Монстр по Соседству

—….приговаривается к четырем годам лишения свободы. Охрана, надеть наручники.

Голос судьи Мэтта Лоусона прозвучал, как удар молота — холодно, без возможности апелляции. Он опустил взгляд на документы, давая охране время выполнить приказ. Для него это был не человек, а дело № 247/Б, очередная социальная грязь, которую предстояло вычистить из системы.

Выйдя из здания суда, он сделал глубокий вдох. Воздух тихого городка всё ещё казался ему непривычно свежим после смога мегаполиса. Они переехали сюда с Софи недавно, повинуясь не столько карьерному расчёту, сколько её мечте — вырастить ребёнка в спокойствии, подальше от криминала большого города.

Но амбиции Мэтта просили большего. Верховный судья в крупном городе — вот его цель. Эта захолустная должность была для него всего лишь трамплином, где он, как хирург, оттачивал мастерство на несложных операциях, прежде чем браться за крупные дела.

Подъезжая к дому, он ещё издали услышал крики. У соседского покосившегося забора, посреди вытоптанного двора, снова бушевало его «личное дело №1 без номера» — семья Ларри.

Главарь, Ларри, бывший зэк и запойный алкаш, орал на свою исхудавшую, вечно испуганную жену Эдит. Рядом, с циничной ухмылкой, наблюдал старший сын Джош — вылитый молодой волчара, уже перенявший отцовские повадки и наглый взгляд. И посреди этого безумия, стараясь быть невидимой, пробиралась к калитке младшая дочь, Мэри. Единственный человек в той семье, в чьих глазах ещё можно было разглядеть стыд и надежду.

—Опять твой личный полигон? — тихо спросила Софи, встретив его в прихожей.

Её живот был уже большим, и в ее улыбке была та самая умиротворенность, ради которой они и переехали.

— Не полигон, Софи, а рассадник. Рассадник той самой грязи, от которой мы с тобой сбежали, — жестко парировал Мэтт.

— Не говори так. Ты же видишь, какая она... — жена кивнула в сторону окна, за которым мелькнула тень Мэри. — Она не такая. Я сегодня отдала ей свои старые книжки по биологии. Ты бы видел её глаза... В этой семье должна быть хоть одна хорошая история.

Мэтт вздохнул. В этом была вся его Софи — её доброта не знала границ, даже когда это было опасно. И в этом был их главный спор: он верил в справедливость, а она — в искру добра в каждом.

— Может, не стоит поощрять эти визиты? — Мэтт разглядывал вилку, откладывая салат. — Ларри способен на всё. А если Мэри к нам привяжется, а потом её запретят сюда ходить? Ей же будет только хуже.

— Мэтт, что ты такое говоришь? — Софи отставила тарелку. — Ты же всегда за правду и справедливость. Разве справедливо, чтобы умный и добрый ребёнок рос в такой... яме? Без единого шанса?

Мэтт замолчал. В её словах была та самая, неудобная правда, против которой не попрёшь. Да, он верил в систему. Но система не могла объяснить, как в аду семьи Ларри вырос этот хрупкий цветок, в глазах которого не было ни злобы, ни отчаяния — только тихая грусть.

— Ладно, — он сдался, поднимая руки. — Ты победила. Помогай ей. Прости за мою... осторожность.

— Вот и молодец. И запомни: твоя жена — всегда права. — Она потянула его за воротник и поцеловала. В этом поцелуе был вкус их общего будущего, того самого спокойного счастья, ради которого они и затеяли этот переезд.

***

Вечер. Кухня Мэтта и Софи пахнет яблочным пирогом и корицей. За столом сидит Мэри, склонившись над тетрадью по биологии. Софи, положив руку на живот, смотрит на неё с материнской нежностью.

—Ну как, разберешься с делением?

—Спасибо, Софи. Если бы не ты, я бы вообще ничего не поняла. У нас в школе учебники старые, а маме всё равно.

Софи замечает, что Мэри грустно, она проводит пальцем по обложке тетради.

—Что-то случилось?

—Папа... Ларри... вчера опять был пьяный. Сказал, что учёба — это для дур, которые жизни не видели. Портфель мой чуть не порвал.

В ее голосе нет злобы, только усталая покорность. Софи сжимает кулаки под столом, но лицо сохраняет спокойствие.

— Не слушай его, Мэри. Твой ум — это твой билет отсюда. В большую жизнь.

Мэри встает и приносит коробку.— Держи. Это тебе.

Мэри с любопытством открывает коробку. Внутри, аккуратно уложенный в пенопласт, лежит небольшой, но настоящий телескоп. Не игрушечный пластиковый, а серьёзный прибор.

—Это... Это же...

—Ты же говорила, что любишь смотреть на звёзды. Теперь сможешь рассмотреть их поближе. Это твой космический корабль.

Мэри не благодарит словами. Она медленно, дотрагивается до линзы, а потом вдруг обнимает Софи так крепко, как будто та — единственная опора во всём её шатком мире. Софи чувствует, как по её шее стекают горячие слёзы.

—Я хочу стать астрономом. Увидеть туманности... Улететь так далеко-далеко, чтобы отсюда было не видно даже огней.

—Улетишь, родная. Я в тебя верю. Главное — не гаси этот свет внутри себя. Никогда.

Они ещё немного сидят за чаем, и Мэри, забыв о своих бедах, с горящими глазами рассказывает Софи о созвездиях. В этот момент она — просто счастливый ребёнок, а не дочь алкоголика из проблемной семьи. Софи смотрит на неё и думает, что ради таких моментов и стоит жить.

***

Софи стояла на кухне, одна рука помешивала рагу на плите, другая лежала на округлившемся животе. Из гостиной доносились звуки телевизора.

В дверь резко постучали. Несколько отрывистых, нетерпеливых ударов.

В глазке была Эдит. Искаженное злобой лицо. За её спиной — Мэри, опустившая голову, и Джош с каменным, ничего не выражающим лицом.

Софи едва успела повернуть ключ, как дверь распахнулась, и Эдит, ведя за собой детей, вплыла в прихожую. В руках она сжимала картонную коробку.

— На! — Эдит швырнула коробку на пол у ног Софи. Книги и несколько самодельных вязаных игрушек посыпались на паркет. — Забирай свое барахло.

— Но... я отдала это Мэри... — растерянно проговорила Софи.

— Не нужны нам твои подачки! — Эдит шагнула вперед, ее дыхание пахло перегаром.

— Или думаешь, я сама не могу свою дочь обеспечить? А? Ты что, лучше меня?

— Нет, я просто... Она такая умная девочка, я просто хотела помочь...

— Помощи твоей не нужно! — прошипела Эдит. — Убири свою жалость к себе.

Софи перевела взгляд на Мэри. Девочка смотрела на мать, и в ее глазах стояла такая смесь стыда и ненависти, что стало физически больно. Потом её взгляд встретился с Софи. И её губы беззвучно сложились в два слова: «Простите... и спасибо».

Эдит, фыркнув, развернулась и, толкнув дочь перед собой, вышла. Джош задержался на секунду. Его глаза, холодные и оценивающие, медленно проползли по фигуре Софи, задержались на её животе, а потом поднялись до лица. Уголок его губ дрогнул в намеке на улыбку. Он поднес пальцы к губам и послал ей тихий, леденящий воздушный поцелуй. Затем развернулся и скрылся за дверью.

Софи осталась стоять, прислонившись к косяку, пытаясь осмыслить этот визит. От него пахло угрозой.

***

Дым сигарет висел в воздухе густым маревом, смешиваясь с запахом дешевого пива и пота. В этом баре «У Сэла» по пятницам собиралось всё дно городка. Но сегодня была не просто пятница. Сегодня резались по-крупному. Шёл ежегодный покерный турнир округа, и захудалый бар на вечер стал подобием Лас-Вегаса для местных отбросов.

Ларри, развалившись за столом, чувствовал себя королем. Рядом, на подоконнике, сидел его сын Джош. Он смотрел на отца с обожанием, смешанным с завистью, и тихо хрустел костяшками пальцев. Парень потянулся к почти полной банке пива, стоявшей рядом с Ларри. Но рука отца, быстрая и цепкая, как змея, шлепнула его по пальцам и отняла добычу.

— Куда собрался, щенок? — Ларри хрипло усмехнулся, делая большой глоток. — Сперва докажи, что ты мужик, а не сопливый пацан. Пиво ещё рано хлебать.

Турнир шёл своим чередом. Стопка фишек перед Ларри то таяла, то снова вырастала. Он поймал кураж, пару раз удачно блефовал, и в его голове уже звенели колокольчики большой победы. И вот — финальная раздача. Рука чуть дрожала, когда он поставил все свои фишки в центр стола.

— Ставлю всё! — его голос прозвучал хрипло и громко.

Его оппонент, щуплый парень с татуировкой паука на шее, лениво посчитал его фишки.

— Маловато, Ларри. На кону пять штук. Где остальное?

— Будет у меня! Играем! — почти крикнул Ларри, его глаза побелели от азарта.

Карты легли на стол. У Ларри — пара королей. У оппонента — ровный, безнадёжный флэш.

— Ну что, гений? — парень с пауком ухмыльнулся. — Пять штук баксов. Ты мне должен.

— Я... я всё отдам! Честное слово! — в голосе Ларри послышалась знакомая ему самому унизительная нота заискивания.

— Со мной шутить — себе дороже, — голос противника стал тише и оттого страшнее. — Мистер Роберт, директор цементного завода, — мой кореш. Не будет денег через неделю — будешь «отдыхать» в бетонной обуви на дне карьера. Понял?

Взгляд «паука» на мгновение переметнулся на Джоша, и в нем мелькнуло что-то гадкое.

Ларри кивнул, сглотнув ком унижения в горле. Неделя. Пять тысяч. Цифры ударили по мозгам, как обухом. Он был в ловушке.

Комната была затянута сизым маревом от дешёвых сигарет. Ларри пялился в потолок, внутри него была та же пустота, что и в его кошельке. Пять дней. Пять тысяч. Цифры гвоздями вбивались в мозг. Его зарплата на складе — полторы штуки, и после всех долгов и обязательных возлияний оставались жалкие три сотни, которые пропивались. Шабашки Эдит? Смехотворно. Они едва на еду тянули.

Дверь скрипнула. В комнату вошел Джош. Он, молча сел на краешек кровати, его поза говорила сама за себя: «Мы в дерьме».

— Пап... Что будем делать? — голос Джоша был тихим, почти детским, каким не был уже давно.

— Хрен его знает, сынок... — Ларри провел рукой по лицу. — Хрен его знает...

И тут его взгляд упал на стену, за которой был дом Мэтта. Словно щелчок тумблера в голове. Судья. Богатый. Чистый.

— Малой, — голос Ларри стал хриплым и собранным. — Есть один вариант, не самый лучший, соседский дом….

Джош поднял на него глаза, полные недоверия и страха.

— Ты спятил?! Судью? Да на тебя первого же и пальцем покажут! Ты же уже сидел!

— А У МЕНЯ ЕСТЬ ВЫБОР?! — Ларри рявкнул, вскакивая с табуретки. Его трясло. — Пять дней, слышишь?! А потом они придут и накроют нас обоих! Мой косяк... Мой долг... Лучше уж отсидка, чем быть удобрением для какого-то карьера!

Джош молчал, глотая слюну. Он видел в глазах отца не азарт, а животный, панический страх. И этот страх был заразителен.

— Ладно, — сдавленно выдавил он. — Я в деле.

Ларри тяжко вздохнул, подошёл к окну и ткнул пальцем в сторону дома Мэтта.

— Внимание, малой. Завтра с утра — слежка. Каждый их шаг. Как только дом опустеет — сигнал. Заходим, быстренько собираем всё, что дорого стоит, и сливаем. А там... будь что будет.

Утро следующего дня. Мэтт ушел на заседания. А Софи всё не уходила. Джош, прячась за углом гаража, уже сгрыз все ногти. Еще час — и его отец, сидя в засаде, просто сорвется.

Наконец, дверь открылась. Софи вышла, села в машину и уехала.

— Пошли, — Ларри вынырнул из кустов, его лицо было красным от напряжения.

Сигнализация была простенькой. Ларри провозился с ней минуты три, капли пота катились по его вискам. Щелчок. Тишина. Они вошли.

Внутри пахло кофе и чистотой. Этот запах чужого благополучия резанул их, как нож. Они шныряли по комнатам, сдирая с полок всё, что блестело: видеомагнитофон, компьютер, драгоценности.

Внезапно — скрип шин. Машина остановилась у дома. Шаги. Ледяная волна ужаса накрыла их с головой.

Дверь открылась. Вошла Софи. Она сразу почувствовала неладное — воздух был другим, пахло чужим потом. Её рука потянулась к клавиатуре сигнализации. Не горит. Сердце упало в пятки.

Из гостиной вышли Ларри и Джош. Лицо Ларри было маской вымученного спокойствия.

— Софи... Тихо. Всё будет тихо, — его голос дрожал. — Мы тебя не тронем. Просто возьмём вещи. Закроем тебя наверху, вечером Мэтт тебя выпустит. У меня нет выбора. Пожалуйста, не дури.

Софи, онемев от страха, кивнула. Её взгляд метнулся к Джошу. Тот смотрел на неё с голодным, животным интересом.

— Джош, отведи её наверх, — скомандовал Ларри. — Аккуратно.

Джош грубо схватил Софи за руку выше локтя. Его пальцы впились в её кожу, даже сквозь перчатки. На лестнице его хватка ослабла, но ладонь скользнула ей по спине, по пояснице. Жест был одновременно и ласковым, и оскорбительным.

— Джош... отпусти, — попыталась вырваться Софи, её голос сорвался.

Но он уже не слышал. Какой-то тумблер в его голове щелкнул. Дерзкая, красивая, пахнущая дорогими духами... она была всем, чего он был лишён. Запах её страха ударил в голову, как наркотик.

Он рванул её к себе, прижал к стене. Софи оттолкнула его со всей силы.

— Малой, блять, успокойся! — зашипел Ларри, поднимаясь по ступеням.

В этот момент Джош, пытаясь схватить её за плечо, сильно и резко толкнул ее в грудь. Софи, не успев вскрикнуть, отлетела назад, её голова с глухим стуком ударилась о край лестницы. Её тело, странно обмякшее, кубарем скатилось вниз и замерло у ног Ларри.

Наступила гробовая тишина, которую пронзил только сдавленный вздох самого Ларри. Он рухнул на колени, ткнулся пальцами в её шею. Ни пульса. Ни дыхания. Только тепло уходящей жизни.

— Ты... что же ты наделал... — его шепот был полон такого ужаса, что Джош отшатнулся. — Ты её убил...

— Она сама! Она поскользнулась! — залепетал Джош, его трясло. — Я не хотел!

Ларри схватился за голову. Мир рушился на глазах. План. Долг. Всё полетело к чёрту. Но сработал инстинкт — инстинкт выживания и отцовства.

Он поднял на сына взгляд, в котором не было ничего человеческого.

— Слушай сюда, — его голос стал низким и металлическим. — Берёшь всё награбленное и бежишь. Продаёшь. Деньги — тому ублюдку в баре. У тебя есть несколько часов.

— А... а ты? — Джош смотрел на отца, как на призрак.

— Я остаюсь. Скажу, что это я. Что она упала. Ты здесь ни при чём. Всё понял?

— Пап...

— Я уже всё для себя решил. Я свою жизнь уже загубил. Твоя — только начинается. Теперь БЕГИ!

Ларри отшвырнул его к двери. Джош, ошеломленный, схватил мешок с добром и выскочил в мир, который только что перестал быть прежним. Ларри остался один в тишине дома, глядя на тело женщины, в смерти которой он был виновен дважды: как вор и как отец.

4 года спустя

Последние лучи солнца пробивались сквозь листву парка. Мэтт медленно шёл по аллее, пытаясь прогнать тяжёлые мысли. Он почти убедил себя, что научился жить с этой пустотой внутри. Работа в этом паршивом городе, рутина, тихие вечера в одиночестве — новый, уродливый, но стабильный порядок вещей.

И в этот миг он его увидел.

В конце аллеи, спеша к автобусной остановке, шёл Ларри. Тот самый горб, та же походка.

Весь ложный покой рухнул в одно мгновение. Не ярость — сначала это был шок, ледяной укол адреналина в сердце. А потом из глубины души, как лавина, накатила знакомая, выстраданная ненависть. В висках застучало, в глазах поплыли красные пятна.

Мэтт сорвался с места, несясь к остановке, но было поздно. Автобус тронулся, увозя в своем чреве Ларри - живое воплощение его кошмара. Мэтт стоял, тяжело дыша, глядя на удаляющийся автобус.

В памяти вспыхнуло, как он сидел в зале суда и слушал приговор: «...признать виновным по статье 158...» А потом адвокат Ларри: «Умысел на убийство не доказан». Он тогда сжал кулаки так, что чуть не сломал пальцы.

Он не думал, его вела слепая ярость. Он дошёл до телефонной будки, пальцы дрожали, набирая знакомый номер.

— Алло?

— Кэл, это Мэтт, — его голос звучал чужим и сдавленным.

— Мэтт? Что случилось? Ты как?

— Я только что видел Ларри Хола. Объясни мне, Кэл, какого чёрта он на свободе?

На той стороне повисла тяжёлая пауза.

— Его отпустили, Мэтт. За примерное поведение. Прошло почти четыре года...

— Четыре? Ему дали СЕМЬ! — Мэтт почти кричал в трубку. — И я подавал апелляцию! Я просил пересмотреть дело, добавить срок!

— Слушай, твоя апелляция... Он отсидел свой срок по статье «незаконное проникновение и кража». У нас не было доказательств для большего. Он не признавался в убийстве, и улик не было. Суд постановил — четыре с половиной года с учётом УДО.

— «УДО»? — Мэтт горько рассмеялся. — «Примерное поведение»? Он убил мою карьеру, мою жену, Кэл!Я мог бы вершить правосудие в большом городе, а не выносить приговоры ворам бычков в этой дыре! Он уничтожил все!

— Мэтт, выслушай меня. Как друг. Остановись. Оставь это. Или это сожрёт тебя заживо. Пожалуйста, не делай ничего глупого.

— Не волнуйся, — голос Мэтта внезапно стал тихим, плоским и металлическим. — Я теперь знаю что делать.

Он бросил трубку, развернулся и зашагал прочь.

***

Поздняя ночь. Улицы опустели, фонари отражались в мокром асфальте, с которого поднимался пар. Словно город выдохнул и затих. Из круглосуточного магазина вышел Ларри, прижимая к груди банку пива, как согревающую грелку .

И тут он его увидел.

Из тени переулка, будто материализовавшийся из самой тьмы, навстречу ему шагал Мэтт. Он шёл не быстро, но его походка была подобна движению хищника, уверенного в своей добыче. Ларри замер на месте, инстинктивно вжав голову в плечи, он ждал удара, крика, вспышки ярости.

Но Мэтт остановился в сантиметре от него. От него не пахло алкоголем, только холодным ночным воздухом. Его лицо было не искажено гримасой, а абсолютно спокойно. И от этого становилось в тысячу раз страшнее.

— Ну, давай, бей! — хрипло выдохнул Ларри, зажмурившись. — Я всё понимаю... Я заслужил.

Голос Мэтта прозвучал тихо, почти интимно, но каждое слово било по нервам, как молоток по стеклу:

— Я не буду тебя бить, Ларри. Руки об тебя пачкать.

— Слушай... — Ларри попытался что-то сказать, но слова застревали в горле.

— Молчи. Не говори мне ни слова. Никаких оправданий. Они для меня теперь — просто звук, — Мэтт не повышал голос, но его шёпот был слышен сквозь шум дождя. — Ты будешь жить в своём доме, пить своё пиво. А я буду по соседству. Помнить. Каждый день. Ты думаешь, ты отсидел свой срок? Ты просто отсрочил расплату.

Ларри попытался встряхнуться, найти в себе браваду:

— Мэтт, ты в себе? Очнись! Я не убийца! И ты... ты на такое не способен.

Впервые за весь разговор на губах Мэтта дрогнула тень чего-то, напоминающего улыбку. От неё стало леденяще холодно.

— Скоро ты узнаешь, на что я способен. И кто я на самом деле.

— Да пошёл ты! — вырвалось у Ларри, но его голос дрожал. Он, не глядя, показал средний палец и, спотыкаясь, побрел прочь, чувствуя на своей спине пристальный, неотрывный взгляд.

Его слова и жест выглядели жалко и неубедительно, как детский лепет в лицо надвигающемуся урагану. Он понимал, что причинил Мэтту боль, но сейчас впервые осознал — это была не боль, которую можно пережить. Это была рана, которая превратила человека в нечто иное. И воспринимать его слова всерьез было уже не просто возможно — это было смертельно необходимо.

***

В гробовой тишине своего кабинета Мэтт сидел в кресле, уставившись в одну точку. Бутылка виски стояла нетронутой — ему больше не нужно было топить ярость, теперь она была его топливом.

Вопрос был не в «наказать», а в «как». Как заставить его прочувствовать ту бездонную пустоту, что съедала Мэтта изнутри все эти годы? Что для этого животного было по-настоящему дорого?

Алкоголь? Мишура. Деньги? Минутная слабость.

Семья.

В памяти всплыли крики из-за соседского забора, драки, пьяные слезы Эдит. Но тут же, как ножом, резанули другие кадры: Ларри, грубо, но с какой-то отчаянной нежностью, поправляющий куртку на Джоше; его сиплый смех, когда Мэри показывала ему пятерку в дневнике. Да, это была уродливая, грязная любовь. Но это была единственная ценность в его никчемной жизни.

«Значит, нужно отнять её».

Мысль пронеслась не как вспышка гнева, а как холодный, безошибочный вывод. Они были его продолжением. Его грязным наследием. Джош — вылитый отец, будущий уголовник. Эдит — слабая, но её молчаливое согласие со всем, что творилось, делало её соучастницей.

А ещё они были свидетелями. Живым напоминанием о том, что у того дня был виновник, оставшийся по настоящему безнаказанным.

Они должны исчезнуть. А он должен остаться. Один. Смотреть на опустевший мир, который сам же и создал. Это будет справедливо. Это будет даже милосерднее, чем смерть.

Но как? Идти с ружьем — значит опуститься до его уровня. Нет. Это должна быть чистая работа. Непреложный приговор.

И тут его взгляд упал на старую фотографию на камине. Фотографии Софи в торговом центре, а рядом с ней стояла она.

Мэри.

Хрупкая. Тихая. Единственная, в ком еще теплилась искра. Идеальный слабый рычаг.

План начал кристаллизоваться в его голове, холодный и отточенный, как лезвие гильотины. Завтра он «случайно» встретит её по дороге из школы. И начнёт неторопливую, методичную работу. Он будет сеять раздор. Он будет открывать ей глаза на «правду» о её семье. Он превратит её в инструмент, в троянского коня в стенах их собственного дома.

Он заставит её самой помочь ему уничтожить её же семью.

***

Уроки закончились. Мэри, сгорбившись под тяжестью рюкзака и своих мыслей, брела домой. Впереди её ждала очередная вечерняя ссора, крики и унижения. Она так ушла в себя, столкнулась с ним.

— Здравствуйте, мистер Лоусон... — её голос был тише шёпота, взгляд немедленно уткнулся в асфальт. — Простите...

— Эй, — Мэтт мягко остановил её, его тон был отцовским, почти тёплым. — Тебе не за что извиняться. Никогда.

— Но... с тех пор, как не стало Софи... я не приходила. Мне было так стыдно и больно... — голос Мэри оборвался.

— Я понимаю. Ты ни в чём не виновата. Виноваты они. Твой отец. Твоя семья.

Эти слова попали в благодатную почву. Годы унижений прорвались наружу.

— Я их ненавижу! — вырвалось у неё, и она сама испугалась своей ярости. — Джош — ублюдок, который только и делает, что издевается! Мама вечно на меня орет, я у неё всегда во всём виновата! А отец... он... пьяное чудовище, которое всё разрушил! Я бы сбежала, но мне некуда идти!

Мэтт наблюдал за этой вспышкой с хирургическим вниманием.

— Мэри, я пришёл к тебе не случайно. Мы должны поговорить о твоей семье. Ты ведь видишь, кто они? Алкаши, воры... убийцы. Они отняли у меня всё и у тебя тоже. Ты думаешь, они не должны за это ответить?

— Должны! — её глаза горели мстительным огнем —...Я сама... я представляла, как беру нож и режу Джоша. За все его издевки! Чтобы он больше никогда не улыбался! А отца... я не знаю, что с ним сделать!

Внутри Мэтта что-то ликовало. Это было даже лучше, чем он наделся. Он думал что она просто согласится помочь, но это был уже другой уровень. Её ненависть была настоящей, дикой. Но сейчас главное — не спугнуть

.

— Послушай, — он понизил голос до доверительного шепота. — То, что я скажу, прозвучит безумно. Но я хочу остановить их. Навсегда. И ты сможешь мне помочь. Мы освободим тебя.

— Я? Но... как? — в ее голосе прозвучала тревога.

— Мы уберём Джоша и Эдит. Но Ларри... он останется. Он должен почувствовать ту же пустоту.

Мэри отшатнулась, как будто ее ударили. Её глаза, полные ярости секунду назад, округлились от ужаса.

— У... убить? — ее шепот был едва слышен. — Нет... я... я не смогу... Это же...

— Тебе не нужно будет ничего сложного, — быстро, успокаивающе сказал Мэтт. — Я буду с тобой. Подумай, Мэри. Разве они заслуживают чего-то другого? Они отняли у меня карьеру, жену и ребёнка. Они каждый день отнимали у тебя детство. Твою жизнь. Разве это справедливо?

В её глазах шла война. Яркая картина мертвого Джоша, которую она сама же нарисовала в своем гневе, вдруг стала пугающе реальной. Но с другой стороны — обещание покоя, безопасности, нового дома.

— А что... что будет со мной потом? — снова спросила она, и в этом вопросе был уже не отказ, а поиск оправдания.

— Я заберу тебя. Ты будешь мне как дочь. Та, которую у меня отняли. Мы уедем и начнём всё с чистого листа.

«Как дочь». Эти слова стали решающим аргументом. Она медленно, почти незаметно кивнула, не в силах вымолвить вслух свое согласие на ужас, который оно означало.

—Я не уверена... — прошептала она, глотая комок в горле.

— Не здесь. Завтра, после школы, приходи ко мне. Мы все обсудим и ты уже сама решишь. Только чтобы никто не видел. Это должен быть наш секрет.

***

Комната Мэтта напоминала операционный штаб. На столе лежали бумаги, диктофоны, схемы распорядка дня семьи Лари, медицинские справочники.

Мэтт сидел напротив Мэри. Его поза была спокойной, но глаза выдавали холодную, сфокусированную энергию.

— Спасибо, что пришла, Мэри. То, что мы делаем — это не совсем месть. Это — правосудие. То, которое не смог совершить суд. Ты понимаешь?

— Да... — прошептала Мэри, её взгляд был полон смятения. — И... что мне делать?

— Первым будет Джош, — голос Мэтта был ровным, как у врача, объявляющего приговор. — Ты добавишь ему это в напиток. — Он поставил на стол маленький пузырёк с прозрачной жидкостью. — Без вкуса, без запаха. Действует через несколько часов. Остановка сердца. Похоже на естественный приступ.

Мэри замерла. В горле пересохло. Она представляла себе смерть брата в фантазиях, но сейчас это стало осязаемым.

— Он... он будет мучиться? — её голос дрогнул.

— Нет, — Мэтт сказал это почти мягко. — Я не монстр, ты не монстр, мы не такие. Монстры это они. Он просто уснет.

— А если... если найдут? При вскрытии?

— Мэри, ты забываешь, кто я. Я знаю каждый протокол. У меня есть контакты. Любой анализ будет трактован как врождённый порок сердца или несчастный случай. Для системы он — никто. Статистика.

Он подвинул пузырёк к ней.

— Ты добавишь это в его напиток, когда он будет смотреть телевизор. Только в его. Проследи, чтобы выпил. После этого приходи ко мне. Расскажешь всё. И верни пузырёк. Его нельзя выбрасывать. Любая улика — это риск.

Мэри взяла пузырёк. Рука дрожала. Она чувствовала его холодок сквозь пластик. Это был уже не гнев, а тяжесть настоящего преступления.

— Я... я сделаю это.

Мэтт нежно взял ее за руку, как любящий отец свою дочь.

— Я знал, что ты сильная, — его голос прозвучал почти с гордостью. — Помни, каждый из них — это шаг к нашей свободе. К той жизни, которую ты заслуживаешь. К той семье, которую мы с тобой построим.

Мэри вышла, сжимая в кармане пузырек. Она шла не совершать акт мести. Она шла к своей свободе.

***

Дом встретил Мэри знакомым адом. Воздух был спертым и густым, пахло перегаром, дешевым пивом и немытой посудой. Эдит, растрепанная и алая от выпивки, орала в телефонную трубку. Ларри храпел, разваллившись в кресле перед телевизором, с пустой бутылкой в руке. Рядом, уткнувшись в мерцающий экран, сидел Джош. Он был жив, дышал, и от этого сердце Мэри сжалось от противоестественности того, что ей предстояло сделать.

— Эй, М, — сипло окликнул он, заметив её. — Присоединяйся к семье. Или ты уже слишком крута для нас?

Мэри молча подошла и села на краешек дивана.

— Хряпнешь? — он протянул ей свою полупустую банку.

— Нет.

— Ну и зря, мисс идеал, — он усмехнулся и отхлебнул ещё.

Следующие несколько минут тянулись, как резина. Мэри сидела, чувствуя, как пузырёк в кармане жжет ей бедро. Внутри всё кричало и цеплялось за последние остатки нормальности.

Наконец, Джош отставил банку и, ковыляя, побрел в туалет. Момент настал.

Ларри храпел. Эдит орала на кухне. Мэри одним движением выхватила пузырёк, пальцы одеревенели от ужаса, и вылила содержимое в пиво Джоша. Жидкость была без запаха, без цвета — словно её и не было.

Возвращение Джоша было невыносимым. Он шлепнулся на диван, снова взял банку и сделал большой глоток. Мэри смотрела, как его кадык двигается, глотая смерть. Она ждала мгновенного эффекта, но ничего не произошло. Он продолжил смотреть телевизор.

Прошёл час. А может, два. Время исказилось. И вот Джош крякнул, провёл рукой по груди.

— Чета хреново как-то... — пробормотал он и попытался встать.

Его ноги подкосились. Он не просто упал — он рухнул на пол с глухим, живым стуком, от которого содрогнулся весь дом.

— ПАПА! — закричала Мэри, и её крик был неподдельным, идущим от самого испуга. — С ДЖОШЕМ ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ!

Ларри вздрогнул, его пьяное сознание с трудом продиралось сквозь сон.

— Отстань... Нажрался, свинья...

— НЕТ! Он не дышит!

Что-то в её голосе заставило Ларри подняться. Он подошёл к сыну, грубо потряс его за плечо.

— Джош! Сынок, очнись, блять!

Тело было неестественно тяжёлым и безвольным. Ларри, уже полностью протрезвев от адреналина, припал ухом к его груди. Тишина. Ни стука, ни дыхания.

— ЭДИТ! — его рев был полон животного ужаса. — БРОСАЙ ТРУБКУ! ВЫЗЫВАЙ СКОРУЮ!

Последующие 20 минут были кошмаром в замедленной съемке. Приехала скорая. Суетливые, чужие люди. Щупают пульс, закатывают глаза, переглядываются. Один из медиков коротко качнул головой. Пленка, накрывающая тело, прозвучала как хлопок гроба.

На кухне Ларри сидел, уставившись в стену, его лицо было серым и пустым. Эдит, всхлипывая, наливала себе новую порцию вина, пытаясь запить невыносимое.

Мэри стояла в коридоре, прислонившись к стене. По её щекам текли настоящие слёзы — слёзы стресса, ужаса и осознания содеянного. Но сквозь этот водоворот эмоций пробивалось другое чувство — ощущение свершившейся власти. Она это сделала. Она, тихая и незаметная, перерезала нить чужой жизни. И в этой извращённой справедливости была своя, победа. Она не чувствовала радости. Она чувствовала себя на шаг ближе к свободе.

***

На следующий день Мэри вернулась к Мэтту. Он сидел все за тем же столом, заваленный диктофонами и бумагами.

—Рассказывай — спокойно произнес он, откладывая ручку.

— Я... я всё сделала, — голос Мэри дрогнул.

Она не спала всю ночь.

— Он выпил лекарство. А через пару часов... он просто упал. Скорая сказала — инфаркт.

Она замолчала, ожидая чего-то — осуждения, похвалы, хоть чего-то. Но Мэтт лишь кивнул, его лицо оставалось невозмутимым.

— Где пузырёк? — его голос был ровным, деловым.

— Вот.

Она поставила пустой пузырёк на край стола. Мэтт на него не взглянул.

— Подожди секунду, — сказал он.

Он, молча, сгреб диктофоны и бумаги в коробку, чтобы ничего им не мешало.

Он взял эту коробку и отнес в другую комнату. Через минуту он вернулся.

Его лицо смягчилось. Он сел рядом.

— А теперь главное, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Как ты?

Этот простой вопрос обрушил на неё всё.

— Я не знаю! — вырвалось у неё, и слёзы потекли сами. — Я думала, буду рада... что буду чувствовать справедливость... а я просто... пустая. И мне страшно. Я видела, как мать плакала...

Мэтт дал ей выплакаться, наблюдая с холодным анализом.

— Страх — это хорошо, Мэри, — наконец сказал он. — Он значит, что ты не стала такой, как они. Ты не испытываешь удовольствия. Ты испытываешь... ответственность. Ответственность за то, чтобы исправить этот мир. Мы не получили удовольствия, вынося приговор этому отбросу. Мы выполнили долг.

— Мы правильно сделали? — снова спросила она, ища хоть какую-то опору.

— Абсолютно, — его голос не дрогнул ни на йоту. — Ты не просто отомстила. Ты предотвратила будущие преступления. Сколько бы ещё людей пострадало от твоего брата? Ты была мужественнее всей полиции и судов вместе взятых.

Он положил руку ей на плечо. Жест был не столько утешительным, сколько утверждающим.

— А теперь тебе нужны силы. Иди домой. Будь с родителями. Твоя роль сейчас — скорбящая сестра. Это последнее, что ты можешь для них сделать.

— А что... что дальше? — спросила она, уже почти успокоившись.

— Дальше — свобода. Но путь к ней нужно пройти до конца. Через пару дней встретимся. Мне нужно обдумать наши следующие шаги.

Когда дверь закрылась за Мэри, в доме воцарилась тишина. Её смятение было для Мэтта не слабостью, а показателем успеха.

***

Дом встретил Мэри гробовой тишиной, пахнущей перегаром и горем. В полумраке гостиной сидела Эдит, вцепившись в бутылку водки, как в якорь спасения.

— Явилась... — её голос был хриплым и полным ненависти. — Шляешься где попало, пока твоя семья в трауре.

— Мне тоже тяжело, — тихо сказала Мэри, пытаясь пройти к себе.

— Тяжело? — Эдит горько усмехнулась. — Сядь, выпей со мной за упокой брата! Или ты слишком хороша для нас, как всегда?

— Мне не нужна твоя водка! И не нужна твоя ложь! — вырвалось у Мэри. — Твой золотой мальчик был алкашом и отбросом! Он кончил бы в тюрьме или в канаве!

— ЗАТКНИСЬ! — Эдит с грохотом встала, бутылка полетела на пол. — Не смей так говорить о нём! Он был мужчиной! А ты... ты просто...

Она не успела договорить. Какая-то пружина в Мэри лопнула. Все годы унижений, пренебрежения, криков и безысходности слились в один ослепляющий импульс. Она метнулась к кухонному столу, ее пальцы нащупали холодную рукоять ножа.

— Что, хочешь зарезать родную мать? — Эдит покачнулась на пороге кухни, её лицо исказила пьяная гримаса. — А потом побежишь к своему ухажеру ноги раздвигать? Я видела, как ты шла с каким то мужиком!

— Это был мистер Лоусон! — крикнула Мэри, отступая.

— А, понятно... — в голосе Эдит прозвучала гадливая торжественность. — Судья... Ну конечно. Ты не дочь, ты — шлюха, которая...

Она не договорила. Мэри не помнила самого удара. Помнила только короткое, удивленное «Ах!» и то, как тело матери странно обмякло и осело на пол. Она не била её — она колола, снова и снова, пока ее собственная рука не онемела от ударов, а теплая липкая жидкость не залила ей пальцы.

Когда это закончилось, её трясло. Но не от ужаса перед трупом матери. Ее трясло от паники, что всё пошло наперекосяк. План рушился. Не было никакого изящного «несчастного случая». Была лужа крови и труп. Их будущее с Мэттом, их побег — всё это испарялось на глазах.

— Надо к Мэтту, — прошептала она сама себе, — он всё исправит.

Резкий, настойчивый звонок в дверь заставил Мэтта нахмуриться. Он открыл — и на пороге стояла Мэри. Запах крови ударил в нос раньше, чем он успел что-либо разглядеть. Она была бледна как полотно, вся тряслась, а её глаза были двумя огромными черными дырами ужаса.

Не говоря ни слова, она вжалась в него, цепляясь, как утопающий.

— Я... я убила мать... — ее шепот был хриплым и прерывистым.

Мозг Мэтта испытал шок. Но он молниеносно переключился в режим анализа и управления. Эмоции были роскошью, которую он не мог себе позволить.

Он отстранил её, держа за плечи, и осмотрел. Кровь. Её руки, одежда.

— Слушай меня внимательно. Ты поднимаешься наверх и ждешь моего друга полицейского Кэла.

— Но... что делать? — она смотрела на него, как загипнотизированная.

— Я всё беру на себя. Сейчас позвоню Кэлу, он приедет и будет с тобой. А я иду к вам домой.

Она снова бросилась к нему в объятия, испачкав его рубашку. Мэтт на мгновение застыл, его взгляд упал на красные пятна на его собственной груди.

— Простите... я всё испортила... — она рыдала. — Она говорила про меня и про вас... гадости...

— Мэри, — он схватил её за подбородок, заставив поднять глаза. Его взгляд был твердым, как сталь. — Ты ничего не испортила. Ты ускорила процесс. Мы уедем. Я всё исправлю. Ради нас. Ради Софи. А теперь — наверх. Немедленно.

Он развернул её и легонько подтолкнул к лестнице. Не дожидаясь, пока она скроется из виду, Мэтт схватил ключи и куртку. Его лицо, обращенное к уже закрытой двери, не выражало ни капли сочувствия — только холодную, яростную решимость ликвидировать последствия чужой ошибки. Он вышел в ночь, оставив за спиной не ребёнка в беде, а живую, горящую улику, которую нужно было срочно использовать.

***

Бар «У Сэла» утопал в привычных сумерках и запахе старого пива. Ларри сидел за стойкой, пытаясь утопить в стакане сразу два горя — сына и собственную беспомощность. Он заметил, как рядом бесшумно опустился Мэтт.

— Лоусон? Пошёл вон. Не до тебя.

— Беда не приходит одна, да, Ларри? — голос Мэтта был сладким, как яд. — Сын...

Ларри сжал кулаки, костяшки побелели. Но он был слишком сломлен, чтобы драться.

— Заткнись, блять.

— Я искренне соболезную, — продолжал Мэтт с мнимой учтивостью. — Я же не монстр какой-то. Сострадание — не порок.

Он сделал паузу, давая словам впитаться, как кислоте.

— Кстати, ты ведь ещё не в курсе последних новостей?

Ларри молча, уставился в свой стакан.

— Твою жену только что нашли мертвой. Убитой. А твоя дочка, Мэри... ее уже везут в участок. По подозрению в убийстве матери. Забавно выходит, не правда ли?

Сначала Ларри не понял. Потому что понять такое было невозможно. Его мозг отказывался складывать эти слова в картинку.

— Что?.. Что ты несешь, ублюдок?..

—Я только что из твоего дома. Эдит лежит на кухне. А Мэри... с ней всё будет хорошо. Я обещаю.

В этот момент Ларри понял всё. Не просто факты, а то, что стоит за ними. Он не закричал. Он издал звук, похожий на стон раненого зверя, и уткнулся лицом в сложенные на столе руки. Плечи его затряслись.

Мэтт наклонился так близко, что его губы почти касались уха Ларри.

— Ну как? — прошипел он сладострастным, интимным шёпотом. — Почувствовал, наконец? Тоже что и я? Ту самую боль, которая выжигает все внутри?

Ларри оторвался от стола. Его лицо было мокрым от слез и ярости. И он увидел — идеально спокойное, ясное лицо Мэтта, на котором играла лёгкая, почти счастливая улыбка.

Это было последней каплей. Ларри с ревом вскочил, схватил свою бутылку и со всей дури разбил её о стойку. Он не думал ни о чём, кроме как вонзить осколки в это самодовольное лицо. Ему удалось нанести пару диких, рваных удара, прежде чем несколько мужиков оттащили его.

Мэтт стоял, потирая порезанную руку. Из раны сочилась кровь, но на его лице не было ни боли, ни страха. Только та же улыбка, теперь обращенная ко всем присутствующим — скульптор, любующийся своим творением.

И это было самое жуткое, что Ларри видел в своей жизни. Не ярость, не ненависть. А абсолютный, безраздельный триумф, достигшего своей цели.

***

Комната для свиданий в тюрьме пахла дезинфекцией и отчаянием. Ларри сидел за столом, когда в дверях появился Мэтт. На его лице — ни тени волнения, только холодное любопытство, будто он рассматривал экспонат в музее.

— Привет, Ларри. Осваиваешься?

— Зачем ты это сделал с Мэри? — голос Ларри был пустым, в нём не осталось даже злости. — Она была... чистой. А ты её... испортил.

Мэтт удобно устроился в стуле, как будто собирался провести здесь приятный вечер.

— Я хотел, чтобы ты почувствовал ту самую пустоту. Потерю всего. И Мэри... да, она мне нравилась. Пока не согласилась мне помочь. В тот миг я увидел в её глазах то же, что и в твоих — готовность к преступлению. Яблоко от яблони, Ларри. Гнилое изначально. Я лишь дал ему упасть.

— Умоляю... — Ларри наклонился вперёд, и его руки задрожали. — Не губи ее. Дай ей условный срок. Она не виновата! Возьми мои годы, сделай что угодно!

Мэтт смотрел на это унижение с интересом.

— Как я могу это сделать? — переспросил он, притворно-озадаченно.

— Ты же судья! Скажешь, что улик мало!

— В том-то и дело, Ларри, что улик — предостаточно. И все они — мои. Ее признание в убийстве брата — у меня на диктофоне. Пузырёк из-под яда — с её отпечатками. Нож, которым она зарезала Эдит... о, я его нашёл и лично передал в баллистику. Всё классно.

Ларри смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Его мир рушился окончательно.

— И знаешь, что самое изящное? — Мэтт понизил голос до интимного шепота. — Я дам ей лет 25. А тебе — всего четыре. За нападение на меня. Ровно столько, чтобы ты вышел на свободу. Чтобы ты мог видеть, как я живу. Чтобы ты каждый день вспоминал, что твой сын — в земле, жена — рядом с ним, а дочь-«цветок» — в камере. Чтобы ты понял, каково это — всё потерять.

— НО Я НЕ ВИНОВАТ! — сорвался Ларри. — Софи убил Джош! Это он ее толкнул!

На лице Мэтта впервые за весь разговор мелькнула настоящая эмоция — лёгкое недоумение, которое тут же сменилось ледяным презрением.

— Софи? — он рассмеялся коротким, сухим смешком. — Ларри, Ларри... Я любил её, да. Но ты отнял у меня не её. Ты отнял у меня место Верховного судьи. Из-за твоего дела, из-за похорон... я пропустил запрос о повышении. Такой шанс выпадает раз в жизни. А таких, как Софи... я найду ещё десяток. Бывай.

Он поднялся и пошёл к выходу. У самой двери обернулся.

— Увидимся через четыре года.

И улыбнулся. Эта улыбка, она была очень жуткой.

Дверь захлопнулась. Ларри остался один в гробовой тишине, наедине с окончательным пониманием: настоящим монстром был не он, вор и алкаш. Им был законопослушный судья по соседству, для которого человеческие жизни были всего лишь пешками в игре за карьеру.