Мрак. Книга 2

— Слууушай, родной. А может, просто возьмем и ядерную ракету запустим? У меня тут как раз парочка завалялась, сижу вот, не знаю куда пристроить. Да и город я как раз твой не люблю. Все в елочку, ты посмотри!

— Вы ж и не знаете, какой город мне нужен…

— А я все города не люблю, я ж деревня, душа у меня к полям да околицам все больше лежит. Кроме, пожалуй, Ярославля, уж чем-то он запал в душу. Ну и Москву можно не бомбить? А то у меня тут работа. Хотя, с другой стороны, у меня и теща в Москве, а минус на плюс — как известно, минус. Ай, уболтал, черт языкастый! Кроме Ярославля — любой город, куда слать пару "Тополей"?

— Очень смешно. Вы поймите…

— Да я все понимаю! Как не понять? А потом и дивизию тебе дам на зачистку, мне ж это как два пальца обоссать!

Я стоял и скрипел зубами так, что слышно должно было быть на пару километров.

— А следом еще посажу тебя на коленку, ты мне прочитаешь стих про елочку и я дам тебе сладкий-сладкий леденец! — В трубке послышался тяжелый вздох. — Нет, дружок, ты точно или дебил, или наркоман. Хотя, если наркоман — то тоже дебил. Что у тебя случилось?

Вячеславыч, а я разговаривал именно с ним, всегда был на редкость ядовитым существом. А сейчас и вовсе превзошел сам себя. Впрочем, его можно было понять.

Когда я похоронил Ксюшу, битых полчаса сидел над ее могилкой и просто смотрел на саморучно сделанный из веток крест. Сначала даже не было ни одной мысли — ни по поводу мести, ни по поводу того, что надо что-то делать и куда-то бежать. Где-то на задворках сознания только билось — снова старая тварь с косой промахнулась. И в этот раз так, что впервые я был не рад. Потому что… Потому что. Не должно быть так, что жизнерадостные молодые девчонки уходят раньше таких, как я. Это не предусмотрено ни природой, ни здравым смыслом. Ни даже сраной справедливостью, если она все же где-то есть.

И тем более, не должно быть так, что эта самая молодая, жизнерадостная, красивая и совсем не безразличная мне девчонка, после совсем не быстрой и не легкой смерти, могла встать, в самом поганом смысле этого слова. И, чтобы этого не случилось, надо своими руками еще раз убить ее.

Так, просидев полчаса, я все же встал и отправился гулять по окружающему лесу. Честно, даже страшно не было — я едва ли не надеялся, что мне кто-нибудь встретиться. Я был бы рад даже гребаному грибнику, и слава Тору, что мне никто не попался.

Приведя в какое-то подобие порядка мысли, я определился с желаниями, вернулся к машине и нашел выпавший телефон. Набрал по памяти короткий четырехзначный номер, потом еще один внутренний, дождался ответа.

— Дежурный Антонов на связи — безмерно уставшим голосом ответила трубка.

— Мне нужен триста четырнадцатый.

— Ваш номер.

Я по памяти продиктовал номер жетона, дождался разрешения разговаривать с означенным субъектом и замер, молясь, чтобы тот взял. И чтобы ничего не изменилось за эти годы. Ибо других вариантов, как сделать то, что я очень хочу, не видел. И этот-то вариант похож на соломинку в океане, но все же…

Потом заново повторил всю процедуру еще дважды, когда время ожидания было превышено и звонок сбрасывался. В конце даже пообещал замученному Антонову все кары небесные, если еще раз позвоню и, о чудо — сработало! Длинные гудки оборвались и знакомый хриплый голос ответил.

— Кто бы ты ни был, ты пожалеешь, если не по зверски важному делу.

— Важнее не бывает, Вячеславыч. Нужна ваша помо…

— Кто ты, воин?

— Мрак.

— Мрак? Как прекрасно рифмуется со словом «дурак». Послушай меня, Мрак, есть у меня товарищ, у которого есть знакомые шаманы, и если ты мне сейчас нормально не объяснишь кто ты, как ты до меня дозвонился и на хрена ты это сделал — эти шаманы нашлют на тебя такое проклятье, что ты сдохнешь в адских муках в течение недели максимум.

— Николай Вячеславыч, это старший лейтенант Котов, из роты Вахрушева. Мы с вами еще в Тунисе в аэропорту коньяк пили, с Вахой и Черным.

— Молодой человек, я со столькими людьми и в стольких странах коньяк пил, что всех не упомню! Точнее!

Да, сдает старик. Раньше он славился своей памятью. Всех своих подотчетных всегда помнил в лицо, даже с кем лично не знаком был. Вообще, был Вячеславыч личностью таинственной и никто толком не знал кто он. Точно было известно, что он на короткой ноге с дядь Женей, с Фрадковым и с Кораблем, и, по слухам, мог чуть ли не без стука входить к самому Папе. Но при этом никто доподлинно не знал ни его должности, ни к какой конторе он принадлежит. И все знали, что, если что-то случилось не на выходе и не за ленточкой — он вытащит из любой задницы. Но, если ты попал в эту задницу по своей вине — то выставит такой счет, что будешь жалеть очень долго.

А после увольнения всех нас раскидывали по таким вот кураторам, которые помогали по мере возможностей в обустройстве гражданской жизни и особенно — если начинался ПТСР*. Некоторых так корежило, что боже мой. Причем, что интересно — чаще всего он проявлялся у тех, кто работал короткие сроки, у тех же, кто оттрубил хотя бы три года — практически не фиксировали. Черт знает, почему так. А я и вовсе ни разу не обращался, ибо хотел стереть из памяти любые воспоминания, связанные с тем временем.

Но номерок запомнил. И вот пригодился. Хотя еще не факт.

— Рота Вахрушева участвовала в заварушке с пиратами. Мы с вами потом перед Папой рядом стояли.

— Ну вот что ты за скотина, Мрак? Такое настроение было, нет, надо всякое дерьмо вспоминать. Я тебя с первого звонка узнал. Чего тебе надо, болезный?

Вот же сволочь. Как и всегда, собственно. Та история с пиратами и правда была дерьмовой. По какой-то причине одна из их шаек, никогда не отказывавшаяся от дружеской поддержки большого брата в борьбе с заморскими капиталистами (то, что большой брат тоже теперь капиталист — их не смущало, дело-то житейское. А деньги — это деньги), вдруг решила, что может делать все, что захочет, без оглядки на всяких там европеоидов. И даже тихонько прирезали незаметного человечка в своем городке, который отвечал за своевременную связь нововылупившихся флибустьеров с кураторами. Первым делом тогда все, конечно, подумали, что их перекупили — в нынешних временах вполне рядовое явление — и провели полноценные разведмероприятия, с тряской агентов, обзором со спутника и даже через посольство был запрос, хоть и завуалированный, само собой. Но все указывало, что просто сраные папуасы попутали берега и решили кинуть своих спонсоров — благо, денежку они всегда получали вперед.

И тогда светлые головы в высоких погонах решили, что это так не работает и надо бы наказать таких безответственных партнеров. И отправили нашу роту на это дело, придав парочку разговорчивых кадровых и цельного политтехнолога — чтобы оставшимся в живых донесли, с кем можно шутить, а с кем не стоит. Должно было хватить с запасом: из бойцов в том племени было человек шестьдесят, с нулевым знанием тактики и вооружением из серии «на тебе боже, что мне негоже» — старые «Калаши», зачастую китайской сборки, пара Калашниковских же пулеметов, несколько «Стингеров» и РПГ.

И все должно было пройти как по нотам. Должно было. Но оказалось, что кто-то где-то очень сильно налажал, и на подходах к папуасам нас встретили ребята из «Блэк Уотэр», в количестве двух полнотелых рот, да еще и с приданными «коробочками» «Брэдли».

Тогда я первый раз видел глаза людей, которым приказали умереть ради других. Из выживших в первом столкновении двадцати двух человек, троих Ваха оставил прикрывать наш отход, с абсолютно недвусмысленным исходом для них. Впрочем, сам ротный не намного дольше прожил — ему прилетело уже на берегу, когда мы грузились в лодки, но хотя бы тело мы забрали. А всего в живых осталось тогда семь с половиной людей — политтехнологу уже в полукилометре от берега прилетело из чего-то, вроде «Баррета»*, в плечо, оторвав руку с корнем.

Ох и огребли тогда многие. Через пару недель нас доставили в Ново-Огарево, пред лица Папы и иже с ним. И досталось всем чинам, даже Бортникову, хотя это вообще не его полянка. За проваленную разведку. За потерянный рычаг влияния — хотя потом, вроде как, наведывались туда еще разок в силах тяжких и сравняли весь городок с землей, но уведенную из-под носа «группу влияния» это не вернуло. И даже за едва не начавшийся дипломатический скандал — двое прикомандированных кадровых остались там и раскрыть их принадлежность было совсем несложно. Даже про потери личного состава упомянули, но, по-моему — только ради галочки. А я стоял и думал, что как бы потом эти серьезные дядечки с грустными и виноватыми лицами не утопили нас семерых в первой речке — за то, что стали свидетелями тыканья их носами в лужу. Но обошлось, подозреваю, дядь Женя прикрыл.

— Зато вспомнили сразу меня, — мрачно буркнул я. — Вячеславыч, я по делу.

— Да уж понятно, что ты не на пиво позвать звонишь. Впервые за сколько лет-то?

— Да не суть. В общем это, Николай Вячеславыч. Мне нужен какой-никакой отряд, хотя бы из четырех-пяти рыл, желательно из тихих. А в идеале еще и с тактиком хорошим. Я за Уралом. Я по адресу?

На той стороне телефона повисла тишина. Потом что-то звонко пискнуло, послышался шелест шагов и тихий щелчок, похожий на звук закрываемой двери. А дальше он меня отчитал, как ребенка, и предложил ядерные ракеты.

… — А потом еще посажу тебя на коленку, ты мне прочитаешь стих про елочку и я дам тебе сладкий-сладкий леденец! — В трубке послышался тяжелый вздох. — Нет, дружок, ты точно или дебил, или наркоман. Хотя, если наркоман — то тоже дебил. Что у тебя случилось?

— Да не важно, что у меня случилось. Важно, что я хочу.

— Давай-ка я тоже поучаствую в обсуждении, что важно, а что нет. Ну пусть пока по-твоему — и что же ты хочешь? Но только три желания, и то позже — я пока недостаточно синий!

— Мне надо кое-кого забрать из военного городка. Причем, этот кто-то — тоже из бывших наших.

— Зачем? — Вячеславыч, наконец, отключил сарказм и его голос стал сухим и деловым.

— Он… — я сбился. — Он виноват в смерти дорогого мне человека.

— О как. А ну-ка, Мрачище, давай-ка мне подробности, все-все, даже самые грязные. И за подслушку не бойся, я глушилку включил. Да итак все знают, что если что — ноги вырву, по самые гланды…

Я какое-то время поборолся с собой — и просить ненавижу, и еще больше ненавижу открываться кому-то. А тут сразу два в одном. Но не вижу я других вариантов. А если уеду вот так, не ответив — я к зеркалу не подойду больше. Там и до этого ничего хорошего не показывали, а теперь совсем уж противно смотреть будет. И кое-как начал рассказ, сначала очень сжато, но постепенно, под умелым допросом Вячеславыча, выложил практически все. И даже самому как-то легче стало — только сейчас отчетливо понял, что с момента смерти Ксюши в груди словно холодный колючий ком был. И он никуда не делся окончательно, но теперь не мешал дышать хотя бы.

— Кхм, — в трубке откашлялись, когда я закончил повествование. — И чем тебе Папай не угодил? Ты же его приговорил, я правильно понимаю?

— Нет, не приговорил. Но я хочу узнать, ради чего или кого это было.

— Так. Что было-то? Или я дурак, или ты что-то пропустил.

— Он мне перед выездом сказал, что тут дороги чистые. И тут же попадается подозрительная процессия с телегой, потом сразу кто-то шмаляет. Не находите подозрительным?

— Я уже говорил тебе, что ты дебил, напомни? На хрена это ему делать, старик?

— Не знаю. Вот как раз и хочу поинтересоваться. Но, если я прав, он в ближайшее время из городка не вылезет, наверняка ему те ребятишки сообщат, что я ушел. Может быть, чтобы я все-таки остался у них.

Телефон помолчал, длинно вздохнул.

— Есть рядом дерево?

— Ну есть, и?

— Не нукай, не в конюшне. Подойди к нему, отклонись назад и ударься со всей силы лицом об него. И так до тех пор, пока мозги не встанут на место. Как встанут — сообщи. Выполнять! — в конце скрежетнул голосом так, что ноги сами чуть не рванулись к ближайшему дереву.

Разговаривали мы долго. Сначала я уперся в свое и настаивал, но в конце концов то ли убедительность старого и реально умного собеседника сработала, то ли и правда мозги на место встали. Ведь на самом деле причин для такой подставы у Папая я не видел. Узы дружбы тоже имели место быть, но сколько лет-то прошло, тут все могло неоднократно поменяться. И все же, все же… Идея о виновности старого товарища не покинула голову окончательно. И не покинет, пока я с ним не переговорю лично и один на один. О чем я и поведал Вячеславычу.

Тот снова обругал меня дебилом, но потом смилостивился и сказал не покидать нынешнее место и быть на связи. И отключился. И почему-то не возникло и тени сомнения, что он прекрасно осведомлен о моем месте, а не просто забыл спросить. Паранойя тут же проснулась и заорала о том, что нужно немедленно исчезнуть и из этого места, и со связи. Локацию я сменил, прислушавшись, перебрался поближе к дороге и залег в кустах, обложившись снаряженными магазинами и гранатами, на случай боя. Но телефон не выключил. Была надежда, что старый лис позвонит с хорошими новостями. Все-таки за те годы мы пересекались не один и не два раза, и впечатление он о себе оставил самое лучшее. Не друзья, конечно, но точно из тех людей, с кем можно идти в разведку и смело поворачиваться спиной. И даже кому можно доверить и жену, и машину.

Телефон завибрировал минут через сорок, когда я успел изрядно подмерзнуть на ледяной земле, даже подаренный Папаем бушлат, вместо любимой кожанки, не спасал. Я отполз поглубже в лес и взял трубку.

***

— Набить бы тебе рожу, старый ты мудак. Да и так видно, что тебе нерадостно, так что никакого удовольствия не будет.

— Мал еще, папке рожу бить. У каждой морды хозяин есть, слышал?

— Все, брат, остынь. Но ты не прав. Дядь Коля тебе тоже самое говорит. На кой хрен мне тебя подставлять? Я тебя знаю, как облупленного, и мог бы предположить, что ты, при таком способе убеждения, скорее, начнешь искать способ взорвать весь город, чем согласишься.

Я молчал. Папай сидел напротив меня, без оружия и в очень неудобной позе, чтобы не вскочить быстро. Причем, сам сел так, без моей указки. Я уже принял мысль, что он не причем, но разговора жаждал.

Прибыл он с полчаса назад, буквально минут через пятнадцать после звонка Вячеславыча. Тот сухо сказал перестать дергаться на местности и ждать прибытия Папая, его подкинет поближе патруль. Но придет на своих ногах и с пустыми руками. Все понимали мое состояние.

Так и произошло. Со стороны дороги раздался звук движка в отдалении, а вскоре и показался бодро чешущий знакомец. Его никто не посвящал в детали, просто сказали прибыть сюда и поговорить со мной. Что, кстати, хорошо говорит и о влиянии Вячеславыча даже сейчас, и о ценности Папая здесь. Либо о доверии куратора ко мне. Сначала он стоял, набычившись, и молча смотрел мне в глаза. А я не знал, как начать разговор.

— Ксюша мертва, — наконец, разлепил я губы.

Папай округлил глаза и сделал ко мне шаг.

— В смысле? Брат, ты же только уехал! — и еще шаг.

Я направил ствол автомата ему в лицо, положил пальцы на курок.

— Не подходи. Я в курсе, когда я уехал. На дороге была засада с винтовкой. Километрах в десяти от городка. А напомни, сколько ты обещал спокойной дороги?

Он прищурился, неприятно ощерился.

— Ты думаешь, я хотел тебя грохнуть? Или бабу твою?..

Потом мы все же поговорили. Не знаю, что я хотел услышать и как он мог бы мне доказать непричастность. Но поверил ему. Откровенно говоря, я хотел ему верить. Да, все люди врут, хоть и не в каждый момент времени, но именно сейчас и именно ему — хотел верить. Потому что всегда должны быть люди, на кого можно положиться. А со смертью Ксюши как никогда накатило дикое одиночество.

Ведь если отбросить уверенность в Мише — и в Красноярске могло произойти все, что угодно. В деревне ладно, все же там последние новости были внушающими надежду — там карантин, дружина и все такое. А если, не приведи господь, в Красноярске все квакнулись — то я ж останусь совсем один. И оказалось, что я так не хочу. Надеюсь, это чувство временное, потому что я всегда к одиночеству относился вполне положительно.

А потом мы сидели вдвоем в машине и молча пили. Я достал Чивас еще из Володиных запасов, Папай затребовал у крутившегося неподалеку патруля две уставные эмалированные кружки, разлили и, не чокаясь и не говоря ни слова, выпили. Постоянно казалось, что вот-вот сзади должен раздаться недовольный голос секретарши и потребовать налить и ей тоже — ведь она уже взрослая, а значит, с ней надо делиться всем. А иначе — несправедливо. Где ж она, эта справедливость, которую ты так часто вспоминала…

И, словно мне мало было, вспомнил, как обещал ей, что мы доберемся до Красноярска.

Опустошив половину бутылки, повернулся к Папаю.

— Что там патруль? Нашли кого-нибудь?

— Нет. Брат, я бы тебе сказал. Даже этих инвалидов с тележкой, про которых ты говорил, не было нигде. Хоть ты и посчитал меня гнидой, но я-то знаю, что это не так. И я с тобой, когда мы их найдем. Тряхнем стариной.

— Да смотря сколько их там. Вдруг целым табором какие партизаны кочуют, там мне не только ты один понадобишься. — я тряхнул головой, выкидывая образ секретарши. Он не выкидывался. — Не очень хочется по одному ловить их месяцами, если так. Но главное — найти. Я у вас тут все окрестные деревни вырежу, пока не найду.

— Ты это бросай. Местные деревни, кто не вывезен в часть, под нашим патронажем, так что кто тебе даст их вырезать, — собеседник очень серьезно посмотрел мне в глаза.

— Если я узнаю, что кто-то из ваших подзащитных причастен — я наплюю на все, ты же понимаешь? — так же без улыбки посмотрел я на него.

После недолгой игры в гляделки, Папай отвел взгляд.

— Надо будет сначала доложить Лесовому. Потом будет суд…

— Да-да. Именно так и будет, и доложишь, и суд будет. Но я к ним наведаюсь раньше. С тобой или без тебя.

Потом я рвался сам ехать искать следы, но передумал — местный глава устами Папая пообещал собрать отряд следопытов, мол, прибились там охотники, наконец пригодятся их умения. Похвальное и объяснимое рвение — беспредельщики-соседи не нужны ни одному адекватному человеку. Но, если до завтра не найдут ничего — наплюю на всех и поеду искать своими методами.

А дальше мы опять пили. Сначала чивас, потом что-то еще. В какой-то момент рядом очутились крепкие ребята из патрульных, но с разговорами не лезли и не калдырили с нами — лишь за упокой души выпили фронтовые сорок грамм. Звонил Вячеславыч, и я о чем-то долго с ним разговаривал. А еще мы подрались с Папаем.

Но обо всем этом я узнал уже утром.

***

— Ты сволочь.

Я с трудом разлепил глаза. Вернее глаз, правый напрочь отказывался слушаться.

— А еще ты козел.

— Изыди, чудище иномировое, — еле прохрипел пересохшим горлом.

— А еще мудак.

— Ты, случаем, не знаком с моей бывшей женой? Проскальзывают знакомые интонации и словечки, — второй глаз наконец открылся, отчего, почему-то, резко заболело в висках.

— Любой человек, знающий тебя больше одного дня, скажет тебе все то же самое. — Папай, скотина, стоял, сложив руки за спиной, и сверкал разбитой бровью и здоровенным ярко-синим фингалом под глазом. — Чего ты тут развалился, как медуза на пляже?

— Я птица вольная, где хочу — там и разваливаюсь. А от твоего рева у меня адски разрывается голова, не будь тварью — сбавь тембр.

Поспать еще мне, очевидно, не суждено, поэтому пришлось морально готовиться к подъему. Отчего-то еще болела правая рука, что-то в левом боку и левая же скула. Вчерашний вечер помнился очень смутно и не весь, что предвещало разнообразные новости.

— Вставай, старик, там Лесовой собирает совещание, тебя требует хоть волоком притащить, — Папай смилостивился и перестал орать. — Он со вчера вообще сам на себя не похож, возбудился отчего-то не на шутку, ходит, сверкает, как елочная игрушка.

— На кой-хрен я-то ему сдался?

— Вот сам и спросишь. Но вообще, братка, с утра к нему разведка с егерями зашла и до сих пор не вышли. А егеря как раз искали вчера следы тех, с трассы.

Я мгновенно согнулся, садясь в кровати. Похмельная голова этого не простила и отозвалась резкой болью, но черт с ней. Зажмурил со всей силы глаза, прогоняя хмарь, посидел с полминуты, встал и начал собираться. Что не заняло много времени — спал я одетым, хорошо, что хоть разулся. Взгляд наткнулся на вторую койку, отчего в груди кольнуло и заныло.

— На, алкоголик, папка о тебе позаботился! — Папай вытащил руки и протянул мне железную уставную кружку и две таблетки. — Холодный рассольчик, аспирин и анальгин. И это — несмотря на все украшения фэйса, которые мне подарил твой поганый характер.

При словах о рассоле я чуть не захлебнулся слюной. Но сначала закончил обуваться, затем степенно подошел и отобрал нектар и таблетки, тут же все употребив. Горло перестало напоминать Сахару, что уже хорошо.

— Не надо винить вот мой характер. Я ничего не помню, так что наверняка ты сам виноват во всем. Бился, поди, лицом обо что попало, лишь бы меня обвинить.

— Ну да, ну да, были у нас такие формулировки, когда в Росгвардии служил, только в обратную сторону. — Он подошел, приобнял меня за плечо и заглянул в глаза. — Ты как, старый? В здравом уме и твердой памяти? Может, все-таки перезахороним Ксюшу твою в нормальном месте? У Лесового бы сейчас как раз обсудили…

Из головы разом выдуло все мысли. Кроме тихо бьющейся где-то в подкорке ненависти. Но ты посиди пока, моя хорошая, мы тебя обязательно выгуляем…

— Нет, друже, пусть спит. Я не хочу ее беспокоить. Да и все-равно ей уже, где лежать, а место там хорошее. — Я чувствовал, как лицо стянуло какой-то судорогой.

— Как знаешь, брат, как знаешь.

Пока шли до места собрания, он и поведал мне о нашей драке. Впрочем, он о ней услышал тоже только от патруля, так что истинной причины никто не знал — они подбежали разнимать далеко не сразу, ибо началось все в лесу, куда мы отошли по естественным надобностям. А потом они же отказывались, по какой-то неведомой причине, поднести его ко мне, мол, чтобы я закончил начатое, но сам ходить уже не мог… Но зла ни он на меня не таил, ни я на него — дело-то житейское.

В кабинете местного главного было чудовищно накурено. И много народу — все в камуфляже и при оружии, что несколько смущало — я-то был в гражданском, ибо бушлат оставил в своей каморке, и без стволов — а нахрен они нужны, если ими пользоваться запрещено? Вошел один, Папанов остался сидеть на стульчике в коридоре — его, мол, не приглашали. Уселся на свободное место, махнул рукой в сторону Фоменко. Тот кивнул в ответ.

Все докурили, уселись по местам и уставились в сторону плотного мужичка во главе стола. Тот был невысок, лысоват и излучал некое неявное удовольствие. Кажется, это и есть тот самый легендарный Лесовой. Честно, он вообще не вызывал никакой боязни, с которой явно к нему относился Папанов — обычный мужик в возрасте, какому самое место в зачуханном гараже разбирать отродье ВАЗовских инженеров.

— Итак, товарищи офицеры, еще раз всем здравия желаю. Для всех новоприбывших хочу повторить, что наконец-то вышла на связь Москва и мы получили четкие указания по действиям в дальнейшем. Обойдусь без имен, но нам поступил приказ держать круговую оборону и спасать гражданских по мере сил до поступления новых распоряжений. Но, самое главное — мы не забыты и не одиноки! — И глаза его горели таким огнем, что становилось завидно. — Но, как выяснилось, на вверенной нам территории объявились некие залетные, которые вчера проявили себя. Откровенно говоря, и до этого были подозрения, что кто-то шалит под боком, потому как не все, отправляющиеся от нас, прибывали в Яр.

Снова зачесались кулаки — Папай утверждал иное, и Лесовой, кажется, это как-то заметил.

— Информация была закрытая, не надо ерзать, товарищ Мрак. Да и непроверенная, никто бы не стал отправлять вас на убой. Было бы надо — сами бы удавили, без лишних изобретений, — и в его голосе лязгнул металл, мигом снявший с него оболочку благообразного старичка. Кажется, начинаю понимать боязнь Папая.

— Итак, товарищи. Как многие уже знают, мы вчера отправляли егерей на поиски стрелявших. Скажу без лишней скромности — сработали мы весьма оперативно и слаженно, за что, несомненно, многие будут отмечены мной лично на ближайшем построении. Часть группы осталась в наблюдении, вторая часть сегодня с рассветом прибыла в расположение и доложила об итогах поиска. Не буду сейчас просить повторить весь доклад, — командир как-то сурово посмотрел на двоих бородачей в типовом камуфляже, который сидел на них, как на корове седло. Все же видно, когда человек гражданский. Бородачи вздрогнули и потупились. — Потому как егеря у нас люди не военные и докладывать ни хрена не умеют. Если вкратце — в направлении на северо-северо-восток, в десяти километрах от Р-255, расположилась деревня Новая Балахонка. Отступая от темы — у нас были оттуда беженцы, но еще недавно там все было спокойно, разъезжались последние жители. Однако, по данным наблюдения, теперь там находится до трех с половиной сотен человек. Что даже больше официального населения до начала эпидемии.

Лесовой замолчал, выпил воды и продолжил.

— Думаю, наличие рабства там уже никого не удивит, это явление повсеместное сейчас. Скоты, как с цепи все сорвались. — Он сжал кулаки, и в голосе опять скрежетнуло железо. — Но самое занимательное не это. Прохоренко, будьте добры из первых уст поведайте, что вы наблюдали там. Но коротко, по делу и без вашей оценки!

Один из бородачей встал, шмыгнул носом, схватил со стола ручку и начал вещать простуженным голосом:

— В общем, это. Мы когда того, значит, вышли к деревне, значит, нас этот бешеный…

— Не бешеный, а лейтенант Суслов! Но ему будет приятно, я передам. К делу, Прохоренко! — Рыкнул командир.

— Да, бешеный лейтенант Суслов оставил нас в отдалении, а сам ушел на позицию, как он сказал, — затарахтел мужик. — Но мы с Сережей все же пробрались на опушку, все-равно же темно было, нас бы никто не увидел ни в жизнь! А, ну и вот, в это время в деревне… — он заикнулся, вертя в руках ручку, сглотнул слюну, жалобно посмотрел во главу стола, — можно я не буду рассказывать? Это же ужас! Не хочу!

— Отставить нытье, Прохоренко. Будь мужчиной. И можно Машку за ляжку и козу на возу, а у нас — разрешите. Привыкай, боец. Но я не разрешаю! Вещай! — На лице Лесового гуляла непонятная гримаса, в голосе пробивалось что-то очень нехорошее.

— Да, конечно. То есть так точно, товарищ полковник. В общем, — он чуть не выронил ручку, перехватил ее и затеребил с новой силой, — когда мы подошли, значится, там было какое-то собрание, как у древних людей, с костром, огромным казаном на нем и все такое. Ну и это, значит. Большинство людей сидело по периметру площади, я в прицел как раз все хорошо рассмотрел. На свою голову… А, так значит, того этого, большинство сидело вокруг, а пять человек стояли в центре, около костра, и о чем-то разговаривали с двумя вооруженными людьми, значится. Потом я еще, как бы это, рассмотрел, что они связанные. Один из них, значится, упал на колени и о чем-то умолял, как бы, этих с оружием. Наверное, слышно нам не был ж, далековато мы засели оттудова, значит. Ну, его ударили прикладом в ухо, того-этого, а потом застрелили, когда он не вставал…

Мужик еще раз сглотнул и дернул за плечо соседа, видимо, в поисках поддержки. Тот не сдвинулся с места, даже глаз от пола не оторвал.

— Ну и это, как бы… А остальных четверых подняли, значится, построили рядком и заставили бежать, а сами шли сзади и подгоняли выстрелами в воздух. Вот. А потом… — он набрал в грудь воздуха и продолжил. — Те четверо бежали в сторону какого-то загона, как бы, с огроменными стенами, метра в три, наверное! Он как раз ближе к нашему месту был, значится, поэтому я хорошо все разглядел. Первый добежал, крикнул что-то отставшим, того-этого, и полез по приставленной лестнице. Пока он лез, один из вооруженных, как бы это, прибежал к нему и — вот вам крест! — я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали! Гадом буду, он словно гепард какой пролетел буквально! И наставил на этого, значится, который на лестнице, автомат и, как бы это, заставил его подниматься дальше. А тот, когда добрался до самого верха, значится, как заорет! Что там зомби, того-этого, и что он туда не полезет, мол, что это все, значится…

— Садись, Прохоренко, — вздохнул Лесовой и сам продолжил. — Мужика этого заставили спрыгнуть. Суслов там был буквально в двадцати метрах и слышал, что ему обещали, если не сделает. Я бы тоже прыгнул, товарищи офицеры, при таком выборе. И даже спасибо бы сказал… Под утро, когда вся деревня улеглась, ребята заглянули туда. Мужика уже схарчили, само собой, вот только что занятно — это все, судя по всему, было не просто развлечение. Мертвяки там были очень странные. По словам Суслова — огромные жирные слизни, которые еле передвигались по загону. А пристроенное здание было знаете чем? Есть тут кто догадливый или с интуицией?

Он обвел тяжелым взглядом собравшихся. Все молча смотрели на него, кроме бородачей — они смотрели куда угодно, но только не на него. А Пархоменко еще и явственно потряхивало.

— Мясным цехом оно оказалось, бестолочи. И остатки одного такого слизня там еще оставались.

По комнате прокатился изумленный вздох. Майор, сидевший напротив меня, поднял руку и задал вопрос:

— Товарищ полковник, информация точная?

— Рохлин, ты в себе? — Лесовой метнул взглядом молнию. — Нет, просто Суслов на выходе накачался галоперидолом, вместе со всем своим взводом, и смотрел такие вот страшненькие мультики. И на егерей надышал.

— Товарищ полковник, разрешите? — привстал Фоменко и, дождавшись кивка, продолжил, — если я не ошибаюсь, у этой деревни нет выезда на Р-255, а нападение на нашего гражданского друга было именно там. В связи с чем возникает вопрос к егерям — а как передвигались, собственно, нападавшие?

— Прохоренко, вещай, — перевел взгляд Лесовой.

Бедный егерь не знал, куда себя девать. Встал, снова затеребил ручку.

— Они были пешком, вернее, того-этого, бегом. Мы же всю их дорогу проследили, совсем же, значится, не умеют по лесу ходить. Но, как бы, я еще изначально подумал, что что-то не так, значится. Они в самом деле все десять километров пробежали, того-этого, причем, длинным шагом, не трусцой. А еще и, это, как бы, они либо сами весят, как черти, либо с грузом, значится, по следам видно, что тяжелые шли, вот.

— То есть у нас под боком сидят какие-то супермены, а наша разведка об этом ни сном, ни духом. И на кой хрен тебе, подполковник, столько народу, если ты под носом не замечаешь вот такого? — Лесовой упер тяжелый взгляд в Фоменко.

Я пока вообще не понимал, зачем здесь я. Только переводил взгляд с одного на другого.

— Виноват, товарищ полковник, — Фоменко не отвел взгляд. — Но я лично общался с последним жителем Новой Балахонки, у нас же был туда рейд. А после этого ни одного намека не было на те края. Даже когда думали, что пропадали люди с трассы — туда не совались, так как с тех степей выезд либо через Черемушки, либо через Березовский, а там мои ребята все шерстили. Кто ж мог подумать, что кто-то будет пешком гулять до трассы.

— А ты поэтому и начальник, подполковник, потому что тебе думать положено. — Лесовой чуть сбавил тон. — Но тут еще важно другое. На что никто, почему-то, не обратил внимания. Фоменко, когда был вывезен последний житель с этой деревни?

— Еще в начале октября, точно помню. Туда же Селюк мой катался. Числа пятого, навскидку, не позже.

— И никого не смутило, что за две прошедшие недели вот это вот все там успело организоваться? А, товарищи офицеры? Расслабились вы, я погляжу, пока связи с Центром не было. Но мы это дело сейчас исправим. Выкорчуем эту гадость — и я лично займусь вашей переаттестацией.

Да что за нахрен? Я поднял руку.

— Товарищ полковник, разрешите? — дождался благосклонного кивка. — Зачем тут я? Вы уж не сочтите за обиду или еще чего, но вот эти ваши движения меня не особо интересуют. Или вы так своеобразно решили поделиться результатом поиска?

— Не фырчи, боец, ты не еж. Я уже упоминал, что поступило распоряжение с Центра о содействии тебе. И я наслышан о твоих навыках, ты можешь пригодиться при планировании операции, ради чего тебя и позвали. Это все предисловие только было.

— У вас неверная информация, товарищ полковник. В планировании я вот, — постучал по деревянному столу. — Могу предложить только пойти и всех убить, на мой взгляд вполне дельный план операции. Только, два требования — я точно участвую и одного ублюдка, который стрелял, взять живым. Ну или хотя бы постараться.

— План толковый, а главное очень внимательно и детально проработан, — Лесовой улыбнулся. — Но, даже если ты ничего не предложишь дельного — все-равно сиди и слушай. Мы с тобой люди подневольные — Москва сказала — мы взяли под козырек и исполнили. Ферштейн, зольдатен?

Я пожал плечами и опустил руку. Ну и хрен с ними, главное, чтобы в операции про меня не забыли. Достал сигарету и закурил, за что удостоился косого взгляда Фоменко. Глазами спросил, мол — чего? Тот провел рукой по горлу в недвусмысленном жесте. Да что не так-то?

— Отставить курение в одно рыло! — Тут же разъяснил мне Лесовой, рыкнув на все помещение. — У нас тут совещание и планирование операции идет, а не дружеские посиделки!

— А ничего, что тут можно коромысло вешать? Вы все накурились, а я не успел! — Возмутился я.

— Ты мне поспорь с приказами, боец! — Командир нахмурился. — Забыл устав?

— Вот, товарищ Фоменко, поэтому я и не хочу к вам, — я перевел взгляд на начальника разведки. — Потому что я люблю понимать, что и зачем я делаю, а не просто тупо исполнять приказы. А к вашему сведению, товарищ полковник — я не подчиняюсь вам, ибо я — вольная птичка, свое уже давным-давно оттрубил, все возможные долги Родине отдал и все такое. Ферштейн?

В кабинете повисла тишина. А нехрен бесить меня. И я сюда не рвался, сами хотели моего присутствия, так что пусть терпят.

— И ведь не удавишь теперь так просто, — задумчиво посмотрел на меня Лесовой. — Может, тебе на задании шальная пуля в голову прилетит, а? Не боишься?

— Может, и прилетит. Все там будем когда-нибудь, что тут такого. А может, у меня все карманы пластитом набиты, и мы все вместе сейчас отправимся на свидание с апостолами. Не боитесь?

Тяжелый взгляд командира я выдержал. Напугали ежика голой жопой, тоже мне… Впрочем, по лицу читалось — ничего он мне не сделает. Уж не знаю — из-за Вячеславыча или еще почему, но чувствовалось, что он не всерьез. Ну или я ошибаюсь, но тоже плевать.

— Правильно мне говорили, что ты тот еще баран. И это даже не оскорбление, это характеристика. Хочешь курить — выйди из помещения, но тут порядки устанавливаю я! Во время совещаний не курю даже сам. Все понятно?

— Си, сеньор, — я встал и в полной тишине направился к выходу. Не оборачиваясь, обронил — А насчет взрывчатки вы бы подумали. Тут же ни одна собака ничего не проверяет, любой диверсант у вас здесь шороху наведет. Даже если его на въезде в часть проверили, уж поверьте мне.

Шагнул в коридор, отобрал у Папая бушлат, вышел на улицу и закурил потушенную-таки в кабинете сигарету. Интересно.

* ПТСР — посттравматический синдром

* «Баррет» — американская крупнокалиберная снайперская винтовка, калибр 12,7 мм.