Младуя

«Лучше просить, чем убивать и грабить» – присказка в абсурдистском шедевре электрических поездов, плацкартных (и не только) вагонов, песенке про молодого кардинала римского, супротив папашиной воли отправившегося в Колизей собирать грибы. И что из этого вышло: без рук, без ног, без языка, пою тут и играю на гармошке; подайте пятнадцать копеек в трудовой доход!

Помню подмосковную электричку, гудящую в юдоль родственно-профессорской дачи, с комарами и мухами, клубниками-смородинами, с застольями и разговорами о малопонятном для детского ума, но схватывающими самим наличием своим и дозволенностью причастия к великому миру взрослых, повелителей и творцов живого, мелкого, «крапчатого». С неподвижными, статуарными тенями «великого» и тем манящего, с живой, вольнобегливой резью кленовой светотени в густо-зелёных, взбитых шальным ветерком кронах. Сол, скатерть, кружевные салфетки, «парадные» приборы поеданий в «ешь, а то не вырастешь», в «ум», в память, в куда-то едущую и всё не достигающую «пункта назначения» жизнь.

Вспоминается блещущий фальшиво-показной чистотою поезд «дальнего следования», грохотливый, в хаотичном кошемаре запахов, усыпляющий железно ритмическим стыкостуком, катящий на тыщи вёрст с грузом непосед мира того (его уж нет нигде, кроме как в неверной памяти), с лесами, полями, реками-мостами, горами в чорных норах туннелей, разом пугающих и веселящих, с шаткими походами в вагон-ресторан, «невкусный», за вычетом лимонада, со станционными, спешливыми торговками «подозрительной» снедью, с…

… с тем же, будто клонированным, неопрятным персонажем с гармошкой и с теми же надсадными завываньями: «В Ватикане пошёл мелкий дождик, собралси кардинал по грибы!..»
Кто-то захлопывал накатную дверку купе, кто-то хмыкал и морщился. Многие подавали «трудовые» монетки. Персонажа проглатывала межвагонная хлопкая дверь, «сестрёнки-братишки» возвращались в привычную безабсурдность поездного бытия, поезд катил и катил, и укачивал. Непостижимость мира истаивала на глазах, смысл, потерявший было – на считанные минуты – берега дозволенного, возвращался в накатанное русло.

Почему-то никто не смеялся. Так – хмыкали и лыбились. Переглядывались и отворачивались. Позже, много позже я узнал:

«Смеяться можно над человеком почти во всех его проявлениях. Исключение составляет область страданий, что замечено было ещё Аристотелем».*

«Лучше просить, чем убивать и грабить».

Выбор невелик, но «поэтому-то», наверное, Христос не был замечен в смехе и «даже» улыбке.

О чём Он просил?

Это очень даже кстати – припомнить, «вдруг»: о чём именно?

И – кого.

Посмеиваюсь. Я всю свою жизнь только и делаю, что посмеиваюсь.

Всё младуя и младуя и младуя.

Кардинально и по грибы.

Неядерные.

Пока что.

* В. Пропп, Проблемы комизма и смеха. М., 1976. С. 16—17.