— Останки восемнадцатилетней Дайаны Абернати обнаружены в лесопарке города Синклер, штат Мэн, — голос телеведущей прорезал неспешный обеденный гомон «Хоуэлл кафе». Кто-то заказывал сэндвич, кто-то говорил по телефону, из дальнего угла слышались редкие смешки.
Рейна Ортис оторвалась от тарелки с остывшей яичницей и прислушалась к словам, что лились с большого плазменного экрана над стойкой.
— За полгода следователям удалось собрать почти все части скелета, разбросанные дикими животными по территории лесопарка. Экспертиза подтвердила: это убийство. Однако расследование зашло в тупик. Местные власти отказываются делиться подробностями…
Изображение сменилось крупным планом шерифа. Видный мужчина с пепельно-каштановыми волосами и ухоженной бородкой говорил медленно, тщательно подбирая слова. Глаза упрямо скользили в сторону, а челюсть напрягалась всякий раз, когда он произносил:
— Мы делаем все возможное.
По растерянному виду было ясно: до этого дня он вряд ли имел дело с чем-то страшнее мелкого воровства, и убийство выбило его из колеи. Вымученная уверенность в голосе и выверенные фразы выдавали одно — говорить он не хотел, но был обязан.
В финале репортажа шериф пообещал найти виновного в смерти Дайаны. Ракурс сменился, и ведущая все тем же безупречно ровным голосом подвела итог:
— С вами была Рейчел Фрост, пятый канал, Синклер, штат Мэн.
Синклер…
Название города отозвалось в памяти Рейны смутным эхом. Она замерла, сжимая полупустую чашку в руках, прислушиваясь к далекому отголоску воспоминаний. Где-то в глубине сознания всплывало что-то важное, но ускользающее, как рыба под водой. И вдруг память выдала точную картинку: старое кладбище, черные зонты, и она сама — студентка третьего курса, стоящая среди чужого горя.
В две тысячи девятом в Синклере погибла ее однокурсница — Харпер Браун.
В те времена Рейна усердно училась и встречалась с Питером Гекко — ошибкой, из-за которой полгода своей жизни она потратила на приступы ярости, резко сменяющиеся депрессией.
Она не была близка с Харпер — ее подругой всегда была Джулия Саттерфилд, однако Харпер казалась милой и доброжелательной девушкой, у которой просто не могло быть врагов.
Все, кто был в городе во время каникул, поехали на похороны в Синклер, что расположен на берегу северной Атлантики в двухстах пятидесяти милях от Бостона.
Рейна отложила чашку и откинулась на спинку стула. В памяти с пугающей отчетливостью всплывали детали того дня. Она помнила, как их маленькая группа выезжала из Бостона ранним утром, как по дороге Питер жаловался на то, что пропустит важный матч. Помнила серое небо над незнакомым городком, строящийся торговый центр и гостиницу на берегу озера. И главное — то странное ощущение, которое не покидало ее весь день.
Похороны были трагичными, как это обычно бывает, когда хоронят молодых. Люди стояли молча, кто-то плакал, кто-то держался за руки. Рейна, вспоминая редкие, обрывочные разговоры с Харпер, скользила взглядом по складкам черных зонтов и плащей, подрагивающих от ветра. И вдруг заметила силуэт, так отчетливо, как если бы свет пробил сумрак и выделил только его.
Среди собравшихся стоял человек в джинсах и огромной толстовке с глубоким капюшоном, скрывавшим лицо. Он держался особняком, словно не принадлежал толпе. Что-то в его позе, в том, как он неподвижно стоял, уткнувшись взглядом в землю, заставило Рейну насторожиться. Она толкнула Питера, чтобы и он обратил внимание на незнакомца, но тот только шикнул, уставившись на закрытый гроб. Когда Рейна снова посмотрела в ту сторону, незнакомец исчез.
Тогда она подумала, что, возможно, ей показалось, что горе и напряжение заставили ее воображение дорисовать лишние детали. Однако позже, по дороге обратно в Бостон, они снова столкнулись с ним, и на этот раз сомнений не осталось.
Питер чуть было не сбил его — так внезапно парень выскочил из гущи дикого леса, что тесно смыкался по обе стороны дороги. Они вышли из машины посмотреть, все ли в порядке, но незнакомец не ответил на их извинения. Капюшон все так же скрывал его лицо, однако Рейне удалось разглядеть нижнюю часть. Губы были разбиты. Видно, парня кто-то хорошенько отделал, или же это было следствием какого-то несчастного случая. Он скользнул меж темных стволов и растворился во мраке леса, словно призрак, оставив их в полном недоумении.
Всю дорогу до дома в голове Рейны роились вопросы. Кто это был? Почему он появился на похоронах, но держался в стороне? И главное — что он делал в лесу той ночью? Мысли складывались в тревожную мозаику: что, если этот человек был с Харпер в машине в ту ночь? Что, если он знал, что произошло с ней на самом деле? А может быть, он и был причиной ее гибели?
Тогда эти подозрения казались слишком зыбкими и даже смехотворными, поэтому Рейна не решилась высказать их друзьям. Она еще не умела прислушиваться к своей интуиции, не знала, что это покалывание в затылке, это беспокойство — не просто плод воображения, а сигнал о том, что что-то не так.
«А вдруг я все придумала?» — внушала она себе и в итоге предпочла забыть.
Только сейчас, спустя одиннадцать лет, она осознала, насколько странным было то дело.
Воспоминания выстраивались в четкую линию, и детали, которые тогда казались незначительными, теперь складывались в цельную картину.
Харпер нашли в искореженной машине, якобы она врезалась в дерево, съехав с дороги. Под ногтями обнаружили болотную глину, какую можно найти только в заболоченной низине за старой водонапорной башней, в четырех милях от места аварии.
Об этих деталях печатали даже в местной газете, но никому не пришло в голову обратить на них внимание. Даже родителям Харпер. Полиция закрыла дело — в крови девушки нашли приличную дозу алкоголя и посчитали происшествие несчастным случаем. Вероятно, в отделении полиции Синклера не нашлось ни одного дотошного судмедэксперта или детектива, который решился бы копнуть глубже.
Рейна машинально потянулась к белоснежной фарфоровой чашке, но та оказалась пустой. Копаясь в воспоминаниях она и не заметила, как быстро прошло время. За окном лениво падали золотистые листья, в кафе потрескивал кофейный аппарат, а она все сидела, размышляя о том дне одиннадцать лет назад.
Теперь, с высоты профессионального опыта, она понимала, что именно ускользнуло от двадцатилетней студентки. Тогда она списала общее молчание на горе и шок, но сейчас видела в нем нечто иное. Все — друзья Харпер, соседи, даже родители приняли официальную версию без единого вопроса. Никто не задумался о том, что Харпер могла забыть в тех болотистых местах.
Это было не равнодушие. Это был страх узнать то, чего не вынести.
В Синклере тогда царила особая атмосфера. Рейна помнила, как люди говорили приглушенными голосами, как быстро затихали при появлении чужих. Словно весь город участвовал в какой-то молчаливой игре, правил которой она не понимала. Теперь же она осознавала: их молчание было способом защиты.
Но от чего?
***
Последние два месяца Рейна Ортис привыкала к роли безработной журналистки с испорченной репутацией. Ее карьера рухнула из-за одной статьи о влиятельном бизнесмене Ричарде Кэмероне, который использовал связи в медицинских кругах, чтобы упрятать неудобную жену в частную психиатрическую клинику. Уволили ее в тот же день, оставив без выходного пособия.
За эти месяцы она стала завсегдатаем «Хоуэлл кафе», что на Бейкон стрит. Рейна приходила каждое утро, заказывала кофе и яичницу с беконом, пыталась найти новую историю — и все безрезультатно.
Жизнь, когда-то полная интриг и скандалов, будто опустела. Разоблачения корпораций, политиков и знаменитостей были ее фирменным почерком, но теперь все казалось серым и неинтересным. Мелкие слухи, банальные скандалы, заурядные махинации — ничто не вызывало того огня, который когда-то заставлял ее работать по восемнадцать часов в сутки.
Но стоило услышать название затерянного между лесами и океаном городка, как что-то проснулось в ее груди. Знакомый голод по настоящей работе, поиску правды в лабиринте лжи, и Рейна понимала, что это не случайность.
Две девушки, один город, одиннадцать лет разницы — между ними должна быть связь.
Именно тогда, стоя на кладбище среди чужого горя, она впервые ощутила странное покалывание в затылке. С тех пор оно стало ее верным знаком-предупреждением, никогда не подводившим в будущем. И вот сейчас это чувство вернулось с удвоенной силой, требуя немедленного действия. Эта интуиция была ее проклятием и даром одновременно — она не давала покоя, пока Рейна не докопается до сути.
Если она не поедет туда сейчас, то упустит нечто важное. Возможно, последний шанс найти правду, которая однажды едва не открылась ей, но была похоронена под грузом молчания и страха.
Рейна резко встала, захлопнула ноутбук и направилась к выходу.
***
Старенький «Форд Эскорт» завелся с первого раза, издавая привычный хриплый рев. У него был характер: скрипел на подъемах, не любил холод, но верно служил своей хозяйке и ни разу не подводил. Рейна наконец нашла время привести его в порядок — заменила аккумулятор, обновила обивку сидений, перекрасила кузов, чтобы вернуть машине родной бежевый оттенок.
В салоне пахло новой кожей, терпким ароматом кофе и ее парфюмом: теплым, древесным, согревающим в промозглый бостонский день. Когда она устроилась за рулем, в машине повисла тишина, нарушаемая лишь порывами соленого ветра с залива.
Рейна завела двигатель и влилась в поток машин. Вечерний Бостон гудел вокруг нее. Тысячи фар прорезали сумерки, небоскребы делового центра вставали стеной из стекла и стали, а где-то в высоте мигали красные огни радиовышек. Сентябрьские листья кружили в воздушных потоках между зданиями.
Город дышал своим особым ритмом: быстрым, неутомимым, безжалостным. Таким же был и характер Рейны Ортис. Она и Бостон были похожи как близнецы: оба не знали передышки, жили на пределе и не прощали слабости.
Припарковавшись у своего дома, Рейна на мгновение замерла, глядя на освещенные окна соседей. Где-то готовили ужин, где-то собрались вокруг накрытого стола всей семьей. А она поднимется на последний этаж, в свою квартиру, где не было ничего, что напоминало бы об уютном доме и семье.
Бросив ключи на журнальный столик, она устроилась на диване и открыла ноутбук. Начала набирать заметки о том, что помнила о Харпер, но пальцы замерли над клавиатурой.
Что, если она ошибается? Что, если ее интуиция на этот раз подводит? В конце концов,
последняя история с бизнесменом показала, к чему приводит чрезмерное рвение. Кроме того, дело Кэмерона касалось корпоративных махинаций и семейных тайн — неприятных, но не смертельных. А здесь речь шла об убийствах — о том, к чему Рейна всегда относилась с особой осторожностью.
Мрачные воспоминания, которые она предпочитала держать под замком, шевельнулись где-то в глубине сознания. Может быть, лучше найти нечто более безопасное, написать несколько статей о местной политике или культурных событиях, потихоньку восстановить репутацию?
Размышляя об этом, Рейна понимала, что обманывает себя. Настоящая журналистика не знает безопасных тем. А ее интуиция, обостренная годами работы, кричала, что в Синклере происходит что-то серьезное, и, кажется, смерть Харпер была лишь началом истории, которая продолжается до сих пор.
Рейна откинулась на спинку дивана и бросила взгляд на потолок, где одиноко висела голая лампа. Когда-то здесь красовалась изящная люстра с матовыми плафонами цвета топленого молока, но однажды она разбилась от порыва ветра, внезапно распахнувшего окно. Сначала Рейна собиралась найти ей замену, даже хранила в закладках несколько вариантов, но все не было времени. А потом просто перестала замечать ее отсутствие. Как и многое в своей квартире. Как и многое в своей жизни…
Покалывание в затылке усилилось, превратившись в настойчивое требование, что в свою очередь укрепило мысль: если она упустит этот шанс, то навсегда останется с чувством незавершенности. Харпер Браун стала ее первым нераскрытым делом — тем, что заставило выбрать путь журналиста-расследователя. Теперь судьба дает ей возможность закрыть тот старый гештальт.
Рейна открыла глаза. Решение созрело само собой, как это часто бывает, когда сомнения наконец отступают перед железной хваткой инстинкта.
— Черт, — выдохнула она и встала с дивана.
Синклер звал ее. И на этот раз город не отделается молчанием. Она едет туда не как молодая и растерянная студентка, а как опытный журналист, который знает, как заставить правду выплыть наружу.
Время сомнений прошло — пришло время действовать.