Моя любимая собака Жулька

Иду я однажды по Новоалексеевской и слышу – в подворотне кто-то скулит жалобно. Заглянул, а там маленький лохматый щенок. Смешной, глазки блестят, а сам проголодался, замерз, от этого и поскуливает – дело в октябре было.

Я вытащил из кармана конфету и протягиваю ему:

– Будешь?

Щенок съел за милую душу и будто повеселел.

– Ну что, – говорю, – любезный? Пойдешь со мной? Ты, по-моему, бездомный, а у меня как раз лишняя жилплощадь имеется. В прихожей.

И что вы думаете? Радостно завилял хвостиком и даже пару раз гавкнул – ну точно соглашается.

Взял я щенка на руки, обернул в шарф и унес с собой. Не оставаться же ему, горемыке, на улице?! Тем более что и ночь близко.

Всю дорогу до дома щенок тихо сидел в шарфе – грелся, наверное. А дома, стоило вытряхнуть его из шарфа, два раза перекувыркнулся через голову и убежал в комнату.

Я разулся, снял пальто, захожу, а щенка нигде не видно – спрятался, не отыщешь.

– Эй, ты где? – спрашиваю.

В ответ молчание.

– Выходи, все равно найду.

Снова молчание.

– Ну ты и жулик, – говорю. – Раз такой жуликоватый, будешь у меня Жуликом. Хотя нет. Ты девочка – значит, Жулька. А ну, выходи, я тебе нормальный обед приготовлю.

Только тогда Жулька вылезла из-под дивана и важно, словно знала место кормежки, проследовала на кухню. А там у меня, на стуле у окна, большая тряпичная кукла с розовым бантом – друзья на день рождения прикололись, подарили. Звать Машей. Давно уже – года три стоит без дела.

Жулька как увидела Машу, издала истошный визг, кинулась к кукле и давай тормошить зубами. Обрадовалась игрушке, значит.

Я говорю:

– Если она тебе понравилась, забирай. Мне все равно без надобности.

А Жулька и рада с куклой играться: зубами хватает, но не рвет в клочья, а только маленько придушивает. Наигралась, запихнула Машу между стеной и холодильником, чтобы никто не нашел, и виляет хвостиком – ждет, когда накормлю.

Я отварил сосиски, остудил и поставил на пол в тарелке. Жулька лопает сосиски, а сама на меня посматривает вопросительно: что дальше будет?

– Ладно, – говорю. – Характер у тебя вроде свойский, у меня тоже. Отчего нам не пожить вместе, как думаешь?!

Жулька от радости подпрыгнула и утвердительно затявкала, в смысле согласия.

С того самого дня зажили мы с Жулькой вдвоем, душа в душу. Она по квартире носится, как угорелая, или куклу Машу в пасти терзает, или на коврике в прихожей спит, а я за письменным столом сижу, работаю.

Ко мне гости приходят, удивляются:

– Ой, какая хорошая собачка! А как звать?

– Жулькой, – отвечаю.

– Ах, Жулькой! – снова удивляются гости. – А какой она породы?

А я сам не знаю.

Кто бы ко мне не заходил, все начинали гадать, какой собака породы. Одни говорили: длинношерстный питбуль, другие – помесь тоса-ину с гренландской борзой. Я на эти рассуждения ничего не отвечал, лишь загадочно улыбался. Какая разница, если в одной квартире живем?!

Со временем гости обвыкли и перестали задавать глупые вопросы.

Жулька за прошедшее время тоже изменилась: из крохотного щеночка превратилась во внушительную псину. Была она больше метра в холке, а весом под пятьдесят килограммов. При этом детским привычкам не изменила: по-прежнему спала на коврике в прихожей и терзала куклу Машу, на которой отпечатывались следы ее острых зубов.

Вот только кошек терпеть не могла.

Когда я выводил Жульку на улицу, кошки разбегались в стороны, а Жулька догоняла их и разрывала на части. Разорвет, а потом возвращается ко мне как ни в чем ни бывало, повиливая хвостом от удовольствия. Собаки кошек не любят, сами понимаете. Хотя Жулька и некоторых собак не жаловала и тоже разрывала на части, если сильно ей досаждали. А нечего лаять без особой причины! У собак нервы имеются – понимать надо.

Соседи поначалу возмущались:

– Почему не на поводке водите?

А я отвечал:

– Это Жулька. Для нее движение – жизнь: таких длинных поводков в продаже не имеется.

– Водите на коротком.

– На коротком не могу. Для нее движение – жизнь, я же сказал.

– Да ваша собака всех кошек и собак во дворе извела!

– Ну и что?

– Как что? А если она на людей кинется?

– Не кинется. Моя собака добрая, она на людей не кидается. Если, конечно, ее намеренно не провоцировать.

В итоге, когда мы с Жулькой выходили во двор, по сторонам разбегались не только соседские кошки и собаки, но и сами соседи.

Я очень гордился тем, что моя собака – самая сильная во дворе и все ее боятся. Как выпущу Жульку во двор, так сразу и начинаю гордиться. А Жулька носится по двору – высматривает, не провоцирует ли ее кто.

А я ей:

– Жулька, полегче! А то загрызешь кого-нибудь.

Как накаркал!

Однажды мы вышли на ежедневную прогулку, и Жулька убежала в сторону детской площадки. Вдруг слышу – крик, женский, пронзительный такой:

– На помощь! Да что же это такое творится?! Уберите собаку от ребенка!

И обиженный собачий лай. Жулькин.

Подбегаю и вижу картину. Жулька схватила маленькую девочку за шею и тискает. А девочка – вылитая кукла Маша: белое платье и розовый бант в волосах. То есть Жулька подумала, что эта девочка – кукла Маша, и решила ее потискать. Случается, и люди ошибаются, а тут собака – с кем не бывает?!

Женщина орет и пытается оттащить Жульку от девочки. Жулька, не понимая, почему все всполошились, отбрехивается потихоньку, но девочку из лап не выпускает. А та уже и не дышит, кажется: на девочкиной шее следы Жулькиных зубов отпечатались.

Женщина продолжает орать:

– Убивают! Моего ребенка собака загрызла!

Я объясняю спокойно:

– Жулька перепутала вашего ребенка с куклой. Держали бы ребенка на руках, ничего бы не случилось.

А женщина не унимается:

– Спасите, люди добрые! Девочку собака насмерть загрызла! Мою Машеньку!

Я удивляюсь совпадению:

– Так вашу девочку тоже Машенькой звали? Представьте себе, куклу, с которой Жулька ее перепутала, тоже. Смешно, правда?! Хотите, я вам куклу покажу? Один-в-один с вашей дочкой: рост, платье, бант розовый.

А женщина схватила свою девочку на руки и орет, как сумасшедшая:

– Полиция! Вызовите кто-нибудь полицию!

Я говорю:

– Вы извините, но мне собаку покормить нужно. Она не хотела вашу девочку душить, так получилось. Случайно. Так что я пойду, наверное. Я бы вам заплатил в порядке компенсации, да у меня с деньгами плохо.

Жулька стоит рядом, виновато опустив голову и повиливая хвостом: ненарочно, мол, получилось – силы не рассчитала.

А женщина ни в какую:

– Собака! Машеньку! Загрызла!

Тут соседи набежали, окружили меня с Жулькой, так и не выпустили до приезда полиции. При этом кричали грубости и громко ругались.

Полицейские, приехав, первым делом спросили:

– Ваша собака?

– Чья же еще?! – отвечаю. – Ее Жулькой зовут. Видите, хвостом машет? Это она извиняется.

Не помогло. Несмотря на исчерпывающие объяснения, меня с Жулькой забрали в полицию, где заставили писать объяснительную. Долго держали, не выпускали: то один полицейский поговорит, то другой – и все как-то странно посматривают. А в конце разговора дознаватель, который со мной дольше остальных беседовал, предупредил, чтобы я к суду готовился. И чтобы до суда водил собаку исключительно на поводке и в наморднике, во избежание.

– Во избежание чего? – спрашиваю.

– Самосуда. Считайте, что это дружеский совет. Пока дружеский.

Возвращались мы с Жулькой домой поздно вечером, оба усталые.

– Видишь, что ты натворила? Придется тебя на поводке выгуливать, в наморднике. Теперь не побалуешь.

Хитрющая Жулька отвернула голову, словно не расслышала. Но сама расстроилась, конечно, – меня не обманешь.

Со следующего дня пришлось купить поводок и намордник и выгуливать Жульку в них.

Несмотря на принятые меры безопасности, соседи при встрече отворачивались. Наверное, из-за стыда, что полицию на место происшествия вызвали. Могли ведь по-человечески объясниться, а они – сразу в бутылку. Нехорошо.

Есть на свете такие черствые сухари, которые не любят собачью породу оптом. Они, наверное, и знаменитую повесть Гавриила Троепольского «Белый Бим – Черное Ухо» не читали. Между тем, собаки – братья наши меньшие, почти такие же разумные, как дельфины. Они разве что не разговаривают, но все понимают.

Через месяц состоялся суд.

Председательствующий, строгий мужчина в черной мантии, долго расспрашивал меня о том, что случилось, кто где стоял и куда побежал, когда крики начались, а потом потребовал привести собаку.

Жульку ввели в судебную залу на поводке и в наморднике. Она была такая несчастная, что у меня защемило сердце.

– Какая здоровая! – сказал судья уважительно.

– Да, на здоровье не жалуется, – согласился я. – И еще добрая. Кто же виноват, что девочку с куклой перепутала?! Они такие похожие. Я бы ее – то есть куклу – сюда принес, но испугался, что не пропустят. Но у меня фотография есть, в смартфоне. Могу распечатать и приобщить в качестве доказательства. Кстати, ее тоже Машей зовут.

Но меня никто не послушал, потому что на скамейке заголосила женщина в черной одежде: сначала одна, а за ней и другие. Эти женщины с самого начала судебного заседания периодически голосили. Всем было жалко Жульку, которая ни в чем не виновата.

Все равно, судья приговорил меня к штрафу в 100 тысяч рублей, а Жульку, невзирая на стенания в зале судебных заседаний, – к усыплению.

Когда я это услышал, то кинулся к питомице, чтобы успокоить ее. Для этой цели заранее купил в аптеке собачье успокоительное. Но меня элементарно не пустили: охранники схватили под руки и вывели из зала. При этом один из охранников больно ткнул в бок и прошипел:

– Ублюдок! Моя воля, я б тебя грохнул.

За что?! Что я сделал этому человеку? Почему люди такие жестокие?

Я вернулся домой один. В прихожей сиротливо лежал смятый коврик, на котором Жулька недавно отдыхала, а под диваном – кукла Маша со следами зубов, отпечатавшимися на тряпичном теле. Мне стало так грустно, как никогда. Как я теперь без Жульки?! Я привык к питомице: отнимать ее попросту бесчеловечно.

Жульку требовалось срочно спасать, но я не представлял, как. Судья приговорил мою любимую и единственную собаку к усыплению – и что я мог сделать против судебного произвола?!

И тут я вспомнил о Вантузе – своем школьном приятеле. У него имя Иван, а фамилия Тузов, поэтому прозвище Вантуз. В школе он часто выручал меня в экстренных ситуациях, не выручит ли теперь?

Я отзвонил Вантузу и все рассказал: о прогулках по двору и том, как в дело вмешалась полиция, и о приговоре Московского городского суда, разумеется. Если Жульку срочно не спасти, ее усыпят. Так я Вантузу и сказал, и попросил помочь.

– Псина-то хоть клевая, Крысеныш? – спросил он.

У меня фамилия Мышкин, поэтому школьное прозвище Крысеныш.

– Помесь тоса-ину с гренландской борзой. Мне она дороже всего на свете. Понимаешь, Вантуз, дороже всего на свете.

Голос мой дрогнул от жалости к себе.

– И почему, Крысеныш, я всегда тебя выручаю?! Сам не знаю. Неужели из-за того, что на математике в третьем классе списывал? В общем, слушай. Теперь суетиться поздно – нужно было раньше отзвониться. И за бабки твою псину не выкупить. Сейчас у нас с прокурорскими напряг: отношения на коммерческой почве разладились. Так что до августа в прокуратуру соваться нечего.

– Но как же?! – всхлипнул я.

– А вот так же! Не дрейфь, что-нибудь придумаю. Ты где обитаешь, Крысеныш, – по прежнему адресу? Вот и отлично. Завтра в десять вечера выходи на проезжую – я тебя подхвачу. Наши своих в беде не бросают. Поедем твою псину вызволять.

На следующий день я вышел из дома и стал ждать Вантуза.

Подъехала и прямо передо мной остановилась черная машина, из нее высунулся Вантуз и пригласил внутрь.

В машине, кроме моего школьного приятеля, находился еще один человек: чернявый. Он сидел за рулем.

– А куда мы едем? – спросил я.

– Куда повэзут, – ответил чернявый с характерным кавказским акцентом.

Кажется, он шутил.

– В Мытищи, – сказал Вантуз. – Ты же хочешь спасти свою псину, Крысеныш?

– Конечно!

– Туда и едем. Я пробил: псина сейчас в Мытищах, в собачьем приемнике. Будем надеяться, еще не усыпили. Обычно они два-три дня раскачиваются, но как знать.

Всю дорогу до Мытищ я молился, чтобы служащие собачьего приемника раскачивались подольше.

В Мытищах чернявый остановил машину возле сплошного бетонного забора, на некотором отдалении от проходной.

– Здесь, – сказал Вантуз. – Ты сиди в машине, а мы пошли псину вызволять. В приемнике собак много, твою мне самому не опознать. Поэтому будь начеку. Как выгляну из проходной и помашу рукой, сразу беги ко мне. Заберем псину и быстро сваливаем. Понял, Крысеныш?

– Понял.

Чернявый достал с заднего сиденья чемоданчик, открыл и вытащил из него два пистолета, потом навинтил на них длинные металлические стержни. Я догадался, что это глушители. Один пистолет чернявый оставил себе, а второй протянул Вантузу.

– Бэри, Вано.

Вантуз и чернявый вышли из машины и скрылись в проходной, а я остался гадать, успеет ли помощь или нет.

Жуткое, мучительное ожидание. Что делать, если Жульку уже усыпили? Какой окажется жизнь без нее? Смогу ли я существовать без Жульки?

Моих спутников не было около десяти минут, я совсем измучился.

Внезапно прогремел выстрел. Помню, я удивился. Чернявый навернул на пистолеты глушители – неужели с глушителями так громко стреляет?! Тут из проходной выбежал незнакомый человек и опрометью помчался прочь. Следом появился Вантуз. Он поднял руку с зажатым в ней пистолетом и выстрелил.

Я же говорил, с глушителем не так громко! Почти неслышный хлопок, и бегущий человек споткнулся, завалился на живот и больше не двигался.

Вантуз призывно помахал мне рукой. Я вышел из машины и направился к проходной.

Внутри лежал еще один труп – вахтера, наверное.

– Аккуратно, Крысеныш, кровью не запачкайся, – предупредил Вантуз.

Я осторожно обошел лужу крови, натекшую из вахтера, и пошел вслед за Вантузом, показывавшим дорогу.

Мы вышли из проходной и направились к зданию, занимавшему большую часть территории. Вантуз распахнул дверь. В помещении стояли клетки, в которых находились собаки разных пород. Клеток было много, они располагались в два ряда, напротив друг друга.

– Жулька! – крикнул я.

Ответом был многоголосый лай.

– Шевелись, времени в обрез, – процедил недовольный Вантуз. – Ищи, Крысеныш. Твоя псина должна находиться здесь.

Я пошел вдоль рядов, надеясь услышать до боли знакомый лай и время от времени призывая:

– Жулька! Родная! Где ты?

Питомица обнаружилась в начале второго ряда. Услышавшая меня Жулька поскуливала и скребла когтями металлическую проволоку, в тщетных попытках освободиться.

– Нашел! – заорал я.

Подбежавший Вантуз выстрелил из пистолета в замок, затем сбил каблуком. Клетка распахнулась. Из клетки выскочила заждавшаяся Жулька и принялась облизывать мои руки теплым языком.

– Не сейчас, моя хорошая! Едем домой, – бормотал я, вне себя от счастья. – Ты нас до дома подбросишь? – обратился к Вантузу.

– Подброшу. Идем.

Втроем: Вантуз, я и Жулька, – мы направились к выходу.

– Притормози, у меня тут дело на минуту, – вдруг сказал Вантуз, останавливаясь.

В одном из боковых проходов я увидел чернявого. Он лежал на грязном полу, скрючившись и держась обеими руками за живот. Из-под пальцев просачивалась кровь.

Вантуз наставил на чернявого пистолет.

– Нэ надо, Вано, – попросил чернявый. – Нэ стрэляй. Мы жэ с тобой как быратья, дэсять годков выместе.

– Извини, Заур, но с такой раной ты не жилец. Сам должен понимать.

Вантуз выстрелил, и чернявый замолк навеки. Я попытался прикрыть Жульке глаза, чтобы она не видела страшного момента. Но собака вырвалась и принялась возбужденно скакать и крутиться вокруг трупа.

– Теперь пошли, – сказал Вантуз.

Мы беспрепятственно вернулись в машину и поехали из Мытищ к центру. Теперь за рулем сидел Вантуз.

Он подвез нас до дома, как обещал. При расставании бросил:

– Бывай, Крысеныш. Псина у тебя ничего, классная. А у меня проблема. Как полковнику объяснять, почему Заур с задания не вернулся? В таких переделках побывал, а тут… Ладно, не парься – не твоя забота.

Вантуз уехал, а мы со спасенной Жулькой поднялись на родной пятый этаж.

Собака отсутствовала дома два невозможно долгих дня. Обрадованная, она первым делом отыскала заброшенную под диван куклу Машу, схватила в зубы, потискала и улеглась на коврик в прихожей.

Всем своим видом Жулька показывала, как счастлива. А я был счастлив в ответ.