Молоко внутри холодоса пропало.

Сколько уже времени? Веки наливались тяжестью, всё тело просило отдыха, и я едва не зевал на ходу. Казалось, что я уже целую вечность провёл на ногах, таскаясь по чужим адресам, и каждый новый визит тянулся как бесконечность. К тому же небо затянули свинцовые тучи, собирался дождь. Отлично… как раз то, что мне сейчас нужно.

Я сунул руку в карман, достал телефон и посмотрел на экран. Семь часов вечера. Ещё один адрес — и домой. Да, просто нужно перетерпеть последний визит, потом душ, постель, и наконец-то отключиться. Но от усталости мысли в голове путались, настроение катилось вниз, а раздражение только росло. Почему всегда именно я? Почему именно меня посылают ухаживать за теми, кто живёт вне лечебницы? Понятно, что родные стены лучше действуют на терапию, но ведь риски… если они что-то сделают с собой? Если внезапно сорвутся?

Я тряхнул головой, стараясь прогнать липкие мысли. Нельзя так думать. Они не "психи". Они — просто больные люди, которым нужно помочь. Моя работа — поддерживать их, а не осуждать. Но усталость въедалась глубже любых убеждений.

Вновь глянул на телефон, открыл заметки и пролистал вниз. Вот он — нужный адрес. Микрорайон «Горизонт». Недалеко, можно пешком. Забив точку в карты, я быстро запомнил маршрут и зашагал вперёд чуть бодрее, чем чувствовал себя на самом деле. Нужно успеть до дождя — зонт я, конечно же, не взял. Зараза. Погода с каждой минутой мрачнела, и моё настроение синхронно тянулось за ней в ту же яму.

— Ладно, — пробормотал я себе под нос, — просто работа. Последний адрес — и всё. Приду, разденусь, горячая вода, мягкая подушка. Домой, домой… — Только от одной этой мысли захотелось ещё сильнее ускорить шаг.

***

Минут через двадцать я оказался на месте. Поправив ремень сумки, задрал голову, рассматривая дом. Огромная многоквартирная махина, построенная в форме эллипса. Редкость для Города Н, такие здания ещё в нулевые лепили, но их мало где сохранилось. Странный, даже немного давящий вид.

Так, соберись. Нужно просто позвонить. Я подошёл к домофону, набрал номер квартиры — сорок четыре. Гудки пошли. Пока ждал, слегка постукивал ботинком по холодной бетонной плите под ногами. Хотелось лишь одного — убедиться, что там всё спокойно, и поскорее идти дальше.

Мысли метались. Когда, наконец, выходные? Сегодня ведь четверг? Только бы не поставили на дежурство в субботу. Я был на прошлой неделе — значит, обойдётся? Может, Крюкову подгонят смену, она как раз жаловалась, что редко выходит. Да, скорее всего так и будет.

Щёлчок в трубке домофона выдернул меня из раздумий. Я приготовился услышать что-то в духе: «Ты пришёл украсть мои глаза?!» или «А зачем вы звоните? Я абсолютно здоров!» — в этой работе к таким выкрикам уже привыкаешь. Но… по ту сторону не прозвучало ни единого слова. Полная, глухая тишина.

В груди что-то неприятно кольнуло. Но я взял себя в руки и произнёс вслух, ровным, почти официальным голосом, хоть усталость и тянула интонацию вниз:

— Здравствуйте. Я из психиатрической больницы имени Волгина. Принёс ваши лекарства. Можете открыть дверь?

Домофон щёлкнул, и подъездный замок послушно отпустил дверь. Я удивился. Пациенты обычно говорили хоть что-то, но чтобы просто молча открыть? Это было непривычно. Удача? Или всё-таки повод насторожиться?

Я толкнул тяжёлую дверь и вошёл внутрь. Холодный сквозняк скользнул по коже. Мне нужно было подняться на третий этаж. Дверь за спиной с глухим хлопком захлопнулась сама. В этот же момент сверху донеслись шаги.

Сердце неприятно дрогнуло. Я ускорил шаг, стараясь не попадаться на глаза тому, кто спускался. Шагал по две ступеньки сразу, спеша наверх. Чем меньше контактов, тем лучше. Чужая тишина за домофоном ещё стояла перед глазами, и это чувство липкой странности никак не отпускало.

На пролёте мы встретились. Молодой мужчина, взгляд его скользнул по мне чисто механически, чтобы не столкнуться, потом сразу упал обратно в экран телефона. И слава богу. Я не хотел видеть его "лицо", хотя...я же не вижу их, только белый шум. Чёрт, мне определённо нужно выспаться.

Через несколько секунд я стоял перед нужной дверью. Постучал. Ждал. Тишина. Стучал ещё, чуть сильнее. Ответа нет.

— Здравствуйте, это из больницы имени Волгина. Я принёс ваши лекарства!

Опять ничего. Совсем.

Тревога поднималась. Я дёрнул ручку — закрыто. Постучал сильнее, уже с раздражением. Снова тишина. Внутри начинала разрастаться злость, перемешанная с тревогой. Да что за… там что, заснули? Или вообще игнорируют?

— Я тут не игрушки приношу, а лекарства, — мысленно ругнулся я. — Это важно! Это помощь…

А вдруг там нужна помощь? Я приложил ухо к двери. Сердце забилось быстрее. В доме было тихо… но нет. Прислушавшись, я уловил глухие звуки. Будто кто-то пытается встать, но падает обратно. Тяжёлые, рваные удары о пол. Частые, беспорядочные.

Припадок?!?

Холодный пот прошиб спину. Ситуация становилась опасной. Блять! Действительно опасно!

Что же делать?!

Нужно попасть внутрь, и как можно скорее! Каждая секунда на счету, залезть через балкон соседей? Нет, не вариант. Пока я буду метаться по квартирам и уговаривать кого-то помочь, человек внутри может умереть. Мастера звать тоже некогда, это бессмысленная трата времени. Нужно действовать самому. У меня есть с собой средства от судорог? Должны быть!

Так...карбамазепин, точно! Мысль вспыхнула мгновенно, резкой молнией среди хаоса. Да, у меня есть шприц-ручка, это единственный шанс, значит осталось только найти способ войти. Я подёргал дверь — дрянная алюминиевая конструкция, не слишком крепкая. Если напрячься, можно сломать. Выбора у меня нет.

Я скинул сумку на пол и встал боком к двери, упираясь ногой в стену рядом. Вцепился обеими руками в ручку и потянул со всей силы, напрягая мышцы так, что вены вздулись на руках и на висках. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в ушах, дыхание сорвалось на хрип. Ну же, давай! Где же все те годы тренировок, сотни занятий калистеникоц, которыми я когда-то гордился? Сейчас-то они должны окупиться! Бля! Я же не занимался последние полтора года! Ну же!

Металл жалобно скрипнул. Ручка треснула, и я едва не рухнул назад, удерживая в ладони обломки замка. Дверь повисла слегка перекошенной, кажется я чуть не сорвал её с петель. Меня заливал пот, но адреналин толкал вперёд. Я схватил сумку, и с яростным рывком распахнул дверь так, что её хлопок отозвался гулким эхом во всём подъезде.

В прихожей было темно, но мне хватило одного взгляда. На полу, в конвульсиях, билась девушка. Маленькая, сильно худая, с тонкими конечностями — словно вырезанная из бумаги. Её тело изгибалось в судорогах, пятки и локти ударялись о пол с сухим треском. Сколько она уже так? Минуты три? Нет времени думать. Нужно действовать!

Я рухнул рядом, расстегнул сумку и начал вслепую рыться внутри, пальцы дрожали. Всё вокруг будто замедлилось, звуки стали глухими, искажёнными. Голоса за спиной — чьи-то шаги, чьи-то возгласы из подъезда, но они достигали меня искажённым шёпотом, как будто я слушал их сквозь воду. Я не различал слов, лишь общий оттенок недовольства и тревоги. Мир ломался на части, но я цеплялся за единственное — за шприц.

Вот он. Карбамазепин.

Я задрал рукав её худи и без лишних колебаний вонзил иглу в плечо. Аккуратно, но быстро. Лекарство медленно втекало в её организм, но уже было ясно — этого недостаточно. У рта собралась белая пена, дыхание сбилось, грудная клетка дёргалась неровно. Судороги перехватили диафрагму, она не могла вдохнуть.

Чёрт! Сердечно-легочную реанимацию делать рискованно, я ей и рёбра могу переломать! Как же было на курсах, чёрт побери, думай!

Я присел на пол, осторожно подхватил её лёгкое тело и усадил, прижимая к себе. Она была невесомой, холодной, как будто из льда. Дрожь её тела отзывалась во мне, мои руки сжимали её сзади, обхватив достаточно крепко, чтобы стабилизировать.

— Тише… дыши вместе со мной, — голос сорвался, но я заставил себя говорить ровно, как можно увереннее. — Попробуй выровнять дыхание, хорошо?

Я положил ладони чуть ниже её груди, под диафрагму, и сам начал дышать медленно, глубоко, задавая ритм. Каждый вдох отдавался болью в лёгких, что было слышно по хрипу, но это было необходимо. Она судорожно ловила воздух, глаза метались, но постепенно начала цепляться за мой темп.

И тут я увидел. Красные глаза. Я различил их цвет...

Меня будто пронзило током. Я никогда не видел глаз. Лица для меня были белым шумом, хаотичным пятном, лишённым очертаний. Но сейчас… я видел. Я различал цвет. Я слышал её дыхание, и оно не тонули в привычной гулкой тишине.

Судороги не отпускали её до конца, но она пыталась дышать так, как дышал я. Из последних сил цеплялась за ритм.

— Да, вот так… спокойно. Тише…

Я говорил и говорил, сам веря каждому слову меньше, чем она. Чужая фигура возникла в проёме двери — сосед. Я обернулся, искажённый шум его голоса бил по ушам. Я понял лишь одно, вырвавшееся из моего собственного рта:

— Скорая! Быстро!

Сосед замер, а я снова перевёл взгляд на неё. Она дрожала, холодная, как лёд, и вцепилась в мои руки, будто боялась отпустить. Я прижал её к себе сильнее, ощущая, как тепло моего тела постепенно передаётся ей.

— Всё хорошо… просто дыши со мной. Вдох… выдох… — мой голос стал мягче, почти интимным. — Я рядом.

И тогда она заговорила. Её голос прорезал привычный для меня хаос — чёткий, ясный, будто звонкий колокол в пустоте. Это было невозможно. Я никогда не слышал голоса. Только искажённые оттенки, шёпот без интонации. Но её слова звучали чисто, до боли ясно.

— Спасибо тебе…

Я замер. Этот голос был… музыкой. Чище любой мелодии, яснее любого звука, который я когда либо ловил своим ухом. И я не понимал: почему именно её я слышу? Почему именно её глаза я вижу?

Моё сердце бешено колотилось, грудь сжала тоска и страх, а вместе с ними — что-то новое, тянущее, невыносимое. Я не знал, схожу ли я с ума… или впервые начинаю видеть мир таким, каким он есть.

Она подняла голову, слабо, едва-едва. Я видел, как её красные глаза смотрят прямо на меня — без привычного шума, без потерь. Прямо. Я застыл, и тогда она сказала:

— Ты… не похож на других. Ты такой… красивый. Такой человечный.

С этими словами она медленно прикрыла глаза, и её тело обмякло в моих руках, она потеряла сознание.

Что это? Что вообще происходит?

Ну что же, теперь нужно дождаться скорую. Она уже на пути, а я должен удерживать её состояние стабильным. Слава богу, приступ спал, дыхание выровнялось, тело постепенно теплеет. Но оставлять всё как есть — это тоже проблема. Дверь я выдрал, замок выломан, в подъезде наверняка уже все знают, что здесь что-то случилось. А этот город… Город Н никогда не славился безопасностью. В лучшем случае сюда заглянет вор-домушник, а в худшем — кто-то похуже. Оставить девушку одну за таким хлипким, раскуроченным входом — значит обречь её на беду.

Я машинально погладил её по плечу — оно было слишком тонким, будто кости обтянуты кожей. Странное чувство тепла и напряжения одновременно разлилось по груди. Сердце ещё колотилось от адреналина, но в этом ритме появилось нечто новое, почти умиротворяющее. Я всё ещё не мог поверить, что вижу её глаза, слышу её голос. Всё казалось нереальным, словно я сам попал в чью-то галлюцинацию.

Под окнами мигнули красно-синие отблески — скорая прибыла быстрее, чем я ожидал. Это было облегчением.

Через время, слева послышался шёпот — чуть громче обычного фона, настойчивее. Я резко повернул голову и заметил фигуру в спецодежде: фельдшер из первой городской больницы, что была ближайшей к этому месту. По нажиму его слов я понял, что он деловит, собран. Решил пояснить.

— Она стабильна, я ввёл противосудорожное, нужно померить давление и температуру.

Он наклонился чуть ближе и спросил, кто я такой.

— Я из психиатрической больницы имени Волгина, — ответил я, стараясь держать голос ровным. — У неё случился припадок. Ввёл карбамазепин. Нужен тонометр, надо убедиться, что давление в норме.

Фельдшер будто недоверчиво буркнул что-то в ответ, но я молча подтянул сумку, такую же, с которой был он сам. Он кивнул и достал прибор. Всё это время я держал девушку у себя на руках, словно боялся отпустить.

Он протянул мне автоматический тонометр, я аккуратно надел его на её худое запястье. Аппарат загудел, медленно сжимая манжету. Фельдшер снова задал вопрос, голос его колебался на грани слышимости, но я понял смысл: сколько длился припадок.

— Около четырёх минут, — предположил я. — Достаточно сильный. Гипертонус диафрагмы. Себе не навредила.

Я откинул с её лица прядь упавших волос. Я снова наткнулся на то странное ощущение: я видел её веки. Не белый шум, не пустоту, не привычное пятно, заменяющее мне лица. Скорее размытый, полупрозрачный эскиз, будто художник начал набрасывать линии, но не завершил рисунок. Но веки были отчётливо различимы, и в них было что-то знакомое, тревожно близкое.

Тонометр пискнул. Я взглянул на экран: сто десять на семьдесят один. Давление в норме. Приложил тыльную сторону ладони к её лбу, жара тоже нет.

Я снял прибор и протянул обратно фельдшеру. Тот всё ещё стоял в дверях, контролируя ситуацию. Шум в подъезде стихал, соседи возвращались по квартирам, но я слышал их приглушённые шёпоты за стенами. Врач сказал что-то в духе: повезло, что вообще успел.

Потом спросил, поеду ли я с ними в лечебницу. Я покачал головой.

— Не могу. Я выдрал замок. Теперь это моя ответственность. Если её оставить, кто-то проберётся внутрь, в ночь ехать и оставлять квартиру — тоже не вариант. В нашем городе вы сами знаете, чем это может обернуться... Спасибо, что приехали. Завтра поведу её на осмотр.

Фельдшер кивнул. Его шёпот обрёл оттенок похвалы. Он отметил мою оперативность и ответственность. От этого стало чуть легче. Будто кто-то признал: я сделал всё правильно.

Через несколько минут скорая уехала. И я остался один. Один на один с этой странной, хрупкой девушкой на руках.

Я засунул руку в карман, достал телефон и набрал номер. Трубку сняли почти сразу.

— Эдуард Александрович? Не отвлекаю?

Это был мой начальник, и по совместительству лечащий врач девушки, что сейчас лежит у меня в руках. Я коротко объяснил ситуацию: кто я, что произошло, как пришлось выбить дверь. Рассказал, что сейчас приехать в клинику не могу, буду завтра утром.

— Состояние стабильное. Давление в норме. Замок заменю завтра. — Я замялся, а потом добавил: — Кстати, она сказала… странные слова. Что я красивый. Что я «человечный». Не такой, как остальные.

Голос Эдуарда Александровича усилился, стал отчётливее. Он был взволнован, может быть зол, этого я не мог распознать точно. Его требование было ясным: завтра же, как можно скорее, привести её. Я согласился, после чего сбросил трубку и спрятал телефон обратно в карман.

Откинувшись головой к холодной стене, я посмотрел на девушку, а потом на распахнутую, искалеченную дверь. Поднялся, удерживая её на руках, и, насколько мог, плотно прикрыл створку. Дверь скособочилась, замка и ручки не было, но хоть какой-то барьер.

Я прошёл по тёмному коридору, нашёл спальню. Небольшая, захламлённая, и странная. В углу стояли пакеты молока — десяток, может больше. Но чистые, вымытые, без запаха. Спальни как таковой не было, только спальный мешок на полу, рядом старая раковина. Всё выглядело чуждо, тревожно, но одновременно логично в своей хаотичности.

Я опустился на колени и осторожно уложил её в мешок, укрывая.

— Хм… Эдуард сказал, что тебя зовут Александра. Саша…

Я устроился рядом у стены, позволил себе расслабиться. Веки налились тяжестью, и я провалился в сон.

Странный день. Слишком странный.