Мортис Дэ Мори. Том 1

В Городе Тысячи Механизмов, звавшимся Лордхевеном, где громкие голоса людей зачаровывали биржу, где стальные механизмы работали без устали, а престиж известной семьи Дэ Мори - измерялся в тоннах типографской бумаги. Двое мальчишек – Мортис и Фаустус – были своими собственными островками. Островками, лишь изредка освещаемыми рассеянным вниманием родителей, чьи взоры были прикованы к статусу и роду, а не к детским играм.

Мортис, старший, был похож на стремительную речушку: болтливый, с глазами, полными озорного блеска, и смехом, что легко переходил в задиристый клич. Он любил подраться – не столько из злобы, сколько из желания доказать, что он тут не декорация, а полноценный участник жизни. Его язык был острым, ум – быстрым, и каждый день он находил повод для новой шутки или громкого заголовка, даже если выдумывал их лишь для себя и для своего брата.

Фаустус, младший, был его полной противоположностью. Молчаливый, как старый камень, с глазами, что, казалось, видели больше, чем могли выразить слова. Он не был одарен речью – немота была с ним с рождения, как тень, что следовала по пятам. Родители относились к нему с некоторой отстранённостью, словно к дефектному, но дорогому механизму, полагая, что он не сможет продолжить славу Дэ Мори так, как мог бы их болтливый первенец.

Но для Мортиса, Фаустус был не дефектом, а сокровищем. Он был его единственным свидетелем, его безмолвным слушателем, его братом. Когда другие дети смеялись над Фаустусом или сторонились его, Мортис вставал стеной. Его кулаки были быстры, а язык – еще быстрее, чтобы отбить любое оскорбление.

— Эй, да что вы понимаете, идиоты?! Он просто умнее вас всех, вот и молчит! — кричал Мортис, отгоняя обидчиков, а Фаустус стоял за его спиной, лишь слегка кивая или указывая на что-то пальцем. Мортис научился понимать эти жесты, эти взгляды, эти лёгкие касания руки. Их мир был построен на молчаливом понимании и братской преданности.

Их любимым местом был пыльный чердак старого особняка Дэ Мори. Там, среди сломанных игрушек, ржавых механизмов и забытой мебели, Фаустус находил свой настоящий язык. Его маленькие пальчики, ловкие и проворные, творили чудеса. Из кусков металла, шестерёнок и пружин он собирал крошечные паровые машинки, заводных птичек, что танцевали под мерное жужжание, и даже миниатюрные оркестры, где каждый инструмент играл свою мелодию, приводимый в движение крохотным паровым двигателем.

Однажды, пока Мортис беззаботно строчил на пергаменте очередной «сенсационный репортаж» о приключениях дворового кота, Фаустус показал ему нечто удивительное. Это была механическая птичка, не больше ладони, но её крылья, сделанные из тонкого, отполированного металла, взмахивали с такой грацией, что казалось, она вот-вот улетит. А из её клюва вырывался тихий, мелодичный свист. Мортис замер. Он понял. Это был голос Фаустуса. Попытка Фаустуса «говорить» с миром.

— Фаустус… братишка, это… это просто чудо! — прошептал Мортис, его голос был полон искреннего восхищения. — Ты… ты сможешь разговаривать со всеми! Через свои машины!

Глаза Фаустуса – эти бездонные омуты, что всегда хранили так много несказанного – вспыхнули ярким, почти лихорадочным блеском. Он кивнул, его немые жесты были полны восторга. *«Я… смогу… говорить… с… тобой… и… со… всеми… через… них…»*

Именно тогда Фаустус решил, что посвятит себя паровым механизмам. Он хотел, чтобы его творения говорили за него, чтобы они доносили до мира его мысли, его чувства. Мортис же, в свою очередь, мечтал о том, чтобы его слова, его газеты, захватывали мир, рассказывая правду, смешанную с острым юмором – тем самым юмором, что был его оружием против серости жизни.

Они росли, крепко держась друг за друга. Один – голос, другой – его отражение. Одни – слова, другой – их воплощение в металле и дыму. Их связь цвела в тени родительского безразличия, крепкая, нерушимая, фундамент для их будущих жизней. Никто из них не подозревал, что порой самые нерушимые фундаменты строятся над самыми глубокими безднами.

И что их крепкая связь, их любовь, однажды станет инструментом в руках судьбы, которую они сами, в будущем, и выстроят.

Годы летели, подобно страницам календаря, срываемым безжалостным ветром перемен. Детство осталось за спиной, уступив место шумной, амбициозной юности. Родители покинули Лордхевен, чтобы добиваться новых высот, распространяя славу своего рода. Братья Дэ Мори, выращенные в роскоши, но закалённые нехваткой родительского тепла, вступили в престижный городской университет, каждый со своей целью, каждый со своей мечтой.

Мортис, фонтанирующий идеями и острыми мыслями, выбрал себе путь журналистики. Он жаждал нести правду, доносить до каждого слова, которые могли бы потрясти мир, развлечь, заставить задуматься. Его статьи, полные дерзкого юмора и колких замечаний, быстро завоевали популярность среди студентов, а затем и среди городской интеллигенции. Он был голосом поколения, его пером – оружием, его улыбкой – маской, скрывающей глубокие мысли.

Фаустус, верный своему детскому обету, пошёл на факультет паровых механизмов. Тогда это было в новинку, на грани магии и науки. Он, немой, впитал в себя каждую формулу, каждый чертёж, каждую вибрацию стали. Его руки, что когда-то собирали крошечных птичек, теперь могли проектировать целые системы, сложные двигатели, невиданные ранее устройства. Он находил в механизмах свой голос, свою речь, свою неутолимую жажду общаться с миром через свои творения. Он был гением, который не произносил ни слова, но его работы кричали о его умении.

Университет отворил им двери в большой мир. Мортис, пройдя путь от студенческой газеты до редактора, в конце концов, стал владельцем собственной печатной фабрики. Его еженедельная газета, полная колкого юмора, острых репортажей и забавных комментариев о нравах общества, била рекорды тиражей. Он был популярен, его имя знали, его статьи цитировали. Он женился на Саре, женщине с добрым сердцем и мягким смехом, которая наполняла его дом светом и уютом. У них появились дети. Лиам и Лина, чьи звонкие смешки эхом разносились по родовым залам Дэ Мори. Жизнь, казалось, была совершенна.

Фаустус не остался в тени. Он стал инженером, известным на весь Город Тысячи Механизмов. Его изобретения, его уникальные подходы к паровым механизмам, стали легендой. Он был тем, кто двигал прогресс, кто заставлял шестерёнки истории вращаться быстрее. Он тоже нашёл свою любовь, навёл порядок в своей жизни, его семья стала его тихим, безмолвным счастьем. Он был звездой, чьё сияние не зависело от слов, а говорило через железо, пар и изобретательность.

Братья продолжали быть близки, насколько это позволяли их бурные жизни. Мортис заходил к Фаустусу в мастерскую, восхищаясь его новыми творениями. Фаустус читал газеты Мортиса, его безмолвный смех был самой искренней похвалой. В их жизни царили успех, семейное счастье и, казалось бы, нерушимый мир.

Но потом, как гром среди ясного неба, грянул ужас.

Невидимая, но всепоглощающая сила начала свою жатву. Вспышка чумы. «Rubrum Nebula». Красная мгла. Она пришла тихо, незаметно, а потом взорвалась, как гнойный нарыв на теле города. Все попрятались. Улицы опустели. Смех смолк, сменившись кашлем и стонами. Печатная фабрика Мортиса, некогда полная жизни, разорилась, её машины застыли, словно в предсмертных конвульсиях.

Фаустус пропал без вести. Мортис метался, искал брата, кричал его имя в пустоту, но ответом была лишь тишина. Затем, ужас заглянул ему прямо в глаза. Один за другим. Члены его семьи. Его Сара. Лиам. Лина. Все они пали жертвами «Rubrum Nebula», исчезая в кровавом тумане болезни, оставляя Мортиса одного в опустевшем, безмолвном доме.

Он пытался заглушить боль. Тоску. Ужас. Просиживал дни в заброшенном кабаке, в «Гнилом Бочонке», где ещё оставался алкоголь – горький, как сама жизнь. Он пил, пока всё не закончилось. До дна.

Выпив последние капли забвения, Мортис отправился домой. Его шаги были неуверенными, его разум – затуманенным. Он пошёл через закоулки, через улицы, где воздух пах гнилью и смертью, где его собственное тело было истощено горем.

Внезапно, прямо из темноты, кто-то выскочил. Тяжёлый удар оглушил его. Мир померк.

Он знал, что это было начало. Он знал, что это было частью его судьбы. Но не знал, что эта судьба – его собственная. Он лишь чувствовал, как падает в бездну, из которой ему суждено было восстать лишь для того, чтобы пройти новый круг ада.