Мотель “Закат”

Артём сидел в своём склепоподобном офисе — этакая привокзальная берлога, в которой давно уже никто не надеялся на чудо и свежий воздух. Усталость жила в нём давно, как сосед по коммуналке: молчаливая, наглая и, кажется, даже прописанная в ЖЭКе. Тем не менее он держал лицо — слегка наглое, слегка усталое, но, по возможности, уверенное.

Коробки с амулетами — серые, облезлые, когда-то, быть может, с претензией на загадку, теперь выглядели просто как хлам, оставшийся от прежних жильцов. Тут же стопки книг по оккультным наукам, в которых Артём разбирался ровно настолько, чтобы разводить редких клиентов на пару купюр и рюмку сочувствия. Между книгами — коробочки с всякой чепухой: обломки свечей, замотанные в салфетку куриные лапки и прочая архаика, которую он выдавал за древние реликвии, а на деле — за грусть по неслучившимся чудесам.

Комната и сам Артём были словно забытым приложением к этому миру — где тень и сырость чувствовали себя как дома, а электричество в лампочке сочувственно мигало в такт его нервному подёргиванию глаза. Казалось, что даже стены — и те знают: здесь скрыто что-то большее, но вспоминать об этом не хотят, опасаясь дополнительной сырости.

Из окна в подвале, на уровень грязного двора с ржавыми баками, пробивался мутный свет. Артём не замечал его — он давно не замечал двора, как не замечал и карканья вороны на карнизе: ворон здесь было много, а поводов для их карканья — ещё больше. Его мысли были заняты другим. Маша, её дело, и этот липкий, настойчивый шёпот в голове, который он пытался задавить табачным дымом и коньяком, но без особого успеха.

Странные звуки, которые раньше вызывали у него нервную дрожь, теперь воспринимались как часть интерьера — вроде паутины в углу или потрескавшейся плитки у двери. Мир вокруг был фальшивый, как дешёвый амулет с Птичьего рынка, — и магия тут была на сдачу, исключительно для бедных и отчаявшихся.

В этот момент, как по заказу, на столе затрещал телефон — старенький, с пластмассовой трещиной, с давно облезлыми кнопками, будто найденный в музее забытых технологий. Телефон звонко и решительно объявил о себе, нарушая уютную тишину подвала. Артём медленно повернул голову, бросил взгляд на экран: номер, разумеется, неизвестный, как это обычно и бывает в его мире, где все настоящие неприятности всегда прячутся за безымянными цифрами.

— Проклятие, только не это, — пробормотал Артём, не столько вслух, сколько для себя, как человек, давно привыкший к неуместности подобных совпадений.

Взял трубку, откинулся в скрипучем кресле, по привычке собирая в голос крупицы той самой уверенности, которая была у него в лучшие времена и которой требовали инструкции для общения с клиентом.

— Центр эзотерических практик «Око Безмолвия», Артём Шатров у аппарата. Чем, — тут он сделал паузу, будто собирался с мыслями, — могу помочь?

На том конце коротко, будто в микрофон дышала сама неизвестность:

— Вы… вы Артём Шатров? — голос с того конца был хриплый, обрывочный, будто человеку одновременно мешал говорить страх и плохая связь.— Я… я… вам надо… вы должны помочь. Мы… мотель «Закат»… комната номер пять…

Собеседник, кажется, боролся с воздухом.

— Пропала гостья. Марина Лебедева. Здесь… всё непонятно. Только… кровавые следы, тени в зеркале… и всё, больше ничего…

За окном ворона прекратила каркать, будто и ей стало не по себе.

Артём задержал дыхание, задумался. Пропавшая гостья, кровавые следы, тени в зеркале… Всё это, честно говоря, звучало как очередная истерика — если не обычная, то, по крайней мере, хорошо отрепетированная. За годы практики он наслушался таких историй: то из шкафа сквозняк дует не туда, то в ванной вода странно шумит. Особенно в таких заведениях, как этот мотель «Закат» — притягательном пристанище для чудиков, мелких аферистов и тех, кто считает, что пугающие байки автоматически увеличивают прибыль.

В голове уже выстроилась стандартная речь: спокойный голос, чуть насмешливый тон — «Пять тысяч рублей за консультацию, и всё у вас наладится, не волнуйтесь, уважаемый». Артём почти открыл рот — слова сами складывались в цепочку, как на автомате.

Но тут, в динамике, что-то резко изменилось. Голос собеседника вдруг приобрёл ту редкую, неправильную ноту, которую не спутать ни с актерством, ни с истерикой. В нём отчётливо прозвучала паника — чистая, как неразбавленный спирт. Это был Виктор Смирнов, владелец мотеля: человек, который обычно держал себя так, словно весь мир должен ему денег, а все ужасы — не больше, чем повод для скидки.

— Там… тени, Артём. В зеркале. Как будто кто-то внутри. И звуки воды, постоянно. Я не знаю, что это. Я пробовал всё — не выходит. Это не нормально!

Он тяжело вздохнул, словно выдыхал усталость, накопленную за все эти годы, а втягивал внутрь что-то чужое, липкое. Незаметно для себя напрягся — спина выпрямилась, пальцы сжали трубку чуть крепче. В голосе, несмотря на попытку сохранить прежнюю невозмутимость, прозвучала тревога: слабая, но явственная, будто из другой комнаты кто-то негромко включил радио, и среди шорохов и фона зазвучала чужая, настораживающая мелодия.

— Хорошо, — сказал Артём, старательно скрывая, что сам уже чувствовал странное беспокойство. — 10 000 рублей. Приезжаю, помогаю. И больше не звоните мне. Пусть там с этим разберутся.

Он отключил звонок, откинулся в кресле, устало прикрывая глаза. В голове шумело — тени, кровавые следы, вода. Он пытался заставить себя поверить, что это просто очередная афера, не более. Но мысли не отпускали. После дела с Машей — с её странными глазами и вызвавшей у него тот же беспокойный трепет — эта ситуация кажется более чем странной. Ещё и темные тени в зеркале.

«Понятно, у меня новый вызов. Ничего нового, просто очередной клиент с психозом. Просто нужно поставить новый реквизит и обыграть очередную истерику».

Он встал и потянулся, стараясь избавиться от ощущения тревоги. Взял чемоданчик с поддельными ритуальными принадлежностями, проверил его, стараясь не смотреть в сторону окна, где ворона всё ещё сидела, наблюдая за ним. Артём чувствовал, как его пальцы немного дрожат. Это было не от усталости — это было оттого, что что-то в нём всё-таки не давало покоя. Он заглушил эти мысли, вынул бутылку дешёвого коньяка и сделал пару глотков.

— Ничего страшного, — сказал он сам себе. — Мотель, комната 5. Я иду. И все эти «сверхъестественные» глупости останутся за дверью.

Когда Артём, с привычным чемоданчиком в руке, спускался по скрипучей лестнице — так осторожно, будто проверял, не провалится ли сейчас вместе с ней куда-то в подвал мира, — взгляд его снова зацепился за ворону. Та сидела на карнизе с видом хозяйки положения: глаз её был холоден, даже слишком человечески осмыслен, словно она чего-то ждала. В тишине подвала вновь раздалось карканье, резкое и неумолимое. Артём лишь пожал плечами, привычно не обращая внимания — будто этот пернатый наблюдатель был всего лишь частью местного пейзажа, вроде облезлого почтового ящика или сбившейся с ритма лампы.

Внутри, где-то на уровне висков, звенело — как если бы внутри осталась чужая мысль, не выговоренная до конца, не сформулированная, застрявшая между словами.

На улице почти стемнело. Серое небо давило, как крышка гроба, без особого интереса следя за жизнью города. Артём завёл машину на автомате, глядя, как мимо, одна за другой, проплывают старые московские улицы: знакомые, как ненужная память, которую не выбросишь, но и не используешь. Колёса мягко скользили по мокрому асфальту, и вдруг — в самый, казалось бы, привычный момент — он почувствовал лёгкое, совсем невидимое движение воздуха позади. Это был не сквозняк, не хлопнувшая дверь, не шалость занавески. Нет. Это было нечто иное, то, что объяснять себе не хотелось. Неуловимое, чужое, и потому особенно тревожное.

Скоро он оказался у мотеля «Закат». Под слепыми фонарями грязная парковка выглядела еще грязнее, а сам мотель — эта обшарпанная конструкция из прошлой жизни — стоял посреди всего, как каменная глыба, случайно забытая среди людей и асфальта. Стены облупились, словно сбросили последние иллюзии, а окна смотрели на него пустым, равнодушным взглядом — ничего не требовали, ничего не ждали.

«Это не просто психоз. Это — что-то другое», — подумал Артём, сжимая чемоданчик и выходя из машины.

Мотель был готов принять свою новую жертву. Можно было даже подумать, что само здание обрадовалось переменам: вот, наконец, появился повод для движения, для очередной маленькой трагедии на фоне вечной сырости.

Артём вылез из машины, машинально оглядел «Закат» — здание, уставшее, кажется, даже от собственного присутствия на этой окраине. Неоновая вывеска — не то чтобы горела, скорее судорожно мигала, как старая гирлянда на забытой даче. Тусклый, красноватый свет безуспешно пытался пробиться сквозь ночную темноту, отчаянно проигрывая мраку на каждом сантиметре. Ржавые ворота и облезлая краска стен придавали мотелю тот самый вид, за который в путеводителях обычно ставят жирную чёрную метку — «не рекомендовано для посещения».

Освещение держалось на честном слове: столбы едва светили, каждый миг напоминая о своей древности. Пустая трасса и редкие, как зубы у старого волка, деревья вдали создавали вокруг ощущение абсолютной оторванности от мира, как будто всё остальное человечество давно покинуло этот район и оставило его во власти плесени и одиночества. Воздух здесь был густым, в нём вперемешку жили запахи сырости, бензина и старого, раздавленного временем асфальта.

Когда Артём подошёл к входу, дверь мотеля заскрипела, нехотя открываясь, будто и сама была против нового визитёра. Внутри всё было сыро и плотно, словно стены впитывали в себя влагу и тревогу десятилетиями. Этот запах Артём знал: сочетание гнилого дерева, затхлой ткани и безнадёжно устаревшей мебели. Каждый предмет, казалось, стоял тут только для того, чтобы дождаться исчезновения. Обои выцвели, пол поскрипывал, а плесень раздавала свои привилегии по всему пространству, словно была местным надзирателем. Всё это было не просто мотелем — это был своеобразный музей того, как умирает время, когда никто не следит за его ходом.

— Ну вот, привезли меня сюда… старик, ты точно не ошибся, — пробормотал Артём сам себе, глядя на дверь, за которой его уже ждал Виктор.

Виктор Смирнов встретил его у стойки — будто сторож, который не уверен, чего на самом деле боится: гостей или собственного здания. Держался из последних сил, но страх всё равно вылезал наружу — в глазах, в резком, чуть нервном движении подбородка. Был он бледен, как зимний рассвет, а под глазами легли тени — такие, что сразу хотелось спросить, когда он последний раз спал.

На нём висел старый, местами вытянутый свитер, по которому можно было учиться определять эпохи забвения. Руки у Виктора дрожали — не сильно, но так, что этот жест казался почти программным сбоем в его системе. Когда он передавал Артёму ключ с цифрой «5», было видно, что держит его так, будто это вовсе не ключ, а нечто куда более важное, личное, возможно — последнее, что связывает его с нормальной жизнью.

— Здесь, — Виктор выдохнул, его голос чуть дрожал. — Мы пробовали сами разобраться, но ничего не выходит. Она исчезла, а эти тени... Я даже не знаю, как объяснить, что здесь происходит…

Артём взял ключ, улыбнулся сдержанно, с лёгкой иронией. Он коротко подмигнул Виктору, словно между делом, стараясь вернуть себе привычное чувство уверенности.

— Тени, говоришь? Прекрасно. Я как раз не страдаю от недостатка драматизма в своей жизни. — Он кивнул на дверь. — Я сюда не для того, чтобы пить кофе и обмениваться глупыми историями. Приводите меня к комнате.

Комната №5 встретила Артёма тяжёлым запахом сырости и плесени, пропитавших всё: стены, старую мебель, даже скрипучий пол. Здесь давно никто не открывал окна, и спертый воздух сразу навалился, будто хотел вытеснить его обратно в коридор. В полумраке, который создавал единственный тусклый светильник, предметы казались чужими, не желающими принимать нового человека.

В углу — облезлый шкаф с едва держащимися дверцами, рядом потертый стол, на котором темнел облупленный стакан. Кровать в дальнем конце была застелена засаленным покрывалом. Все в этой комнате дышало заброшенностью, как будто жизнь здесь остановилась и никому нет до этого дела.

Внимание Артёма сразу привлекло зеркало в ванной. Оно занимало почти всю стену — большое, неестественно цельное, обрамлённое массивной чёрной рамой. На стекле что-то было выцарапано — не сразу понятно, что именно. Буквы и линии пересекались, будто кто-то очень спешил или, наоборот, слишком долго возился, в попытках оставить после себя хоть какой-то след.

— Уходи.

Артём медленно подошёл ближе к зеркалу, машинально потирая пальцем ухо, будто пытаясь прогнать нарастающее напряжение. Внутри на мгновение кольнула дрожь — не сильная, скорее отголосок старой привычки насторожиться, когда неясно, чего ждать дальше. Он почти сразу заставил себя успокоиться, будто нажал на внутреннюю кнопку. Сейчас нельзя было позволить себе ни малейшей слабости: слишком многое зависело от того, каким его увидят здесь, в этом странном месте.

«Старые шутки. Мы видим, мы слышим, мы предсказываем. Всё, как в шоу для пенсионеров. За всё платим, да. Впрочем, ещё один «сюрприз» от мистики, на который мне можно нагреться. За дополнительные пять тысяч».

— Смотрю, это твой почерк, Виктор? Ритуал по выцарапыванию слов на зеркале? Или ты хочешь, чтобы я сыграл роль этого самого «Уходи» и объявил начало шоу? — его голос звучал с сарказмом, но лёгкая тревога не отпускала.

Виктор молча покачал головой. Его пальцы всё ещё сжимали ключ, словно он мог чем-то помочь или защитить. Он внимательно следил за каждым движением Артёма, но в его взгляде всё яснее читались растерянность и страх — он явно не знал, что делать дальше и куда теперь деваться в этой ситуации. На мгновение Виктор будто бы стал меньше, сжавшись и замкнувшись в себе, стараясь не мешать, но и не уходить слишком далеко.

— Это… не нормально, Артём, — сказал он наконец. — Мы проверили. Она... она оставила свои вещи. Всё, что ей принадлежало, лежит в сумке. Но… он следит. В зеркале. В воде. Я слышал шаги… Но когда мы заглянули — там было пусто. Сколько я не пытался, всё только усугубляется. Я боюсь, что она не вернётся, если мы не сделаем что-то.

Артём задержал взгляд на своей сумке, будто ждал от неё какого-то намёка или объяснения происходящему. Он медленно наклонился, расстегнул молнию, заглянул внутрь. Из бокового кармана виднелся уголок сложенного листка — чужая деталь в его вещах, что сразу вызвала неприятное ощущение.

Он аккуратно вытащил записку, развернул её. На помятой бумаге, дрожащей рукой, было выведено всего два слова:

«Он следит».

Строчки были неровные, буквы будто писались в спешке или страхе. Артём почувствовал, как воздух в комнате стал ещё тяжелее.

Его лицо чуть побледнело, но он быстро отмахнулся от ощущения растущего беспокойства.

— Это всего лишь очередной элемент дешёвой мистикашки, — произнёс Артём, пытаясь вернуть себе уверенность. — Подробности под стать твоим туманным рассказам. А эти записки — элементарная психозная манипуляция. Ладно, если хочешь от меня чуда, давай начнём с хорошего старого спиритического шоу.

Но его голос дрожал. Дрожь была не страхом, а тем напряжением, которое медленно, неотвратимо обволакивает, лишая возможности дышать свободно. Это было чувство, как будто невидимая тяжесть ложится на плечи, тянет вниз, мешает двигаться.

За окном вновь раздалось карканье вороны — трижды, чётко, с одинаковыми интервалами. Этот звук не был просто частью фона: в нём чувствовалась определённость, как в вынесенном решении. Артём машинально обернулся и заметил, как в стекле окна промелькнула её тень. Глаза вороны сверкнули чем-то почти человеческим, а во взгляде проскользнула насмешка, будто она знала гораздо больше, чем полагалось обычной птице.

Он взял свой чемоданчик, открыл его, достал свечи и амулеты — привычные инструменты для ритуалов, которые помогали хотя бы сохранять видимость контроля. Перед тем как приступить к делу, Артём снова посмотрел в зеркало. Там его отражение замедлилось, будто отставало на долю секунды, и выглядело чужим, не до конца послушным.

Когда он протянул руку к стеклу, пальцы едва заметно дрогнули. Это движение стало неожиданно тяжёлым, как будто между ним и отражением уже возникла едва уловимая преграда.

— Нет… этого не может быть. — Он отступил назад. — Я не выключаю свет, если это не закончится, а если зеркало хочет поиграть, то я ему покажу, что бывает с теми, кто смотрит в меня.

В голосе Артёма прозвучал глухой смешок, но напряжение не отпускало. Оно будто прочно закрепилось где-то внутри, в каждом движении и каждом взгляде.

Он стоял в ванной, не отрываясь смотрел на зеркало. На секунду его взгляд зацепился за собственное отражение, но затем что-то изменилось: свет резко померк, пламя свечей задрожало, словно от внезапного сквозняка, и в глубине зеркала появилось движение.

В самом дальнем, тёмном углу он увидел силуэт — тонкую женскую тень, которая словно бы отделилась от стекла. Фигура стояла, почти сливаясь с мраком комнаты. Из-за плеч спускались чёрные, длинные волосы, скрывающие часть лица. В руке у этой тени был нож — острый блеск лезвия на мгновение отразился в пламени свечи.

Артём не сразу понял, дышит ли он вообще, или просто ждёт, что будет дальше.

«Это просто игра света. Просто игра света. Я всё контролирую. Всё под контролем. Просто темнота, блядь, играет с моим восприятием…».

Страх подступил к Артёму, холодный, почти осязаемый. Он сразу понял — это не просто игра света или переутомление. Тень в зеркале жила своей жизнью. Женщина медленно шагнула ближе, и Артём увидел её глаза. В них не было ни света, ни мысли — только пустота, зияющая чёрная глубина, которая смотрела прямо на него.

Это уже не было обычным отражением, не было ни намёка на знакомую реальность. Всё происходящее стало чем-то чужим, вырвавшимся из-под контроля.

— Ты это видишь? — Артём пробормотал сам себе, отступая к стене.

Его рука дрожала, когда он сжал свечу, как будто пытаясь заглушить эту непонятную тяжесть, которая сдавливала грудь.

Шум воды из душевого крана вдруг стал особенно отчётливым, резким, будто на мгновение затмил собой всё остальное. Артём резко обернулся — и сразу заметил, как из-под края ванны на пол медленно выползает густая чёрная слизь. Она стекала по плитке, собираясь в вязкие тяжёлые потёки, будто двигалась с каким-то упрямым, живым умыслом. Тянулась прямо к его ногам, расширяясь, оставляя за собой мокрый след, и с каждым мгновением ощущалась всё ближе, всё реальнее.

Артём резко отскочил в сторону, едва не поскользнувшись на влажной плитке. Он перепрыгнул через разлившуюся чёрную лужу, сердце билось быстро и гулко, но взгляд всё равно был прикован к зеркалу.

Тень женщины в отражении становилась всё ближе, её силуэт всё отчётливее выступал на фоне тусклого света. Нож в её руке будто зажёгся холодным блеском, отражая дрожащие отблески свечей. Тишина в ванной теперь казалась почти полной, наполненной только его прерывистым дыханием и ощущением надвигающейся угрозы.

— Виктор, что здесь происходит? — спросил он, не в силах скрыть паники в голосе.

Виктор замер в углу комнаты. Его лицо стало почти прозрачным, словно весь цвет ушёл вместе с последней уверенностью. Взгляд метался, не задерживаясь ни на чём — глаза не находили опоры ни в стенах, ни в людях. Ключ с пятёркой он держал так крепко, что костяшки побелели. Артём заметил, как у Виктора предательски дрожат руки. Оцепенение и тревога нарастали, захватывая его целиком, будто он был не просто свидетелем происходящего, а уже неотделимой частью этого странного, чужого кошмара.

— Это… — Виктор нервно сглотнул, а его голос задрожал. — Она… моя мать, Анна, никогда не отпускала этот мотель. Она следила за всеми. Особенно через зеркала. Зеркала были её… окнами в этот мир. Она… она всегда была здесь. Всегда смотрела. Но она не отпускала. Не отпускала… — Виктор замолк, его дыхание стало учащённым, и Артём почувствовал, как напряжение в комнате накаляется. — Я слышал, что она использовала зеркала, чтобы контролировать. Чтобы подчинять… Это не просто мотель. Он… живой.

Артём повернулся к Виктору, но его взгляд был прикован к зеркалу, где тень женщины всё ещё приближалась. Нож в её руке был теперь чётко виден. Он поднимал его медленно, как будто готовясь к удару.

— Ты серьёзно? Зеркала… что за чушь ты мне рассказываешь? — Артём попытался скрыть беспокойство в голосе, но это не выходило.

Чёрная слизь на полу расползалась всё шире, покрывая плитку тёмными разводами. Артём ощутил, будто пол под ним становится ненадёжным — возникло тревожное чувство, что вот-вот потеряет опору, и земля уходит у него из-под ног. Всё вокруг стремительно становилось зыбким и чужим.

— Зеркала… — Виктор продолжал, его голос стал тихим, почти шёпотом. — Она всегда следила. Я не мог этого понять, пока сам не стал частью этого. Но теперь я понял. Она не уйдёт, пока… пока ты не уйдёшь.

Артём невольно сжался, чувствуя, как сердце резко уходит в бешеный ритм. Взгляд снова вернулся к зеркалу — теперь он не мог отвести глаз от женщины в отражении. Её лицо было совсем близко, все детали стали пугающе отчётливы: тёмная, словно затянувшаяся гнилью кожа, глубокие морщины, в которых таилась незнакомая злость, а глаза — две бездонные чёрные пустоты, будто поглощавшие свет.

Она смотрела прямо на него и вдруг медленно улыбнулась, с какой-то странной, почти удовлетворённой радостью, словно именно такой — дрожащий и испуганный — он ей и был нужен.

— Уходи… — её шёпот был едва слышен, но ясен.

Внезапно тишину разрезало резкое карканье Марты за окном. Этот звук был совсем не похож на обычные уличные шумы — в нём слышалось предупреждение, настойчивое и тревожное. Три яростных, отчётливых крика вороны прозвучали так, будто перекликнулись с нарастающим шёпотом, доносившимся из глубины зеркала.

В этот момент женщина в отражении протянула к нему руку. Нож в её пальцах вспыхнул острой, почти ослепляющей вспышкой в тусклом свете комнаты. Артём замер, словно прикованный: теперь он не мог отвести взгляд от этого ужасающего зрелища.

— Я не хочу здесь быть… — он выдохнул, чувствуя, как его горло перехватывает. Но он уже не мог двигаться. Ноги как будто приросли к полу. Все движения стали замедленными, тяжёлыми.

— Ты уходишь или она заберёт тебя. Ты, ключ… — её голос стал всё громче, а в глазах в зеркале появилось что-то ещё. Что-то страшное.

Артём взял свечу, и его рука дрожала. Он медленно приблизился к зеркалу, и когда был уже совсем близко, почувствовал ледяной холод на своей коже. Это было не от страха — это было ощущение, что он больше не контролирует пространство вокруг.

— Уходи, кто-то. Уходи, — прошептал он себе.

Но женщина в зеркале не отводила взгляда и продолжала улыбаться. В её улыбке не было ничего человеческого — только холодное удовольствие.

Артём резко дёрнулся, отступил назад, но заметил: тень в зеркале осталась на месте, не последовала за ним. Она будто затаилась, продолжая наблюдать, будто выжидая.

За окном карканье Марты становилось всё громче, превращаясь в неразрывный поток, который перемешивался с низким шёпотом, заполнявшим комнату. Тьма сгустилась вокруг, стены начали исчезать в полумраке.

Артём попытался произнести заклинания — слова слетали с губ, но, стоило им прозвучать, как они сразу растворялись в воздухе, не оставляя никакой силы или смысла.

— Всё… не так… не так. — Его голос был едва слышен.

Всё пространство вокруг наполнялось тяжёлым присутствием. Каждое движение давалось с трудом, словно время замедлилось. Зеркало по-прежнему наблюдало за ним, не отпуская взгляда. Женщина в отражении осталась где-то рядом — её присутствие ощущалось во всём.

Артём осторожно вошёл в подсобку, стараясь не шуметь. Дверь скрипнула, раздавшись предупреждающим звуком, словно сама пыталась напомнить, что за каждым его шагом следят. Свет фонарика тускло освещал помещение, пропитанное застоявшейся влагой и затхлым запахом плесени. Слои пыли покрывали трубы, коробки, старые полки — казалось, сюда не заглядывали годами.

Из стены торчали ржавые трубы, по которым стекала вода — всё выглядело заброшенным и забытым, но под этим налётом времени пряталось ощущение чьего-то присутствия, почти осязаемого.

Двигаясь дальше, Артём прошёл мимо покосившихся коробок, гнилых стопок бумаг и прочего хлама. Его взгляд зацепился за треснувшее зеркало в углу. В отражении тень выглядела неестественно, словно само стекло пыталось исказить то, что видел он. Это зеркало не просто показывало предметы — оно было частью чего-то большего, чего-то живого и настораживающего, что наблюдало за каждым его шагом.

«Что за чертовщина… это же просто мотель. Всё это — просто психоз и дерьмо от стариков, выдумывающих ужасы, чтобы заработать», — попытался он уговорить себя, но странное беспокойство всё равно щипало за ребра.

Артём случайно задел ногой пыльный ящик и наткнулся на старый, потрёпанный временем альбом. Он аккуратно поднял его, смахнул ладонью слой пыли и открыл на первой странице. Бумага пожелтела, края потрескались, от времени всё стало ломким и хрупким.

Первое, что бросилось в глаза, — чёрно-белая фотография. На ней была женщина с мягкой волной тёмных волос и бледной кожей. Она улыбалась, но в её взгляде таилось что-то тревожащее, что-то неестественное, отчего улыбка казалась лишь маской. Рядом с женщиной стояла девушка — почти копия Марины, пропавшей гостьи, только взгляд у неё был настороженный, будто она чего-то ждала.

Под снимком, прямо на выцветшей бумаге, тонко и аккуратно, но с каким-то странным упорством была выцарапана надпись:

«Она всегда возвращается».

Слова будто были предназначены не только для памяти, но и для предупреждения.

«Чёрт… Анна Смирнова. Она не была просто хозяйкой. Она всегда возвращалась», — мысль, как ледяной поток, пробежала по его телу.

Артём быстро перелистнул страницу, в поисках хоть какого-то объяснения происходящему. На следующих фотографиях всё было ещё тревожнее: на одной — та же самая женщина стояла у окна, с ножом в руке, а её лицо почти полностью скрывалось в тени. На другой был сам мотель — здание выглядело так, словно всегда находилось во власти темноты, окружённое густым, почти осязаемым мраком.

Но взгляд Артёма задержался не на снимках, а на полу — там, где на вытертой плитке темнели пятна крови. Они были не случайными — пятна складывались в чёткую дорожку, ведущую к треснувшему зеркалу в углу подсобки. Стало ясно: происходящее не может быть простым совпадением или плодом усталого воображения.

По спине прокатилась волна холода, пальцы сильнее сжали альбом. Ощущение реальности стало зыбким, а гнетущая тишина будто бы медленно окутывала его со всех сторон.

В этот момент Артём почувствовал за спиной движение. Виктор подошёл к нему, неуверенно ступая, с заметной дрожью в руках и голосе. Казалось, он стал старше за эти несколько минут — человек, который слишком долго носил в себе тайну и теперь больше не мог прятаться.

— Она… моя мать, Анна, она была связана с этим. Она следила за всеми через зеркала. Мои… её зеркала. Я не знал, как это работает. Я только после смерти понял, что она не отпускала этот мотель. Она всегда была здесь, Артём.

Артём резко обернулся. Лицо Виктора выглядело измученным, перекошенным смесью вины и страха, которые не скрывались больше ни в одной черте. Он всё так же сжимал в руках ключ с цифрой «5» — теперь уже крепче, как будто надеялся, что эта простая вещь может спасти его или хоть что-то исправить.

Виктор встретился с Артёмом взглядом, будто искал прощения или поддержки, но в его глазах оставалась только тревога, за которой не было ни надежды, ни оправдания.

— Вижу, тебе есть что сказать, Виктор. Но ты как-то недоговариваешь. Почему ты не рассказал об этом раньше? — Артём продолжал пытаться сохранить свой цинизм, но его голос уже не звучал так уверенно. — Она всегда была здесь? Контролировала?

Виктор, не отвечая, медленно подошёл к зеркалу. Он поднял взгляд, но не смог взглянуть в его отражение. Сглотнув, он пробормотал, как исповедь:

— Это не просто место, Артём. Моя мать использовала зеркала, чтобы наблюдать. Они были её окнами в этот мир, а когда она ушла, они остались здесь. Я… я не знал, что это всё так сильно связано с её смертью. Мы… мы все были частью этого. Она продолжала наблюдать, продолжала контролировать через них.

Карканье Марты за окном стало громче и настойчивее. Три резких крика прозвучали, будто перекликаясь с напряжённой тишиной комнаты. Казалось, ворона отвечала Виктору, её голос отзывался эхом в каждом углу, словно кто-то незримо пытался разбудить всё вокруг, вытащить наружу то, что годами пряталось в этих стенах.

Артём почувствовал, как воздух в комнате становится тяжелее, давит на грудь. Он вновь посмотрел в зеркало. Теперь тень в отражении виднелась чётко: это была та самая женщина. Её глаза оставались пустыми, в них не было ни жизни, ни света. Она медленно тянула к нему руку, и в этой руке — нож, который в этот раз был направлен прямо на Артёма. Отражение будто стало ближе, опаснее, готовое перешагнуть границу между двумя мирами.

— Я не могу так больше, Виктор, — прошептал Артём, его голос дрожал. — Эта тень… она не просто отражение. Она жива.

Виктор промолчал. Он опустил голову, крепко сжимая в руке ключ, и остался стоять в полумраке, будто полностью принял то, что происходит, как человек, который уже давно смирился со своей участью.

Артём почувствовал, что больше не может стоять на месте. Он сделал шаг в сторону, осматривая комнату, лихорадочно ища выход, способ разорвать этот замкнутый круг, вернуть всё к прежнему порядку. Но с каждым новым движением он только глубже погружался в этот кошмар, всё ближе подходил к самому его центру.

Зеркало словно звало его к себе. Любое его движение, каждое новое дыхание давались с трудом, превращались в напряжённую борьбу. Он ясно осознавал: теперь он находится в запретной зоне, куда не стоило заглядывать. И сущность — эта женщина с ножом в руке — больше не была просто отражением.

Она стала частью его самого.

— Виктор, твоя мать… она хочет меня забрать. — Его голос был уже слабым. — И я не могу это остановить.

В этот момент, когда Артём вновь посмотрел в зеркало, он увидел, как женщина в отражении медленно наклоняется вперёд. Её лицо становилось всё ближе, черты искажались тревожной тенью. Нож в её руке покачивался, отражая тусклый свет и словно бы приглашая к последнему шагу. Между ними уже почти не оставалось расстояния — только тонкая граница стекла, которую, казалось, она вот-вот преодолеет.