Может Быть

Низкие серые тучи укрыли ночной Виндхельм тяжелым пологом, а жители древнего нордского города давно уже разбежались по домам, прячась от вечных снега и мороза. Лишь в одном месте никак не угасал свет. Во дворце, в покоях ярла Ульфрика по ночам всегда горел камин, тускло освещая помещение. Слабый свет, узкие окна, больше похожие на бойницы, покрытые инеем стёкла, что уже почти не пропускали свет, всё это казалось должно было давить на ярла словно тяжелая ноша. Но, погруженный в свои мысли, мужчина уже почти ничего не замечал. Даже зашедший в его покои юноша и жутко скрипнувшая дверь не могли вырвать сидевшего в кресле у камина Ульфрика из мутного омута мыслей.

— Ярл Ульфрик, что с вами? — парень тряс Буревестника за плечо, — Прошу, скажите, что случилось? Йорлейф и Галмар беспокоятся за вас.

Мужчина поднял на юношу взгляд и тот увидел в синих глазах собеседника застарелые боль, печаль и невыносимую тоску.

— Всё хорошо, Довакин, я просто устал, — отмахнулся от юнца ярл.

Парень нахмурился и поджал губы, затем он резко придвинул стул и сел рядом с Буревестником.

— Просто устал, да? — забыв о приличиях начал Довакин, — Уже с полгода прошло с конца войны. Талмор побеждён, Скайрим в безопасности с Империей мир, а тебя словно подменили. Ты как двемерский автоматон живёшь! — юноша начал закипать и даже вскочил со стула, — Всё одно и по кругу. Работа, еда и дрёма перед этим даэдровым камином! Ульфрик, как друг тебя прошу, скажи мне, что случилось?

Немного остыв, Довакин всё-таки снова сел на стул. Губы Буревестника начали слегка дрожать, ярл даже отвернулся, чтобы не показывать свои эмоции. Его же упрямый собеседник продолжал сверлить мужчину взглядом, давая понять, что без ответов он отсюда не уйдёт. В конце концов, Ульфрик сдался.

— Скажи, ты веришь Судьбу? В ту, что соединяет сердца и души людей любовью.

— Ты про ту «Великую Любовь», которую воспевают барды? Ульфрик, не староват ли ты для таких иллюзий?

Буревестник горько засмеялся:

— Да, ты прав. Но иногда так хочется поверить в некое проведение, в то, что боги сами устраивают судьбу каждого. Так хочется порой сбросить с себя груз ответственности.

— К чему ты клонишь? — искренне недоумевал Довакин.

— Помнишь ту глупую авантюру, когда я сговорился с Империей за спиной у Талмора? Я ведь не сам это придумал.

Ульфрик замолчал и посмотрел в камин. Дыхание сбивалось, каждое слово давалось мужчине с трудом. Эмоции подкатывали к горлу комком несказанных слов.

— Не поверишь, но однажды в моей спальне совершенно внезапно материализовалась девушка, — наконец взяв себя в руки начал Буревестник, — В одной ночной рубашке. Сидела и просто с любопытством осматривала комнату. Я направил на неё клинок, но даже тогда она не испугалась. Это удивляло, и даже завораживало.

От воспоминаний Ульфрик слабо улыбнулся. Довакин слушал ярла очень внимательно и с всё нарастающим интересом.

— Она была человеком? Или кем-то… Чем-то иным?

— Не знаю наверняка, но выглядела она как человеческая девушка. По её словам, она не контролировала свои перемещения. И я верю в это. Появлялась она когда попало и исчезала так же. Хотя… Нет, не совсем так. Чем больше мы общались, чем больше узнавали друг друга, тем дольше она была со мной.

Буревестник устало прикрыл глаза и его голос снова начал дрожать.

— Она не представляла для меня угрозы, и я решил ей исповедаться. Облегчить душу. Жизнь предателем и осознание себя марионеткой давили на меня. И она выслушала. Не осуждала, не упрекала, просто выслушала. Именно тогда, я, кажется, начал в неё влюбляться.

Ярл прервался, пытаясь успокоиться. Довакин пристально посмотрел на собеседника.

— Это она посоветовала тебе сговориться с Империей.

Ульфрик мелко закивал.

— Да, так и сказала: «Может быть, тебе стоит договориться с Империей за спиной у Талмора?». Ты не представляешь, как я был счастлив, когда это до абсурда наивное решение, оказалось верным. Меня выслушали и приняли мою идею. Я помню, как бежал к ней, хотел обрадовать тем, что её предложение спасло меня. Я хотел сказать, что полюбил её. Но она уже исчезала, уходила и я сделал самую большую глупость. Я промолчал. Думал, что мы ещё встретимся.

— Вы больше не виделись, — холодный голос Довакина резал ярла страшнее любого ножа. Буревестник закрыл глаза и по его щеке скатилась слеза.

— Да… Сначала мне казалось, что она просто занята. Я ждал, предвкушал нашу встречу. Потом начал беспокоится, пока не осознал: что-то произошло. Что-то плохое и она больше никогда не придёт ко мне.

Довакин молчал, он при всём желании не смог бы найти слов утешения. Человек сидевший перед ним был сломан грузом осознания собственных ошибок.

— Знаешь, мне так хотелось бы верить, что это просто боги наказали меня за мои грехи. Но правда в том, что я сам всё упустил. По глупости и из-за собственной гордыни. Я высокомерно поверил, что она уже моя, что никуда не денется и всё равно вернётся.

Ульфрик снова горько рассмеялся.

— Впрочем боги всё-таки наказали меня, — обреченно выдохнул ярл и продолжил смотреть на слабеющее пламя в камине.

Довакин вопросительно взглянул на друга.

— Что ты имеешь ввиду?

— Как бы я ни силился, как бы не пытался, я не могу почти ничего о ней вспомнить. Ни имени, ни лица, ни голоса. Ничего. Словно чья-то жестокая воля стёрла её из моей памяти, оставив лишь мою любовь и горькое чувство потери. Сейчас я бы всё отдал, просто, чтобы вновь услышать её голос, или просто узнать, что с ней всё хорошо. Что она жива и счастлива.

Довакин медленно встал и направился к выходу. Рассказ Буревестника дал ответы на все вопросы, но не дал решения. Возможно время вылечит раны на сердце ярла Виндхельма. Уже возле двери юноша обернулся:

— Может быть вы ещё встретитесь.

— Может быть… Когда-то это «может быть» спасло мне жизнь, а сейчас, это единственное, что заставляет меня за неё цепляться. Это единственное, что дарит мне еле уловимую, словно призрак, надежду.

Довакин покинул покои Ульфрика, оставив того наедине с догорающим камином и собственной необъятной болью.