Многоэтажка

Фёдор Березин

Многоэтажка

Фоновое сходство с английским детективом. Маленькая группка, отрезанная от прочего мира. На этом сходство заканчивается. Группка у нас микро-маленькая. Даже, если на то пошло, предельно маленькая. К тому ж, отношения в нашей группке ровные, даже товарищеские. И никто, покуда, никого не убил. Мы рады встречать друг друга, рады обмениваться дурацкими любезностями: «Как спалось?», «Не беспокоили сквозняки?» Это шутка – про «сквозняки». Какие уж сквозняки? Да и вообще «беспокойства»? Беспокойства – это ЧП. Слава богу, редкие. Даже чрезвычайно редкие. С другой стороны: только эти ЧП могут хоть что-то сообщить о внешнем мире. Без них мы бы стали чистыми звездолетчиками. Летит этот самый звездолет от звезды Солнце к какому-то там иному звездо-солнцу, а внутри него эти самые звездоплаватели, отрезанные от мира броней корпуса, а главное триллионами километров пустейшей пустоты. Мы, вообще-то тоже отрезаны. Но не во всех смыслах. Вода, к примеру, из крана идет. Одно время Хокинг всех всполошил – меня, в смысле – что надо бы набрать запас ибо… Ну, мало ли, что там – внизу – может случиться с трубопроводом? В том плане, что уже случилось, ежели чего. Но пока не случилось. По крайней мере, у нас тут последствий нисколечко. А мы ж, в панике, и в стихийном горении хоть каким-то внятным делом, понабирали несколько ванн, и даже биде с джакузи в квартире номер 158. Иногда мы – то есть, лично я – даже ту воду обновляем. По привычке, да и вообще, в построении хоть какой-то целесообразности и предсказуемости бытия.

Воздух, кстати, тоже. Нет, его мы не запасаем – да и каким образом, если бы понадобилось? Каким таким технологическим ноу-хау бытового уровня? Уж он – воздух – все ж самообновляется как-то! Мы ж не задыхаемся – кислород-то тютелька в тютельку. Может сверху его подтягивает, а может, снизу. Даже Хокинг запутался в своих гипотезах, где давление атмосферы больше-меньше и откуда тянет. В смысле те самые не беспокоящие сквозняки.

С продуктами хуже. Доставка, само собой, не работает, а без нее… Вот бы была умора, если б работала. Те бы еще казусы произошли. Правда, связи нет – ни мобильной, ни другой: в квартире номер 150, на двадцать втором нашелся проводной телефон. Да, но электричество все же наличествует. Правда, лифт не работает. Это я шучу – про лифт. Видимо застрял где-то на первых этажах. Оба, слава богу! Не будь так, кто-то из нас, по наивности, давно бы упулил вниз, в тот новый мезозой, или что у них ныне. «Ныне»! Хм! Эйнштейн, или кто-то там из научных пророков, предупреждал, что время – штука относительная. В точку попал, гад!

Вначале, помнится, никто из нас ничего не понимал. Да и откуда? Сколько других-то жильцов, в первый день катаклизма, вниз посваливали. Кто по старым своим делам, а кто дабы разобраться, что к чему. Решить, так сказать, проблему. Ну, может, для себя и решил. В смысле, разобрался в вопросе. Нам уж этого не узнать. Повезло нам.

*

Вообще-то как раз я сам должен был первым догадаться, в чем дело – как вся эта механика работает. Вовсе не Хокинг. По случаю с Павлычем. Там же природа разложила все прямо-таки по полочкам. Павлыч – мой корефан. Не то чтоб закадычный, а так – сосед, собутыльничек даже. Вообще-то я редко. Теперь-то понятно, почему: где ж взять? Все запасы – найденные, правда, не у себя – в основном в квартире 158 – так те давно уж потихоньку полегоньку и ушли в небытие. Как источник витаминов и профилактика депрессивных и даже суицидных настроений.

Так вот, история с Павлычем. Он, кстати, тоже никак не алкаш, хоть и собутыльник. Тоже время от времени. Бывает, хочется поболтать с кем-нибудь о чем-то интересном, а тут я под боком. Вот и поговорили. Понятно о чем – о футболе. Эх, футбол! Чемпионат УФА! Где ты теперь? Хоть бы я записи на видео какие сохранил. Матчей, в смысле. Так нет же.

Так вот, кажется даже, в тот самый день – не на следующий, является вдруг Павлыч:

-Салют, друже! У тебя ж тоже телевидение никак не прет? Ну, во всем доме, блин. И не позвонить. Тоска. У меня тут кой-чего осталось. Посидим?

Посидели, понятно. Потараторили. И даже часа два, а то и больше. Куда бежать-то, «ящик» так и не зафурычил. Вообще, в смысле. В древних, помню – тех, что на лампах советских еще, в тех хоть, когда не работает – рябь какая-то есть – шипит, понимаешь. Может и от антенны, правда. Говорят, древнейшее космическое излучение ловит. А в новых? Ни хрена же?! Чернит экран и чернит. Никакого удовольствия. В общем, скорее и все три с половиной протрендели. И про футбол, и про то, чего уж тепереча нет вообще. Про лиги футбольные, да про команды и игроков – перепродаваемые кому не попадя. Никакого патриотизма у этих спортсменов, вообще, как у гадов каких. Ну, потом побрел Павлыч к себе. Говорит еще, через недельку загляну.

Вот и заглянул. Только не через недельку. Я не успел голову до подушки донести – звонок! Господи боже, кого еще принесло? Отрываю – Павлыч.

-Слышь, - гутарит. – Такие тоскливые дни были. Ничего что я к тебе снова поболтать. Странно как-то. Все соседи поскрывались. Я б сам пошел поругаться в эту телефоно-связь, но твою ж в качель – не люблю я без лифта по ступенькам. Чеканешься ж идти! До тебя еще, так сяк – всего-то четыре вверх. Но заначка у меня была. Вот!

И достает флакончик коньячку. Тут я на него несколько выбесился. Какого рожна? Ну, посидели уж, все обсосали подробно. Поспать же надо или как? Короче, спровадил. И надо было б еще тогда обратить внимание на лицо его. На выражение ошарашенное, в смысле. Но не обратил же. Причем и второй раз тоже. Не прошло и получаса… Опять же, только голову к подушке – тут «дзинь-дзилень»! Матерь божья, ну, какого рожна!

Отпираю: Павлыч.

-Я, - говорит, - право слово, чуть обиделся, с горя сам тогда коньячок бахнул. Но кто старое помянет, тот сволочь распоследняя. Сколько той жизни-то?

И новую бутылочку – ликер какой-то коллекционный. Когда-то я у него видел в старом родительском еще серванте. И снова я ничего не понял – оторвался на нем. Злоба какая-то меня одолела. Усталость или недосып. Короче – выгнал его.

И в третий раз тоже. Там уж все нервы сдали. Назвал его «епанутым», «алкашем»: надо же! И он меня тоже не пожалел. Чуть не подрались. Даже чуть палкой своей опорной не стукнул. Выставил его вон. Еще ляпнул ему «Пойди, проспись, морда!»

Ну, а уж в следующий раз случилось так, что и не признал я его сразу. Через несколько часов было, я уж выспался. Открываю дверь в тамбур этажный, а ко мне какой-то мужик, как раз руку к звонку тянет.

-Вам кого? - произношу. – По поводу «телека», наконец-то, явились?

Тот странно так на меня косится. Даже несколько удивленно. Потом вижу, у этого заросшего мужика, глаза совсем округляются.

-Ты-ы, - шипит почти. – Ты-ы или… Как же так, Витек?! Как же…

И несколько замедленно разворачивается на месте, и чешет к лестнице. Не к лифту, точно знает, что не работает. А я ж только хотел убедиться – давно ж – несколько часов тому проверял.

-Постойте, - кричу. – А вы вниз? Может, окажете услугу. У меня, понимаете, нога еще в гипсу… ну, типа того… и вниз я не…

-Ах ты, Витек-Витек. Вниз! Ха-ха! Вниз! Он решил вниз! Я до пятнадцатого добрался, а там… Там!

И вот тут я голос узнал. И вроде лица – это и то – старое – интерференцию, так сказать, сотворили. Общую картинку. Но сообразить до конца как-то не получилось. Да и не могло же быть такого, правильно? Никак не могло! Не, вот сейчас-то все понятно, мы с Хокингом на том собаку съели, а вот тогда…

Короче «случай с Павлычем» был прямой подсказкой, но я не допер. Говорила мама покойная: «Нельзя с утра до ночи смотреть телевизор. Особенно футбол». Не слушал старушку-покойницу, дебил.

*

Сверху гость был лишь однажды, и то в самом начале. Некий сосед неизвестного имени – как-то, в той жизни, состыковывались в кабине лифта – вдруг появился в общем проходе, когда мы с Хокингом (который тогда еще был просто Петровичем) обсуждали в коридоре происходящее. Было это толи на шестой, толи чуть ли не на восьмой-десятый день после начала катаклизма.

-Ни хрена не настраивается, - сказал нам этот сосед. – Два с половиной часа проковырялся.

-Вы откуда? – спросил его Петрович.

-С крыши, откуда ж еще. Антенна спутниковая легла, твою в качель! – Перед тем, как уйти от нас навсегда, гость остановился.

-А у вас кабельное ловит, мужики?

-У нас нет. Уж несколько дней, - пояснил я без затей.

-Дней?! – переспросил пришлый. – Да ну, на хрен! Дней! Если б дней, я б этих провайдером поставил как надо. – Он хмыкнул и повернулся к лестнице.

-А вы вниз? – спросил Петрович.

-А куда ж? – удивился гость. – К себе ж, на четвертый. Лифты ж, черти, не фурычат до сих пор.

-И не боитесь вниз? – видимо у Петровича уже проявлялись задатки Хокинга.

Гость с крыши посмотрел на нас с некоторой настороженностью. Потом дернул головой и двинулся вниз по ступенькам. Надо ли говорить, что мы его больше никогда не видели.

И да, теперь я не думаю, что он добрался до своего «четвертого». Просто считаем. На крыше, он провозился часа два с половиной. Этажом ниже – на двадцать четвертом – протекло более суток. У нас тут почти десять. На двадцать втором уже треть года, ниже этажом – три с мелочью года, на двадцать первом – двадцать семь лет, и так далее. На его четвертом, если он добрался, прошло больше двух квадраллионов лет – двойка с пятнадцатью нулями. Понятно, что дойти туда попросту невозможно.

К нам он, разумеется, тоже не мог вернуться. Даже если его что-то напугало где-нибудь на пятнадцатом, а то и выше – у этого антеннщика-любителя попросту не хватит жизни дойти наверх.

*

Нам с Петровичем Хокингом повезло. Он вообще колясочник, в смысле, перемещается по миру исключительно на колесной каталке. Когда, где и при каких обстоятельствах он превратился в инвалида – понятия не имею, я его таким наблюдаю уж сколько-то там лет. Но явно не совсем уж давно. Был бы изначально ущербным, так не поселился бы на предпоследнем этаже. Колясочники любят этажи первые – там до окружающего мира рукой подать. Но, правда, в нашей высотке оба лифта завсегда работают, так что с поездками в магазин и прочее у него проблем-то не было. Даже, как понимаю, кто-то за ним периодически ухаживал. Некие родственники посещали. Данил Петрович об этом даже нынче не распространялся, хотя у нас вовсе никак не чувствуется большой напряженности информационного поля. Но не думаю, что близкие: уж о каких-нибудь детях-внуках любой человек бы обязательно упомянул. Тем более, ныне. Волновался бы о них: как, чего. Конечно, смысла волноваться-переживать ныне ни в каком виде не имеется, но все же.

Так вот, Петрович не спустился вниз, потому как лифты остановились, а по ступенькам тащится с двадцать третьего на колесной конструкции – сами понимаете. Тем более, если быстро не включат? Кто его доставит обратно на верхотуру?

Ну, а я. Так я тоже оказался вроде как инвалидом. Умудрился на тротуаре, на ровнехоньком считай месте, ни с того ни с сего шандарахнуться с новехонького бордюра. Слава богу, ногу не поломал – хотя поначалу думалось именно так. Вывих, да не простой, а какой-то хитрый. Нога вышла из строя считай на две недели – если от сегодняшнего дня в обратку считать. Лонгету наложили: благо не гипс. И потому я тоже без лифта никуда. Вот так вот и вышло, что только мы с Петровичем Хокингом и сохранились до настоящего времени.

И конечно мое везение (и самого Данилы Петровича, разумеется), что он на своей коляске только ездит, а сесть, пересесть с нее на кровать или куда, он вполне справляется самостоятельно. Многолетний опыт приспособления к инвалидной жизни. Я потом увидел, что он дома и гантельки, и эспандеры всяческие использует по делу. То есть, благо, Хокинг Петрович, сам себя вполне обслуживает. Это ж, считай, мое везение-то и есть. Так бы кто за ним ныне ухаживал? Мне бы пришлось, верно? Вот и счастье мое, как бы.

«Хокингом» – это я Данил Петровича нарек. С моей, так сказать, легкой руки все пошло. Хокинг – тот, который Стивен – физик знаменитый, и недавно, вроде, умерший. Я про него как-то в телевизоре смотрел, уж и не знаю зачем. Но запомнилось. Вот и обозвал я так Данилу Петровича, после того, как он начал своими научными идеями сыпать. Я потом, в его квартире, невиданную кучу-малу полок с книгами видел, и там всяких научных, считай больше половины. И ведь когда-то грузчики всю эту тонну переплетенной бумаги как-то наверх притарабанили. Хотя, да, лифт-то раньше исправно работал.

Но вообще-то в самом начале нас было на этаже не двое, а трое. Был еще один волосатый юноша из сто пятьдесят шестой – однокомнатной. Мы про него и никак не ведали поначалу. Странный такой, запуганный. Мы и не узнали, как его зовут, хотя теперь выяснить, конечно, легко. После, когда его квартиру осматривали на предмет жрачки, поняли, что или хакер, или просто программист, а может, вообще из игроков этих – геймеров, которые жизнь на стратегию какую-нибудь променяли слёту. Было ощущение, что этот заросший мальчик, в очках свое гнездышко вообще никогда не покидал. Уж не знаю, как он питался. Сухомяткой, понятно. Мы с Петровичем потом окромя иссякших пакетиков от чипсов ничего связанного с едой не обнаружили.

Так вот, когда он первый раз в этажное пространство из своей конуры высунулся, было ощущение, что людей он вообще побаивается: они ж живые, не то, что монстры на мониторе.

-Э-э… Здрасьте! А у вас тоже нету сети, да? – спросил этот мальчик Данилу Петровича, который для него был, видимо, потенциально менее опасен, чем я, тогда еще опирающийся на палку.

-Так не первый день уже, - воззрился на него Петрович. – А вы, молодой человек, никуда еще не ходили? Не спускались вниз?

-Я? Это… Нет. Извините, - бросил он, отступая назад к двери. Потом пробурчал уже себе самому: - И сети нет, твою ж…

-Собираетесь вниз?! – почти крикнул ему вдогон Данил Петрович.

-Да… Нет… Нет, вообще-то… - буркнул наш таинственный длинноволосый сосед, и проскочил в свою дверь. Было слышно, как затворились, как минимум два дверных.

-Современная молодеешь, - констатировал будущий Хокинг. – Хотел ему сказать, что может, ходить не надо.

-С чего бы это? – поинтересовался я, потому как самого все это несколько волновало. Говоря мягко, «несколько».

-Да вот как-то не надо, - напустил тумана Петрович. – Как-то все это…

Того молодого соседа мы больше никогда не видели. Наверное, он тихонько просочился вниз, когда мы с Петровичем отсиживались в собственных квартирах.

Если посчитать, то это оказался всего-то один из тройки последних, встреченных нами людей. Считай! Антенщик-Самоделкин, который спустился с крыши, мой корефан Павлыч, ну и этот юноша. Все! Больше никаких людей мы никогда не видели. Наверное, и не увидим. Может, и слава богу, с учетом новых выявленных обстоятельств.

*

Как мы вообще обнаружили этот физический эффект? В смысле, ускорения времени? Как говорится, наблюдательность и раздумья – вот необходимые факторы. И кстати, можно исследовать даже в одиночку. Нас-то было двое, но теперь ясно, что достаточно лишь нескольких часов, то есть, часовых механизмов. Эти самые часы синхронизируются, насколько возможно тщательно. Одни оставляются наверху – на двадцать третьем – другие спускаются вместе с экспериментатором. Нужно оставлять одни, на каждом последующем этаже. Спустился, к примеру, на двадцатый. Просидел десять минут, поднимаешься назад на этаж. Сверяешь время. Записываешь. Поднимаешься еще. И так до возвращения. Конечно, если действовать вдвоем, то эффект куда нагляднее. Самому себе ведь не сильно доверяешь. В плане того, что собственные ощущения подводят. Им – ощущениям – все едино, хоть тут на двадцать третьем, хоть ниже. Придется доверять лишь неодушевленным предметам – этим самым часам. А с непривычки им-то как раз не очень доверяешь. Ну, а когда есть живой свидетель – дело другое. Он же, оставаясь на месте, только и успел, что с ноги на ногу перевалиться да глянуть вокруг туда-сюда. А ты уже – опс! – поднимаешься по лестнице.

-Что случилось-то? Не пойдешь?

Как же «не пойдешь»? Пока он тут всего несколько раз вздохнул, ты успел два этажа вниз опуститься, да еще на каждом чуть по округе походить, минут по десять. Лучше, конечно иметь наблюдателя на каждом, тогда психологический эффект куда заметнее. И понятно дело, чем дольше отрезок времени, тем удивительней эффект. Учитывая, что нарезка времени идет приблизительно, в пределах точности стрелки настенных часов, или секундомера в телефоне, дискретность получается примерно один к десяти. Если отрезком брать час, то пока тут на двадцать третьем – шестьдесят минут, на двадцать втором – уже шестьсот - десять часов, на двадцать первом – более четырех суток, на двадцатом – больше месяца, ну и так далее. Понятно, для эксперимента никто из нас – а точнее, я сам, ибо Хокинг – колясочник – месяцы в другом времени сидеть не собирался. К тому же подобной эксперимент слишком затратный в плане энергетики, то есть, еды. Где ее столько набраться, чтобы месяцами посиживать внизу? Но еда это особая тема, о ней потом. Дело в самой этой относительности времени. Будь проклят этот еврей Эйнштейн!

Да мы сами себе поначалу не поверили, а не то, что стенным часам, ставшим переносными.

*

Хотелось бы разрешить все тайны просто. Откупорить окно, выглянуть. И что там у нас внизу? Весна хоть или осень? С деревец сыплет листва, дворники шуршат… Ага, как же! Вот ничегошеньки не видать. Стоит пелена какая-то и даже не туман. Может быть, каким-то инфракрасным биноклем можно б было что-то уловить. Но где ж его возьмешь в обыденной гражданкой жизни? Стоит, значит, пелена непробиваемая зрением.

Пробовали с Хокингом кричать вниз. Ощущение, что в вату. Или мы кричать стесняемся? Хокинг додумался поставить несколько научных экспериментов. Типа, вдруг, заметим «изменения каких-то физических параметров». Из приборов швабра – нашли вначале мою, а потом самую – длинную, телескопическую в квартире номер 158. И старый механический будильник, принесенный с двадцать второго. Прикрутили будильник к швабре, отъюстировали время, и выставили за дверь: в окно, в смысле. Держали в отдалении где-то с полчасика. То есть, точно столько – Хокинг Петрович засекал. Втянули внутрь. И что вы думаете? Стоит будильник. В смысле, у него завод кончился. Хокинг даже разобрал, смотрел: пружина полностью распрямилась. И чтобы это значило? Старинная, еще советская пружина вышла из строя или…

Понятное дело, Хокинг загорелся. Ученый муж, блин! Давай, говорит, электрочасы привяжем. А швабру, говорит, удлиним. А мне вот расхотелось. Швабру ж кто? Я ж держу, так? И руки, значит, наружу. А черт знает что там. Состарятся мои руки. Кровь где-то в венах не дойдет, тромбируется. С чего мне здоровье терять ради этой заоконной пустоты? Теперь почему-то кажется, что как-то странно там у меня руки покалывало, покуда тютелька в тютельку полчаса эту самую швабру держал, напрягался. Вдруг там уже необратимые последствия – экземы какие-нибудь, или тот же тромбофлебит. Далось мне это Хикинговское любопытство – «зачем и почему». Мало проблем?

Может, неугомонный Петрович потом, в этом направлении чем-то и занимался. От меня скрыл, потому что обиделся. Ну и ладно. Пусть свое старческое инвалидское здоровье гробит – ему терять нечего, а мне еще есть чего. Мало ли, как там – впереди – получится.

*

Проблема продовольствия. Действительно проблема. Нас спасли запасы неизвестной бабушки из квартиры номер 150, на двадцать втором этаже. Запасливая старушка. Наверное, в тот злосчастный день она снова пошла за пополнением своих закромов. Но без лифта, видимо, подниматься не захотела, так что там и осталась – для нас уже в далеком прошлом. Или будущем? Тут сам черт голову сломит, что и где раньше произошло. Спасибо Эйнштейну – удружил!

Бабушка, по всей видимости, готовилась к ядерной зиме. Не иначе. К тем временам, когда километровый слой пепла засорит атмосферу, и хлеба более не взойдут, а коровки перемрут в тоске по солнышку. Молодец, бабушка! Правильно угадала. Кто знает, может, у нас и вправду произошла эта самая ядреная война, а за ней и зима-зимушка? Кстати, именно у нее – у бабушки – мы ж проводной телефон и нашли: без гудков в трубке, понятно.

В общем, у бабульки наличествовала куча пакетов муки, пшена, и банок тушенки. Много ящиков. Правда, они были вразнобой, не в ящиках, бабушка все ж таки была не тяжеловес, и таскала, видимо, по одной две, в каждом походе в супермаркет. У нее завалялась даже водочка, из дешевых. Из совсем старых запасов, видимо из девяностых годов. Серьезная была бабушка. Ныне она по времени от нас, как динозавр. Археоптерикс ты наш запасливый. Спасибо большое за заботу!

Той бы, другой бабульке, в коляске, что померла от голода тремя этажами раньше, знать бы об этих запасах. Вопрос только, как бы она поднялась наверх?

В общем, запасы снизу нас спасли. Правда, пришлось сделать не одну вылазку, чтобы это все доставить, но оно того стоило. Вероятно, в процессе путешествий я несколько постарел соотносительно Хокинга, но куда ж деваться? Зато при рациональном пользовании эти продуктов должно хватить более чем на два-три месяца.

Понятно, еще до этого, после того, как мы с Хокингом решились осуществлять кражи со взломом, продуктов у нас прибавилось. Богатенькие «буратины» с квартиры номер 158, вам тоже спасибо! У них в консервах, конечно, все более деликатесы и всяческие виски, но все же. Ведь и в холодильниках (вместе с холодильной камерой на четырехкомнатную у них там целых три) нашлось много чего. К тому же, тут вообще ничего не надо перетаскивать. Благо, все на нашем кровном – двадцать третьем.

Понятное дело, запасы нашей продуктовой «лавки» не измеряются тоннами. Когда-нибудь этим запасам придет конец. Думать об этом не хочется. Для проформы я с монтировкой осматривал этаж двадцать четыре – последний. Но там никто не живет. Судя по планировке, весь двадцать четвертый скуплен одним собственником. Видимо, там планировался пентхаус, или что-то в этом роде. Но как-то дело с этим заморозилось и работы так и не начались.

Кстати, если б было кому, то этот кто-то бы спросил: «А чего это вы не переселитесь выше? Ведь там время движется еще в десять раз медленнее?» Да, но, как и где там жить? Здесь благоустроенные квартиры, а там ничего. Попросту отштукатуренные стены, ни умывальников, ни туалета. И каким образом без лифта перетащить туда кровати и прочее из необходимой мебели? И есть ли смысл? Да, время идет еще медленнее. Но что это дает? Какие преимущества? Если бы была надежда дождаться откуда-то помощи, тогда да. Но ведь помощи не будет, так? Откуда, из каких времен она может явиться?

Допустим, в плане продуктов? К примеру, их на пару-тройку месяцев, без особой экономии. С экономией – еще на два плюс. Да, выше этажом эти месяцы будут длиться много дольше. Но они все же будут ДЛИТЬСЯ! И когда-то кончатся. Месяцы ведь имеют длительность. За месяц человек съедает столько-то чего-то там. Продукты когда-то кончатся и все.

И да, по сходной причине нет смысла искать продовольствие многими этажами ниже. Даже если там отсутствуют жильцы, сами продукты в холодильниках или в консервах, все едино пришли в негодность. Сокращать свои дни из-за нескольких банок давно просроченных консервов? Глупое занятие.

Потому, хоть мы об этом стараемся и не думать. Продукты мы экономим. Ну, чуть-чуть. Рано или поздно вопрос станет так: кто кого съест первым? Однако мы с Хокингом людю не агрессивные, так что, думаю, до этого не дойдет. Самую опасную тварь на этаже – паука-птицееда с квартиры номер 158 я давным-давно раздавил. Потому уйдем когда-нибудь с достоинством, как добрые товарищи.

Придет ли за нами какая-нибудь экспедиция снизу? Очень и очень сомневаюсь.

*

Сидели с Петровичем Хокингом на диване за столом самой модной – нашей уже – квартире номер 158, с двумя калькуляторами и куском ватмана, да еще и у компьютера. Считал в основном Хокинг, я быстро запутался и вышел из игры. Разве что более зорким глазом подсчитывал на индикаторе нули. Вот-вот, именно нули-нулики. Число их росло быстро, потому что Петрович периодически округлял, дабы сосем не запутаться. Да и зачем нам чрезвычайная точность, если на то пошло? Время между этажами-слоями мы все едино отмечали приблизительно.

Вначале, для простоты и разгона, Данил Петрович прикинул, что там у нас наверху. В смысле, как оно все происходило вот для любителя спутниковых антенн, что когда-то снизошел сверху и навсегда ушел в неведомый низ. Над нами двадцать четвертый этаж, а крыша – грубо – еще на этаж выше. И тогда! У нас минута – над нами шесть секунд, а на крыше – чуть более половины секунды. Если увеличить дистанцию и начать оттуда – сверху. Возился со своей антенной он часа два с половиной, по его же словам. За это время под ним – на двадцать четвертом – прошли – грубо – сутки, а у нас на двадцать третьем уже десять суток. Потому мы и удивились гостю. Ведь к тому времени мы уже о кое-чем догадались, но не были уверены.

Дальше в высоту подниматься некуда, потому и замедляться негде. Пойдем в нижнюю неизвестность.

У нас тут минута – этажом ниже десять минут, еще ниже сто, а на двадцатом – уже тысяча минут, или шестнадцать с половиной часов. В общем, надо сразу брать расчет хотя бы в часах. Тут – час, на двадцать втором – десять, на двадцать первом – сто часов, или четверо суток с мелочью, на двадцатом уже сорок два дня, на девятнадцатом – год и три с чем-то месяца…

О, господи! Ведь именно на девятнадцатом жил мой корефан, собутыльник и любитель футбола Павлыч! И теперь уже абсолютно правильно, что жил. Можно даже выразиться «когда-то жил». А тогда, когда он явился последний раз, у меня тут прошло часов пять не меньше. Значит у него… Боже правый! Лет шесть! Так ведь он еще вроде сказал, что спускался куда-то до… пятнадцатого, кажется? Или все же, шестнадцатого? Но ведь там-то вообще черти что! И как он прожил такие сроки? Чем кормился-питался? Ничего, ничегошеньки уже не узнать.

И да. Продолжаем счет. Как только у Петровича мозг не треснул. Недаром я его все ж Хокингом обозвал.

Значит, у нас час, а на восемнадцатом – одиннадцать с половиной лет. На семнадцатом этаже – сто пятнадцать. Все, кого я случайно когда-то встречал в лифте и здоровался – их уже нет на белом свете! Люди не живут такие сроки, и тем более не рождаются прямо в лифте. Так что даже если кого-то я там встречал в колясочке – «угу-угу! Это девочка или мальчик у вас? Ах да, колясочка синяя!» Короче, даже они уже сколько-то там прожили до того. То есть, все, что ниже семнадцатого – это уже зона жизни для людей не моего поколения, и то, если брать поколение в очень широком временном разрезе. «Широком временном разрезе»! Это смешно на фоне следующих этапов погружения.

У нас – час. А на шестнадцатом – тысяча сто пятьдесят лет. По грубому округлению. Господи! Тогда еще даже футбола не знали! Ежели в обратной экстраполяции истории.

На пятнадцатом – одиннадцать тысяч пятьсот лет! Божечьки! Это больше времени жизни любой из известных человеческих цивилизаций. Когда? Сколько времечка тому зародились древне-египетские царства?

За наш час на четырнадцатом прошло… сто пятнадцать тысяч лет! Были ли уже эти… кроманьонцы, вот?! Или хоть неандертальцы? Снова в обратной экстраполяции истории, ясное дело.

На тринадцатом – миллион сто пятьдесят тысяч. С появления первых человекообразных прошел такой же срок, вроде бы. А теперь два срока.

Напоминаю: у нас прошел час. А на двенадцатом – одиннадцать с половиной миллионов лет. На одиннадцатом – сто пятнадцать миллионов. Господи боже! Не только футбола! Никаких обезьян – дальних родственников – еще в помине не родилось. В смысле, такие же сроки.

Тут час – на десятом этаже миллиард сто пятьдесят миллионов лет. Жизнь на Земле хоть была? Надо спросить у Хокинга. Имеется в виду, что срок такой же, только наложенный сверху на тот. То есть, жизнь может даже закончится совсем, и снова появиться и развиться в чего-нибудь.

Дальше девятый этаж. Здесь за наш час прошло одиннадцать с половиной миллиардов лет. Почти столько, сколько ныне всей Вселенной по нашей шкале от этого… Большого взрыва. Ну, пусть там чуть больше времени. Но о чем речь? Уже за следующий наш час будет вам плюс еще одиннадцать с половиной миллиардов. Обгон старушки Вселенной налицо. К тому же, у нас тут миновали уже не часы, а многие-многие дни.

И все же речь всего-то о часе нашего двадцать третьего. На восьмом – уже сто пятнадцать миллиардов. Десять возрастов Вселенной, если смело округлить. Пусть девять. Но опять же, это только за первый час!

На седьмом – триллион сто пятьдесят миллиардов. Боже правый! Какая мелочь все эти миллиарды!

На шестом – одиннадцать с половиной триллионов лет. Тут сравнивать в материальном мире и времени уже не с чем. Если только с какими-нибудь грядущими космическими преобразованиями. Но ведь там они уже наступили! Эти преобразования!

На пятом – сто пятнадцать триллионов.

На четвертом – квадриллион сто пятьдесят триллионов. С чем это уже сравнивать? В нашей десятичной системе квадриллион – единица с пятнадцатью нулями. Пятнадцатая степень!

На третьем – одиннадцать с половиной этих квадриллионов.

На втором – сто пятнадцать их же.

На первом… Ура! Мы на спустились на Землю! Тут квинтиллион и сто пятьдесят квадриллионов лет. Десять в восемнадцатой степени. И это только за один час. А наших сутках этих часов, как положено, двадцать четыре. А живем мы уже не сутки, а несколько недель.

Потом Хокинг начал рассчитывать точно на сегодняшний момент. На электронном калькуляторе и даже включенном в подмогу мониторе давно не хватало ячеек. У меня в голове уже тоже случился полный ступор. Мозгом это не принималось, рассудком тем более. Чистые цифры. Безликие, глупые и длинные. Этого попросту не могло быть.

Я ушел в соседнюю комнату, завалился на когда-то чужой диван. Спать! Спать! Может быть, во сне это как-то переварится, утрясется.

*

Меня жутко утомили эти самые подсчеты. Эти растущие ряды нулей. Ведь не может же быть, что все это хоть как-то соотносится с реальностью? Бред же просто. Я так долго об этом размышлял, что забылся в дреме.

На следующий день, или ночь (мы ведь давно запутались, с этой нескончаемой полутьмой за окном) я вскочил в неком ужасе. Сколько может простоять многоэтажка из железобетона? Сто лет? Двести? Наверное, ни как пирамиды в Египте? Так ведь! Господи боже!

-Хокинг! …Петрович! Надо быстрее спускаться вниз! – заорал я так, что еще больше себя напугал. – Дом вот-вот рухнет! Быстрее надо!

Сам я уже несся в свою квартиру, юридически заверенной собственности, хватал со шкафа давно позабытый чемодан на колесиках. Какого черта до сей поры не собрал какой-то «тревожный чемоданчик»? Затем я, не удовлетворившись криками, кинулся к Хокингу лично. Кстати, я совершенно забыл, что он перемещается на коляске. Только вбежав в его дверь, я вдруг вспомнил об этом. Почему-то казалось, что ежели моя вывихнутая нога моя уж несколько дней, как зажила и я перестал пользоваться для устойчивостью палкой, то и Петрович…

-Петрович! – заорал я почти над его ухом. – Дом состарится и рухнет! Он уже состарился! Надо срочно спускаться!

Тут до меня окончательно дошла проблема – каким образом это сможет сделать Хокинг?

-Зачем? – спокойно спросил Петрович, будто вовсе и не спал.

-Так это ж… Дом-то наш, он же состарится и рухнет. Там внизу, в смысле. У нас тут – наверху – все вроде цело, а там же… Там же все железо заржавеет, и бетон тоже. Ну и… Упасть же может в любой момент! Давай как-нибудь…

Я прикидывал, каким образом можно оттранспортировать его вниз без лифта.

-Глупости! - спокойно бросил Хокинг.

-Как «глупости»?! – меня трясло – чувство самосохранения требовало немедленных и неотвратимых действий.

-Да бросьте! - вяло произнес Хокинг.

-А! - я почти задохнулся от бешенства. – Сами спастись не способны – решили и остальных?! А я не намерен!

Хокинг скривился:

-Виктор, не будьте ребенком. Уймитесь!

-Эй! - крикнул он уже мне в спину, потому что я стремглав выскочил в общий коридор. – Не вздумайте спускаться! Вы ж только приблизитесь к разрушению. Здесь безопаснее же!

-Что?! – я замер на ходу. Я почти задыхался от кипящей энергии внутри. Преодолел себя, развернулся обратно.

-Так-то лучше, - сказал Хокинг. – Мы ж вчера с вами считали. Вы ж сами видели порядок чисел. Видели ж? Неужели непонятно?

-Что непонятно? Дом...

-Боже правый, - Петрович Хокинг вздохнул. – Куда торопиться-то, Виктор Леонтьевич? Да, давно рухнул уже этот ваш дом. Там – где-то на первых этажах – уже не только дом рухнул. Вселенная тысячу раз померла и возродилась. А вы про какой-то железобетон.

-Стой! Стой, Петрович! – я задыхался, в горле стоял ком. – Но ведь дом же… мы…

-Ежели теория верна, и наши расчеты, то… Наши этажи давно висят… подвешены в воздухе. Они рушатся где-то там, уж не знаю, на каком уровне. Где там у нас начинается счет на столетия в час, и даже в дни. Уже много дней прошло, верно?

Ноги у меня подкосились, я сел прямо на пол. В голове все это не укладывалось. Господи боже! Я чуть не убежал куда-то вниз, неизвестно для чего.

*

Быть может, предполагает Хокинг, мы тут как-то попали внутрь «черной дыры». Никто ж не знает, как там, по-настоящему внутри. Вдруг время там слоится? Где-то движется помедленнее – ближе к центру, где-то – подальше – быстрее. К тому же, как рассказывает Хокинг, эти самые «черные дыры» не обязательно маленькие – с игольное ушко, а могут быть вполне себе большими. Даже чудовищно большими. Некоторые, говорит, со всю нашу Солнечную систему. А весят, чуть ли не с миллиард этих самым Солнечных систем. И время там, как раз, страшно замедляется.

И вот пролетала та «дыра» в наших окрестностях и прихватила в свое непомерное чрево планету нашу – Землю. Вот с тех пор мы тут и живем. От того и полутемнота эта за окнами – свет заблудившийся кружит по дыре миллионы лет, никак выхода себе не находит. Мы в верхних слоях. У нас тут время, как бы нормальное… Ну, нам кажется нормальным. Мы ж не знаем, как оно там – в прочем космосе. И идет себе послойно вниз. А быть может и вверх. Вдруг в этой «дыре» как раз в нижних слоях время почти остановилось – вот, как у нас – а как раз в наружных идет-спешит, как в остальной Вселенной. Почему собственно нет?

*

Вообще-то природа поставила некие предохранители. Если конечно это природное явление. С другой стороны, может ли такая штука быть рукотворным процессом? Если и может, то тут уж замешаны какие-нибудь инопланетяне – не люди. Все же думается, что человеческая цивилизация до подобных технологий не досуетилась – не тот масштаб. Правда, где ныне та цивилизация? Ау! Цивилизация!

Так вот, о «предохранителях». Когда пересекаешь межэтажное пространство, возникает какое-то неприятное ощущение. Волосы электрилизуются, покалывание на коже, и тошнота. Проходит все мгновенно, но, как говорится, осадочек остается. Почему-то думается, что у разных людей это наблюдается в разной степени. Кстати, не является ли это дополнительным фактором, страхующим нас от череды пришельцев снизу? Вполне может быть. К тому же, наш этажный Хокинг предполагает, что эффект неприятия перехода может от этажа к этажу усиливаться. Ведь если теория правильна, то масштаб ускоряющего эффекта растет по экспоненте. Может, и вредные факторы тоже растут в таком же плане? И создают дополнительный фильтр, так сказать. Проверить это не получится. Если только не отправиться экспедицией в один конец – вниз по лестнице.

*

Как-то с Данилой Петровичем – в смысле, Хокингом – обсуждали. И что же теперь в других многоэтажках. Наша-то не одна в округе? Может вдруг, у них там тоже послойно, как у нас, и тогда кто-то там – нам незнакомый – живет, как и мы, в сходном с нами времени. Или совсем близком – не с десятикратной разницей. Может же быть, да? Вдруг получится с ними связь установить? Обмениваться сигналами или там… Это ж было еще до наших «галилеевских экспериментов» с бросанием вниз всяких тяжелых вещей, и даже до эксперимента со шваброй и будильником.

-Хм! – сказал Хокинг. – Думается, что тут все гораздо сложнее.

Тоже мне вывод, может, я его зря так звучно обозвал – «Хокингом».

И тут меня как озарит, просто суперской гипотезой. Уж не знаю, как и родилась-то. Может, по аналогии с футболом родимым, в смысле, с футбольным мячом.

-А у меня вот эврика такая вот, Петрович, - ляпаю. – Вы ж говорите – «черная дыра»?! И типа, слоями по высоте разрезала нас. Но ведь планетка наша круглая, верно? Вот! И как же ровно-то разрезать? Может, там по этажам время как-то наискось прошло, и там им не так сладко-удобно, как нам здесь?

-Чудо, что она вообще, это время по этажам чётенько, - отзывается Хокинг. – Про «черную дыру» - это ж я в качестве хоть какого-то предположения. Откуда нам знать? Вдруг тут эксперимент какой-то вышедший из под контроля? – Это он почему-то, почти шепотом. – Или даже чего похуже.

-Война, что ли? – рождаю в ответ новую эврику. Надо ж, как я на них сегодня богат! Видимо, воздержание от телевизора творит перезагрузку сразу двух полушарий мозга. Лепота!

-И такое может случиться, - кивает Хокинг Петрович. – Мало ли, что они там уже у себя наизобретали. В смысле, и наши, и те.

-Пиндосы?

-Ясное дело.

Вот примерно так, мы ныне научно дискутируем. Прямо философский клуб на двоих.

*

Эта тварюка прибрела приблизительно с шестнадцатого этажа, не меньше. Так вычисляет Хокинг. Выше она просто не успела б вывестись. По крайней мере, природным путем. Эволюционным. А не природным? Об этом не хочется даже рассуждать. Неужто, кто-то там взялся для забавы скрещивать и выводить нечто подобное?

Тварюка была явно из кошачьих, уж это-то сходу угадывалось, как не верти. Никогда я не был любителем путешествий во всяческие леса. Я житель городской. Мне все эти охоты в степях-долинах по большому барабану. Уж как-нибудь колбасой магазинной обойдусь, без этих свежеваний перьев со шкурами. Но вот один мой товарищ (понятно, что из тех, что навеки остался там – внизу) как-то рассказывал, будто видел вблизи – в двух десятках метров от себя – большую лесную кошку – рысь. Товарищ тот служил в армии срочку. Сам тоже из городских, так что совершенно к подобным встречам не подготовлен. Даже в уставе о подобном ничего путного не сказано. В том числе караульной службы. Он, говорит, тогда как раз часовым на посту и стоял. Ходил в валеночках по снежку – грелся. А тут рысь, да еще посреди ночи. В общем, как увидел, так вообще забыл, что автомат под руками, и что если рукавичку скинуть, то можно ведь и пальнуть. Рысь – та на него только глянула, так он уж чуть в штаны не наложил. Но видимо мальчишечка с автоматом ее никак не интересовал в кулинарных планах – сверкнула взглядом и пошла, не торопясь, по своим рысиным делам.

Слава богу, что эта, к нам прибывшая тварюка произошла не от дикой кошки. От чего-то, там, мирно-домашнего на шестнадцатом или, может даже пятнадцатом этаже. Пожалуй, если б прибрела с четырнадцатого, то там бы было что-то вообще запредельное.

Тварь обнаружилась в коридоре. Обнюхивала что-то по углам – исследовала местность. Может даже метила. Мы с Хокингом как раз выехали в общий коридор и тут…

Тварюка ощетинилась. Кто знает, вдруг, мы тоже были для нее чем-то невиданным – давно вымершей легендой.

-Кис-кис, - вымолвил зачем-то Хокинг.

Я прикинул, что лучше б было сказать или заорать «гав-гав». Вдруг бы какие инстинкты у тварюки сработали в нашу пользу. Но вот именно это мысленное «гав-гав» меня и осенило. Все ж таки мозг без футбольных лиг и турниров стал работать гораздо чище.

-Хокинг, – произнес я совершенно холодно и отрешенно, боясь спровоцировать кошку-переростка. – Придержите эту жуть как-нибудь, я знаю, что делать.

-Каким образом? – поинтересовался Хокинг шепотом. Он был бледен как полотно.

Но я делал шаги задним ходом, к своей квартире. Я боялся повернуться спиной, мне все время хотелось держать это кошачье отродье в поле зрения. Несложное дело, если честно: размерами тварюка больше походила на средних размеров собаку. И какого черта я отказался от опорной палки? Лодыжка ж еще болит иногда, вот бы и ходил. С палкой сейчас было бы спокойнее, верно?

Так, пятясь и жалея о палке – где? в чьих «хоромах» она ныне вообще? – я и вправду добрался до своей квартиры. Дверь, слава Всевышнему Повелителю Времени, была лишь притворена: от кого ныне запираться? Однако «кошечка» явно что-то учуяла – от домашних произошла, так что где-то там, в своей генетической азбуке, она читала поведение людей далеко не по слогам. Тварюка не сводила с меня глаз. Опять же, как-то она там поняла, что Хокинг – пешка битая, никаких сюрпризов ждать от него не приходится; да и в качестве закуски, он тоже не протухнет и далеко не сбежит. А вот этот второй – то есть я?

Уже вдвигаясь в дверь, я засек, что «кошечка» стартовала с места в карьер. Я заскочил и резко прикрыл дверь. Щелкнул замком: бог знает, что там подумал Хокинг, услышав этот щелчок. В эту же секунду тварь ухнула туловищем в дверь – весу в ней было и вправду, как у той собаки. Я вздрогнул, но не стоило обращать на это внимание. Не снесет же она дверь, верно? Не медведь же?

Так-с, теперь быстро соображаем. Где я задевал эту штуковину? Сто лет ей не пользовался, по крайней мере, с момента повреждения ноги точно. Должна быть в письменном столе, но кто знает? Если повезет, то устройство будет хоть чуть-чуть заряжено. Подзаряжать точно некогда. За это время тварюка вряд ли проломит замок, но вот от Хокинга точно останутся только рожки да ножки.

Штуковину – ЛС-300 – я приобрел с года полтора назад (по старой временной шкале). После того, как на меня в собственном дворе набросилась мелкая, и на вид совсем не агрессивная, дворняга. Она умудрилась трижды куснуть за ногу, прежде чем я наконец-то тяпнул ее по голове этой же пострадавшей ногой. Потом пришлось терять кучу времени, отпрашиваться с работы, делать чуть ли не десяток болезненных уколов. Вот именно после того, я и приобрел этот самый ультразвуковой отпугиватель собак. С тех пор повсюду носил с собой, уж слишком запомнились уколы иммуноглобулина.

Пока копался в ящике, а память развлекала меня картинами прошлого, я четко слышал, как кошачье отродье царапает дверь. Кроме того, она еще и мявкнула несколько раз. Мявканье было такой тональности, что кровь в венах остановилась. Но смысл был ясен: «Выходи, подлый трус!»

Время поджимало, а в верхнем ящике я ничего не нашел. Я с силой выдернул его из стола – опрокинул на пол весь накопленный годами хлам. Потом другой ящик, затем нижний. Тварь за дверью затихла, видимо насторожилась – слишком много шума я производил внутри. Противо-собачья игрушка вывалилась из нижнего. Я обмер. Господи Повелитель Времени, только бы заряжено!

Включил. Индикатор горел красным – не зеленым, но все же горел. Я чуть не завопил. Но радоваться было еще рано. На собак-то ЛС-300 действует, а как на счет котов? Тем более, этого нового вида?

Я подкрался к двери, ощущая себя уже не совсем жертвой, но еще и не охотником. Сообразил, что риск дело благородное, но фору надо увеличить. Снова вспомнилась так нужная ныне опорная палка. Отодвинул дверцу шкафа: оттуда посыпались какие-то пластмассовые бутылки от воды, тряпки. Господи боже! Но ведь швабры там нет: мы собирались использовать ее в эксперименте с часами – потом заменили телескопической из квартиры 158 – но назад, в «кладовку» я ее не возвратил. Потому сейчас я выволок на свет божий щетку на длинной ручке. Конечно, это не старая, деревянная швабра, а пластмасса, но лучше чем ничего.

Для картинного эффекта, надо было бы, наверное, включить ультразвук в момент отпирания двери. Но на такой трюк духу у меня не доставало. Тварюка, почуяв меня вблизи, снова начала скрестись. Я включил свое оружие, поднеся к двери приблизительно на рост твари. Скрежет тут же оборвался. Кошачье отродье как-то неуверенно, уже в совсем новой тональности, мявкнуло.

И тут я распахнул дверь. Сам себя запутал: какую руку держать впереди – со шваброй или с отпугивателем? Потерял долю секунду, в которую меня, возможно, получилось бы с прыжка загрызть. Разобрался. Но зверюка уже отступила на метр назад. Внимание сосредоточилось на «кошечке», но каким-то образом я анализировал все площадочное пространство. Хокинг Петрович был ни жив, ни мертв, но первое все же превалировало. Я двинулся в наступление. Ныне мы с тварюкой поменялись ролями. Я наступал – она пятилась. Не думаю, что на нее большое впечатление произвела пыльная, в паутине, щетка: ЛС-300 работал. Слава российским инженерам! Хотя наверняка, штуковину первоначально изобрели какие-нибудь япошки. Тогда… Банзай! Отродье кошачье!

И так, покуда прибор работал – у меня было преимущество. Но оно могло оказаться совсем небольшим. Неизвестно насколько осталось заряда. Ультразвук явно не мог убить тварюку. Значит, следовало ее отогнать обратно к лестнице – прочь с нашей территории. Показать, где ее место. Не хватало, чтобы эта «кошечка» обосновалась в какой-то из брошенных квартир. Сейчас мне повезло перехватить инициативу, и неизвестно, кто станет ведущим при следующей встрече.

Однако и тварь, видимо, тоже анализировала обстановку. Первично безопасная территория оказалась явно не слишком приветливой. И неясно, какие сюрпризы таились в новых углах. Поэтому «кошечка» пятилась, пятилась, потом оскалилась, зашипела (если б я уже не ощущал над собой нимб победителя, еще неизвестно, что бы я сделал после такого шипения?), отскочила назад, тут же развернулась и бросилась к лестничному пролету.

-Пшла вон, тварь! – заорал я, закрепляя победу. – Кыш, скотина!

Я бросился за ней, размахивая щеткой и к тому же намеренно громко топая.

Тварь мявкнула, уже гораздо более похоже на какую-нибудь свою прапрабабку Мусю, и юркнула вниз по лестнице. Я чуть не бросился вниз, но остановил порыв. Только сейчас я почувствовал, что сердце просто выпрыгивает из груди. Не хватало еще заполучить инфаркт из-за этого кошачьего выродка.

-Хокинг, - позвал я не очень громко. – У нас же есть валидол? Или что-то в этом роде. Будьте добры, привезите сюда. Я покуда подежурю, чтобы эта тварюка не возвратилась.

-Сейчас, - придушенно отозвался Петрович – видимо ему тоже было не совсем хорошо. – Сейчас, Виктор, принесу. И вам, и себе принесу. Господи, боже! Прости меня грешного!

Такими темпами мы скоро дойдем до молитв.

*

Размышляя о кошачьем приблуде, вздыхаю с облегчением, вспоминая как расправился с жутким пауком в квартире номер 158. Тоже умники развели на этаже опасных тропических чудищ. Слава богу, что хоть заперт был в микро-террариуме своем. Меня почуял, так зашевелился. Думал, хозяева сгинувшие возвратились – жрачку – муху какую-нибудь жареную дадут, подкинут. Хорошо, что я его все-таки прикончил. А ведь еще об этой новой эволюции тогда не сильно размышлял. Теперь вот, после визита потомства кошачьей породы, думаю с жутью и содроганием. Вот выбрался бы тот паучара из «аквариума» своего, уполз бы вниз. А там, где-нибудь на двенадцатом, попал бы в эволюционную пирамиду. И чего б там за сто миллионов лет нарожалось? Представляю, как бы сюда вместо хищной кошары явился б паук-охотник кайнозойский размером – с ту же собаку? Не, ну правда, вот встретил бы он – выпущенный – на каком-то этаже самку, или там самца (я ж не в курсе, какого пола он тут в террариуме сто пятьдесят восьмой сидел. И пошло б, поехало. Яйца, выводок, метаморфозы вида. Прямо как в фильме-ужастике. Гадов надо давить маленькими. Так надежнее.

*

После прихода жуткой кошки идея делать вылазки на нижние этажи угасла сама собой. Наглядная экспозиция эволюции внизу показала – экспедиция может закончиться очень и очень печально. Мы – вернее, я, ибо Хокинг только советами – возвели баррикаду между нашим и двадцать вторым этажом. Тут, кстати, идейки Хокинга очень помогли. Покуда не в проверенном, а в чисто теоретическом плане. Если начать строить баррикаду из мебели с границы двадцать второго, то особого смысла нет. В случае прорыва оттуда, она и разберется в десять раз быстрее. А вот если строить на нашей половинке, то временные шансы хоть уравняются. Но еще хитрее, если возвести эту межэтажную «дамбу» на самой границе. Тогда разбирающий попадает в зону неприятных ощущений. Тех самых, что воздействуют на организм в момент перехода. И тут мало ли чего? Вдруг «вредные факторы», за тот час, что пробираешься через нагромождение мебели, переборют любой порыв рваться наверх? О, какое счастье, что в любой квартире найдется масса совершенно ненужной мебели. Правда, большую часть пришлось разбирать на составляющие: у нас не имелось команды грузчиков-тяжеловесов.

Конечно, наша «дамба-баррикада» рассчитана на вторженцев хоть как-то равных по силам и мощи. Люди, кошки, собаки входят в эту категорию. Но ежели где-то внизу эволюция выведет из той же собаки что-то медведеобразное, то такое чудище задержится нашей «дамбой» разве что на минуту-две. И к сожалению, в нашей системе измерений. Какая-нибудь змеюка просто «просочится» через наш навал мебели. Ну, а какой-то разумный противник, может эту самую баррикаду попросту сжечь, а уж потому пройти по груде пепла. Но тут, разумеется, риск. Пожар дело мало-контролируемое. Возможен, так сказать неприемлемый ущерб.

И кстати, на самом деле удивительно, что нигде снизу этот самый пожар все еще не начался. Мы бы быстро ощутили его последствия, несмотря на временные скачки. Вода же по трубопроводу поступает, да и электричество. Это кстати, загадка. Скопище чудо-загадок в одном флаконе. Нам попросту везет.

Причем, по временным шкалам низовых этажей уже добрые квадриллионы лет.

*

-Хокинс, а возможно, что где-то там, внизу… Не в самом низу, а выше, эволюционизировал сам человек? Ну там, выродился в какое-нибудь первобытно-общинное хозяйство. – С момента нашего «заточения», я стал склонен к философии.

-Сами знаете, что ничего не выйдет, - Хокинг вовсе не раздражен, ему самому нравится порассуждать об эдаком «вечном». – Во-первых, мало ресурсов. Понимаете, о чем я, Виктор?

Я понимаю. Еще как понимаю. Ресурсы, то есть, пища – наша больная тема. Мы стараемся о ней не очень распространяться.

-К этим же ресурсам относится пространство. В поисках ресурсов им придется делать экспансию вниз. А уж оттуда, как мы теперь понимаем, они никогда не вернутся.

Я киваю.

-К тому же женщины, Виктор Леонтьевич.

-В смысле? – я настораживаюсь. Это тот вопрос, которого мы намеренно не касаемся вовсе.

-У нас на этаже нет ни одной. Ниже тоже никого. Женщины слишком нервные существа. Так что все они упулили вниз, разбираться, что там и как еще в первые часы происшествия. А для эволюции нужно что? – Хокинг ухмыляется. – Нужны два пола, верно?

Что тут возразишь. Зато побеседовали об отвлеченном. Тоже неплохо.

*

По идее, к нам никто не может прийти. По крайней мере, из нашего времени. Странное дело. Казалось бы наоборот. У них время движется быстрее, подняться по этажам им можно так быстро, что бровь не дернется. Но… В этом и парадокс.

Если бы они могли, то поднялись бы к нам на этаж в первый день, час, а то и минуту. И вот если не поднялись, то – все! Ну, сами подумайте, как он оттуда снизу поднимется, если у него там – на первом этаже, у входа в подъезд – только за наш первый час прошел квинтиллион лет. За час! А за второй час – еще квинтиллион. А ведь у нас тут прошли уже недели, и даже уже начали отчитываться месяцы. Там – десятки квинтиллионов лет! Никакого подъезда и этого первого этажа не может уже быть по определению. Хокинг говорит, что даже протоны, из которых все материальное состоит, и те уже превратились в излучение. Вселенная состарилась вдвое уже где-то на девятом этаже. Кто оттуда – с уже не существующего девятого – к нам явится? Все из соседей, с кем мы когда-то здоровались. Даже самые малюпусенькие в колясочках – «Угу! Привет-привет!» в лифте – и те давно скончались от старости. И это на семнадцатом этаже.

Откуда тогда пришел мой соболельщик по футболу Павлыч? Со своего девятнадцатого, скорее всего? На сколько он тогда постарел? Лет на пять-восемь на вид. Может, не надо было его тогда отпускать обратно вниз? Если он даже сидит сиднем у себя на девятнадцатом, то ныне совсем старик. А если он не сообразил, что делается, то, может, спустился ниже – и тогда давно уж затерялся в бездне быстротекущего царства Хроноса: про Хроноса – это я в книгах Хокинга Петровича вычитал.

Могут ли явиться гости с восемнадцатого и выше? Маловероятно. Я же сам спускался до девятнадцатого, и даже раз заглянул на тот восемнадцатый. Именно там, сидела в инвалидной коляске та старушка-мумия. Благо, что она меня испугала так, что я тут же вернулся назад. А то бы пошел еще ниже. И кто его знает, что бы я встретил там? Страшно даже думать.

Впрочем, что нам тут еще остается? Только это самое – думать-размышлять.

*