Монастырь

Машина скакала по кочкам, а я, сжав челюсти до хруста, пытался сдержать поток матерщины. Все-таки не в бордель еду. Вот уже впереди на пригорке выросла белая каменная стена, а за ней купола монастыря, крытые железом. Бедно, бедно живут, — промелькнула мысль. Остановил машину и вылез. И направился к двери в стене.

Открыл высокий худой монах в обвисшей на костлявых плечах рясе, строго взглянул на меня.

— Я — Олег Островой, — сказал я. — Хочу поговорить с настоятелем.

На вытянутом бледном лице не отразилось никаких эмоций, и я уже собирался оттолкнуть это чучело в балахоне и прорваться сам, но монах едва заметно кивнул и повёл меня по разбитым каменным плитам монастырского двора с торчащими тут и там пучками пожухлой травы. Стёртые щербатые ступеньки широкого крыльца вели внутрь. Мрачные арочные переходы, беленные известью, которые должны были внушать благоговение и заставлять забыть о мирском. Наставленья на стенах, картинки с изображением святых.

Толстая деревянная дверь медленно с тоскливым скрипом отворилась. Келья — унылый каменный мешок, не отличимый от тюремной камеры. Из узкого арочного окна сочился бледный свет, не разгоняющий сумрак в углах.

За столом, заваленным фолиантами в кожаных переплётах, тиснённые тусклым золотом, сидел старик в рясе с капюшоном, закрывающим пол-лица. Узловатые руки, коричневые и сухие как пергамент страниц той книги, что была раскрыта перед ним. Он поднял на меня льдистые прозрачные глаза, в которые будто бы и не было ничего земного.

— Что вас привело в нашу обитель? — спросил он тихо, но властно.

— Вы знаете, что, — без всяких экивоков, довольно грубо бросил я. — Хочу поговорить с сыном. Я знаю, что он у вас.

— Он не хочет с вами разговаривать, — настоятель выпрямился, даже не прикоснувшись спиной к высокой спинке. — Отрёкся от всего мирского...

Не валяйте дурака! — хотелось крикнуть мне. Запудрили мозги моему парню, спрятали его…

— Знаете, святой отец…

— Отец настоятель, — спокойно, с достоинством поправил он.

— Плевать! — не выдержал я. — Давайте договоримся. Сколько вы хотите на ремонт храма, церкви. Ну, или лично вам? Вы знаете, я — человек далеко не бедный.

Старик лишь едва заметно покачал головой, посмотрел без осуждения, скорее с жалостью. Глаза остались такими же холодными как вода в пруду поздней осенью. Толстенная каменная стена разделила меня и сына. Чего не хватало Андрею, что он бросил всю эту распрекрасную жизнь, которую я обеспечил ему, и подался в эту дыру?! Я души в нём не чаял. Вначале с женой мы жили бедно, на зарплату инженера особо не разгуляешься. Пришли лихие 90-е, меня выкинули по сокращению из моего института и я, скрепя зубами, решил заняться собственным бизнесом. У меня неожиданно прорезалась коммерческая жилка, и лет через десять у меня уже было всё. Времени на личную жизнь, на сына не хватало, но я ни в чем ему не отказывал: игрушки, лучшая школа, вуз. И вдруг на тебе. Взял и исчез. Пришлось поднять на ноги всех моих лучших людей, чтобы найти, куда на этот раз подался Андрей. В монастырь! Идиот! Чего ему не хватало?! Экзотики?

— Поймите, наконец. Андрей для меня всё, — вдруг вырвалось у меня. — Я жил только ради него. А теперь… — мой голос предательски дрогнул, глаза защипали от слез.

Как уговорить упрямого старика вернуть мне сына? Для него я был готов на всё, даже убить. Когда пять лет назад один из моих конкурентов нанял бандитов, которые похитили Андрея, я не пошёл в полицию. Нет. Я нашёл эти проклятые деньги и выплатил всё! До копейки. Но потом, потом, я вычислил этого мерзавца и жёстко рассчитался с ним. И совершенно не раскаиваюсь в том, что ушёл от правосудия. Живу я по своим законам. И ничто мне не указ — ни человеческие законы, ни божьи.

— Он не принадлежит вам уже. У него своя дорога, у вас — своя. Тот, кто ради Бога отрицается от мира и вступает в иночество, становится на путь духовной жизни. Это следствие его веры в стремление к духовному совершенству.

Я ощутил усталость, только невыносимую смертельную усталость от бесконечной карусели жизни. Как иногда хотелось остановиться, сойти с этого круга. Продал — купил. Дебет, кредит. Господи, как надоело.

— Дайте мне хотя бы поговорить с ним. Только поговорить. Не буду уговаривать его. Лишь пойму, что с ним всё хорошо.

Настоятель едва заметно вздохнул, мудрые глаза излучали тепло и сочувствие.

— Мы не препятствуем нашим братьям общаться с родственниками. У нас не тюрьма. Но Андрей сам не хочет этого.

Перед глазами пронеслись картины: беру своих крутых парней, врываемся в этот проклятый монастырь — находим Андрея и увозим отсюда силой. А потом уж я с ним поговорю по-мужски. Вразумлю как отец, где его место. Надо только выяснить, как здесь всё устроено.

Я вышел из кельи настоятеля, прошёлся по коридору. Мне никто не препятствовал, лишь краем глаза я замечал силуэты монахов, скользивших беззвучно, как тени. Я оказался в церквушке. Передо мной вырос величественный золочёный иконостас с тёмными ликами святых. Я взял у монаха, стоящего у входа, пару свечей и сделал шаг к иконе Божьей матери. Мудрые и такие неземные глаза вдруг посмотрели в душу так глубоко, что заставило внутренне вздрогнуть. И словно вытряхнули наверх всю муть, копившуюся там годами. Ноги ослабели, и слезы, которые я так долго сдерживал и никогда не показывал на людях, задушили болью и отчаяньем от невозможности ничего вернуть назад. К той точке, где мы разошлись с сыном навсегда.