Морской прибой

Жаркое солнце слепило глаза, отражаясь в рябящей глади моря. Скрипели канаты, потрескивали доски трапа, а над головой звенела тишина, порой нарушаемая криками чаек. Эмма стояла на палубе, сжимая в пальцах угол своего рюкзака, будто от этого зависело её равновесие. Белоснежная рубашка прилипала к спине, несмотря на морской бриз — не столько от жары, сколько от смущения. Она была здесь впервые. Настоящее судно. Море. Команда. И мужчины, почти все — старше её, опытные, уверенные. В отличие от неё.

— Практикантка, значит, — голос, хриплый, с властной интонацией, заставил её вздрогнуть.
Она обернулась. Перед ней стоял капитан.

Ростом выше на голову, с загорелой кожей и плечами, будто выточенными из тёмного дуба, он казался частью этого судна. Волосы — стальные, коротко подстриженные, морщины у глаз — следы ветра и лет. Его взгляд, острый и пронзительный, задержался на ней на секунду дольше, чем просто взгляд начальства. Эмма сглотнула, стараясь выпрямиться.

— Да, сэр. Эмма Вальд. Из Морского института. Направили на практику… сюда.

Голос предательски дрогнул, и она отвела глаза. Капитан шагнул ближе — не угрожающе, но с той уверенностью, которую не носят, а носят в себе. Он скользнул взглядом по её лицу, остановился на воротнике, где расплывалось тёмное пятно пота, потом перевёл глаза на рюкзак.

— Значит, ты боишься воды, — сказал он без вопроса.
Он не улыбался, но в голосе была странная мягкость.

— Не воды… просто… это новое для меня, — пробормотала она, упрямо поднимая взгляд.

Капитан кивнул, будто принял её внутреннюю борьбу.
— Капитан Айнер. Корабль «Калипсо». Мое судно. Мои правила. Но мы не звери. Здесь всё просто: слушаешь, учишься, не лезешь куда не просят, — он замолчал, потом чуть склонил голову. — И не тонешь.

С этими словами он развернулся. Эмма невольно посмотрела ему вслед — тяжёлые шаги, рубашка, под которой угадывались широкие плечи, и шрамы, ползущие по предплечью, как нити старой карты.

— Идёшь? — раздался голос с другого борта.
Из-за лебёдки вышел второй мужчина — моложе, с насмешкой в глазах и ухмылкой, с которой он, казалось, не расставался. Его светлые волосы были взъерошены, губы тронула легкая щетина, а тело двигалось с ленивой грацией опытного зверя. Он снял с шеи полотенце, бросил его на ящик и протянул руку.

— Сэм. Старший помощник. Не бойся, мы не кусаем. Сначала, — добавил он с прищуром.
Пальцы Эммы сомкнулись на его ладони. Рука была тёплой, сильной, и он не торопился отпускать. Она почувствовала, как вспыхнули щеки.

— Меня зовут Эмма, — почти прошептала она. — Я… только сегодня прибыла.
— Сразу видно. Ты вся как новенький якорь — блестишь, но боишься дна, — он рассмеялся и повёл её за собой, обернувшись через плечо. — Пошли, покажу, где ты будешь жить, дышать, есть и стараться не облажаться.

Они прошли по палубе, и каждый шаг отзывался в подошвах вибрацией живого дерева. В трюме пахло металлом, морской солью и чем-то тёплым, человеческим — запахом мужских тел, тесноты, машинного масла.

— У тебя отдельная каюта. Маленькая, но уютная, — он толкнул дверь и отступил.
Эмма вошла. Комната была размером с кладовку — койка, металлический шкаф, умывальник. Но тут пахло чистым бельём и полированным деревом.

— Спасибо, — сказала она, не зная, куда смотреть.
Сэм прислонился к дверному косяку, руки скрестил на груди.
— Не за что. Главное — не устраивайся слишком удобно. На судне всё меняется. Сегодня ты здесь, завтра в машинном отделении, потом у руля. Или за бортом.

Он снова усмехнулся, но в тоне уже была искра — не насмешки, а предвкушения. Его взгляд скользнул по её телу — не грубо, но явно. Она почувствовала, как тонкая ткань блузки липнет к телу, как линия бедер прижимается к джинсам. Волна жара прокатилась от шеи до живота.

— Мне… нужно переодеться, — сказала она, пытаясь сохранить лицо.
— Конечно, конечно. Я подожду за дверью. Или внутри — если позовёшь.

Он исчез с ухмылкой, и Эмма опёрлась о стену, выдохнув. Руки дрожали. Она ещё не знала, чего именно она боится — глубины под килем… или глаз, что смотрят на неё с такой хищной заинтересованностью.

Через час её вызвали на палубу. Капитан ждал у поручней. На фоне моря он казался вырезанным из скал.
— Всё устроилось? — спросил он, не оборачиваясь.

— Да, сэр.

— Не зови меня «сэр». На борту я — капитан. Или Айнер. Или просто... — он наконец взглянул на неё, — как придёт в голову, когда будешь звать ночью на помощь.
Голос был ровным, но в нём проскальзывало что-то интимное, мягкое, почти ласковое. Эмма покраснела.

— Надеюсь, до этого не дойдёт, капитан, — ответила она.

Он кивнул.
— Но если дойдёт — зови меня первым. Я знаю, что новеньким трудно. Вода, качка, мужская команда, — он склонился чуть ближе, — взгляды.

Она не знала, как ответить. Но взгляд его был не просто внимательным — он как будто раздевал её не глазами, а мысленно, медленно и терпеливо, как опытный врач или... мужчина, привыкший ждать нужный момент.

— Держи форму. Рубашка у тебя уже вся мокрая, — сказал он, опуская взгляд на грудь.
Она рвано вдохнула.
— Простите…

— Не за что. Это море. Оно проникает везде. Даже под одежду. Даже под кожу.

Молчание затянулось. Она смотрела в сторону, стараясь не дышать.

— Ты красивая. И напуганная. Опасное сочетание, — он произнёс это почти шепотом.
— Мне… мне просто нужно освоиться.
— Освойся. И помни: я рядом. Всегда. Даже когда не видно.

Он повернулся и ушёл, оставив за собой запах соли, кожи и мужской силы, от которого у неё подгибались колени.

Эмма ещё долго стояла у поручней, чувствуя, как всё внутри неё — не разум, не логика, а что-то животное — откликнулось. Словно часть её уже стала частью этого судна.

Спуск в машинное отделение напоминал погружение в чужое тело — тёплое, влажное, содержащее в себе тысячи звуков и движений. Каждый шаг вниз отзывался в железе глухим гулом, будто корпус судна знал, кто к нему прикасается. Лестница была крутая, ступени скользкие, и Эмма, придерживаясь за холодный поручень, спускалась осторожно, ощущая, как под лёгкими туфлями дрожит металл.

Капитан шёл впереди, и его шаги были уверенными, будто он знал эту темноту до самого последнего болта. Узкие коридоры обвивали сердце судна — гигантский двигатель, блестящие трубы, лопастные валы. В воздухе стояла тёплая смесь мазута, металла и чего-то сладко-человеческого — пота, работы, желания.

— Не бойся шума, — произнёс он, оборачиваясь, и голос его прозвучал ниже, чем раньше. Глубже. Почти интимно. — Тут сердце корабля. Оно всегда бьётся громче.

Она кивнула, но не сразу поняла, что он продолжает смотреть на неё. Словно не к машине это было сказано, а к ней. Словно её сердце — то, что он хотел услышать.

— Местные шутят, что если ты не вспотел в машинном, значит, не жил на борту, — продолжил он и сбросил верхнюю рубашку, оставшись в чёрной майке. Его руки были жилистыми, с сетью шрамов, и двигались с такой уверенностью, будто всё здесь подчинялось только ему.

Эмма невольно уставилась, потом спохватилась и отвернулась к клапанам.
— А… мне здесь… нужно будет работать?

— Возможно. Я не верю в практику без грязи.
Он шагнул ближе, и тень его накрыла её, как плотный парус. Она почувствовала — он рядом. Совсем рядом. Его тело — чуть сзади и сбоку, дыхание — у её виска, его запах — кожа, соль, что-то горькое, как кофе без сахара.

— Осторожно, здесь горячо, — он положил ладонь на её руку и мягко отвёл её от трубы, к которой она почти прикоснулась. Кожа к коже — контакт на долю секунды. Но этого хватило.

Она вздрогнула.
— Простите. Я не знала.

— Ты не обязана всё знать. Для этого я здесь, — сказал он, и в голосе не было строгости. Только твёрдое, успокаивающее тепло.
Пальцы его задержались чуть дольше, чем нужно было для простого предупреждения. И Эмма это почувствовала. Откуда-то из груди поднялась волна — дрожь, как при лихорадке.

Он отпустил её руку.
— Видишь этот люк? Его открывать с усилием. И если не знаешь, куда нажать — сломаешь ногти.

— Покажете?

— Конечно. Но за это придётся заплатить.

Она посмотрела на него. Смешок вырвался сам.
— Чем?

— Улыбкой. — Он наклонился ближе. — Тебе идёт, когда ты не прячешь глаза.

Она улыбнулась. Неловко, но искренне.
Капитан медленно наклонился к люку, показал, куда давить ладонью. Его руки скользнули по металлу с точностью, от которой у Эммы пересохло в горле. Она присела рядом. Ткань брюк натянулась по линии бедра, и она поймала, как его взгляд скользнул по ней — быстро, но цепко.

— Попробуй сама, — сказал он, отступив на шаг.
Эмма нажала. Щелчок. Система поддалась. Глухо выдохнуло паром.

— Молодец, — его голос звучал иначе. Ниже. Почти бархатно.
Он подошёл ближе, снова оказался за её спиной. Тепло тела сквозь ткань — ощутимое, живое. Рядом, совсем рядом.

— У тебя очень тонкие запястья. — Его пальцы обвили её руку, как будто бы просто поправляя её положение. — Нельзя с такими сюда. Увлекут…
— Кто?

Он наклонился к её уху.
— Все, кто видит.

Молчание. Только гул двигателя.

Она медленно повернула голову. Их лица были в нескольких сантиметрах. Его глаза — тёмные, внимательные, и в них — не вопрос, а обещание.

— Я могу… справиться, — прошептала она, сама не узнавая свой голос.

— Конечно, — мягко произнёс он. — Но если не справишься — зови. Первым.

И его рука — сильная, теплая — легла ей на плечо. Твёрдо. Надёжно. Он не тянул, не настаивал. Просто дал ей опору.

Она прикрыла глаза.

Машина стучала. Пульс в шее бился в унисон. И каждый дюйм между их телами был наполнен не воздухом — нет — электричеством. Током, что перескакивает только при опасной близости.

Капитан выпрямился.
— Этого достаточно на сегодня. Иди на палубу. Свежий воздух поможет.

— А вы?

— Я ещё кое-что проверю, — он обернулся к ней и добавил, чуть тише: — Я всегда здесь. Даже когда ты не видишь.

Она кивнула. Повернулась. Но прежде чем выйти, оглянулась.

Он стоял у трубы, полуобернувшись, и смотрел ей вслед.

И в этом взгляде было всё, что она чувствовала с первой минуты на судне. Напряжение. Контроль. Предвкушение.

*******

Тусклый свет лампы качался под потолком, отбрасывая тёплые блики на деревянные панели и металлические стойки. Кают-компания была почти пуста: только слабо гудел холодильник в углу, и где-то под столом равномерно капала вода — то ли из старой системы, то ли в такт дыханию судна. Всё здесь казалось живым. Как будто само помещение смотрело, слушало… и запоминало.

Эмма сидела у стены, склонившись над чашкой чая. Ладони грели фарфор, и она никак не могла решить — больше ей нужно тепло или опора. За день внутри всё успело сжаться в узел. Она чувствовала усталость, лёгкую дрожь в коленях, и что-то ещё — напряжение, которое начиналось не с тела, а глубже. Где-то между дыханием и сердцем.

Сэм появился неожиданно, как тень: лёгкий хлопок двери — и он уже скользнул внутрь, будто входил не первый, а сотый раз. На нём была тёмная майка, брюки с наполовину расстёгнутой молнией на боку и запах — смесь сигарет, машинного масла и какого-то тёплого дерева.

— Ты ещё тут? — спросил он, проходя мимо. Его голос был хрипловатым, усталым, но не терял насмешливых интонаций.

— Да, — Эмма села ровнее, пытаясь прогнать ощущение, что застигнута врасплох. — Хотела немного посидеть. Здесь... тише.

— Потому что все спят. Или делают вид, — он уселся рядом, слишком близко, будто с намерением сократить не только расстояние, но и воздух между ними. — Ты быстро учишься. Это хорошо.

— Спасибо, — она опустила взгляд в чашку, но почувствовала его взгляд на себе.

— Но ещё не расслабилась. Видно по плечам. Они у тебя напряжены так, будто ты боишься, что судно утянет их вглубь.

Он подался чуть ближе.
— Позволь, покажу?

Она вскинула брови, настороженно.
— Что?

— Руки. Плечи. — Он улыбнулся, неторопливо. — Я не трогаю без согласия. Но если хочешь — можешь просто сказать "да".

Молчание повисло между ними. Глубокое, будто бы отрезающее всё постороннее. Она кивнула. Слегка. И этого хватило.

Сэм медленно поднял руку и положил ладони ей на плечи. Его пальцы были горячими, уверенными. Он надавил чуть сильнее, затем начал разминать мышцы, осторожно, будто изучая, сколько в ней сопротивления. И сколько — желания отпустить контроль.

— Ты всё ещё напряжена, — прошептал он. — Прямо как трос на натяжении. Надо бы расслабить.
— Легко тебе говорить… — выдохнула она, и даже не заметила, как голос стал тише.

— А ты попробуй не думать, — он опустил пальцы ниже, на лопатки, и провёл по позвоночнику. Медленно, лениво. — Просто почувствуй. Мы здесь. Только мы. Никакой воды, никаких команд. Только тишина и ты.

Он наклонился ближе, и тёплое дыхание коснулось её шеи. Эмма закрыла глаза. Внутри всё пульсировало, будто в ней запустили мотор — тише, но не менее мощно, чем в машинном отделении.

— Скажи честно, — прошептал он, — чего ты боялась больше — судна или меня?

— Я… — она не знала, что ответить.
— Или капитана? — он усмехнулся, а пальцы его двигались чуть медленнее. — Он такой… грозный. Строгий. Любит контроль. Но в этом что-то есть, да?

Она открыла глаза. Взгляд их пересёкся.

— Ты ревнуешь?

— Я? — он ухмыльнулся, откинулся назад и взял кружку со стола. — Нет. Я просто... наблюдательный. Ты ведь замечаешь, кто на тебя смотрит. Кто дольше, чем нужно.

Она не ответила. Пальцы её слегка дрогнули, зацепили край стола. Он поднёс кружку ко рту, сделал глоток и поставил её обратно с мягким стуком.

— Знаешь, что я вижу? — спросил он тише. — Ты пришла сюда не просто учиться. Ты хочешь… почувствовать, как это — быть живой. До кончиков пальцев. До дрожи в коленях.
Он положил руку на её бедро, легко, без нажима. И не двигался.

— Сэм…

— Скажи «нет», если не хочешь, — прошептал он. — Или просто закрой глаза.

Она не сказала ничего. И не открыла глаз.

Рука его осталась на месте. Он не торопился. Не лез. Не хватал. Он просто был рядом — тёплый, терпеливый, опытный.

— Всё хорошо, Эмма. Ты здесь. Ты под защитой. И никто не прикоснётся, если ты не захочешь. Даже я.

Он убрал руку.

Эмма резко выдохнула — не от испуга, а от чего-то другого. Напряжение рассеялось, оставив за собой странное ощущение... что её разбудили. Как будто она впервые за долгое время снова почувствовала себя телом, а не только разумом.

— Спасибо, — прошептала она.
— За что?

— За то, что не пошёл дальше.

Он усмехнулся, встал и шагнул к двери.
— Я ещё не закончил. Просто даю тебе выбор.

Он открыл дверь, но на пороге задержался.
— Кстати, — обернулся он, — если ночью станет страшно — можешь звать не только капитана. Иногда второй номер быстрее приходит.

Он исчез.

А Эмма осталась сидеть в полумраке, с горящей кожей, но спокойным дыханием. Что-то в ней изменилось. Незаметно, мягко. Как будто морская качка сместила не палубу, а границы между страхом и любопытством.

Часы пробили полночь. Механический щелчок в коридоре напомнил о себе, как пульс корабля — размеренный, упрямый. Эмма лежала в узкой койке, поверх тонкого покрывала. Слабый свет ночника высекал её силуэт из полумрака — голые плечи, светлая майка, прижатая к телу, как вторая кожа. Она не спала. Мысли вертелись, как ржавый винт: капитан, Сэм, судно. Шум машинной палубы доносился глухо, и от этого было ещё сложнее успокоиться.

Стук. Один, чёткий.

Эмма вздрогнула, приподнялась. Сердце кольнуло тревогой — или предчувствием.

— Войдите? — голос её предательски сорвался.

Дверь открылась. На пороге стоял он.

Капитан Айнер.

Тень от фигуры распласталась по полу, вытянулась до койки. На нём была тёмно-синяя рубашка с расстёгнутым воротом и выцветшие штаны, от которых пахло морской солью и сигаретным пеплом. Он не торопился войти, просто стоял, опираясь на косяк. Его глаза в полумраке светились теплом — как угли, не пылающие, но готовые загореться.

— Не спишь, — констатировал он, а не спрашивал.

— Нет, — Эмма поправила майку и села, закинув ноги с койки. — Просто… не могу уснуть.

— Привыкаешь?

— Не совсем. Много… всего.

Он кивнул. Медленно, как будто думал.
— Я думал, стоит ли звать тебя. Но, раз ты всё равно бодрствуешь... Подъём. Пора показать тебе кое-что.

Она опешила.
— Сейчас?

— Сейчас — лучшее время. Когда никто не мешает. Когда судно говорит тише.

Он развернулся, не дожидаясь её согласия.
Эмма быстро натянула куртку поверх майки, босиком встала на прохладный пол, потом сунула ноги в кеды. Сердце грохотало, но не от страха.

Она догнала его в узком коридоре. Он шёл молча, шаг твёрдый, уверенный. Свет от редких ламп мелькал на лице, подчеркивая углы скул, линию подбородка, чуть хмурый лоб. Он не оборачивался, но Эмма чувствовала: он знает, что она идёт за ним.

Капитан отворил металлическую дверь, ведущую на внешний настил.

Снаружи было прохладно. Влажный воздух окутал кожу, проникая под одежду, пронзая, как прикосновение. Море чернело, бесконечное, шепчущее, как тайна. Звёзды висели над горизонтом, а луна резала поверхность воды, будто лезвие ножа.

— Красиво, — прошептала Эмма, подойдя ближе к поручням.

Он встал рядом, глядя вперёд.

— Это лучшее, что даёт море, — сказал он глухо. — Простоту. И молчание.

Она скользнула взглядом по его профилю. Молча. Близость ощущалась всем телом — даже не через прикосновение, а сквозь дыхание, напряжение воздуха между ними.

— Почему вы… пришли за мной? — спросила она.
— Потому что видел, как ты смотришь. На судно. На людей. На себя. — Он повернул к ней лицо. — И потому что хочу, чтобы ты не просто плыла. Чтобы ты жила здесь.

— Я стараюсь.
— Ты держишь себя слишком крепко. Это видно по походке. По тому, как сжимаешь кулаки. И по тому, как смотришь, когда думаешь, что никто не видит.

Он протянул руку, коснулся её запястья. Медленно. Уверенно.
— Я вижу.

Эмма не отпрянула. Она смотрела на его пальцы, обвившие её тонкое запястье, и чувствовала, как сердце бьётся не в груди — в ладони. Он был близко. Тепло от него накрывало, как плед в холодной каюте.

— Я не знаю, чего от вас ждать, — прошептала она.
— Это правильно. — Он сделал шаг ближе, наклонился. — Но я не играю. Я предупреждаю.

Его рука скользнула вверх — по её предплечью, к плечу. Потом — к шее. Кожа вспыхнула под его прикосновением, как искра на ветру.

— Если я начну — не остановлюсь.

Она сглотнула. Всё внутри было как натянутая тетива — если дернуть, сорвётся стрелой.

— Может, мне уйти? — прошептала она.

Он молчал. Долго. Потом кивнул.
— Можешь.

Она не сдвинулась.

— Но если останешься, — добавил он, опуская ладонь ей на талию, — ты не просто практикантка. Ты будешь... моя.

Она смотрела в его глаза. Там не было шутки. Только глубина. Сила. Обещание.

И вместо слов она подошла ближе, прижалась лбом к его груди. Он обнял её — твёрдо, без поцелуев, без спешки. Как укрытие. Как якорь.

И в этот момент море перестало пугать.

Утро на борту начиналось с сигнала в коридоре — короткий, резкий. Эмма проснулась мгновенно. Пальцы дрожали, тело будто продолжало слышать отголоски ночи: ветер, его дыхание, крепкие руки, запах соли и чего-то более глубокого, животного. Она не сразу поняла — сон это был или воспоминание. Но губы горели, и запястье всё ещё ощущало его прикосновение.

Когда дверь тихо скрипнула, она уже стояла в кроссовках.
На пороге — моряк, вахтенный.
— Капитан просил вас к себе. Сейчас.

— Сейчас?.. — голос предательски охрип.

— Немедленно, — повторил он с лёгким кивком и исчез.

Эмма глубоко вдохнула, пригладила волосы, застегнула молнию на куртке до самого горла — глупая попытка спрятать то, что всё равно светилось изнутри: волнение, предвкушение, страх. И что-то ещё.

Дверь капитанской каюты была массивной, деревянной, почти без следов соли. Она постучала один раз — мягко.

— Входи, — раздался голос.

Внутри было тепло. Пространство отличалось от остальной части судна — тише, уютнее, темнее. Вдоль стены — книжная полка, кресло, стол с навигацией, окно, за которым мерцало белёсое небо. Сам он стоял у раковины, пил кофе из чёрной кружки. Свет от окна резал его лицо пополам — одна половина в тени, другая, освещённая, — напряжённая, сосредоточенная.

Он посмотрел на неё поверх ободка чашки.
— Доброе утро.

— Доброе... — она замялась, поправляя край куртки.

— Закрой дверь.

Щелчок. Она послушалась.

Он поставил кружку, подошёл. Шёл медленно, не спеша, будто проверяя её дыхание. И остановился почти вплотную.
— Ты не жалеешь, что осталась ночью?

— Нет, — выдохнула она. Слишком быстро.

Капитан чуть улыбнулся. Редко. Губами, но не глазами.
— Тогда у нас с тобой разговор. Но не в форме приказа.

Он протянул руку, коснулся воротника её куртки.
— Сними. Здесь тепло.

Её пальцы не слушались. Он не помог, не торопил — просто ждал. И она медленно стянула молнию, позволила ткани соскользнуть с плеч. Под ней — тонкая майка, полупрозрачная от вчерашнего жара. Его взгляд задержался.

— Я хочу, чтобы ты знала: ты в безопасности. Я мужчина. И капитан. Но здесь, сейчас — только первый. — Его рука легла на её бедро, чуть выше колена. — Всё, что будет, — будет только если ты этого хочешь.

Эмма молчала. Она смотрела в его глаза, и в груди что-то сжималось — от силы, от желания, от неизвестности. Она не ответила — только шагнула ближе. Сама.

Он поднял руку, коснулся её скулы.
— Тогда я начну.

Он поцеловал её не спеша. Глубоко. Без грубости, но с напором. Словно хотел показать ей, как целует мужчина, умеющий держать судно при любой качке. Его губы жгли. Руки обвили её талию, прижали к себе. Не спрашивали. Утверждали.

Она прильнула к нему всем телом, почувствовала, как твёрдый торс касается её груди, как бьётся его сердце — не ровно, нет — рвано, будто он тоже давно ждал. Пальцы его легли ей на затылок, поднимаясь в волосы, и осторожно потянули назад, открывая шею. Он поцеловал её туда — в точку, где пульс, — и Эмма тихо выдохнула, вся дрожь тела сосредоточилась между ног.

Его руки скользнули под майку. Кожа под пальцами была горячей, жадной. Он не рвал одежду, но двигался с уверенностью того, кто знает, куда хочет попасть. Один палец медленно очертил её живот, другой — поясницу. Контакт был живым. Настоящим. Захватывающим.

— Скажи «стоп», если передумаешь, — шепнул он.

Она не сказала. Напротив — потянула майку вверх сама. Он помог, стянул с неё ткань, легко, как парус в слабом ветре. Обнажённая грудь вздрогнула на воздухе. Капитан смотрел. И только потом — тронул губами сосок. Осторожно. По кругу. Сначала один, потом второй. И Эмма откинула голову, подставляя себя как парус ветру — вся, целиком, без остатка.

Они двигались к койке, шаг за шагом, не отрываясь. Руки капитана касались бедер, спины, ягодиц — изучающе, медленно, так, будто он не просто хотел её… он хотел запомнить её.

— Ты такая... настоящая, — прошептал он, уже стягивая с неё оставшуюся одежду. — Живая. Горячая. И твоя кожа — как будто создана для прикосновений.

Она дрожала под ним, вся — от ключиц до коленей. Его движения были ритмичными, точными. И когда он вошёл в неё — медленно, глубоко, будто навсегда — Эмма почувствовала, как всё вокруг исчезает. Осталась только качка. Только он. Только её собственный голос, шепчущий что-то непонятное, но необходимое.

Капитан не спешил. Он двигался, как море — терпеливо и мощно. Его руки держали её, его губы метились по шее, плечам, груди. Он шептал ей в ухо, что она — его. Что он рядом. Что теперь она часть этого судна. И часть его.

Когда всё закончилось — не сразу, а в долгом, тёплом финале — он остался рядом. Просто лежал, держа её за руку.

И только потом, склонившись к её уху, произнёс:

— Теперь ты по-настоящему на борту.

********

В кают-компании, как обычно, было тесновато: длинный стол, скамьи, белые кружки с эмблемой судна, масляные пятна на скатерти, — всё как положено на рабочем корабле. Моряки сидели вперемешку, кто с расстёгнутым воротом, кто с недовольным лицом после бессонной вахты, кто с сигаретой в руке, уставившись в иллюминатор.

Когда Эмма вошла, слегка запоздав, на ней уже не было официальной куртки практиканта — только белая майка и серые брюки, немного сползшие на талии. Волосы, всё ещё влажные после душа, собраны в низкий хвост. Она огляделась, будто впервые переступала этот порог, и, не зная, куда сесть, замерла в проходе.

— Доброе утро, практикант, — капитан поднял взгляд от чашки и едва заметно кивнул. Его голос, глубокий и глухой, пронёсся сквозь гул голосов, заставив замолкнуть тех, кто сидел ближе всего.

— Доброе, сэр, — Эмма чуть кивнула и быстро опустила глаза.

Её щёки мгновенно порозовели, как будто в ней всё ещё звучала та сцена в машинном отделении — слишком близко, слишком откровенно, слишком тихо сказано. Она села на свободное место напротив Сэма. Его взгляд задержался на ней дольше обычного.

— Ну ничего себе, — буркнул кто-то сбоку. — А вчера капитан с ней чуть не поубивался в машинке, а сегодня уже доброе утро.

— Тише, Джефф, — прошипел сосед, — а то услышит.

Эмма постаралась не замечать перешёптываний, но они не ускользнули от неё. Все будто стали внимательнее, когда она и капитан находились в одном помещении. Капитан же, наоборот, вёл себя безупречно: пил кофе, коротко отвечал на вопросы боцмана и время от времени бросал взгляд в её сторону — ровный, сосредоточенный, без намёков. Но слишком пристальный.

Сэм наливал себе овсянку, но делал это как-то неуклюже, медленно.

— Не обижайся на них, — негромко сказал он, склонившись чуть ближе. — Им бы только языками чесать. Особенно Джеффу. Он уже одиннадцать месяцев без берега. У него на бабу даже чайник намекает.

Эмма усмехнулась, чуть повернувшись к нему. Сэм по-прежнему выглядел расслабленным, но в его взгляде мелькала осторожность. Он тихо шумел ложкой в кружке, как будто специально не ел, а ждал, пока она закончит.

— Не беспокойся, я умею не обращать внимания. Это часть практики, верно? — она пригубила кофе и, будто невзначай, посмотрела на капитана.

Он разговаривал с штурманом, но пальцы его постукивали по кромке чашки в каком-то неритмичном, нервном ритме.

— Конечно, — тихо ответил Сэм, но голос его стал более сухим. — Особенно когда практикуешься так... близко с капитаном.

Эмма замерла. Это прозвучало почти как упрёк. Она поставила кружку на стол и не сразу нашлась, что сказать.

— Он просто показал мне машинное отделение. Я всё ещё... привыкаю ко всему, — её голос был ровным, но внутри что-то дрогнуло.

— Показал, — повторил Сэм, не глядя на неё. Он сделал глоток, потом медленно облизал ложку. — Ты быстро учишься. Обычно капитан не так щедр на внимание.

— А ты ревнуешь? — спросила она слишком резко и тут же пожалела об этом. Лицо Сэма напряглось, мышцы на челюсти задвигались.

Он откинулся назад, сложив руки на груди, и теперь смотрел прямо на неё, не отводя взгляда.

— Может, немного, — сказал он просто. — Я же не железный. Особенно когда вижу, как ты на него смотришь.

— Я не смотрю... — начала было она, но оборвала себя. Это была бы ложь.

Сэм молчал, позволяя паузе растянуться.

— Эмма, я понимаю, он — капитан. Высокий, молчаливый, с этими своими ледяными глазами и голосом, как шторм. Он умеет производить впечатление. Особенно на новичков.

— А ты не хочешь производить впечатление? — Она склонила голову набок, стараясь перевести разговор в более лёгкий тон.

— Я хочу настоящего, — ответил Сэм негромко. — Не в коридоре, не в машинном отсеке, не украдкой.

Он провёл пальцем по столу, задержался у её руки, почти коснулся. Она не отдёрнулась. Напротив — ей было вдруг интересно, до чего он дойдёт.

Сэм чуть подался вперёд, его голос стал ещё тише:

— Хочешь, я покажу тебе, как всё работает на палубе? Когда стемнеет. Там ветер, запах моря, тишина. Без посторонних. Просто ты и я.

Эмма не ответила сразу. Она чувствовала себя, как лодка, которую качает между двух волн: одна — уверенный, строгий капитан, другая — живой, открытый Сэм. И обе одинаково притягательны.

— Я подумаю, — наконец сказала она, и сжала ручку кружки чуть крепче, чем нужно.

Лунный свет проливался на палубу серебристой вуалью, подёргивая доски легкой рябью теней после очередного тяжелого дня. Эмма, кутаясь в мягкий, пахнущий солью свитер, вышла наверх, чтобы немного отдышаться. День был долгим. Странным. Слишком насыщенным взглядами и намёками.

Сэм стоял у поручней, спиной к ней, будто ждал. Его фигура — высокая, уверенная — отбрасывала густую тень на мокрое дерево. Он не обернулся, но когда Эмма подошла ближе, заговорил негромко:

— Не можешь заснуть?

Она вздрогнула. Голос был мягким, но в нём чувствовалась сдержанная сила.

— Нет… — Эмма подошла ближе, встала рядом, опершись на перила. — После всего... слишком шумно внутри головы.

Сэм посмотрел на неё сбоку. Его глаза были тёмными, глубже ночного неба, и в них — что-то тревожащее, почти хищное.

— Шумно из-за того, как капитан на тебя смотрит? Или как ты смотришь на него?

Эмма нахмурилась, но не отстранилась.

— Я… я не думаю, что это имеет значение, — проговорила она тихо. — Я всего лишь практикантка.

Он рассмеялся коротко, без веселья.

— Не в том дело. Ты не понимаешь, что он делает? Он затягивает тебя, как море — под волну. Ты думаешь, можешь уйти в любой момент, а уже стоишь по горло в воде.

Эмма сжала пальцы на перилах. Она чувствовала, как гнев и что-то похожее на обиду разгораются в груди.

— Ты… ревнуешь?

Сэм обернулся к ней полностью. Под лунным светом его лицо казалось резким, почти суровым, но в глазах плясала тень боли.

— А если да?

Она не знала, что сказать. Ветер трепал её волосы, пряди цеплялись за губы, но Сэм вдруг протянул руку, аккуратно убрал локон за ухо. Его пальцы коснулись кожи, и по телу Эммы прокатилась волна мурашек.

— Мне казалось, — прошептала она, — что ты держишься подальше.

— Потому что это проще, — тихо ответил он, не убирая руки. — Но сейчас ты стоишь здесь, передо мной, и я не могу больше делать вид, что ты для меня — просто имя в списке практикантов.

Он медленно придвинулся ближе. Эмма не отступила. Сердце билось с бешеной скоростью.

— Если я ошибаюсь… — прошептал Сэм, — останови меня сейчас.

Она ничего не сказала. Только закрыла глаза и позволила его губам коснуться своих.

Поцелуй был сдержанным, почти исследующим. Как будто он всё ещё сомневался, не растает ли она в его пальцах, не оттолкнёт ли. Но когда её руки поднялись и легли ему на грудь, Сэм прижал её ближе, углубляя поцелуй.

Их тела прижались друг к другу, и Эмма впервые почувствовала, насколько он горячий, насколько сильный. Его ладони прошлись по её спине, опустились ниже, будто проверяя, где заканчиваются границы дозволенного — и не найдя их.

— Здесь нельзя… — прошептала она, чуть отстраняясь, но он уже взял её за руку, ведя за собой по узкому трапу вниз, к своей каюте.

Дверь захлопнулась за ними, и в полумраке тесного помещения Эмма стояла, тяжело дыша, не зная, что делать с собственным телом — всё в ней дрожало, требовало, рвалось наружу.

Сэм молча подошёл, встал совсем близко, дыша ей в волосы.

— Я мечтал об этом, — сказал он хрипло, — с первой минуты, как ты поднялась на борт.

Он начал расстёгивать пуговицы её свитера, медленно, будто каждое движение было священным. Эмма не сопротивлялась. Только смотрела, как его пальцы скользят по ткани, как свитер соскальзывает с её плеч. Его ладони — чуть грубые, морские — коснулись её кожи, и она задохнулась.

— Тебе холодно? — спросил он, глядя прямо в глаза.

Она покачала головой.

— Горячо.

Он наклонился и поцеловал её в ключицу. Её пальцы сжались на его рубашке, и она потянула её вверх, позволяя себе ответить.

Рубашка соскользнула с его тела, открыв торс, натренированный, будто выточенный из тени и солнца. Эмма провела ладонями по его груди, ощущая, как напрягаются под кожей мышцы.

Сэм взял её на руки и осторожно опустил на койку. Его поцелуи стали более жадными, глубокими. Он двигался медленно, сдержанно, как будто хотел запомнить каждый сантиметр её тела, каждую дрожь, каждый стон.

— Ты можешь сказать "нет" в любой момент, — прошептал он, скользя губами по её животу. — И я остановлюсь. Всегда.

Но она не хотела останавливаться.

Она хотела раствориться в этом моменте, забыть, кто она и кем был капитан, забыть всё, кроме горячего тела рядом и желания, что расползалось внизу живота.

Когда они были вместе, телами и дыханием, когда движения становились всё более резкими, голоса — срывающимися, она знала: завтра всё изменится. На судне, где каждый шаг слышен, где каждый взгляд — часть игры, не спрятаться от себя.

Но сейчас… она принадлежала ночи.

И ему.

Солнечный свет осторожно пробивался сквозь плотные шторы каюты, мягко лаская кожу Эммы. Она лежала, ещё не открывая глаз, чувствуя тепло, исходящее от тела рядом — тяжёлое, крепкое, уверенное. Воздух был наполнен тишиной и едва уловимым запахом морской соли, смешанной с мужественным ароматом, который она уже успела полюбить.

Сэм спал, расслабленный, с едва заметной улыбкой на губах, словно всё, что было вчера, превратилось в сладкий сон, и сейчас он здесь, реальный, рядом. Его рука осторожно обвивала её талию, пальцы лениво играли с волосами на спине.

Эмма чувствовала, как в её груди одновременно теплится радость и растёт легкая тяжесть. За пределами каюты — жизнь судна, её новые обязанности и взгляд капитана, который всё ещё оставался с ней, как тень, которую невозможно прогнать.

Она тихо повернулась, чтобы не разбудить Сэма, и встала с кровати. Взгляд упал на зеркало, где отражалось её лицо — немного усталое, но свежее, с лёгким румянцем на щеках. Мысли метались, словно волны в бушующем море.

Капитан. Сэм. Два разных мира, две силы, тянущие её в разные стороны. Капитан — строгий, непоколебимый, как океанская стихия, с которой она только начинает учиться бороться и вместе с тем подчиняться. Сэм — живой, тёплый, настоящий, дарящий ей чувство защищённости и лёгкости.

В душе зародилась борьба — нужно ли выбирать, когда хочется иметь всё? Когда в каждом прикосновении и взгляде живёт обещание, а сердце — словно парусник, качающийся между ветрами страсти и нежности?

Она закрыла глаза и позволила себе представить. Представить, как однажды утром просыпается в объятиях капитана — его крепкие руки, которые будто держат её от всех бурь и штормов мира. А вечером — с Сэмом, когда он нежно проводит пальцами по её коже, шепчет что-то смешное и нежное, заставляя забыть о серьёзности дня.

Эти мысли согревали её и одновременно вызывали трепет, словно тонкая струна натягивалась в груди, готовая разорваться.

— Почему нельзя иметь сразу всё? — прошептала она сама себе, улыбаясь сквозь лёгкую грусть.

В этот момент за дверью тихо послышался шаг — и в каюту вошёл капитан. Его глаза сразу нашли её, и в них была та же глубина, что и всегда, но теперь с оттенком осторожной нежности.

— Доброе утро, — сказал он, делая шаг вперёд.

— Доброе, — ответила Эмма, чувствуя, как напряжение между ними мгновенно обостряется.

Он подошёл ближе, но не сделал резких движений — просто взял её руку в свою.

— Вчера ты сделала шаг в новый мир. Сегодня — решаешь, какой путь выбрать.

Она взглянула на его крепкую ладонь и потом подняла глаза, встретив его взгляд.

— Я не хочу выбирать, — призналась она тихо. — Я хочу быть с вами обоими. Потому что каждый из вас по-своему интересен для меня. И я хочу узнать, куда это приведёт.

Капитан замер, потом слегка улыбнулся — самой тихой, самой настоящей улыбкой, какую она когда-либо видела.

— Тогда у нас будет много работы, — сказал он мягко.

И Эмма, держа его руку, уже представляла — как её дни будут наполнены ветром, морем и нежностью двух мужчин, словно парусник, плывущий сразу по двум ветрам.