Неконтролируемая - да, опасна. Но под контролем… - он повернулся к жене, и в его глазах светился не отеческий интерес, а расчет селекционера. - Представь, Вальбурга. Такую силу на службе у Темного Лорда. Он оценит это. Он сможет это обуздать. И мы получим его безграничное доверие. -

Вальбурга смотрела на пламя в камине, ее черты искажала гримаса отвращения.

- Отправлять это… существо… к нему? Отдавать наш позор на всеобщее обозрение? -

- Это не позор, - холодно возразил Орион. - Это актив. Опасный, токсичный, но актив. Мы вырастим ее. Мы научим ее скрывать это. А когда придет время… мы преподнесем ее ему как величайший дар рода Блэков. Уникальное оружие. И тогда… тогда ни Беллатриса, ни кто-либо другой не посмеет усомниться в нашей силе и преданности. -

Вальбурга задумалась. Гнев и отвращение медленно уступали место холодной, политической расчетливости. Да. Это был выход. Не любовь. Не принятие. Но использование. Превращение дефекта в козырь.

- Ее нужно тренировать жестче, чем мальчиков, - произнесла она наконец. - Не только магию и этикет. Ее нужно учить контролировать это. Подавлять. Скрывать. До самого конца. -

Орион кивнул.

- Я займусь этим. -

В ту ночь, когда трое детей наверху засыпали, прижавшись друг к другу для храбрости, в кабинете был заключен новый, страшный договор. Эшли Блэк больше не была дочерью. Она была проектом. Инвестицией. Орудием в большой игре, правила которой ей только предстояло выучить ценою своей души.

***

Годы, подобно водам Темзы, омывавшей фундамент дома, текли медленно, мутно и неумолимо. Два года, прошедшие с того скандального ужина, не смягчили нравов обитателей особняка, но отточили их до бритвенной остроты. Атмосфера в доме напоминала натянутую струну, готовую взвыть от малейшего прикосновения.

Эшли, теперь восьмилетняя, стала мастером в искусстве бесшумного перемещения и безупречного контроля. Ее упрямство и усердие нашли выход в учебе. Она опережала братьев по всем предметам, которые им нанимали: древние руны, астрономия, основы зельеварения, история магии. Ее комната была не убежищем, а штаб-квартирой. Полки ломились от книг, пергаменты с безупречными каллиграфическими буквами были аккуратно разложены на столе, а манекен для отработки заклинаний (подарок Ориона, часть ее «тренировок») стоял в углу, испещренный меткими отметинами от учебных заклятий. Она была живым воплощением девиза «быть идеальной». Холодная, собранная, не по-детски серьезная. Лишь изредка, в моменты крайнего напряжения, краешек ее глаза мог дёрнуться, а серебряный взгляд становился остекленевшим и отстраненным - единственный намек на ту бурю, что клокотала под ледяной поверхностью.

Сириус, одиннадцатилетний, напротив, стал воплощением бунта. Его дерзость и самоуверенность цвели махровым цветом. Каждое правило дома Блэков было для него личным вызовом. Он отращивал волосы, носил под мантиями маггловские рокерские футболки, которые тайком покупал в городе, и оттачивал остроумие до боевого состояния. Его отношения с родителями превратились в перманентную холодную войну с редкими ожесточенными стычками. Единственными островками sanity для него оставались брат и сестра. С Регулусом, тихим и меланхоличным девятилеткой, он был снисходительно-заботлив, а с Эшли состоял в странном альянсе двух изгоев, понимающих друг друга без слов.

И вот, в одно июльское утро 1971 года, тишину завтрака нарушило негромкое, но весомое ш-ш-шурх совиного крыла. В распахнутое окно столовой впорхнула уставшая на вид сова и, сделав круг над столом, бросила конверт из плотного пергамента прямо в тарелку с овсянкой перед Сириусом.

Все замерли.

Конверт был цвета пожелтевшей слоновой кости. Адрес был выведен изящным зелёным почерком: «Сириусу Блэку, Большая столовая, дом №12, площадь Гриммо, Лондон». В углу красовалась сургучная печать с гербом: лев, орел, барсук и змея, окружающие большую букву «Х».

Сердце Сириуса заколотилось так громко, что, казалось, было слышно даже чучелу домового эльфа на стене. Он знал. Он знал, что это.

- Ну же, Сириус, не заставляй письмо тонуть в твоей похлебке, - ледяным тоном произнесла Вальбурга, но в ее глазах вспыхнул странный, жадный огонек. Гордости? Нет. Собственничества.

Орион откашлялся, откладывая «Пророка».

- Подай сюда. -

Сириус, стараясь сохранять невозмутимость, вытащил конверт, стряхнул с него кашу и протянул отцу. Тот сломал печать с церемонной медлительностью, заставляя Сириуса изнутри корчиться от нетерпения. Орион пробежал глазами текст, и на его строгом лице появилось нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение.

- Хогвартс, - объявил он, и слово прозвучало как приговор и как благословение одновременно. - Ты зачислен. Согласно ожиданиям, тебе надлежит явиться первого сентября на Кингс-Кросс. Список необходимого прилагается. -

Он переложил письмо и приложения на стол рядом с собой, словно это был не долгожданный пропуск в свободу, а очередной счет от Гринготтс.

Сириус едва сдержался, чтобы не выхватить его. Его пальцы сами по себе сжались в кулаки. Зачислен. Не «мы рады приветствовать», не «поздравляем», а «зачислен. Согласно ожиданиям». Даже в этом было столько семейного высокомерия.

- Поздравляю, брат, - тихо сказала Эшли, не поднимая глаз от своей тарелки. Но уголок ее рта дрогнул в едва уловимой улыбке. Она была счастлива за него. Или завидовала? Нет, зависть была не ее стихией. Скорее, острое, ревнивое осознание того, что ее час настанет еще не скоро. Целых три года.

- Спасибо, сестренка, - Сириус бросил ей вызывающую ухмылку. - Не скучай без меня. Кому ты будешь показывать свои идеальные конспекты? -

- Мне, - тут же отозвался Регулус, смотря на брата с обожанием и легкой грустью. - Я буду слушать. -

- Конечно, будешь, - Сириус потрепал его по волосам. - Ты у нас главный по скучным теориям. -

- Сириус, - холодно предупредила Вальбурга. - Твое место в Хогвартсе это не только твое личное достижение. Это ответственность перед именем Блэков. Ты будешь учиться только на «Превосходно». Ты будешь вести себя безупречно. Ты будешь поддерживать связи с подходящими семьями. Лестрейнджи, Малфои, Нотты… - она перечисляла, будто зачитывая меню. - И, разумеется, тебя распределят в слизерин. В этом не может быть никаких сомнений. -

Сириус промолчал, лишь его взгляд стал колючим, как ёж. Он уже давно для себя решил, что скорее прыгнет в Черное озеро, чем наденет зелено-серебристые цвета. Он мечтал о гриффиндоре. О алых и золотых тонах. О свободе.

Орион внимательно посмотрел на сына, словно читая его мысли.

- Не опозорь нас, Сириус. Дом Блэков не прощает ошибок. Помни об этом.. -

Завтрак продолжился в гнетущем молчании, нарушаемом лишь звоном приборов. Письмо лежало рядом с Орионом, как заложник.

***

Утро первого сентября выдалось типично лондонским: серым, прохладным, с моросью, застилавшей грязное стекло окон в детском крыле. Сириус, уже одетый в новенькие, еще пахнущие магазином мантии, с нетерпением метался по комнате, сверкая черными, идеально уложенными волосами (последнее требование матери, с которым он был вынужден временно смириться).

- Черт, я не могу поверить, что это наконец-то происходит, - бубнил он, проверяя содержимое своего сундука в сотый раз. - Целый год без этих проклятых портретов, без нравоучений, без запаха старого дерева и лицемерия… -

- Только не вздумай скучать по нам, - сухо заметила Эшли. Она стояла у окна, наблюдая, как капли дождя ползут по стеклу. На ней было темно-синее платье, строгое и простое. Она провожала его с тем же видом холодной собранности, с каким провожала бы союзника на важную дипломатическую миссию.

- По тебе? Ни за что, - Сириус оскалился. - А вот по крикам матери, когда она не найдет свои лучшие перчатки… возможно. Это будет единственное развлечение. -

Регулус сидел на кровати брата, обхватив колени, и смотрел на него с таким обожанием, что тому становилось неловко.

- Ты напишешь? - тихо спросил он.

- Конечно! - Сириус присел перед ним. - Я буду присылать самые дурацкие и ужасные сплетны о всех этих важных слизеринских семейках. И если кто-то посмеет тронуть тебя или Эш, когда меня не будет, ты сразу пиши. Я приду и лично надеру ему задницу. Договорились? -

Регулус кивнул, стараясь улыбнуться.

Внизу раздался голос Ориона:

- Сириус! Поезд не будет ждать, пока ты наводишь красоту! -

Проводы были выдержаны в лучших традициях семьи Блэков: холодные, церемонные и лишенные всякого тепла. Они собрались в прихожей, похожей на склеп. Кричер уже отнес сундук Сириуса к камину.

Вальбурга, облаченная в траурное черное платье, как будто провожала сына не в школу, а на эшафот, окинула его беглым, оценивающим взглядом.

- Помни, кто ты, - было ее единственное напутствие.

Орион молча протянул ему горсть блестящего порошка Флу.

- Платформа девять и три четверти. Не опоздай. -

Сириус взял порошок, пальцы его слегка дрожали. Не от страха, а от предвкушения.

- Да, сэр. -

Он повернулся к брату и сестре. Регулус смотрел на него преданно и грустно. Эшли с своим обычным непроницаемым видом, но в ее глазах читалась целая гамма чувств: гордость, зависть, тоска и суровая решимость держаться.

- Ну, что ж… - Сириус сделал шаг к камину.

- Сириус, - вдруг позвала его Эшли. Он обернулся. Она подошла к нему и, к его величайшему удивлению, коротко и сильно обняла. Это было так нехарактерно для нее, так внезапно, что он на секунду опешил.

- Дай им жару, - прошептала она ему на ухо. - Всем этим самодовольным идиотам. И… будь осторожен. -

Она отступила, снова став прежней, холодной и собранной Эшли. Но в этом мгновенном порыве была вся их странная, крепкая связь.

Сириус ухмыльнулся, его уверенность вернулась.

- Всегда. -

Он шагнул в камин, крикнул «Платформа девять и три четверти!» и исчез в вихре изумрудного пламени.

Оставшиеся в прихожей замерли. Гул пламени стих, оставив после себя гробовую тишину, нарушаемую лишь тиканьем напольных часов.

Вальбурга вздохнула. Звук облегчения и… разочарования?

- Наконец-то в этом доме станет тише, - произнесла она и, не глядя на младших детей, развернулась и ушла вглубь дома.

Орион кивнул Регулусу.

- Твоя очередь готовиться, сын. У тебя еще два года. -

Регулус молча кивнул, его глаза были прикованы к потухшему камину.

Эшли повернулась к окну, выходящему на улицу. Дождь усиливался. Где-то там, за пеленой воды и тумана, ее брат мчался к своей свободе. К своему Хогвартсу. К своей новой жизни.

Она сжала кулаки. Три года. Всего три года. Она выдержит. Она должна выдержать. Она будет идеальной. Она поступит в Хогвартс. И тогда… тогда она покажет им всем. И Сириусу, который уже улетел вперед, и родителям, смотрящим на нее как на инструмент, и той самой тете Белле, что назвала ее чудовищем.

Она станет самой блестящей ученицей, какую только видел Хогвартс. Она заставит их всех говорить о себе с трепетом. Не как о «дефекте Блэков», а как о силе, с которой придется считаться.

Тихий, ледяной огонь зажегся в ее серебряных глазах. Не демон. Нет. Это был ее собственный, выкованный в ненависти и одиночестве, дух.

- До встречи, брат, - прошептала она в запотевшее стекло. - Береги себя. Скоро и мой час пробьет. -

***

Годы без Сириуса в доме на площади Гриммо сжались, как шагреневая кожа, став плотными, тягучими и невероятно долгими. Его отсутствие было ощутимо физически, как тишина после внезапно прекратившегося гула. Но если для Регулуса эта тишина была пугающей и пустой, то для Эшли она стала резонатором, усиливавшим каждый скрип половицы, каждый вздох и каждое ядовитое слово.

Их мир сузился до двух полюсов: Вальбурга и дети. Орион все больше погружался в дела семьи и налаживание связей с набирающим силу Темным Лордом, оставляя воспитание потомства на совесть жены. А Вальбурга… Вальбурга видела в их с Орионом отсутствии не пренебрежение, а карт-бланш для окончательной шлифовки «фамильных активов».

Регулус, ее «надежда», ее «последний настоящий Блэк», был объектом тотального, удушающего контроля. Его хвалили за пятерки, костерили за четверки, его расписание было расписано по минутам: уроки полетов, этикет с тетей Беллой, теория магии, генеалогия. Он ходил по дому как изящная, бледная тень, все чаще смотрящая в окно с тихим, несвойственным ему желанием. Он ловил каждое письмо от Сириуса, зачитывая их тайком до дыр, ища в них крупицы того свободного, веселого мира, куда ускользнул его брат.

Эшли же была иным проектом. Не «надеждой», а «проблемой». Не «активом», а «миной», которую предстояло обезвредить и направить в нужном направлении. И Вальбурга взялась за это с фанатизмом инквизитора.

Все началось с малого. Не с криков, не с побоев - Блэки никогда не опускались до вульгарной физической расправы. Их оружием были слова, взгляды и магия.

Однажды за обедом Эшли, уставшая после многочасовой тренировки по окклюменции с отцом, нечаянно коснулась рукавом края тарелки с супом. Одна капля упала на белоснежную скатерть.

Все замерли. Регулус побледнел. Кричер замер у буфета, затаив дыхание.

Вальбурга медленно опустила ложку. Ее глаза, холодные и острые, как шило, уставились на крошечное пятно, словно это была не капля бульона, а воплощение всего маггловского хаоса, угрожающего их миру.

- Грязь, - произнесла она тихо, и слово прозвучало громче любого крика. - Вечная, неистребимая грязь, что следует за тобой по пятам, Эшли. Ты притягиваешь ее, как магнит. Это он в тебе так проявляется? Эта… нечистота? -

Эшли замерла, сжимая ложку до побеления костяшек. Она чувствовала, как по спине пробегают мурашки. Не от страха. От ярости.

- Это случайность, мать. Я устала. -

- Устала? - Вальбурга сладко улыбнулась. - Усталость - удел слабых. Блэки не устают. Блэки не бывают небрежны. Это проявление слабости. А слабость нужно искоренять. Круцио. -

Это было не громко. Не яростно. Это было сказано с ледяной, отточенной точностью.

Тонкая полоска света брызнула из кончика палочки Вальбурги и ударила Эшли в руку.

Боль была острой, жгучей, молниеносной. Не такая всепоглощающая, как при полноценном заклятии, но более чем достаточная, чтобы заставить десятилетнюю девочку вскрикнуть и выронить ложку. Ее рука дернулась, опрокинув стакан с водой. Ледышка страха сковала ей горло.

Регулус вскочил с места.

- Мама, нет! -

- Сиди, Регулус, - голос Вальбурги не повысился ни на градус. Ее взгляд был прикован к Эшли, которая, стиснув зубы, пыталась отдышаться, сжимая онемевшую, горящую руку. - Она должна научиться. Малейшая оплошность. Малейшая слабина. И он вырвется наружу. Мы не можем этого допустить. Мы должны держать его в ежовых рукавицах. Тергум. -

Вторая вспышка. На сей раз заклятие щелчка по коже ударило Эшли по спине, заставив ее выгнуться от внезапной, унизительной боли.

- Вот видишь? - сказала Вальбурга, наблюдая, как дочь пытается не заплакать. - Ты расслабилась. Допустила боль. Дала ему пищу. Нельзя показывать, что тебе больно. Нельзя показывать, что тебя это задевает. Идеальный контроль. Всегда. Поняла меня? -

Эшли кивнула, не в силах вымолвить слово. Слезы стояли в глазах, но она не позволяла им скатиться. Гнев кипел внутри, черный и липкий, и она чувствовала, как демон шевелится, привлеченный его запахом. Она сжала его внутри в комок, заковала в лед, заставила замолчать. Не дай ей увидеть. Не дай ей победить.

- Теперь убери за собой, - Вальбурга махнула палочкой, и разлитая вода исчезла. - И иди в свою комнату. Без ужина. Думай о своем поведении. -

Это стало ритуалом. Системой. Законом.

Разбилась ваза, когда Эшли слишком резко прошлась мимо? Круцио. И долгая лекция о том, как ее неуклюжесть позорит род. Не та интонация в ответе?Империус, на несколько мучительных секунд, чтобы заставить ее произнести фразу снова, с идеальным, почти роботизированным почтением. Слишком живой взгляд, выдавший внутреннюю насмешку? Долгорукое проклятие, заставляющее пальцы неметь и не слушаться на несколько часов, чтобы не могла держать перо для каллиграфии.

Регулус стал молчаливым свидетелем этой ежедневной пытки. Он ненавидел это. Он боялся за сестру. Он пытался заступаться, но его собственные попытки лишь оборачивались против него: Вальбурга начинала читать ему лекции о том, как он позволяет эмоциям ослеплять себя, и удваивала его учебную нагрузку, «чтобы не было времени на глупости».

По ночам он иногда пробирался в ее комнату. Они сидели в темноте, и он слышал, как она стискивает зубы, чтобы не стонать от боли в онемевших мышцах после очередного «урока».

- Она сходит с ума, - шептал Регулус, обнимая ее за плечи. - Это ненормально. -

- Это тренировка, - сквозь зубы отвечала Эшли, ее голос был хриплым от сдерживаемых эмоций. - Она… она права. Я должна быть сильнее. Я должна контролировать все. Даже это. -

- Но это неправильно! -

- В этом доме нет правильного и неправильного, Рег, - она поворачивала к нему свое бледное, осунувшееся лицо. В лунном свете ее голубые глаза казались бездонными. - Есть сила и слабость. Она демонстрирует силу. Я не должна показывать слабость. Это… это просто еще один предмет для изучения. Как зельеварение. Только боль - ингредиент, а контроль - результат. -

Она не плакала. Ни разу. После каждого наказания она становилась лишь холоднее, тише, собраннее. Ее упрямство превратилось в несгибаемую стальную волю. Ее усердие - в маниакальное стремление к безупречности. Она оттачивала себя, как клинок, используя ненависть матери как точильный камень.

Она научилась предугадывать настроение Вальбурги по едва уловимым признакам: по тому, как та держит вилку, по складке у рта, по звуку ее шагов на лестнице. Она стала экспертом по избеганию конфликтов, мастером холодной, безупречной вежливости, которая раздражала Вальбургу больше, чем открытый бунт Сириуса.

Иногда, очень редко, когда Вальбурга уезжала на званый вечер, в доме наступало перемирие. Эшли и Регулус забирались в библиотеку и читали не одобренные матерью книги - про мракоборцев, про великих магловских ученых, про путешествия в далекие страны. Они строили воздушные замки о том, как Сириус заберет их отсюда, когда станет взрослым. Они мечтали.

Но утром Вальбурга возвращалась, и стены дома снова смыкались. Однажды Эшли, разбирая старые книги, нашла маггловский роман с потрепанной обложкой. Она спрятала его у себя под матрасом и читала по ночам. Это был ее маленький, тихий бунт. Мир, где чувства не карались болью, а любовь не была стратегией.

Вальбурга однажды почуяла это. Она устроила обыск в комнате дочери. Не грубый, с опрокидыванием всего, а методичный, унизительный. Она нашла книгу.

Той ночью Эшли не кричала. Она стояла посреди своей комнаты, а Вальбурга, не говоря ни слова, с холодным, почти научным интересом, накладывала на нее одно заклятие за другим, заставляя ее тело дергаться и сводиться судорогой, пока та самая книга не сгорела дотла в камине прямо у нее на глазах.

- Грязь, - повторила Вальбурга, когда все было кончено, глядя на Эшли, которая, дрожа, опиралась о стену, чтобы не упасть. - Она проникает через щели. Ее нужно выжигать. Каленым железом. -

Эшли не ответила. Она лишь смотрела на пепел в камине. И в тот момент она поняла, что ненавидит эту женщину не демонической, а своей собственной, человеческой, чистой и ясной ненавистью. И эта ненависть была сильнее любого проклятия. Она была ее бронёй. Ее кредо.

Она выпрямилась, отряхнула платье и холодно посмотрела на мать.

- Вы закончили? Мне нужно повторить теорию трансфигурации перед занятием. -

Вальбурга на секунду опешила. В глазах Эшли не было ни страха, ни покорности. Был лишь лед. Тот самый, выкованный в ее же горниле. И в глубине этого льда плясали отблески того самого демона, которого она так старалась укротить - но теперь он смотрел на нее с молчаливым, почти уважительным пониманием.

Они стали зеркалами, отражающими друг в друге самое уродливое. Учитель и ученица. Палач и жертва. Мать и дочь.

А Регулус, притаившийся за дверью и слышавший все, тихо плакал, понимая, что его сестра медленно, необратимо превращается в то, с чем так отчаянно боролась. И он ничего не мог с этим поделать.

***

Лето 1972 было похоже на долгое, тягучее ожидание грозы. Воздух стоял спертый, насыщенный запахом старого дерева, воска и невысказанных упреков. Сириус вернулся из Хогвартса, и с его возвращением что-то в доме надломилось окончательно. И

Эшли, которой сейчас было восемь с половиной, сразу это почувствовала. Он вернулся не тем братом, который уезжал. Он привез с собой запах ветра, травы и чего-то чужого, свободного. Его улыбка стала шире, глаза смеялись чаще, а плечи расправились, будто с них сбросили невидимый груз. Он даже как-то иначе ходил: не тихой, скользящей походкой Блэков, а уверенной, чуть развязной походкой, от которой вскипала кровь у их матери.

Первые дни он отсиживался в своей комнате или тайком прокрадывался к ним с Регулусом, чтобы нашептать самые безумные истории. Они забирались в самый дальний угол заброшенной кладовой на третьем этаже, куда даже портреты не заглядывали.

- А потом Джеймс, - Сириус говорил это имя с неприкрытым восторгом, от которого у Эщи замирало сердце, - он подменил все чернила Снейпу на нестираемые! Он ходил целую неделю с фиолетовыми руками! А этот Снейп, он просто… -

- Кто такой Джеймс? - перебил его Регулус, сидя с поджатыми коленями и широко раскрытыми глазами.

- Поттер. Джеймс Поттер. Он мой друг, - Сириус произнес это так просто и ясно, что у Эшли комок подступил к горлу. Друг. Не «полезное знакомство», не «сын союзной семьи», а просто друг.

- А… а он из древнего рода? - робко поинтересовался Регулус. Сириус фыркнул:

- Какая разница? Он самый лучший летун на курсе! И мозги у него есть, хоть он и гриффиндорец. Мы с ним все продумываем… -

Эшли молча слушала, впитывая каждое слово. Она представляла себе эти бесконечные коридоры Хогвартса, Большой зал, полный смеха, тайные вылазки ночью. Она представляла себе этого Джеймса - незнакомого мальчика, который смеялся вместе с ее братом. И ей было до боли завидно. Не потому, что он был там, а она здесь. А потому, что он был другом. Тем, кого не было у нее. И она боялась, что Сириус, обретя таких друзей, совсем забудет про них, про этот темный дом и двух тоскующих по нему младших.

Она прижималась к холодной стене кладовки и молчала, стараясь, чтобы на лице не было ничего, кроме обычной холодной вежливости. Но внутри все замирало и щемило от тоски.

Гроза разразилась за обедом, когда Орион, разбирая почту, поднял глаза на Сириуса.

- Твой табель. «Превосходно» по всем основным предметам. - Он сделал паузу, и воздух стал густым, как кисель. - И письмо от директора. С описанием твоего… героического подвига. Заморозка школьных туалетов? Ты ведешь себя как последний паяц. -

Сириус лишь пожал плечами, но Эшли увидела, как напряглись его пальцы, сжимающие вилку.

- Зато весело было. Флитвик до сих пор чихает. -

Вальбурга медленно опустила бокал. Ее лицо было маской из льда и камня.

- Это не смешно. Но это… мелочь. По сравнению с другим. Мы получили письма. От Нарциссы. От Беллатрисы. -

Сердце Эшли упало куда-то в ботинки. Она знала, о чем те письма. Она сама слышала шепотки от тети во время ее последнего визита.

- Они пишут, - голос Вальбурги стал тихим и шипящим, как лезвие, вынимаемое из ножен, - что мой сын. Наследник. Был распределен не в слизерин. А в… Гриффиндор. -

Слово прозвучало как пощечина. Регулус ахнул и отпрянул, будто его ошпарили. Эшли почувствовала, как по спине побежали мурашки. Худшее из возможного. Позор. Изгнание из семьи, еще до того, как тебя изгнали физически.

Орион встал. Он казался огромным и страшным.

- Это. Правда. -

Сириус откинулся на спинке стула. Его бравада внезапно показалась такой хрупкой, такой детской.

- А что? Там… там хорошо. Люди нормальные. -

- Нормальные? - Вальбурга вскипела. Ее аристократическая маска треснула, и наружу хлынула ярая, дикая ненависть. - Отбросы! Полукровки! И ты… ты предпочел их? Своей семье? Своей крови?! -

- Да ваша кровь уже давно прогнила и протухла! - крикнул Сириус, вскакивая. Его лицо побагровело. - Они только и делают, что плетут интриги и смотрят свысока! А в гриффиндоре хоть дышать можно! У меня там есть друзья! Настоящие! -

- Друзья?! - Вальбурга взвыла. - Этот ублюдок Поттер? Выродок Люпин? Ты связался с отребьем, Сириус! -

- Джеймс лучший друг, чем вы все тут, вместе взятые! - заорал Сириус. - Он не стал бы пытать свою дочь за оплошность! -

Тишина. Ужасная, звенящая тишина. Эшли застыла, чувствуя, как горит ее собственная спина, вспоминая боль. Регулус замер, превратившись в статую.

Вальбурга побледнела так, что стала похожа на свою собственную мраморную статую. Ее рука дрогнула, и палочка оказалась нацеленной на Сириуса.

- Как… ты… смеешь… - прошипела она. - Круцио! -

Яркая полоса света ударила Сириуса в грудь. Он с грохотом рухнул на пол, скрючившись, и издал звук, похожий на захлеб. Его тело дергалось в немых конвульсиях.

- Мама, нет! - взвыл Регулус, делая шаг вперед, но Орион грубо оттолкнул его.

- Не вмешивайся! -

Эшли не выдержала. Она не думала о контроле, о последствиях. Она видела, как дергается ее брат. Ее брат, который смеялся и рассказывал о друзьях. Она вскочила, и слова вырвались сами, громко и звонко, перекрывая шипение заклинания:

- Перестаньте! Вы же видите, что ему больно! -

Вальбурга оборвала заклинание. Ее взгляд, полный бешенства, медленно переполз на дочь.

- Что? -

- Я сказала, остановитесь! - повторила Эшли, и голос ее дрогнул, выдав весь ужас и гнев. Слезы предательски выступили на глазах, но она смахнула их тыльной стороной ладони с яростью, которой научилась здесь же, в этой столовой.

Вальбурга на секунду опешила. Эта вспышка, эти детские слезы… это было не по правилам. Это была не ее холодная, отстраненная дочь. Это был просто ребенок, защищающий брата.

- Он получил по заслугам, - холодно произнесла она, но палочка была опущена. - За предательство. За ложь. За то, что опозорил нас. Иди в свою комнату. Оба. И чтобы я вас больше не видела. -

Эшли не стала спорить. Она, все еще дрожа, подошла к Сириусу, который с трудом поднимался на локти, его лицо было бледным и мокрым от пота. Она и Регулус помогли ему встать и, не глядя на родителей, вышли из столовой.

Война была объявлена открыто. И Сириус, едва оправившись, начал воевать единственным доступным ему способом. Он начал сбегать.

Первый раз он исчез на сутки. Эшли и Регулус провели этот день в мучительной, молчаливой агонии. Регулус то и дело подбегал к окну, вглядываясь в туманную улицу. Эшли не могла сосредоточиться ни на одной книге, представляя себе самое страшное: что его поймали, что он лежит где-то в подвале, что он не вернется.

Он вернулся поздно ночью, пахнущий дождем и чужим ветром. Вальбурга встретила его молчаливым круцио прямо на пороге.

Второй раз он сбежал на все выходные. Вернулся с синяком под глазом и счастливой, дерзкой ухмылкой. «Джеймс учил драться» - бросил он вызов матери, прежде чем та обрушила на него шквал заклятий.

Эшли и Регулус стали его сообщниками. Они покрывали его, придумывая нелепые отговорки. Регулус караулил у окна, чтобы впустить его тихонько. Эшли, стиснув зубы, отвлекала родителей, задавая им нарочито сложные вопросы по истории магии, когда чувствовала, что те слишком пристально интересуются отсутствием Сириуса.

Для Регулуса эти побеги были и восторгом, и ужасом. Он боготворил брата, но каждый раз, когда тот исчезал, его охватывал страх, что это конец.

Для Эшли это была пытка. Она ненавидела эти пустые дни ожидания, эту гнетущую тишину в доме, которую не могли заполнить даже уроки. Она злилась на Сириуса за то, что он оставляет их одних, за этот страх, который грыз ее изнутри. Но когда он возвращался - грязный, уставший, пахнущий свободой - она не могла сдержать облегчения. Она тайком пекла для него печенье (Кричер научил ее) и прятала в его комнате.

Однажды ночью он прокрался к ней. Сидел на краю кровати, а она, стараясь не смотреть ему в лицо, наносила на ссадину на его руке заживляющую мазь.

- Спасибо, - тихо сказал он. - За то, что тогда… вступилась. -

Эшли лишь пожала плечами,делая вид, что очень сосредоточена на зеленоватой мази.

- Они вели себя нерационально. Слишком эмоционально. -

Сириус тихо хмыкнул:

- Всегда вся в логике. Ладно. Все равно спасибо. -

Он помолчал, глядя на лунный свет, падающий из окна.

- Я обязательно уйду отсюда. Навсегда. И я заберу вас. Обоих. Я обещаю. -

Эшли подняла на него глаза. В его словах была такая горячая, такая детская уверенность, что у нее снова сжалось горло. Она хотела в это верить. Больше всего на свете.

- Они не отпустят Регулуса, - прошептала она, разрушая его мечту, потому что должна была быть реалисткой. Она всегда была реалисткой. Это выжигали в ней ежедневно.

- Тогда мы его похитим! - с жаром сказал Сириус. - Как рыцари Круглого стола! - На его лице была такая озорная улыбка,что Эшли не выдержала и улыбнулась в ответ робко, по-детски.

- Идиот, - сказала она, но в голосе не было злости.

Он снова сбежал на следующее утро. На этот раз на несколько дней. Эшли сидела с Регулусом в кладовке и рассказывала ему все истории о Хогвартсе, что успела запомнить со слов Сириуса. Они вдвоем мечтали о том дне, когда и они получат свои письма.

Она скучала по нему. Дико, по-детски, по-сестрински. И эта тоска была таким же ярким доказательством ее человечности, как и ее слезы в столовой. Она была не просто холодным продуктом воспитания Блэков. Она была восьмилетней девочкой, которая любила своего брата и ждала его возвращения в ненавистном, темном доме, который они пока, против всей воли, должны были называть домом.

_______________________________________________

Буду рада вашим отзывам. 🩵