Мой личный антидепрессант

Семь сорок пять. А я стою на мосту в чёртовой пробке!

Снегопад не прекращается вторые сутки, устроив в городе настоящий коллапс. И как результат — я опаздываю на работу.

До больницы, где я работаю, десять минут езды. Но это если без пробок. А судя по тому, что мы практически не двигаемся, то вряд ли я успею уложиться в оставшееся до начала рабочего дня время. Телепортнуться, к сожалению, тоже не получится, поэтому придётся звонить начальству.

— Марк Никитич, это Василькова.

— Господи, Есения, что случилось?

— Марк Никитич, я застряла в пробке.

— Что ж ты меня так пугаешь, Есения Пална? Я уже, не бог весть что, успел подумать.

Отчётливо представляю себе, как мужчина хватается за сердце.

— Простите, Марк Никитич. Я не хотела вас пугать.

— В следующий раз не звони мне по… по таким пустякам! — ругается в своей своеобразной манере наш заведующий.

Хороший мужик. Добрый. Понимающий.

— Хорошо, Марк Никитич. Что там у вас?

Там — это первое хирургическое отделение.

Но это не просто место моей работы — это мой второй, а может, и первый дом. Это моя семья. Почти вся моя жизнь. Во всяком случае после университета точно.

В здание я вхожу в восемь ноль девять. У служебного лифта стоит пять человек, но я умудряюсь протиснуться, чтобы не терять драгоценное время.

Кабина лифта замирает на седьмом этаже и распахивает передо мной свои дверцы, выпуская в знакомый до мелочей коридор. Его я проходила столько раз, что могу пройти его с закрытыми глазами. Знакомые запахи. Знакомые лица коллег и пациентов.

В ординаторской Сюзанна, с сонным видом после ночного дежурства, и медсёстры — Арина и Виктория.

Любопытный факт: в нашем отделении работают исключительно женщины, если не считать заведующего. Над Марком Никитичем, единственным представителем сильного пола, беззлобно посмеиваются, гадая, как ему удается выживать в нашем «бабьем царстве». На что Третьяков на подобные вопросы лишь важно отвечает, что работает «как в малине».

— Всем бодрого утречка. Сью, ты почему домой не идёшь?

— Что там делать? — бросает философски.

Вот это новости!

— А как же муж, дети? — настораживается Арина, отвлекаясь от разговора с Викой.

— Дети до понедельника у бабушки, а муж… Муж ушёл, — произносит Сюзанна со спокойствием патологоанатома.

— Что, опять? — срывается у меня с языка.

С Сюзанной мы работаем вместе четыре года, и, насколько я знаю, такие «уходы» у главы семейства Лариных регулярны, как смена времён года.

— Ага. Только теперь насовсем.

В ординаторской на мгновение повисает мёртвая, как в морге, тишина.

— Ой, как же так, Сюзанночка Артёмовна?! Что случилось-то? — Виктория первая приходит в себя.

Брязгина не может, чтобы не засунуть свой любопытный нос в чужие дела. Посплетничать — наше всё.

— Обиделся.

— Причина «серьёзная», — замечаю.

— Очень, — соглашается Сью не без сарказма.

— А на что? — снова встревает Вика.

— Он что-то доказывал, а я, потеряв нить разговора, по привычке ляпнула: «Мужчина, вы из какой палаты?»

Не знаю, плакать тут или смеяться. Но, к сожалению, этот вопрос мы задаём за день по нескольку раз.

— Ой, ну это глупость же!

— Глупость. Согласна. Но я устала от таких глупостей и подала на развод.

— Зачем же сразу разводиться? Остынет, одумается и вернётся. — Виктория старается поддержать коллегу, но, как мне кажется, делает только хуже.

— Не вернётся он.

Что-то в интонации Лариной заставляет меня на неё внимательно посмотреть.

— Значит, надо вернуть! — не сдаётся Виктория. — И удержать!

— Мужчина не штаны, чтобы их удерживать.

— Это верно, — замечает входящий в ординаторскую Марк Никитич. — Хорошие «штаны» и сами хорошо держатся, особенно если посадка удачная. — Третьяков руками показывает изгибы женской фигуры.

— Вы такой шутник, Марк Никитич! — хихикает Вика.

— Так, девчата, ваше внимание мне очень приятно, но шутить и строить глазки будете потом. А сейчас быстренько пробежимся по основным моментам и за работу. Сюзанна Артёмовна, что у вас?

— У меня — развод, в отделении — всё стабильно, — докладывает как на плацу.

— Хм… Поддержка нужна будет?

— Для «штанов»? Нет, Марк Никитич. Они давно протёрлись. А вот в отделении — не помешает. Лучше скажите, когда нам дадут ещё одного врача?

— Дадут, девчат. Потерпите. Я и сам уже устал.

Скоро пойдёт четвёртый месяц, как мы с Сюзанной по сути остались вдвоём. Точнее, втроём, если посчитать Марка Никитича. Но ещё одного врача нам просто катастрофически не хватает. В идеале, конечно, двух, чтобы снять нагрузку с Третьякова.

В прошлом месяце дали нам девчоночку, но она не продержалась и пары недель. Сбежала, не выдержав сумасшедшего графика.

— Марк Никитич, а кого нам дадут, неизвестно?

Я понимаю, что все мы тоже когда-то начинали, но возиться совсем с зелёными новичками как-то не хочется.

— Пока не знаю, Есения Пална. Будем учить. Куда деваться?

— А вот во второе отделение мужчину дали, — замечает Виктория. — Красивый, говорят… М-м-м… Вот бы к нам его.

— Во-первых, не дали, а он сам пришёл. А во-вторых, Виктория Андреевна, в нашей профессии нет разделения, мужчина это или женщина. Поэтому график остаётся пока прежним. Сюзанна Артёмовна — домой и спать.

— Но…

— Никаких «но». Это не обсуждается. — Строго. — Есения Павловна, — заведующий поворачивается в мою сторону.

— Я за неё! — в шутку беру под козырёк.

— Нам с тобой предстоит день простоять и ночь продержаться.