Мой друг доберман

Риз — из доберманов. Ещё его зовут Белый Пёс, но это те, кто не знает его имени. Сам он себя так не называет. У него постоянно течёт слюна, но к этому привыкаешь. А ещё у него по-собачьи длинный язык, и к этому привыкаешь тоже, хотя и не сразу. Сперва всё время кажется, что это что-то лишнее. Он может обернуть свой язык вокруг моего. Лицо у него довольно жуткое, но, в конце концов, каждый из них делает свой выбор сам. (Вы понимаете, о ком я. А если не понимаете, то тем лучше, можете спать спокойно.) У Риза была генетически выверенная деформация костной ткани, традиционная для его семьи, но он предпочёл семейным традициям доберманство. «Я не хочу быть похожим ни на одного из этих уродов, которые были рядом со мной с момента моего рождения», — так он сказал, вернее, так я понял, потому что говорит Риз чертовски невнятно из-за своего длинного языка и этих собачьих зубов. И это дешевле, чем то, что было у него изначально. Не знаю, сколько такие штуки стоят и зачем вообще они занимаются такой сомнительной фигнёй, как патентованная генетическая архитектура. Я рад, что родился в обычной семье, без таких вот традиций. По моим наблюдениям, жизнь и так здорово может изменить внешность, и не нужен тут ни проект от знаменитого сплайсера, ни патент за миллионы бабок, это когда тебе ещё вшивают код-пароль, подтверждающий подлинность. Да кому это вообще надо? Я даже не удивлён, что Риз решил всё поменять, да так, чтобы совсем неузнаваемо было. Правда, он сказал, что код-пароль так у него где-то и остался, здесь просто тупо денег не хватило, патент — он на то и патент, что пожизненно, вроде как. На операцию он зарабатывал сам, в основном добычей информации. Очень много информации хранится в головах, и Риз добывал эти головы. Иногда отдельно от тел. Один раз доставил партию наркотиков куда надо, но этот способ ему не понравился. «Мне пришлось», — сказал Риз. Наркотики он не любит. Вообще-то он очень умный. А ещё верный. Как и я, Риз любит охоту. У меня есть старая лазерная винтовка, когда-то принадлежавшая деду. Аккумулятора обычно хватает на двадцать выстрелов, так что десять из них делаю я, а десять Риз. Обычно мы отслеживаем зомбовозы по радио. Риз утверждает, что расшифровал код ещё в двенадцать. В любом случае, мы пока никогда не ошибались. Одолжение «Братьям Лёгкого Иисуса», «Грлоыыийа Аллеэлуйа», как говорит Риз. На двадцать зомби меньше. Когда в них стреляешь сверху, они никак не могут понять, откуда. Один знакомый говорил, что лучше так, чем то, что с ними делают потом. Не могу назвать его имя, он просил не упоминать. А вот Риз не против, чтобы я о нём рассказал. У него две пары сосков, но это тоже семейное. В целом он — если не обращать внимание на лицо и эти соски — вполне даже симпатичный. Высокий, кожа белая, волосы на голове он бреет. Уши у Риза под стать языку и зубам, длиннее, чем надо, и когда-то были острыми, но он их обрезал лазерным ножом в подвальчике у К., так что наверху они как будто немного обгоревшие. Глаза разноцветные, как бывают у лаек, один голубой, второй — карий. Он довольно худой, но не доходяга. Любит сидеть на корточках, упираясь руками в пол, по-собачьи. Я знавал девушку, которой очень не понравился Риз, когда она его увидела, и эта девушка сказала, что спать с ним — это зоофилия. Она, конечно, не права, эти слова глупые и не имеют отношения ко мне и Ризу. В свободное время Риз много читает, иногда он хочет почитать мне вслух и я разрешаю, хотя не всегда понимаю, что за слова он пытается произнести, особенно если текст сложный. Я уже говорил, что он очень верный. Риз постоянно старается быть рядом со мной, а если мне нужно отбыть на несколько дней, то, когда я возвращаюсь, он радуется, лижет меня в лицо и видно, что он скучал.

Иногда я думал, какое у него могло бы быть лицо безо всех этих патентов и доберманства. Из-за этого я уговорил его пойти в студию к Н. и сделать проектировку в 3D. Может быть, Риз и не хотел, но со мной он не стал спорить, только посмотрел очень грустно. Мы пришли туда, Н. усадил Риза на кресло и надел ему на голову множество примочек (так говорится или нет?), а сам включил монитор и программу. Через некоторое время на мониторе начала формироваться модель, но только Риз отказался смотреть. А я смотрел и думал, зачем же всё-таки было то, что было в его семье? Риз на мониторе был очень красивый и совсем не похож на Белого Пса. Н. осторожно сказал, что в Тайланде можно найти хорошие клиники, но тут Риз сорвал все свои примочки с головы и выбежал из студии. Я поблагодарил Н. и кинулся за Ризом, он нашёлся на углу, ждал меня и слушал приёмник. «Пойдём постреляем», — сказал он. Его карий глаз смотрел на меня с мольбой. Когда мы были на крыше, Риз сказал, что добровольно выбрал доберманство, что он плохая карма для семьи, и что так должно быть. Я не стал ничего ему отвечать, но сам продолжал думать о его красивом человеческом лице. Ещё я думал, что Риз — как блудный сын, что вся его семья — как блудный сын, который никак не может вернуться после наказания. Они наградили себя уродством и превознесли его, сделали своей продажной маркой. Мы подстрелили ровно двадцать зомби и пошли домой, по дороге Риз взял меня за руку, как будто я был на него обижен. Дома мы приготовили мяса со сливками, а из питья Ризу можно только воду, поэтому мы и пили только воду, как обычно. Мы сделали записи по поводу количества выстрелов, но Риз не говорил «Грлоыыийа Аллеэлуйа». Потом мы разошлись, я пошёл собирать дрончик, надеясь наконец его закончить, а Риз взялся за книгу, но скоро её отложил и пошёл ко мне. Он сел на пол рядом и положил голову мне на колени, и если я отвлекался от сборки и смотрел на него, то было видно, что он тоже смотрит на меня своим жалостливым карим глазом. Голубой глаз у него совсем другой. Дрончик я так и не дособрал, потому что было понятно, что Риз что-то хочет сказать. Я отодвинул детальки, и тогда Риз поднялся и сказал: «Тррри, если я када-нибудь врнну своэ лицо, ты остаэшься моим дррргом?» Я тоже встал и ответил: «Конечно, Риз. Я всегда твой друг», но не спросил, какое именно лицо он собирается возвращать — то, что было на мониторе или то, семейное? «Хррршо», — улыбнулся Риз, и я позволил облизать себе ухо. Это совсем не зоофилия, на мой взгляд. На следующее утро он исчез и вернулся только к ночи, так что я успел завершить дрончика и отнести его к Н. Риз был усталым и уснул прямо у моих ног, пришлось его будить, чтобы перебрался в кровать. Через некоторое время я понял, что он занялся своим старым делом — добычей информации. Мне дважды пришлось обрабатывать ему раны, а один раз я даже зашивал нехороший порез, но на Ризе всё заживает быстро (тоже семейное). Иногда он также приносил детальки, чтобы я мог продолжать свои сборки, и это были неплохие детальки, так что я тоже по-своему хорошо заработал и начал откладывать на один проект. Так продолжалось около месяца, а потом ещё месяц. Мы даже не ходили на охоту, наверное, «Братья Лёгкого Иисуса» решили, что зомби нас накрыли, хотя они, конечно, не могут. А вот те, кто придумал зомбовозы — эти да, наверное. Стояло лето, было очень жарко, и мы не спали вместе, как в холодное время года. А потом Риз исчез, записки никакой не оставил, чтобы я не беспокоился, что это, например, самоубийство (в нашем районе случаются самоубийства и убийства тоже). Кое-кто спрашивал меня, куда пропал Белый Пёс, но я ничего не мог сказать. Его не было очень долго — всю осень и зиму. Рождество я впервые отмечал один, просто лёг спать, но, конечно, никаких подарков с утра не было и Риза тоже. В марте я вроде немного успокоился и обнаружил, что подкопил хорошую сумму, пока собирал всякие штуки в ожидании Риза. Кроме того, за зиму я подстрелил шестьдесят зомби, так что мне пришла премия от «Братьев Лёгкого Иисуса» и благодарственная грамота, которую я повесил на стену. А в апреле он вернулся.

У Риза был доступ ко всем ключам и кодам, которые я не стал менять, так что он просто открыл дверь, как раз когда я готовил ужин. Я обернулся и смотрел на него довольно долго, пока не понял, что мясо сейчас подгорит, и тогда переставил его. Риз подошёл близко, но не стал обнимать и лизать лицо, как раньше, а положил руки мне на плечи, запах от него был как от талого снега и аэропорта. «Тристан, — сказал он, — узнаёшь меня?» Так чисто он произносил теперь слова, что и не верилось, будто это прежний Риз. Я кивнул. «Тебе нравится?» — спросил он и указал на своё лицо, то самое красивое лицо с монитора. Самое красивое лицо на свете. Даже глаза у него были одинаковые, голубого цвета. «Ты очень красивый», — сказал я наконец и вернулся к жарке мяса, думая, что надо будет пожарить ещё порцию для Риза. Он засмеялся, таким коротким смешком, обнял меня теперь сзади и положил подбородок на плечо. «Ты скучал?» Я опять только кивнул. В горле как комок застрял. Я переворачивал мясо, а сам думал о том, что с таким лицом как у Риза сейчас в нашем районе не выжить. Может быть, где-нибудь в Верхнем городе, но не у нас. Оно испортится быстрее, чем он может подумать. Здесь не любят такую красоту. Я уменьшил нагрев, накрыл ужин крышкой, пусть постоит, и полез вниз за второй сковородой для Риза. «Хочешь мяса?» Он что-то пробурчал, а когда я повернулся, чтобы лучше понять, сказал «Нет», и это его красивое лицо было печальным. «Мне нельзя сейчас мясо… это мясо. Из-за челюстей», — он тронул свой подбородок пальцем. «Я не голоден», — добавил он. Мой ужин был готов и я отнёс его на стол, чтобы съесть. Я ел, а Риз рассказывал, и теперь слушать его было одно удовольствие и все слова были понятны. Но, в общем, и так всё ясно. Только он как будто не был счастлив, и я ему про это сказал. Он улыбнулся: «Я счастлив, ты что! Я сделал это для тебя. Устал немного после перелёта». «Риз, — сказал я ему, — кого ты обманываешь? Говори, что как». «Они не смогли снять код-пароль, так что мне придётся каждые три месяца возвращаться, чтобы сохранять себя в норме. В противном случае я начну превращаться в генетического монстра…» «А как же твоё доберманство?» «Там другой геном, он может подавить влияние патента. Но я, опять-таки, буду монстром. Просто другим». «Ты никогда не будешь монстром для меня», — сказал я и решил доесть мясо. Теперь он уже смотрел на меня молча. Долго смотрел, так что я успел расправиться с ужином. Когда я встал, чтобы помыть посуду, он остался сидеть, но позже подошёл ко мне и опять обнял сзади. «Тристан, — сказал он, — тебе правда нравилось моё доберманство?» И я опять кивнул без слов. На этот раз, когда я обернулся, он уже не улыбался печально, он улыбался и плакал. «Я потратил последние деньги на джет из Бангкока и оставил залог», — он вытер слёзы руками. Риз. Это всё тот же Риз, сказал я себе и обнял его. «Не переживай, — сказал я ему. — У меня тут как раз скопилась кучка деньжат, хватит на что угодно».

На следующий день мы пошли в подвальчик к К., и Риз сказал, что он хочет сделать. К., он такой, ничему не удивляется, просто назвал сумму и всё. У меня было почти сколько надо, а оставшиеся я добрал тем, что толкнул кое-какие драндулеты, которые специально для этого держал в подсобке, одному суровому русскому из дома напротив, он давно хотел их купить. Заодно заручился его помощью на всякий случай, ну и он тоже не любит зомбаков, хотя и не связан с «Братьями Лёгкого Иисуса». Всё это время Риз ходил в маске, которую сделал из мешка, но даже так было понятно, что ему волнительно и вместе с тем есть надежды. И это опять был только его выбор, если вы хотите знать или сомневаетесь.

Белый Пёс вернулся в район в конце июня и сообщил мне, что у него явно предрасположенность к доберманству, раз ткани так хорошо сочетаются. Мы вылезли на крышу, на солнце, и я смотрел на него, на это длинное худое тело с четырьмя сосками и чёрные джинсы внизу, и у Риза опять текли слюни, правда, не так сильно, как раньше, а глаза он снова сделал разноцветными, потому что знал, наверное, что мне так нравится, когда один карий и жалостливый, а второй — совсем другой и голубой. И он улыбался, сильно-сильно, и рычал что-то на солнце, а потом облизнул губы своим длинным-предлинным языком и повернулся ко мне, счастливый. Не знаю, где тут зоофилия. Я просто люблю его, какой он есть.