Могильник

МОГИЛЬНИК

ПРОЛОГ.

Санитарная зона

14 октября 1937 года. Квадрат Б-4, урочище «Черная Грязь».

Дождь здесь не падал с неба — он, казалось, сочился прямо из воздуха, холодный и липкий, как сукровица.

Лейтенант госбезопасности Язов вытер мокрое лицо рукавом кожаного плаща. Кожа скрипнула. Этот звук показался оглушительным в ватной тишине леса. ГАЗ-АА, «полуторка», чихнул и заглох окончательно, увязнув передними колесами в жирной, чавкающей жиже. Фары выхватывали из темноты только скрюченные стволы берез, покрытые черными наростами.

— Приехали, — глухо сказал водитель, молодой парень с белым от страха лицом. — Дальше топь, товарищ лейтенант. Не пройдет машина.

Язов спрыгнул на землю. Сапоги мгновенно ушли в мох по щиколотку. Было ощущение, что кто-то снизу мягко, но настойчиво обхватил подошву.

В кузове зашевелились арестованные. Трое. Две бабы-кликуши из местной секты и поп, отец Никодим. Всю дорогу он молчал, только смотрел в щели бортов своими белесыми, немигающими глазами.

— Выводи, — скомандовал Язов конвою. — Здесь оформим. По акту — попытка к бегству.

Двое красноармейцев откинули борт.

— Вылезай, контра!

Поп спустился сам. Он не дрожал от холода, хотя был в одной рваной рясе. Он улыбался. От этой улыбки у Язова заныли старые раны.

— Зря вы сюда пришли, служивые, — голос попа был тихим, но странно вибрирующим, будто говорил он не горлом, а нутром. — Это место не любит железо. И кровь не любит. Оно любит тишину.

— Разговорчики! — Язов расстегнул кобуру. Наган был тяжелым, холодным, надежным. Единственная реальная вещь в этом мареве. — К лесу лицом!

Женщины завыли, падая на колени прямо в грязь. Поп остался стоять. Туман вокруг начал густеть. Он полз снизу, желтоватый, пахнущий серой и стоялой водой. Внезапно водитель закричал. Крик был коротким, захлебывающимся.

Язов резко обернулся. Кабина «полуторки» была пуста. Дверь распахнута.

— Петров?

Тишина. Только чавканье под ногами стало громче. Чвок. Чвок. Чвок.

— Товарищ лейтенант... — прошептал один из конвойных, пятясь назад. — Гляньте...

Язов посмотрел на землю. Следы водителя обрывались в двух метрах от машины. Они не вели в лес. Они просто исчезали, а на месте последнего отпечатка сапога мох пульсировал, вздуваясь пузырями. Из земли, разрывая дерн, медленно поднимались тонкие, бледные корни. Они шевелились, как черви.

— Бегите, — ласково сказал поп за спиной. — Хозяин проснулся.

Язов выхватил наган и, не целясь, выстрелил попу в грудь. Хлопок выстрела прозвучал глухо, как удар подушкой. Поп покачнулся. На грязной рясе расплылось пятно. Но он не упал. Он посмотрел на рану с интересом, сунул туда палец и вытащил... не пулю. Он вытащил комок серой слизи. Рана не кровила. Внутри попа было не мясо. Внутри было что-то волокнистое, переплетенное, зеленоватое.

— Я же говорил, — поп шагнул вперед. Его лицо начало оплывать, кожа натягивалась, трескалась, обнажая под собой сырую древесину. — Мы здесь все — одно целое.

Земля под ногами Язова дрогнула. Из тумана к ним шагнули деревья. Ветки, похожие на сухие человеческие руки, потянулись к конвойным.

— Огонь! — заорал Язов, срываясь на визг. — Огонь по сволочам!

Автоматы затрещали, но пули вязли в воздухе, падая на землю бесполезными кусками свинца. Лес не боялся свинца. Лес был голоден.

ВЫПИСКА ИЗ АРХИВА НКВД

Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ХРАНИТЬ ВЕЧНО.

Документ № 38-Бис.

Объект: Группа лейтенанта Язова.

Статус: Безвозвратные потери.

Примечание: Поисковая группа обнаружила на месте происшествия только грузовой автомобиль ГАЗ-АА. Металл кузова подвергся коррозии, характерной для 50-летнего пребывания в агрессивной среде. Останки личного состава не найдены. Найдены четыре молодых осины, растущие неестественно плотной группой. При рубке одной из осин из ствола выделялась жидкость, по составу идентичная человеческой крови III группы.

Резолюция: Квадрат Б-4 оцепить. Любые попытки проникновения пресекать. На картах обозначить как «Скотомогильник».

ГЛАВА 1.

Наше время. Санкт-Петербург.

Андрей кашлял. Кашель был сухим, надсадным, он царапал горло изнутри, будто кто-то водил там наждачной бумагой. Он выплюнул в раковину сгусток. Крови не было. Была черная, вязкая слизь, похожая на нефть.

— Твою мать, — прошептал он, смывая воду.

В зеркале на него смотрел скелет, обтянутый желтоватой кожей. Глаза ввалились, под ними залегли черные тени. Врачи в онкоцентре разводили руками. «Атипичная картина», — говорили они. «Неизвестная этиология». Они лгали. Андрей знал, что они просто боятся. На последнем снимке МРТ в его легких были не опухоли. Там была грибница. Тонкая сеть, прорастающая сквозь альвеолы.

Он вернулся в комнату. Квартира тонула в полумраке зашторенных окон. На столе светился монитор ноутбука. Единственное, что связывало Андрея с жизнью — это папка с файлами, купленная в Даркнете за последние деньги у скупщика краденых архивов.

На экране был открыт скан старого, пожелтевшего рапорта. «...Жидкость, выделяемая из источника в урочище „Черная Грязь“, обладает свойствами полной регенерации клеток. Побочные эффекты: агрессивное замещение тканей...»

Андрей плевал на побочные эффекты. Ему нужно было дожить до зимы. Он провел пальцем по экрану, касаясь координат.

— Могильник, — прочитал он вслух. Слово было тяжелым.

В углу комнаты скрипнул паркет. Андрей резко обернулся. Никого. Только тень от шкафа казалась неестественно длинной и изогнутой, словно сухая ветка.

В последнее время ему казалось, что квартира меняется. Обои отслаивались, и под ними виднелись не бетонные стены, а влажная, гнилая древесина. Запах города — выхлопные газы и пыль — сменился запахом застоялой воды. Болезнь звала его. Источник звал его.

Сборы были короткими. Андрей бросил в старый походный рюкзак смену белья, фонарь, три блока батареек, охотничий нож и аптечку, которая больше напоминала склад наркодилера. Трамадол, кеторол, морфин в ампулах — всё, что удалось достать через левые рецепты. Боль в груди теперь была его постоянным спутником, живым существом, ворочающимся под ребрами.

Перед выходом он задержался у зеркала в прихожей. На секунду ему показалось, что отражение запаздывает. Он уже опустил руку, а тот, в зеркале — бледный, с черными кругами под глазами — всё еще держал пальцы у шеи, проверяя пульс. Андрей моргнул. Отражение пришло в норму.

— Показалось, — прохрипел он. — Крыша едет от гипоксии.

Он вышел из квартиры, не запирая дверь. Зачем? Он не вернется. Либо он найдет лекарство в «Могильнике», либо станет частью статистики пропавших без вести.

«Нива», купленная специально для этой поездки, завелась с пол-оборота, наполнив салон запахом дешевого бензина. Город за окном был серым, дождливым, равнодушным. Люди бежали под зонтами, машины стояли в пробках — обычная жизнь, которая для Андрея уже закончилась. Он чувствовал себя призраком, скользящим сквозь декорации.

Навигатор проложил маршрут: четыреста километров на северо-восток, потом съезд на грунтовку, а дальше — пустое зеленое пятно на карте. Зона отчуждения.

Андрей ехал уже четыре часа. Цивилизация отступала неохотно, огрызаясь серыми панельками райцентров и покосившимися заборами дачных товариществ. Но чем дальше он уезжал от Питера, тем страннее становилась дорога. Асфальт приобрел какой-то жирный блеск, будто его натерли салом. Лес по краям трассы стоял стеной — неестественно высокой и плотной для этих широт.

На 230-м километре, когда датчик топлива тревожно мигнул, впереди показались огни. Заправка и придорожное кафе «Уют». Вывеска мигала: буква «У» погасла, оставив зловещее «..ют».

Андрей свернул. Ему нужно было залить канистру для генератора и купить воды. Много воды. Жажда мучила его постоянно — грибница внутри требовала влаги.

Внутри кафе пахло хлоркой и пережаренными чебуреками. За стойкой стояла женщина лет сорока с пышной прической, залитой лаком так сильно, что волосы казались пластиковым шлемом.

— Девяносто пятый, полный, — сказал Андрей, кладя купюру на липкую стойку. — И блок воды без газа.

Женщина не ответила. Она смотрела в маленький телевизор, подвешенный в углу. Там шли помехи, сквозь которые прорывалась какая-то старая советская передача про урожай.

— Женщина? — Андрей постучал по стойке.

Она медленно повернула голову. Движение было слишком плавным, механическим.

— Воды нет, — сказала она. Голос был скрипучим. — Вода ушла в корни. Есть сок. Березовый.

— Давайте сок, — Андрей поморщился от боли в груди.

Она поставила на прилавок трехлитровую банку. Жидкость внутри была не прозрачной, а густой, красноватой, с плавающими в ней волокнами.

— С мякотью, — улыбнулась продавщица. Улыбка вышла кривой: левый уголок губ пополз вверх, а правый остался неподвижным. Кожа на шее у неё шелушилась крупными серыми хлопьями.

Андрей почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Он схватил сдачу и банку (жажда была сильнее отвращения) и пошел к выходу. У окна сидел единственный посетитель — дальнобойщик в засаленной кепке. Перед ним стояла тарелка с супом, которого он не касался.

Когда Андрей проходил мимо, дальнобойщик вдруг схватил его за рукав. Хватка была железной, но рука... рука была холодной, как лед.

— Не едь туда, браток, — просипел он, не поднимая глаз. — Там дорога кольцом идет. Я третий день выехать не могу. Всё время к «Уюту» возвращаюсь. А Ленка... — он кивнул на продавщицу, — она уже третий день не моргает.

Андрей вырвал руку. На рукаве куртки остался влажный, слизистый след.

— Я не вернусь, — бросил он и выскочил на улицу.

Воздух снаружи казался спасением, хотя и пах прелой листвой. Андрей запрыгнул в «Ниву», завел мотор и вдавил газ в пол, чувствуя, как сердце колотится о ребра, которые, казалось, стали мягче.

Он проехал метров двести и глянул в зеркало заднего вида.

Заправки не было. Не было огней, не было здания кафе. На обочине стоял лишь остов сгоревшего много лет назад павильона, сквозь крышу которого проросла кривая береза. А рядом, в кювете, ржавела кабина фуры, наполовину ушедшая в болото. Колеса фуры давно сгнили, а сквозь лобовое стекло, прямо через водительское сиденье, торчал толстый замшелый сук.

Банка с «березовым соком» на пассажирском сиденье лопнула. По салону потекла густая, темная жидкость с запахом железа.

Зона началась раньше, чем он думал. Она играла с ним, как кот с мышью, показывая то, чего уже давно нет.

Андрей ехал, но ему казалось, что машина стоит на месте, а мир прокручивается вокруг него, как декорация на барабане. Лес по бокам дороги стал монотонным, гипнотическим. Стволы берез мелькали с пугающей ритмичностью, сливаясь в штрих-код. Белое-черное, белое-черное, белое-черное.

Глаза начали слипаться. Это был не сон, а вязкое, липкое забытье. Ему привиделось, что руль под его руками стал мягким и теплым. Кожаная оплетка начала пульсировать, подстраиваясь под ритм его собственного сердца. Андрей дернулся, открывая глаза, но наваждение не ушло. На секунду ему показалось, что его пальцы удлинились, вросли в приборную панель, что он и «Нива» теперь — единый биомеханический организм, питающийся бензином и кровью.

Он ударил себя по щекам. Боль была тупой, далекой.

— Не спать, — прохрипел он.

Он потянулся к бардачку за таблетками, но замер. На пассажирском сиденье, там, где только что лопнула банка с соком, сидела... муха. Огромная, размером с воробья. Она сидела неподвижно и терла передние лапки. Вот только лапки были крошечными человеческими ручками. Муха повернула к нему фасеточную голову, в которой отразились сотни маленьких, искаженных Андреев.

— Мы уже приехали? — прожужжала она голосом его умершей матери.

Андрей заорал и ударил по мухе рукой. Она рассыпалась в серый прах, осыпав сиденье сухой пылью. Никакой мухи. Просто галлюцинация. Просто нейротоксины грибка добрались до лобных долей.

Но на пальцах осталась пыльца. И она жгла кожу.

ГЛАВА 2.

Асфальт кончился через три часа. Сначала дорога превратилась в разбитую бетонку, оставшуюся от лесовозов, потом — в грязную колею, петляющую между стенами ельника.

Связь пропала сразу после знака «Урочище Лосиный Рог». Смартфон мигнул и показал «Нет сети». Андрей включил магнитолу, пытаясь поймать хоть что-то, кроме шипения. Сквозь белый шум прорывались обрывки фраз.

«...пять, ноль, семь... девятка... Иван...»

Голос диктора был механическим, советским. Номерная радиостанция? Здесь?

Андрей крутанул ручку настройки. Шум сменился странным гулом. Это было похоже на хоровое пение, но очень замедленное, пропущенное через фильтры. Низкое, вибрирующее «О-о-о-й...», от которого дрожали зубы. Внезапно пение оборвалось, и из динамиков четко, на предельной громкости раздался детский шепот:

— Не ходи туда, дядя. Там корни.

Андрей резко ударил по кнопке выключения. Магнитола замолчала. Сердце колотилось где-то в горле.

— Радиопомехи, — сказал он вслух, чтобы услышать свой голос. — Просто сраные помехи.

Лес вокруг изменился. Ели стояли плотно, переплетаясь ветками так, что небо исчезло. В салоне стало темно, как в сумерках, хотя часы показывали полдень. Цвета выцвели. Всё стало серо-зеленым. Даже грязь под колесами казалась какой-то... органической. Она была не коричневой, а бурой, похожей на запекшуюся кровь.

Машину тряхнуло. «Нива» ухнула в яму, двигатель взвыл и заглох. Андрей повернул ключ. Тишина. Еще раз. Стартер даже не щелкнул. Электроника умерла полностью. Панель приборов погасла.

— Отлично, — Андрей ударил кулаком по рулю.

Он вышел из машины. Воздух здесь был плотным, влажным и холодным. Пахло не хвоей, а стоялой водой, прелой листвой и чем-то сладковатым. Андрей посмотрел на колеса. Они не увязли в грязи. Они... вросли. Трава вокруг шин обвивала резину, проникая в протектор. Мелкие белые корешки уже ползли по дискам, на глазах затягивая металл паутиной плесени. Это происходило не за годы, а прямо сейчас.

— Быстрая флора, — вспомнил он строку из отчета. — Метаболизм ускорен в сотни раз.

Андрей схватил рюкзак с заднего сиденья. Оставаться в машине было нельзя — к вечеру она превратится в зеленый холм. Нужно идти пешком. До точки на карте оставалось километра три.

ВЫПИСКА ИЗ АРХИВА КГБ СССР

Документ № 74-Ц. Дата: 12.08.1974. Отдел: «П» (Парапсихология и аномальные явления). Тема: Эффект «Временной линзы».

«...Экспедиция под руководством профессора Штеймана установила, что в эпицентре зоны время течет нелинейно. Зафиксированы случаи визуального наблюдения событий прошлого. Группа наблюдала крестный ход 1890 года, проходящий сквозь деревья. Попытка контакта привела к потере двух сотрудников. Сотрудник Ильин, коснувшийся „призрака“, мгновенно подвергся старению тканей. Биологический возраст организма увеличился на 60 лет за 4 секунды. Смерть наступила от отказа всех органов.

Гипотеза: Зона „архивирует“ всех, кто в нее попадает. Живые и мертвые существуют в одной точке пространства одновременно, разделенные лишь частотой колебания материи...»

Андрей шел уже час. Боль в груди отступила, сменившись странной легкостью. Это пугало больше, чем боль. Он чувствовал, как споры грибка в его легких радуются, попадая домой.

Лес молчал. Здесь не было птиц. Не было даже комаров. Абсолютная, ватная тишина, в которой хруст ветки под сапогом звучал как выстрел. Впереди лес расступился. Болото. Огромное, бескрайнее поле.

Идти пришлось по гати — старой, полусгнившей дороге из бревен, проложенной еще в 30-е годы. Бревна были скользкими, покрытыми слизью, которая светилась в сумерках слабым фосфоресцирующим светом.

Каждый шаг давался с трудом. Болото не просто чавкало — оно вздыхало. Когда Андрей наступал на зыбкую почву, из глубины поднимались пузыри газа. Они лопались с влажным звуком, выпуская зловоние, от которого кружилась голова. Но это был не запах метана или гнили. Пахло... кухней. Вареным мясом. Густым, наваристым бульоном.

Этот запах вызывал дикий, неестественный голод. Желудок Андрея скрутило спазмом. Грибница внутри него требовала пищи.

Он посмотрел вниз, в черную воду между бревнами. Вода была идеально прозрачной, как линза. На дне, на глубине пары метров, он увидел вещи. Очки в роговой оправе. Детский ботинок. Советский фотоаппарат «Зенит» с открытым объективом, похожим на глаз циклопа. А рядом с фотоаппаратом лежала щука. Рыба не плавала — она лежала на дне, обмотанная тонкими корнями. Её жабры медленно двигались, прокачивая через себя ил. Глаза рыбы были человеческими — голубыми, с расширенными зрачками. Она смотрела прямо на Андрея.

— Помоги... — беззвучно шевельнула губами рыба.

Андрей отшатнулся, едва не соскользнув с гати. Бревно под его ногой вдруг прогнулось и мягко обхватило сапог. Это было не дерево. Это была чья-то гигантская, почерневшая от времени бедренная кость.

Он рванулся вперед, на твердую землю. Над болотом висел туман — плотный, неподвижный, как молоко. А посреди болота, на возвышении, стояла Деревня.

Моховое. Она не выглядела заброшенной. Крыши целые, трубы не обрушены. Стекла в окнах блестели.

— Есть кто живой? — крикнул Андрей. Голос утонул в тумане, не дав эха.

Он вошел на главную улицу. Первый дом — крепкий пятистенок с резными наличниками. Калитка открыта. На крыльце стоит пара резиновых сапог. Андрей поднялся по ступеням. Дверь не заперта.

— Хозяева!

Он толкнул дверь и вошел в сени. В горнице было темно. Андрей включил фонарь. Луч выхватил стол, накрытый скатертью. Самовар, чашки, тарелка с сушками. За столом сидели люди. Трое. Мужчина, женщина и ребенок лет семи.

Андрей замер. Они не шевелились. Это были не трупы. И не живые люди. Их кожа была серой, фактурой напоминающей папье-маше или осиное гнездо. Одежда — старая, советская, моды 80-х годов — срослась с телами. Мужчина держал чашку у рта. Его пальцы слились с фарфором. Глаза были открыты, но вместо белков там была мутная белесая плена. Женщина «смотрела» в окно. По ее щеке, как застывшая слеза, спускалась тонкая ниточка грибницы.

Внезапно глаз ребенка дернулся. Андрей отшатнулся, сбив со стола тарелку. Она упала, но не разбилась. Звука не было. Тарелка ударилась об пол мягко, как кусок резины. Ребенок медленно, с хрустом, похожим на ломающийся сухарь, повернул голову в сторону Андрея. Его рот не открылся — губы срослись. Но голос прозвучал. Он звучал прямо в голове Андрея.

— Ты принес нам еду? — спросил голос. Это был не голос ребенка. Это был хор. Тысячи голосов, слитых в один.

Андрей попятился к выходу. Стул под мужчиной скрипнул. Фигура отца семейства начала вставать. Медленно, рывками. Суставы щелкали. Грибница, прирастившая его к стулу, рвалась с мокрым звуком.

— Вали отсюда, — прошептал Андрей и вылетел на крыльцо.

Улица изменилась. Туман поднялся выше. Теперь он видел, что в каждом дворе, на каждом крыльце, у заборов стоят фигуры. Сотни фигур. Крестьяне в лаптях. Солдаты в гимнастерках. Туристы в ветровках. Все серые. Все неподвижные. И все они теперь смотрели на него.

Андрей понял, что путь назад отрезан. Толпа «пустышек» медленно, шаркающей походкой перекрывала дорогу к машине. Единственный проход оставался через двор двухэтажного кирпичного здания с обвалившейся штукатуркой. Школа. Над входом всё ещё висел лозунг: «УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И...», последнее слово было замазано черной плесенью.

Он рванул к школьным дверям, сшибая плечом трухлявую калитку. Внутри пахло мелом и старой бумагой, но этот запах смешивался со сладковатым смрадом гниения.

Андрей бежал по коридору первого этажа. Под ногами хрустели советские учебники и... кости? Нет, это были сухие ветки, разбросанные повсюду.

Он затормозил у дверей спортзала. Путь дальше был завален баррикадой из парт. Кто-то пытался здесь обороняться. Давно.

Заглянув в спортзал, Андрей зажал рот рукой, чтобы не закричать.

Это был выпускной. Или свадьба. Или всё вместе.

Посреди зала, под баскетбольным кольцом, стояли столы. За ними сидели десятки фигур. Нарядные платья, костюмы-тройки. Но ткани давно истлели и срослись с телами.

В центре, на возвышении, стояла пара. Девушка в белом платье и парень. Они танцевали. Точнее, они застыли в танце пятьдесят лет назад. Фата невесты превратилась в тончайшую паутину грибницы, которая тянулась к потолку, образуя подобие шатра.

Лицо жениха утонуло в плече невесты — они буквально срослись головами. Их тела переплелись так тесно, что невозможно было понять, где заканчивается один и начинается другой. Это был гротескный памятник вечной любви.

— Горько... — прошелестело где-то под куполом спортзала.

Андрей поднял фонарь. Весь потолок был усеян коконами. Из них свисали корни, которые входили точно в затылки сидящим за столами «гостям». Это был не праздник. Это была станция подзарядки.

Один из «гостей», сидевший с краю, вдруг повернул голову. Его лицо было плоским, заросшим корой, но на месте рта была свежая щель.

— Потанцуй с нами, — просвистел он, пытаясь встать. Ноги-корни с треском отрывались от паркета.

Андрей не стал ждать приглашения. Он развернулся и, не чувствуя ног, бросился к запасному выходу, выбивая телом заколоченную дверь. Осколки стекла и щепки вонзились в лицо, но боли не было. Грибница в его крови уже начала латать раны.

МАТЕРИАЛЫ ОСОБОЙ ПАПКИ. ИЗ ДНЕВНИКА ПРОФЕССОРА ШТЕЙМАНА.

Дата: 14 сентября 1974 года.

«...Мы ошибались, считая местную флору агрессивной. Агрессия подразумевает злобу, эмоцию. Здесь же мы наблюдаем чистую, абсолютную любовь.

Грибница не убивает носителя. Она оберегает его. Сегодня подопытный № 4 (собака, кличка „Шарик“) попал под колеса грузовика. Травмы были несовместимы с жизнью: раздроблен таз, перебит позвоночник. Но Шарик не умер.

Спустя две минуты после аварии из ран показались гифы. Они стянули кости, заменили разорванные сосуды. Через час собака встала. Она не скулила. Она смотрела на нас с благодарностью. Правда, лаять она больше не может — голосовые связки заросли мхом, и теперь она издает звук, похожий на шелест листвы.

Младший научный сотрудник Леночка плакала, глядя на это. Я сказал ей: „Глупая, это же бессмертие“. Мы стоим на пороге открытия, которое отменит смерть как биологическое понятие. Но меня беспокоит вода. Вода в местных колодцах меняет структуру. Под микроскопом молекулы выстраиваются в цепи, напоминающие нейронную сеть мозга. Мы пьем не воду. Мы пьем чей-то разум...»

ГЛАВА 3.

Андрей бежал. Он не помнил, как пересек двор, как перемахнул через забор. Он бежал к лесу, надеясь, что деревья укроют его от этих серых, пыльных глаз. Легкие горели, но кашля не было. Болезнь давала ему силы. Она знала: он не должен умереть сейчас. Он должен присоединиться.

Он влетел в подлесок, споткнулся о корягу и покатился в овраг. Падение было долгим. Он рухнул в холодную грязь на дне, хватая ртом воздух. Овраг был глубоким. Сверху нависали корни деревьев, похожие на щупальца. В нескольких метрах от него горел костер.

Настоящий костер. Оранжевое пламя, треск дров. У костра сидел человек. В форме НКВД, он чистил наган. Деловито, спокойно, напевая себе под нос какой-то мотив.

Андрей прищурился. Призрак? Человек поднял голову. Лицо у него было усталое, небритое, совершенно нормальное. Живое.

— О, еще один, — сказал чекист спокойно, словно ждал гостей. — Ты из какого года, паря?

— Две тысячи двадцать четвертый, — выдавил Андрей.

Чекист присвистнул.

— Далеко закинуло. Я Воронин. Капитан госбезопасности. Тридцать восьмой год. Садись к огню. Только близко не подходи, а то эти почуют.

— Кто эти? — Андрей кивнул в сторону деревни.

— Пустышки. Оболочки. Те, кто сдался. Хозяин их выпил и расставил как мебель. А мы — пока держимся.

Воронин закончил чистить наган.

— Ты привел их, — спокойно сказал он, глядя в огонь. — След за тобой тянется. Свежий. Пахнет страхом.

Внезапно в кустах затрещало.

— Es kommt (Оно идет), — прошептал сидящий в тени немецкий солдат, который до этого лишь раскачивался. Лес вокруг изменил звук. Тишину сменил низкий, вибрирующее гул. Шррр... Шррр...

— Подъем! — рявкнул Воронин. — К огню! Все к огню!

Из темноты в круг света влетело нечто темное и мокрое. Оно упало на спину женщине с веером, сидевшей рядом. Это был ком корней, похожий на паука. Женщина не успела закричать. Корни вонзились ей в рот, в глаза.

— Не стрелять! — крикнул Воронин. — Огонь беречь!

Из кустов начали выходить фигуры. Те самые, из деревни. Только теперь они двигались рывками, ломая суставы.

— Еда... — прошелестел лес. — Свежая... кровь...

— Назад! — Андрей махнул ножом перед собой. Фигура метнулась к нему. Андрей ударил ножом в серую грудь. Лезвие увязло. Из раны ударила струя спор. Тварь схватила его. Её пальцы начали вплавляться в ткань куртки.

Бах! Выстрел нагана разнес голову твари в серые брызги.

— Не стоять! — Воронин схватил Андрея. — К церкви! Там подвал! Живо!

Они побежали. Лес превратился в полосу препятствий. Сзади слышался топот десятков ног.

— Не отставать! — хрипел Воронин, стреляя назад через плечо. Андрей включил фонарь. На стволах деревьев проступали лица, пытаясь укусить пробегающих. Впереди чернел силуэт разрушенной церкви.

— Туда!

Они влетели внутрь.

— Люк! Ищи люк у алтаря! — заорал чекист. В пролом уже лезли твари. Воронин отбивался прикладом.

Андрей увидел железное кольцо. Ржавая крышка люка со звездой.

— Нашел! Открывай!

Крышка не поддавалась. Внутри Андрея что-то щелкнуло — та самая болезнь, грибница в легких, вдруг дала ему нечеловеческих сил. Крышка с визгом поддалась. Из черного провала пахнуло машинным маслом и озоном.

— Прыгай!

Андрей нырнул в темноту. Сверху прыгнул Воронин, захлопнул люк и крутанул штурвал. Сверху забарабанили. Бум. Бум.

— Не откроют, — выдохнул Воронин. — Сталинская сталь.

Они были в шлюзовой камере. Плакаты на стенах: «Не болтай!». И надпись над следующей дверью:

ОБЪЕКТ 307. ЛАБОРАТОРИЯ «ГЛУБИНА». ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

— Добро пожаловать домой, товарищ потомок, — Воронин сплюнул кровь. — Вот здесь всё и началось.

ГЛАВА 4.

В бункере было тихо. Они прошли шлюз. За гермодверью открылся длинный коридор. По обеим сторонам — кабинеты со стеклянными стенами. Андрей светил внутрь. Это были камеры содержания. В одной на кушетке лежал скелет, из которого рос папоротник. В другой — банка с формалином, в которой плавала человеческая рука... с глазом на ладони.

— Они пытались понять, как это работает, — пояснил Воронин, хромая следом. — Когда наши в 38-м пропали, сюда пригнали целый институт. Думали — оружие.

— И сделали?

— Ага. Только эти солдаты приказы не слушают.

Они дошли до конца коридора. Но путь к Архиву преграждал завал. Потолок обрушился, перекрыв проход бетонной плитой.

— Придется в обход, — Воронин нахмурился, глядя на карту-схему на стене. — Через сектор «Б». Виварий.

— Там опасно? — спросил Андрей, перезаряжая фонарь. Батарейки садились подозрительно быстро.

— Там... эксперименты. Неудачные. Иди след в след. И ради бога, не шуми. Они слепые, но слышат, как у тебя волосы растут.

Воронин с усилием отжал створку гермодвери. В нос ударил тяжелый, мускусный запах зверинца.

Помещение было огромным. Вдоль стен тянулись ряды клеток с толстыми прутьями. Многие прутья были выгнуты наружу, словно их раздвинула неведомая сила. Пол был усеян чем-то хрустящим. Андрей присмотрелся: это были панцири гигантских жуков и мелкие кости.

Они двигались медленно. Луч фонаря выхватывал жуткие детали: скелет коровы с двумя головами; огромный аквариум, разбитый изнутри, где на дне лежала высохшая чешуя размером с тарелку.

Вдруг Воронин замер и поднял кулак. Жест «Стоп».

Впереди, в центре прохода, лежала туша. Это был медведь. Или то, что когда-то было медведем. Шерсть выпала, кожа превратилась в серую, бугристую броню. Из спины зверя росли длинные, похожие на антенны отростки, которые шевелились в стоячем воздухе. Медведь спал, издавая клокочущие звуки. Каждый выдох сопровождался выбросом облачка желтых спор.

— Сросшийся, — одними губами произнес Воронин. — Обходим по дуге.

Они начали красться вдоль стены. Андрей старался дышать через раз. Его ботинки мягко ступали по слою мха. Но удача отвернулась.

Под ногой Андрея предательски скрипнула медицинская пробирка, скрытая под слоем грязи. Звук был тихим — легкий стеклянный хруст. Но в тишине вивария он прозвучал как гром.

Медведь перестал клокотать. Антенны на его спине резко повернулись в их сторону. Туша начала подниматься. Это было страшно — огромная гора мышц и грибов вставала на задние лапы. У существа не было глаз. Вся верхняя часть морды была покрыта чувствительными ворсинками, которые мелко дрожали.

— Беги! — заорал Воронин, вскидывая наган.

Медведь взревел. Рев был не звериным — он напоминал скрежет металла по стеклу. Тварь прыгнула. Воронин выстрелил. Пуля выбила фонтан слизи из плеча монстра, но не остановила его.

Андрей метнулся в открытую дверь соседней лаборатории, Воронин — следом.

Медведь врезался в дверной проем, застряв плечами. Косяк треснул. Когти длиной с ножи полосовали воздух в сантиметре от лица Андрея.

— В вентиляцию! — скомандовал чекист, подсаживая Андрея к решетке под потолком.

Андрей подтянулся, чувствуя, как нечеловеческая сила в его мышцах помогает ему взлететь вверх. Он затащил Воронина следом как раз в тот момент, когда медведь вырвал кусок стены вместе с дверью.

Они ползли по узкой трубе, слушая, как внизу беснуется тварь, круша оборудование.

— Ушел, — выдохнул Андрей, вытирая пот, смешанный с пылью.

— Не радуйся, — мрачно отозвался Воронин. — Мы разбудили весь этаж. Слышишь?

Из глубины коридоров доносился многоголосый вой. Виварий проснулся и хотел есть.

Андрей и Воронин спрыгнули из вентиляционного люка в другом крыле. Камеры содержания тянулись бесконечно. Но одна дверь отличалась. Она была обита войлоком и звукоизоляционными панелями, какие бывают в студиях звукозаписи. Табличка на двери гласила: «ИЗОЛЯТОР СЕНСОРНОЙ РАЗГРУЗКИ».

— Загляни, — кивнул Воронин. — Они там прятались.

Андрей толкнул тяжелую дверь. Внутри царила абсолютная, давящая тишина. Стены были исцарапаны. Не просто исцарапаны — они были изодраны ногтями до бетона. Повсюду валялись наушники — десятки пар строительных и авиационных наушников. Некоторые были разбиты, другие — залиты засохшей кровью изнутри.

В центре комнаты, на маленьком столике, стояла пишущая машинка. В ней был заправлен лист бумаги. Андрей подошел и посветил фонарем.

Текст был напечатан неровно, с прыгающими буквами:

«ОНО НЕ В ГОЛОВЕ. ОНО В КОСТЯХ. Вибрация идет по скелету. Мы заткнули уши воском, но мы все равно слышим их песню. Петров вчера просверлил себе барабанные перепонки дрелью. Он улыбался, когда кровь текла по шее. Он сказал, что стало тише. Но через час я нашел его в углу. Он прижался ухом к полу и слушал бетон. Он сказал, что бетон поет колыбельную. Мы не можем спрятаться. Тишины не существует. Тишина — это просто пауза перед вдохом Хозяина».

Рядом с машинкой лежала отвертка. Тонкая, заточенная как стилет.

Андрей почувствовал, как у него зачесалось глубоко в ухе. Зуд был нестерпимым, будто кто-то маленький скребся изнутри черепа наружу.

— Пошли, — резко сказал Воронин, отворачиваясь. Его лицо перекосило. Фантом чекиста боялся этой комнаты. — Здесь мыслей слишком много. Они липнут.

Они прошли еще несколько метров. Массивная дверь с табличкой «ГЛАВНЫЙ АРХИВ» была приоткрыта.

Андрей вошел внутрь. Горы папок. На столе лежал журнал дежурств.

«12 октября 1989 года. Объект вышел из-под контроля. Герметизация нарушена. Мы слышим их в вентиляции. Они говорят нашими голосами. Живая вода — это не метафора. Вода здесь — мыслящая субстанция. Она помнит всё. Она хочет тело».

Андрей перевернул страницу. Там был рисунок. Карандашный набросок. Человек, стоящий на коленях в воде. Его ноги превращаются в корни. Лицо на рисунке было лицом Андрея. И подпись:

«Носитель „Омега“. Прибытие ожидается: 2024 год. Цель: Завершение цикла».

— Ты знал? — Андрей медленно повернулся к Воронину.

Чекист стоял в дверях, держа наган.

— Я догадывался. Ты не просто турист, паря. Ты — ключ. Ты принес с собой штамм из будущего. То, во что превратилась эта дрянь через сто лет в твоем организме.

— И что теперь?

— Теперь выбор простой. Либо я тебя кончаю здесь, и цикл прерывается. Либо мы идем вниз, к Источнику.

Наган смотрел Андрею в лоб. В вентиляции над головой послышался шепот:

— Открой ему, Воронин. Он наш.

ГЛАВА 5.

Вентиляция выла. Этот звук напоминал стон огромного животного, которому в глотку заливают бетон. Андрей смотрел в дуло нагана.

— Стреляй, — прошептал он. — Если я — зараза, просто убей меня.

Воронин молчал. Его рука не дрожала, но лицо начало меняться. Черты его лица плыли, как восковая маска.

— Ты не понял, Андрюша, — голос Воронина изменился. Исчезли жесткие командные нотки 30-х годов. Теперь голос звучал устало, хрипло. И до боли знакомо. — Я не могу тебя убить. Я пробовал. Сотни раз пробовал.

Воронин опустил револьвер и кивнул на треснувшее зеркало над умывальником.

— Посмотри.

Андрей подошел. В мутном стекле отражался человек в грязной куртке, с ввалившимися глазами и серой кожей. Но рядом никого не было. Андрей резко обернулся. Пусто. Коридор был пуст. Никакого капитана Воронина. Никаких следов сапог на пыльном полу, кроме следов самого Андрея. На столе лежал наган. Старый, ржавый, вросший в столешницу мхом. Он лежал здесь десятилетиями.

— Нет... — Андрей попятился. — Я же говорил с тобой. Ты меня вел!

— Мы вели себя сами, — прошелестел голос в его голове.

Воспоминания хлынули потоком. Он вспомнил, как сидел у костра один, разговаривая с пустотой. Он вспомнил, как сам взламывал люк, срывая ногти, пока ему казалось, что кто-то помогает. Воронин — это была защитная реакция. Фантом. Проекция его разума.

Андрей посмотрел на свои руки. Кожи на пальцах больше не было. Вместо неё была плотная, серая кора. Из-под ногтей лезли тонкие белые усики грибницы. Он уже не был человеком. Он был ходячим инкубатором.

— Иди вниз, — шепнул голос Воронина, который теперь звучал изнутри грудной клетки Андрея. — Закончи это.

Андрей взял ржавый наган. Он рассыпался в труху в его пальцах. Единственный путь был вниз. К гермодвери с надписью «ИСТОЧНИК».

За дверью была пещера. Бетонный пол бункера был проломлен, и из огромной дыры бил фонтан зеленого биолюминесцентного света. Внизу, в огромном природном гроте, пульсировало Сердце. Это был гигантский ком переплетенных тел, корней, старой техники и земли. Огромный единый организм. В центре была пустая ниша. В форме человека.

Андрей подошел к краю пролома. Он вспомнил отчет: «Объект существует вне времени». Он не принес заразу. Он всегда был здесь. Его поездка из Питера, его болезнь — это просто способ Зоны вернуть свою любимую клетку на место.

— Я понял, — сказал Андрей пустоте.

Он шагнул вниз. Падение было мягким. Корни подхватили его, нежно обвили руки. Тысячи тонких игл вонзились в позвоночник. Его сознание расширилось взрывом. Он увидел всё сразу. Динозавров. Монахов. Лейтенанта Язова.

И он увидел себя. Не здесь, внизу. А там, наверху. В 1937 году.

Его сознание скользнуло по временной спирали. Он открыл глаза. Он стоял посреди леса. На нем была рваная ряса (Зона лепит из него то, что нужно для сюжета). Перед ним стояли люди с винтовками. Лицо офицера было искажено ужасом. Это был Язов.

Андрей хотел крикнуть: «Бегите!». Но его рот был забит землей. И вместо слов из горла вырвалось то самое, низкое, вибрирующее:

— Зря вы сюда пришли, служивые...

Язов поднял наган. Выстрел. Андрей почувствовал удар в грудь. Но пуля не убила его. Она просто застряла в вязкой массе, которой он стал. Он улыбнулся Язову.

— Мы здесь все — одно целое.

Земля дрогнула. Андрей почувствовал, как его корни прорывают почву, хватая солдат за сапоги. Он не хотел их убивать. Он просто хотел обнять их. Сделать вечными.

Последнее, что увидел Андрей своим человеческим зрением — это убегающий в туман Язов.

«Беги, — подумал Андрей с нежностью. — Пиши свой рапорт. Оставь след. Чтобы через сто лет я нашел его и вернулся сюда снова».

Круг замкнулся. Темнота.

ЭПИЛОГ.

Наше время. Москва. Лубянская площадь.

Генерал-майор ФСБ Савельев закрыл папку. На обложке значилось: «Дело № 307. Могильник. Фаза активная».

Он снял очки и потер переносицу. На столе зазвонил телефон спецсвязи.

— Слушаю.

— Товарищ генерал, — голос в трубке был искажен помехами. — Датчики в квадрате Б-4 зафиксировали всплеск активности. Биомасса стабилизировалась. Новый Носитель интегрирован успешно.

— Отлично, — голос генерала был сухим. — Что с внешним периметром?

— Периметр спокоен. Но... есть нюанс. Носитель... он изменил структуру леса. Теперь деревья растут в форме... букв. Если смотреть со спутника.

— И что они пишут?

В трубке повисла пауза.

— Они пишут: «СПАСИБО», товарищ генерал.

Савельев положил трубку. Он подошел к окну. Москва сияла огнями, живая, шумная, ничего не подозревающая. Генерал открыл сейф, достал оттуда маленькую ампулу с мутной зеленоватой жидкостью. «Живая вода». Единственное лекарство от рака, от старости, от смерти. Цена — одна человеческая душа раз в восемьдесят лет.

Генерал закатал рукав. На его предплечье проступало маленькое серое пятнышко грибницы.

— И тебе спасибо, Андрей, — прошептал он, вводя иглу в вену. — До следующего цикла.

ПРИЛОЖЕНИЕ К ОТЧЕТУ. АУДИОЗАПИСЬ № 909.

Источник: Личный диктофон генерала Савельева.

(Звук льющейся жидкости, звон стекла)

Савельев: «Знаешь, в чем ирония? Мы ищем инопланетян в космосе, слушаем радиосигналы... А они уже здесь. Под ногами. Грибница — это самый большой организм на Земле. И самый старый. Мы для них — просто временные контейнеры. Мешки с водой и азотом.

Андрей думал, что он герой. Что он замкнул цикл. Глупец. Он не замкнул его. Он расширил канал. Теперь они знают о нас всё. Они знают наши страхи, наши коды запуска ракет, наши пароли от вай-фая... Через Андрея они выкачали всю информацию о двадцать первом веке. И теперь они будут эволюционировать. Деревья в форме букв — это только начало. Скоро они начнут строить города. Свои города. Из нас».

(Звук перезарядки пистолета)

Савельев: «Но я этого уже не увижу. Моя доза была последней. Прощайте».

(Выстрел. Длительная тишина. Затем механический голос автоответчика):

«Сообщение сохранено. Отправка в корневой каталог... Выполнено».