Муравейник

Тяжёлые капли падали с листьев и разбивались в брызги об оранжевую ткань детской курточки. Замызганная, грязная, с налипшими ошмётками прошлогодними листьями, она всё равно оставалась яркой и хорошо заметной, даже среди набрякшей тьмой и холодом громады орешника.

Артём подцепил рацию с жилетки, нажал тангету и выдохнул в эфир:

- База, это лиса восемь-девять. Лиса восемь-девять. У нас муравейник. Повторяю - му-ра-вей-ник. Как поняли. Приём.

Эфир в ответ шипел, трещал, исходил помехами, словно закатывал истерику, которую Артём не мог позволить себе.

- Лиса восемь-девять. У нас муравейник… - повторил Артём и выдохнул бессильно: - Да что б тебя!

Командный пункт не услышал. Зато услышали те, кто шёл параллельными курсами рядом. Услышали и поняли сразу, нутряным знанием - поиск закончен. И вместо того, чтобы, как положено по протоколу, дождаться команды руководителя, сорвались со своих мест, оставив шеренгу идти дальше…

Ксюшка, идущая слева, сошла со своей линии движения и теперь подходила к нему. А с другой стороны торопился Игнат с позывным «Леший». Его, в отличии от девушки, слышно не было - привычный к лесу здоровый мужик двигался тише мыши, - но шипящая рация его выдавала. Хороший переносной агрегат, плюющий на все законы физики и творящий магию воздуха, доставая, как фокусник, радиоволны из любой чёрной дыры. А при необходимости туда их засовывающий.

Коллеги по поиску неотвратимо приближались и ничего не оставалось, как закурить.

Артём нервно передёрнул плечами и сунул в губы сигарету, которую сберегал последние два часа. Когда уже стало ясно, что поиск нужно продолжать, а новых добровольцев в эту паскудную погоду прочёсывать лес нет и не будет, когда стало понятно, что “поставлены когда-то, а смена не пришла”, что на исходе силы и выдержка, тогда последняя сигарета была забэкаплена на этот самый - сволочной - случай. Теперь - можно.

Он бестрепетно сел на поваленное мокрое бревно - штаны всё равно уже были насквозь промокшими, а тело и задубевшим и привыкшим к этому, одеревенелому, состоянию. Сел, стиснул холодные ладони меж колен, нахохлился и задымил. Рация шипела и плевалась на неизвестном матерном языке радио-чертей, но это уже стало таким привычным фоном за последние полчаса. Глушь. Тишь. Дрожь. «Муравейник».

Он закрыл глаза и не отозвался, когда подвалившая слева Ксюшка хрипло выдохнула:

- Где? Что нашёл? Я что-то слышала… Ты звал? Мне показалось, ты говорил про какой-то муравейник? Что за муравейник?

И, когда зачавкали рядом добрые горные ботинки Игната, он тоже не отозвался.

Сами увидят. Взгляды за последние четырнадцать часов бесконечного поиска утомлены, но совесть треплет уставшее сознание, взяв за грудки и брызжа слюной в рожу - найти! успеть! - и потому глаз цепко выхватывает из окружающей осенней тоски неожиданное, беспричинное, неуместное. Час назад нашли у тропы заколку. Розовый цветок на золотистой булавке. А теперь. Вот.

- Мамочки! - всхлипнула Ксюшка и отбежала, ломясь сквозь кусты.

Артём тяжело вздохнул, махнул по лицу ладонью, собирая с кожи дождевые капли, выплюнул дочадившую мокрую сигарету и открыл глаза.

Игнат сидел на корточках над маленьким трупом, то сосредоточенно рассматривая тельце, лежащее ничком, с неестественно подвёрнутой ножкой в грязных колготках, то шарил звериным взглядом вокруг.

А Ксюшка… Ну, да. Рвало девочку. То ли напряг сказывался, то ли с непривычки. Шутка ли - первый поиск. Совсем зелёная. Даже сленга простейшего не знает. Вся на эмоциях, вся на драйве, на надежде, на адреналине с кофе. И вдруг - так…

Леший обернулся, угрюмо глянул, скорчил рожу лютого ночного кошмара и мотнул головой на Ксюшку. И он, конечно, был прав. Ксюша - девочка юная - курса второго-третьего, наверное, - восторженная, до самозабвения готовая трудиться во имя всего человечества, и вообще его больная совесть… И, когда вконец желудок очистит и наревётся вдоволь, то станет снова замечательной душой компании, которая целыми днями готова разносить по дежурным радистам и координаторам чай с конфетами, подносить бумажки-телефоны-ручки, заботливо укутывать шарфами и скромно заглядывать в глаза, напрашиваясь на поиск. Хотя нет, наверное. Больше она не попросится в поиск. Хватит с неё этого дерьма. Теперь будет помогать собачка-кошечкам в приютах и переводить законные копейки с зарплаты на дурнопахнущие благотворительные фонды, зазывающие публику видами несчастных больных детей. Артём тускло вздохнул и поднялся. Игнат прав. Мёртвой уже не поможешь, а живые - вот они. Со всеми их проблемами.

Он стряхнул со спины рюкзак и сразу холодом дохнуло в поясницу. Даже качественная куртка в эту промозглую экспедицию не спасала. Каково же тем, неподготовленным восторженным дурачкам, которые на голом энтузиазме, без снаряжения, в туфельках-джинсиках-дольчегабанах тут прыгали первые часы поиска?! Конечно, больше, чем на часик-другой погулять в лесу, благородно убедив себя, что ищут несчастную девочку-потеряшку, их и не хватило. Но за эти несколько часов успела прибыть на место нормально подготовленная команда. Вот только… и группа небольшая и несколько восторженных дурочков и дурочек остались. Ксюшка - среди них. А на восьмой час поиска и напросилась в команду, ведущую непосредственный поиск. Координатор, Валерий Рост, угрюмо мямля, привёл в группу Артёму и попросил взять. А тут… Допросилась, называется.

Артём вытянул из недр рюкзака термос, выудил фляжку с коньяком, на глазок создал в титановой кружке нужное зелье и пошёл к тихо всхлипывающей за буреломом девчонке.

Она - мокрая, взъерошенная, словно попавшая под хлещущий пожарный гидрант городская ласточка, сидела на пеньке и, кусая костяшки, ревела. И судя по злым и отчаянным глазам, тут ещё рано было хлопать по плечу и говорить, что с каждым бывает и всякое в жизни случается. А по другому Артём не умел. Потому поставил кружку на ближайший лишайником утянутый пригорок, и снова свалил за бурелом - с глаз подальше. Когда у человека ещё вовсю пылает в сердце вторая стадия принятия неизбежного, то лечит только время и работа. Но работы - хоть ты тресни - не то, что для Ксюшки, но и для себя найти был не в состоянии.

Сел на бревно и замер, нахохлившись и смотря на мир остекленевшими глазами. Наверное, со стороны казалось, что пьян в доску. Но лучше бы был пьян…

- База, как слышите, приём? У нас му-ра-вей-ник. База, как слышите? База, перехожу на резервный, приём. Приём, база. Лиса восемь-девять. В квадрате тридцать один обнаружен муравейник, - рация на плече разгрузку шипела и кряхтела голосом Игната. Спокойным, немного даже замедленным, словно здоровый мужик размышлял над чем-то, не связанным с делом. Но увы – кроме эха сквозь бурление помех в своём динамике, Артём ничего существенного в ответ не слышал.

Игнат замолчал, подошёл и сел рядом на бревно так, что подтрухлявленный снизу ствол просел одной стороной.

Не открывая глаз, Артём поёжился и сообщил в прохладу перед собой:

- Надо по сотовому пробиться до Роста.

Игнат отозвался без задержки:

- Уже. Тухло.

Значит, связи сотовой у него нет.

Артём сунул руку за пазуху. Его техника ещё держала заряд, но уже едва теплилась. Всё-таки смарт – это тебе не аппарат товарища, специально созданный китайским многостаночным гением для работы в условиях, которые Леший называет коротко «из негра», толерантно не конкретизируя, из какого-такого тёмного места тёмного человека его мобильный смог дозвониться. Смарт – это так, поиграшечки. Пусть и добротный, водозащищённый и с огромным бампером-рамкой, но всё равно для леса – ненадёжно. Только глянул на экран и сразу понял – можно даже не пытаться. Связи – ноль. В общем, она самая… та, которая «из негра». Только, кажется, в этот раз пасует техника даже у Игната…

Сунул смарт обратно в чехол на теле и замер, сберегая остатки тепла.

- Ребята уже должны были до конца квадрата дотопать…

- Минут пять как, - угрюмо отозвался Игнат.

Артём вздохнул. В общем-то, протокол на данный случай предписывал обеспечение визуального контакта или выход на точку сбора одному из группы. Но идти очень не хотелось. И оставлять тут Игната с Ксюхой - тоже. Девчонка ещё не в себе и незнамо как поведёт себя, оказываясь рядом с маленьким трупиком в сообществе Игната, явно её пугающего. А сам Игнат… Он мужик серьёзный и такими вещами не пронимаемый, с ним в любой кипеш и даже без страховки не глядя, но один изъян у него был и в этот момент – решающий. Игнат весьма не любил общаться. На встречах стоял, отмалчивался. И даже когда выпивали по стакашеку-другому, а где и третьему-четвёртому и начинали горланить песни, Леший только сидел лыбился и молчаливо кивал всем, распространяя волны добродушия и радости. В общем, не самый сейчас будет хороший собеседник для Ксюши… Но куда деваться? Ксюху не пошлёшь – заблудится, Игната… Игната посылать не чувствовал себя настолько командиром. Всё-таки здоровый детина схожего возраста в «летучем отряде» имел стаж не меньший, хотя и до того мало пересекались. Ну и что-то такое было в Игнате особенное. То ли рано поседевшие, выцветшие глаза, то ли удивительно доброе, сродни монашескому, отношение к людям, а может и что-то иное, неуловимое, что сразу заставляло осознать – непростой он судьбы мужик и вот так просто командовать собой не даст. Даже если тебе выпал в этот раз сомнительный козырь и тебя назначили ведущим в недоукомплектованной «лисе». В общем, сплошная задача для дурака – волк, коза, капуста.

Артём снова вздохнул и встряхнулся. Надо брать себя за шкирку, подниматься, давать распоряжения остающимся и самому двигать за поддержкой.

Не успел.

Игнат встал первым. Так, что бревно яростно скрипнуло и хрустнуло с одного конца.

- Пройдусь, - коротко сообщил он, засовывая рацию в петлю на разгрузке.

И потопал в нужном направлении.

Артём облегчённо выдохнул. Хорошо, что Леший сам решился прогуляться. В том, что он легко пройдёт маршрут в оставшиеся метров триста и выйдет на нужную точку, Артём и не сомневался. Значит, надо готовиться – через минут двадцать-тридцать подскочат ребята из «лисы», а после ещё нужно будет дождаться приезда полиции. Скорой тут делать давно нечего… А вот пару дел уладить до прихода и тех и других стоило бы.

Когда Ксюха вернулась к полянке с орешником, Артём уже работал фотокорреспондентом. Земля, кусты, подходы. Для того, чтобы после не возникало вопросов. Всё-таки подходили они к телу довольно близко. Могли и затоптать следы. Могли и случайно вдавить в землю улики. Фотография в этом деле – первый помощник, дополнительная «внешняя» память и объективный свидетель. В этот раз «объективный свидетель» пусто и грустно фиксировал грязь, грязь, грязь и практически непотревоженный почвенный покров. Даже следов самой девочки, как ни странно, не было. Уж что говорить о чём-то большем.

Ксюша села на бревно, сунула руки в карманы своей кожанки, и сгорбилась. Если бы так прилегла на бочок – была бы один-в-один кошка, пытающаяся согреться. Только взгляд другой. Тугой, будто пружина сжатая. Тронешь – развернётся и отхватит тебе полпальца острым концом!

За спиной зашуршало и Артём удивлённо вскинулся: неужели всё-таки радиосигнал пробился и их кто-то услышал и пришёл? Обернулся.

Игнат.

Леший только что протопал через островок густого подлеска, встал на самой границе пяточка маленькой полянки и замер. Взгляд пустой, будто у обкуренного. И ладони суетятся – сжимаются кулаки, отпускаются, снова стискиваются. Здоровые, как кувалды.

- Ты чего? – нахмурился Артём.

За это время дойти до конца маршрута и вернуться, Леший точно не мог.

Игнат тяжёлым шагом протопал к бревну и устало сел рядом с Ксюшей. Стянул с себя куртку и набросил девчонке на плечи. Ксюшка вздрогнула и чуть не слетала с бревна от испуга, но тут же сжалась под нагретой тканью. А Игнат сгорбился, сберегая тепло, и угрюмо покосился:

- Ты это… сам пройдись.

Артём открыл рот отозваться и тут же понял – нельзя. Замёрзшими руками сунул фотоаппарат в чехол и подтянул утяжки на рукавах. А мысли заметались хаотичными вихрями: с чем Игнат столкнулся там, дальше по курсу, что это его остановило? Почему не хочет, чтобы Ксюха об этом знала? Что там? Ещё один труп? Кишки новогодними гирляндами по веткам?

Он резко оправился, подтянулся и двинулся в нужном направлении. Тут всего-то до точки окончания пути – метров двести-триста. И либо там уже стоят ребята, сообразившие, что потеряли в дороге троих из шеренги, либо они уже идут навстречу, если поняли, что рация не берёт.

Когда пробрался через бурелом и густой подлесок, полянка с оставшимися Игнатом и Ксюшкой скрылись за листвой. Начал оглядываться, боясь случайно наступить на что-то нехорошее, или влететь лицом, не заметив. Но лес был обычен. Только начинающиеся сумерки медленно стискивали его, словно сжимали в кулак. Солнце ещё светило где-то над кронами, но тут, внизу, у самых корней, свет рассеивался, истончался, и воздух становился мутным, как запотевшее окно. А подчас казалось, что лицо облепляет паутиной, ты вдыхаешь её и она продирается по ноздрям в грудь и там сворачивается змеёй-паскудницей – ни туда - ни сюда.

Артём откашлялся, с трудом выдавив мокроту из лёгких. Сплюнул, зло придавив вылетевший ошмёток подошвой горных ботинок, и понял, что, двигаясь по курсу, снова упёрся в заросли орешника. Вот неудача! Обойти бы, да терять направление движения и времени – не дело. И будто ещё не закончен поиск, будто прошивка в мозгу осталась – он решительно раздвинул тонкие стволы куста и шагнул сквозь подлесок.

И замер.

Впереди открывалась полянка.

Знакомая до боли.

Вот орешник. Вот под ним рыженькая курточка мёртвой малышки отсвечивает мокрыми бликами. Вот бревно. Вот Ксюшка в Игнатовской куртке, вот и Леший – сидит, ждёт, угрюмо смотрит.

Артём вдохнул-выдохнул, сделал ещё шаг, чтобы не держать ветки и, когда за спиной сомкнулся ряд орешника, как испуганная куропатка замахав ветками-крыльями, а сверху зачастили капли с поникших листьев, пошёл к знакомому бревну. Игнат потеснился, давая посадочное место.

- Скоро придут? – подрагивая, спросила Ксюха.

Артём не ответил.

Сел, помял пальцами костяшки и спросил товарища:

- Курево есть?

Знал, что Игнат не курит, но – вдруг?

Леший молча потянулся за спину, к подсумку. И вытащил из него тонкий школьный футляр для циркуля. Только вместо инструмента там покоилась четыре сигареты. Обрывок тёрки со спичечного коробка, приклеенный к днищу, и пяток спичек, завёрнутых в фольгу. Ясно-дело – НЗ для особых случаев и товарищей, у которых курево вместо валидола. Жаль, что для таких, как Ксюха, Игнат с собой ванну валерьянки не таскает. Сейчас бы не помешало…

Он затянулся, благодарно кивнул и сунул драгоценный футлярчик себе под куртку.

- Костёр, - флегматично сообщил Леший.

И Артём согласился:

- Костёр.

Нет, это совсем не значило, что они сдались. Попробуют ещё. И ещё. И столько, сколько нужно. В разных направлениях, с разными мыслями в головах. Но обогреться сейчас и снять напряжение просто необходимо. И подумать. Это тоже не мешает. Потому жадно затянувшись так, что с ходу сожрав жаром полсигареты, Артём поднялся и пошёл к ближайшему подлеску – валить сухостой.

Не впервой. Научены горьким лесным опытом десятков спасэкспедиций да и просто туристической жизнью. Стали специалистами. Даже в этом. Кто-то, вон, кашу из топора варит, а кто-то без топора валит лес. Руками. Обхватил покрепче, потянул, раскачал, от души, как ломовой битюг и – хрясть! Корни сухостоя лопаются, сдаваясь – не силе, не знанию, а упрямству. И Артём давно знал: человек вообще – тварь упрямая и хитрая. Он не сэволюционировал, он просто всех переупрямил. Переорал, пережал, передавил. Даже козлов, быков и прочих сохатых. Упёрся своим единственным рогом во весь мир и – хрясть! И стоит теперь на вершине пищевой пирамиды, балансирует, свалиться боится, за небо и нафантазированных божеств в нём держится, а вниз спускает новопридуманные законы для подтверждения своей крутизны. Но сам Человек, как был дурак дураком, так и остался. И лежит меж ним и другими живыми существами на земли единственное это «хрясть!» - лежит, как меч положенный, как начало войны, которая теперь уже не кончится. Потому что человек не готов признать своё упрямство, а живой мир… Мир уж настрадался от человеческой безграничной тупости.