Москабад самоизоляционный: часть вторая, действие седьмое

Окливий

Великая Поэма «Москабад самоизоляционный»

Часть вторая: «Избавление»

Действие седьмое

(В коем отчаянная четвёрка персонажей поэмы приступает к обсуждению дерзкого плана)

Москабад. Утро следующего дня. Гей-клуб «Жар-птица на ве́ртеле» (и он же - неофициальный штаб по противодействию массовой вакцинации). Вагинострадалец Филь замер возле окна. Он погружён в воспоминания о встречах с Ирмой, происходивших осенью. Наш герой вглядывается в простирающееся внизу снежное пространство. Внезапно нахлынувшие воспоминания вызывают у вагинострадальца Филя следующие размышления:

«Нет! Ничего я днями целыми не делал.

Скучал. И время шаткое час о́т часу́ едва ль звало

По имени меня. Нет, не звало.

Но… и не призывало неумело

К принятию того, что надоело.

Да осень (просто повезло),

Плыла под взглядом из окна.

Вонзалась в память. Ночь без сна

Прошла почти. Смешалось воспаленье

Давно забытого числа

С сегодняшним тяжёлым пробужденьем.

Строка, написанная мной

Напоминает птиц летящих в спешке.

За нарисованной стеной

Есть нечто большее, чем голые деревья.

(К примеру, сумерек извечные насмешки).

Есть даже стойкость настроений дня

(То - будто памятник, поставленный на месте пораженья

Себе же). Без Ирмы я - пустынная земля.

Теперь нет света и законов

В строенье моего огня.

И город в струпьях от притонов.

Спустись на гиблые поля

Ко мне. Обещанный раздорами бедлам,

Оставь квартирным ссорам и углам…»

Филь с тоской взирает на городскую толчею. Перед ним предстаёт образ возлюбленной. Он продолжает внутренний монолог:

«…Но здесь почти всегда Октябрь. Ям

Придорожных царство. И мыслей беспощадный гам.

Он вряд ли смолкнет, если пожелаешь сам.

Один средь жизненной рутины.

Беспомощность слабевшей Византии

Припоминается. Горит вопрос: к чему?

И безтуманно утро. Видимо – дожди раздели.

И лист, крутящийся на той же параллели

Что и карниз, пока ещё вверху.

И навзничь падают другие. А я всё жду

Холодный праздник

Зимы, готовящей уют.

Года гибки словно запястья:

Накормят (оболгав ненастья)

Лицами людей

Чрезвычайно мне антипатичных.

И ситуациями с завихреньями в них разных скоростей,

Где списки награждений птичьих

За выслугу в бессмысленности лет

Переполняются персонами скупыми.

Надежды сведены «на нет».

Планеты кажутся большими

Когда к ним приближаешься. Прости!

Пока они вверху - они лишь точки.

Хотя и точки могут возрасти.

По крайней мере, в это верится вначале.

И я опять довольствуюсь, скучая

Озоном долгого дождя.

Бессилен возразить кому-то.

Бессилен здесь оставить у себя

Октябрь. И возвратить сегодняшнее утро…».

Вагинострадальца Филя возвращает в зимнюю реальность налетевший на окно порыв ветра со снегом. Наш герой вздрагивает. Мысль о том, что в скором времени Ирму могут принудительно вакцинировать вызывает у него приступ отчаяния. Филь пытается отогнать от себя назойливые тяжкие думы о судьбе любимой теми же скрытыми разглагольствованиями на отстранённые темы:

«Однажды поутру цвела зима.

И я проснулся с ощущеньем снега.

На лбу окна – узор. И отраженье века.

Оставлю спор с Монтенем (тьма

В ясности не растворяется. Не нега

Она определённо!). И кто из нас неправ

Пускай решает кто-то третий.

Накрою стол надежд, устав

Выискивать закономерности столетий.

В моём тоскливо-снежном мире

Нет постоянства.

Лишь линии, бегущие в пунктире.

Лишь суета трамваев с нелепым их убранством

Внешним, однотипным. Крыш стеллажи.

Как много лишнего вокруг меня движенья!

И минус жив в градуснике.

Размноженье лжи

Неконтролируемо, если отношенья

С женщиной зашли

На утлом паруснике

В бухту ревности. Если в Декабре иль в Феврале

Лишь холод заставляет жаться к ней.

Но, впрочем, может… и надёжней и верней

Всё попытаться взвесить сразу?

Не повинуясь праздному (любовному) приказу,

Побить абсурд семёркой дней?

А после… убрать бардак на кухне.

Остаться одному, но ненадолго

(Пока ночь угасающая насмерть не потухнет!)

Чтоб прокипело,

Чтоб ушло в цемент унынье, как в песок!

И беспокойство, достигшее предела

Уняться (пусть лишь чуть!), но захотело.

(Ах, только б на один часок!).

Но… чтоб не увяло чувство, которое посеял сам.

Тем да́ндолкским манящим женщины глазам

Известно: да! – за взглядом – память.

Как за стеной есть что-нибудь ещё! (От взора-арбалета

Стрела амурная, допустим!). Невыносимо: моя Ирма где-то!

А я среди вещей и гнёта.

И лишь ресница вскрытого письма

Моргает от касаний ветра.

Однако ж, вкупе с тем, я нахожу весьма

Достойным смотреть на зимние пейзажи,

Пока утра́ приходят в будни наши,

Вверяясь равномерному, пугающему сливу дат,

Преображающихся с рёвом в водопад

Разжиженного мира человечьей фальши.

И в принципе-то… не поймёшь – что дальше?..»

Из глубокой задумчивости вагинострадальца Филя выводит появившийся внезапно Осквернарий.

Осквернарий (похлопывая друга по плечу):

Грустишь?

Вагинострадалец Филь (отстранённо):

Немного.

Осквернарий (исполненный подозрительного ликования):

Вот это совершенно ни к чему!

Хоть не считаю я, признаюсь, ни тюрьму,

Ни гейский клуб прекрасный и гостеприимный наш

(Где, правда, угодить на карандаш

На чей-то туповатый кожаный не долго, что я вполне пойму!)

Приличным местом для ночлега,

Замечу! - радость от побега

Тебе удавшегося переполнять тебя воистину должна!

Чего же ты хандришь? Какого же рожна?

Попробуй, отвлекись от кислых дум. И не тревожь

Хандру-мочалку до поры до той, пока не изберёшь

Иное поприще себе же на потеху. И ни в грош

Не ставь печаль. Гони её. И лишь когда сочтёшь

Исполненным задуманное, в момент тот - и пожалуйста! - хандри.

Грусть хороша уже потом. Представь: как от заката до зари

Ты сможешь насладиться Ирмы обществом

(Желанной тебе) вволю.

Предаться с нею всяким новшествам

(Интимным, половым). Потискать её. Одарить любовью.

Так вот когда в себе ты не отыщешь сил

В очередной заход ласкать её; в межножный Ирмы ил

(Безмерно вязкий, терпкий и тягучий!) погружаться,

Тогда уж и грусти (мечтая снова с силами собраться!).

Грусти… мечтай… ну сколько тебе влезет! Но терзаться

Сейчас ты брось по недоступным вагинальным пустякам.

(Осквернарий разражается надсадным хохотом и, спустя полминуты, добавляет):

Пойдём тихонько! Поглядишь на план,

Придуманный частично мной, и по докучливости - Одуваном.

Зубило, кстати, - даром разве пьян? -

Его одобрил. Тебя он кличет «Москабадским Дартаньяном».

А нас… мушкетной слизью…

(Осквернарий напускает на себя хмурый вид и после пренебрежительного хмыканья оканчивает тираду):

…Записной болван

И гомофоб отъявленный тюремный твой дружок-«Рубанок»!

Не мушкетёры мы. Не спорю! Но… и не слизняки из склянок!

По мнению ж Рубанка (иль Зубило) - всё будет шито-крыто

В результате. И нам удастся захватить весь град.

Эх! Ну и нарекла ж его блудливая и гордая Гунитта!

«Мой милый рецик»! И других наград

Не нужно ей, кажись! Зубило появился и готово!

Влюбилась по уши, ехидна! И приметь: святого

Нет ничего в ней! И паче – возбуждающего! Право слово!

Ну, для меня-то (насколько сознаёшь ты), - совершенно точно!

Да и для Одувана! Крамольна, желчна и порочна

Сия особа. Но идём же! Вдруг? - и ты сквозь грусть

Свою фертильную придумаешь чего-нибудь получше. Не стебусь

Я вовсе. Верь. И даже на Гунитту не сержусь…

Осквернарий уводит вагинострадальца Филя в самую укромную комнату гей-клуба «Жар-птица на ве́ртеле» (и одновременно неофициального штаба по противодействию массовой вакцинации), где их уже ожидают Одуван и рецидивист Зубило.

Рецидивист Зубило (глядя на план и продолжая размышлять вслух):

…Брать надо Москабад.

Брать штурмом. Не стесняться!

Терять нам больше нечего! Назад

Дороги нет. Да и зачем по ДОПРам разъезжаться?

На воле видимо-невидимо забот!

И опостылел мне давно тюремный ход!

Одуван (поглаживая усы в тревоге):

Легко сказать! «Брать штурмом Москабад!»

Внушительной уверенностью тон ваш, сэр, богат.

Но кое-кто средь нас из робкого десятка!

Осквернарий (входя):

Страх налицо! И не словесная то вовсе опечатка!..

Рецидивист Зубило (улыбнувшись вошедшему следом за Осквернарием Филю):

Мандраж не к месту! Сейчас у каждого из нас есть свой резон

Столицу штурмом взять. Гадаете? - а не несбыточный ли сон

Затея эта? Нет. Возможность изменить судьбу

Всегда (и для любого из четвёрки нашей!) приоткрыта.

Особенно теперь! Желанное через стрельбу

Мы обретём. У Филя будет Ирма; у меня – Гунитта.

(Рецидивист Зубило обращается к Осквернарию и Одувану):

И вас обоих заколоть градоначальник может своенравно!

Осквернарий (машинально съёжившись):

Да нас-то (ясно ж – почему!) заколют непременно и подавно!

Рецидивист Зубило (переводя взгляд обратно на план захвата):

Для нападенья первый мартовский денёк

Есть самый подходящий и удобный срок.

Окружим мэрию мы с четырёх сторон!

Возьмём в кольцо! Отрядами пойдём.

Ворвёмся внутрь и главных вакцинаторов захватим!

Вагинострадалец Филь (с трудом скрывая растерянность):

Умно́ придумано! А сколько «наших» в граде?

Одуван (переминаясь с ноги на ногу):

Полным-полно! Особенно нас! – геев! Поскольку от вакцин

Мы пуще всех изводимся!

Осквернарий (еле слышно):

Кисельный ты кретин!..

Рецидивист Зубило (не обращая внимания на размолвки любовников):

…Мы четверо возглавим по отряду.

Сторонников у нас достаточно! А, значит, дело кряду

Пожалуй, спорится. Ведь парочка недель в запасе есть.

Организуем нападение! Отваге чу́жда лесть!

Ну? Что вы скажете? Исполним нашу месть?

Вагинострадалец Филь (кивая):

Один за всех!..

Одуван (шевеля усами):

…И все на зад того!..

Осквернарий (подпрыгнув от удивления на месте):

Кого? – того? Что ты несёшь? И все за одного!

Одуван (притворно):

О, точно! Перепутал я!..

Осквернарий (грозя кулаком возлюбленному):

Воитель выискался!.. Обормот! Трепло!..

Рецидивист Зубило (жестом останавливая споры):

Давайте ж, согласуем части плана нападенья.

Я поведу отряд на избирком. Без рвенья

Излишнего. Да и без истеричного смятенья!

Ты, Филь, атакуешь мэрию с востока.

Ты, Осквернарий – с запада. С наскока.

Но только… будьте осторожны! Бога ради!

А Одуван…

Осквернарий (торопливо перебивая):

…а Одуван отметится заходом сзади!..

По давнишней своей и неискоренимейшей привычке…

О, мне ль о том не знать? Ведь пылкие отмычки

Всегда найдутся на висячие задки́… верней… замки́!

Проникновения отмычек тех – ох! – очень глубоки!..

Осквернарий бросает на Одувана многозначительный взор. Одуван в ответ поигрывает бровями. Затем в самой потаённой комнате гей-клуба «Жар-птица на ве́ртеле» раздаются тревожные голоса. Четвёрка отчаянных (и до сих пор не вакцинированных!) мстителей погружается в обсуждение особенностей предстоящего опаснейшего предприятия…

Занавес!

Действие седьмое завершено!

Три заключительных действия Великой Поэмы «Москабад самоизоляционный» - восьмое, девятое и десятое - ПУБЛИКАЦИИ НЕ ПОДЛЕЖАТ.

(Авторское предостережение! Ни одно из действий великой поэмы «Москабад самоизоляционный» по отдельности, ни сама поэма в целом не могут быть ни воспроизведены в кинематографической форме, ни явлены публике с театральных подмостков. Ни в настоящем, ни в будущем, ни в отчизне, ни на чужбине (за исключением Франции и Ирландии!). А равно не должны использоваться фрагментарно тем или иным образом (нигде кроме двух вышеназванных стран). Налагается авторский запрет! Именем Куль-отыра налагается! И да постигнет осмелившегося нарушить данное авторское наложение проклятие немилостивого Куль-отыра!)

Первая декада Февраля 2022 от времён Первых Строек на Прекрасных Сугробах

От автора