Мульва

Коля проснулся от звука колокольчика. Подъём. Всегда подъём в шесть тридцать. Или в семь? Часов в спальне не было.

Вокруг зашевелились другие дети. Двухъярусные койки в четыре ряда. Серые одеяла, серые стены. Запах хлорки и мочи — кто-то опять описался ночью.

— Встаём, встаём! — Марь-Сергевна хлопала в ладоши. — Быстро на зарядку!

Коля спустил ноги с койки. Босые ступни коснулись холодного линолеума. Сколько раз он так просыпался? Тысячу? Десять тысяч?

В строй. Руки по швам. Марш в спортзал.

— Раз-два-три-четыре! Руки выше! Ноги шире!

Тела двигались синхронно. Тощие детские тела в одинаковых трусах и майках. Только Коля замечал — у некоторых глаза слишком старые для их лиц. Тусклые, потухшие. Как у него самого.

После зарядки — умывальная. Холодная вода, хозяйственное мыло. Зубные щётки в стаканах — все одинаковые, только разные наклейки на стаканах. У Коли – весёлый заяц.

— Коля Петров! — окликнула его Марь-Сергевна. — К медсестре после завтрака.

Коля кивнул. К медсестре — значит, укол. Мульва. Светло-жёлтая жидкость в шприце. После неё голова становилась ватной, а время — вязким, как кисель.

В столовой — манная каша с комками. Компот из сухофруктов. Хлеб с маргарином. Коля ел механически, не чувствуя вкуса. Вкус пропал давно. Как и многое другое.

Рядом сел Витька. Или Митька — Коля путал имена. Все дети казались одинаковыми.

— Слышал, Серёгу перевели, — шепнул мальчик.

— Куда?

— В старшую группу. Родители наконец накопили.

Коля покосился на говорившего. Серёга был тут... сколько? Пятнадцать лет? Двадцать? Время текло странно. Дни сливались в недели, недели в годы, годы в...

— Петров! Не отвлекаться!

После завтрака — медкабинет. Медсестра Валентина Павловна — полная женщина с одутловатым лицом. Глаза добрые, но пустые. Как у всех взрослых здесь.

— Рукав закатай, — велела она, готовя шприц.

Коля послушно закатал рукав. На предплечье — следы от уколов. Десятки, сотни крошечных шрамов.

— Мам сказала, что скоро заберёт, — пробормотал он. — Сказала, ещё немножко подкопить...

— Конечно, милый. Конечно, заберёт.

Игла вошла в вену. Коля смотрел, как поршень идёт вниз. Мульва растекалась по телу, замедляя всё. Сердцебиение. Дыхание. Мысли.

— Сколько мне лет? — спросил он.

Валентина Павловна не ответила. Убрала шприц, заклеила место укола пластырем.

— Иди на занятия.

Занятия. Всегда одни и те же. Азбука. Счёт до десяти. Рисование домика с трубой.

Коля сидел за столиком, выводя палочки и крючочки. Рука двигалась автоматически. Он знал бы эти буквы наизусть. Мог бы писать с закрытыми глазами. Но Мульва стирала навыки. Приходилось учиться заново. И заново. И заново.

— Молодец, Коля, — похвалила воспитательница. — Сегодня у тебя буква "А" получилась лучше, чем вчера.

Вчера он тоже писал "А". И позавчера. И год назад. Всегда одна и та же буква "А".

На переменке дети играли в салки. Коля стоял у стены, наблюдая. Движения у всех были замедленные, словно под водой. Эффект Мульвы.

— Эй, новенький! — окликнул его рыжий мальчишка. — Играть будешь?

Новенький? Коля посмотрел на него. Мальчишка и правда казался новым — глаза ещё живые, движения естественные.

— Я не новенький, — сказал Коля. — Я тут... давно.

— Да ладно! Я всех знаю, тебя раньше не было!

Коля не стал спорить. Мульва влияла и на память. Дети забывали друг друга, забывали себя. Каждый день как первый. Каждый год как первый.

После обеда — тихий час. Коля лежал на койке, глядя в потолок. На потолке — трещина. Он изучил каждый её изгиб. Она была похожа на реку. Или на дорогу. Дорогу отсюда.

Сон не шёл. Мульва мешала спать нормально. Вместо сна — полудрёма, полубред. Обрывки воспоминаний, которые тут же распадались.

Мама. Лицо расплывалось, но голос помнился. "Потерпи, Коленька. Ещё чуть-чуть. Папа устроится на новую работу, накопим денег, и ты пойдёшь в хорошую школу. В самую лучшую!"

Когда это было? Вчера? Десять лет назад?

После тихого часа — прогулка. Двор обнесён высоким забором. Наверху — колючая проволока. "Для безопасности", — говорила Марь Иванна.

Дети копались в песочнице. Лепили куличики. Ломали. Лепили снова. Бесконечный цикл созидания и разрушения.

Коля подошёл к забору. Сквозь щели виднелась улица. Машины. Люди. Взрослые люди в обычной одежде.

— Не подходи к забору! — окрикнула воспитательница.

Он отошёл. Сел на качели. Раскачивался — вперёд-назад, вперёд-назад. Ритм успокаивал.

Рядом присела девочка. Косички, веснушки. Таких было много.

— Меня Света зовут, — сказала она. — А тебя?

— Коля.

— Хочешь секрет?

Он пожал плечами.

— Я помню, — зашептала она. — Мне двадцать три. Я тут с пяти лет. Родители всё копят на университет. Элитный. Чтобы сразу после выпуска отсюда — туда.

Коля посмотрел на неё внимательнее. Да, глаза. В глазах была та же пустота.

— А я не помню, — признался он. — Мульва...

— Если сильно стараться, можно вспомнить. Я записываю. Смотри.

Она закатала рукав. На коже — крошечные царапины. Символы.

— Каждая чёрточка — год. Считаю перед сном. Чтобы не забыть.

— А если увидят?

— Говорю, что упала.

Вечером — ужин. Гречневая каша. Чай с сахаром. Кусок хлеба. Коля ел и думал о царапинах на руке Светы. Двадцать три. Ему сколько? Больше? Меньше?

После ужина — подготовка ко сну. Душ. Две минуты тёплой воды на каждого. Пижамы из жёсткой ткани. Снова номера на кармашках.

В спальне Коля тихо закатал рукав. Кожа чистая. Ни одной отметины. Он взял ногтем, процарапал чёрточку. Маленькую. Незаметную.

Одна.

Завтра будет две.

Если вспомнит.

Если Мульва позволит.

Отбой. Свет погасили. В темноте слышалось дыхание сорока детей. Сорока маленьких тел с неопределённо старыми душами.

Коля закрыл глаза. Пытался вспомнить. Дом. Был же дом? Комната. Игрушки. Папа, читающий сказку на ночь.

Или это сон? Или чужие воспоминания, подслушанные в столовой?

Ночью его разбудили. Фонарик в лицо.

— Петров? На перевод.

Коля сел, протирая глаза. Перевод? Куда?

— Собирайся. Вещи не нужны.

Он встал, пошёл за воспитателем. По коридору. Мимо других спален. Вниз по лестнице.

В кабинете директора горел свет. За столом — сам директор, седой мужчина в очках. Рядом — женщина. Знакомая? Незнакомая?

— Коленька! — женщина бросилась к нему. — Сынок! Наконец-то!

Мама. Это была мама. Постаревшая, с седыми прядями в волосах, но мама.

— Мы накопили, — говорила она, обнимая его. — Все накопили! Теперь ты пойдёшь в школу! В настоящую школу!

Школу? Коля растерялся. Но он же уже...

— Документы в порядке, — сказал директор. — Можете забирать. Курс Мульвы прекращён две недели назад, организм должен был восстановиться.

Восстановиться. Коля посмотрел на свои руки. Они казались маленькими. Детскими. Какими и должны быть у...

— Сколько мне лет? — спросил он.

Мама всхлипнула.

— Семь, солнышко. Тебе семь. Как раз возраст для первого класса.

Семь. Цифра не складывалась в голове с ощущениями. С обрывками памяти. С усталостью, накопленной за...

— Сколько я тут был?

— Два года, — быстро сказал директор. — Стандартный курс предшкольной стабилизации. Всё по договору.

Два года. Коля хотел возразить, но язык не слушался. Мульва всё ещё действовала. Или действовало что-то другое.

Мама увела его из кабинета. По коридору. К выходу. За дверью ждала машина. Папа за рулём. Постаревший. Усталый.

— Привет, сынок, — сказал он. — Соскучился?

Коля кивнул. Хотя не был уверен, помнит ли, как скучать.

Машина тронулась. Интернат остался позади. Коля обернулся. В окнах светились огни. Там сейчас дети ложились спать. Света со своими царапинами. Новенький рыжий мальчишка. Все остальные.

— Завтра купим тебе форму, — щебетала мама. — И портфель. Красивый, с машинками! Ты же любишь машинки?

Любит ли? Коля не знал.

— А в школе будет здорово! Новые друзья, интересные уроки. Ты научишься читать, писать, считать...

Он уже умел. Умел тысячу раз. И разучивался тысячу раз. Но промолчал.

Дома пахло незнакомо. Или забыто знакомо. Его комната — голубые обои, кровать с бортиками, полка с игрушками. Всё как для семилетнего.

— Ложись спать, — сказала мама. — Завтра важный день.

Коля лёг. Потолок без трещин. Непривычно.

— Мам, — позвал он. — А если я не справлюсь в школе?

Она погладила его по голове.

— Справишься, золотой. Ты же умный мальчик. А если что — мы поможем. Репетиторов наймём.

— А если всё равно не справлюсь?

Мама помолчала.

— Есть... варианты. Можно взять академический отпуск. Подготовиться получше. Программа "Второй шанс" называется. Но это не про тебя! Ты справишься!

Второй шанс. Коля закрыл глаза. Знал, что это значит. Мульва. Снова Мульва. Остановка времени, пока родители копят на репетиторов. Или на взятку. Или на что там ещё копят.

Ночью ему снился интернат. Качели. Забор с колючей проволокой. И Света, считающая царапины на руке.

"Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять..."

Он проснулся и проверил своё предплечье. Чисто. Ни одной отметины. Словно ничего не было.

Утром мама отвела его в школу. Большое здание, пахнущее краской и тревогой. Первый "А" класс. Двадцать пять детей за партами.

— Давайте поприветствуем нового ученика! — сказала учительница. — Коля Петров!

Дети смотрели. Коля смотрел на них. Некоторые лица казались старыми в детских телах. Знакомый взгляд. Пустой. Мульвованный.

Он сел за свободную парту. Достал тетрадь. Написал "1 сентября". Потом зачеркнул. Написал "1 сентября". Снова зачеркнул.

Какой год? Какое тысячелетие?

— Петров, не отвлекайся! — одёрнула учительница. — Пишем букву "А".

Коля взял ручку. Вывел палочку. Крючочек. Ещё палочку.

Буква "А".

Идеальная.

Тысячу раз написанная.

Тысячу раз забытая.

За окном сентябрь. Жёлтые листья. Дети с портфелями. Нормальная жизнь.

А в голове — колокольчик. Подъём. Зарядка. Манная каша с комками. Укол. Снова буква "А".

Вечно буква "А".

Он закатал рукав. Провёл ногтем по коже. Одна царапина. Маленькая. Своя.

Чтобы помнить.

Чтобы считать.

Чтобы знать, когда снова наступит время для Мульвы.

И качели. Вперёд-назад. Вперёд-назад.

Навсегда.