Муркин ангел

Молитва о коте

Господи, сохрани жизнь моему коту.
Пусть он и дальше пялится в пустоту,
Любит гонять за пробкой, сшибать герань,
Будит меня, паршивец, в такую рань!
Господи, там на небе полно котов,
Пестрых и толстых, а я еще не готов.
Пусть мой дерет обои, орет в ночи –
Знаю, он точно когда-нибудь замолчит.
Но не сейчас, пожалуйста – вот он лег,
Мягкий и теплый, тощенький уголек.
Чмокает, ищет мамку, вильнул хвостом.
Нет бы им жить единожды лет по сто…
Господи, это глупости, слезы и маета –
Если так нужно, бери моего кота.
Вон Авраам сына тебе принес.
Сын же важнее, чем кот, или, скажем, пес.
На, возьми осторожно, это котик, а не дракон.
Пахнет полынью, летом и молоком.
Может обнять за шею, куснуть, шутя,
Сделал с полсотни черных шальных котят.
Ты береги его, Господи, гладь, корми.
С ними, хвостатыми, хлопотней, чем с людьми.
Пусть не филонит, ловит мышей в раю,
Тихо мурлычет баюшки, кот-баюн.
Пусть обо мне забудет – он зверь, не друг.
Но если вдруг с мяуканьем спрыгнет с рук,
Ты покажи: вот город, вот дом, в окне
Виден хозяин, думает обо мне,
И о тебе, кот, что ушел с Земли…
Господи, если можно продлить – продли!

Нэко ня-ня

Госпожа кошка прячет себя в шкафу.
Ей не нужны фехтование и кун-фу.
Ей безразличны ласки и суета
И неприятен преданный мяв кота.
Госпожа кошка любит читать Басё
Даром, что узкоглазый – он все просёк.
Вырви из сердца бабочку, говорил.
Тоже наверно долгой зимой хандрил.
Госпожа кошка ходит по всем углам
И оскверняет явно ненужный хлам.
Новые сумки и рюкзаки когтит.
Спит в чемодане, словно уже летит
К теплому морю, акациям и кустам,
Кухням, беседкам и прочим чужим местам.
К запаху рыбы, дыма, дрянных духов,
К родине паладинов и пастухов.
Госпоже кошке лучше бы самурай…
Впрочем в квартире дел непочатый край.
Пыль протереть, страхи прогнать взашей,
Выловить тени прошлого и мышей.
Лечь на постели рядом. Мурчать. Молчать.
Кошек учили смертных не различать.
Девять нескучных против одной дурной…
Люди теряются в городе за стеной.
Кошки не верят смерти. У госпожи
Есть еще жизнь в запасе. И жизнь. И жизнь.
Кот говорит: не привязывайся! Зачем?
Госпожа кошка сидит на моем плече.
Царственно безразлична, вполне вольна
Гордо гулять где хочет, совсем одна.
Кошке плевать, о чем я сейчас пишу.
Она дышит мне в ухо.
И я дышу.

Чистое и нечистое
Кошке Ляпопам

– Нарушает ли кошка молитву? – спросила я у пророка*.
– Нарушает ли, если бегает с белым пером в зубах?
Если делает «бах», роняя святые книги?
Если приносит мышку и ягоды земляники
Топчет бесстыже, вишь на полу следы.
Если глотнет из чаши святой воды
И удалится гордо – такая морда…
Если убьет крысу, что шла из порта,
Бросит заразу в печку – гори, чума?
Если придет к постели и скажет «ма»
Мало ли что снится тебе, пророку,
Мало ли яблок в райском саду потрогал,
Мало ли тискал розовый стан Лилит,
Мало ли почему сердце твое болит –
Ты просыпайся. В кухню идти так близко
Вот холодильник и молоко и миска
Вот благодать по полу разлита.
Вот подоконник. Небо. Следы кота.
Видишь на звездах пеструю малолетку?
Кошки такие здесь выживают редко –
Слишком добры, слишком горят, любя
Слышишь, – мурлычет. Молится за тебя.
Кошка умеет тихо ходить сквозь стены,
Перегрызать стебли дурных растений,
Глядя в безмолвие ночи, читать хадис,
Мудрый Аллах, создал меня – гордись!
Петь о прекрасной розе с белого минарета,
Греть в декабре спину и бок поэта,
Будет весна, солнце и соловей.
Чаша вина – пей ото всех скорбей.
Кошкам известно Слово оно же Шем.
Кошкам от этого ласково на душе.
Если ты видишь – кошка летит, бела –
Нужное имя Мау произнесла.
Кошки пропахли пылью чужих дорог,
Кошки – к бессилью смерти, пойми, пророк!
Кошки умеют время Эдема длить…
Может ли пестрая мелочь мешать молить?!

Старый пророк молча открыл Коран
Верное средство против душевных ран.
Шепот хадиса, правда песка ясна.
Кошки из тех, кто всегда окружает нас.
Желтый пергамент тонок, могуч и слаб…
Глянь – на арабской вязи печати лап.

________________________________________________________
*Поистине, посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, однажды сказал: «Они не являются нечистыми и они из тех, кто всегда окружает вас». Ат-Тирмизи, 92; шейх аль-Альбани назвал хадис достоверным в «Сахих ат-Тирмизи».

Между кошкой и волком

Ложись и слушай, а я скажу
Про серого волка из Анжу,
Про серую кошку из Орджо,
Про то, как собрался и в ночь ушел.

На желтом пляже сопят тела,
Спешат из города катера,
И дельтаплану лететь пора
Туда, где чайки кричат парад.

В пещерной келье уснул монах –
Давно запутался в именах.
Бери любое, храни, меняй –
Вовек не сможешь забыть меня.

Шальной жар-птицей плясал закат,
И пахло дымом от рюкзака.
Густело небо, суля грозу.
Упало платье мешком в росу...

И где бы ты ни был – Анжу, Прованс,
В кафе на Невском мечал о нас,
Прости, что станет твоей душой
Зеленый камешек из Орджо.

Баллада замерзающих котов

Коты кончают драться к ноябрю
И ищут дом, сарай, подвал с мышами.
Им люди ничего не обещали –
Ни шляпы, ни сапог, ни даже брюк.
Грядет сезон отсутствия тепла.
Котам не привыкать, но все же тошно.
В подвале пыль, соленья и картошка,
Сухой паук и старая метла
И неизвестность – всякая зима
Котам (и кошкам) кажется последней.
Дивится снегу лишь котенок летний –
Рассыпали игрушки задарма.
…Как хорошо скакать, ловить, следить,
Смотреть на белый свет – веселый, новый.
Боками греть товарища больного,
От смерти по заборам уходить.
Найти щенка, таскать ему жратву,
Учить законам уличных баталий.
Держись, Дружок – мы срок не отмотали.
Поверь, весна случится наяву!
Что снится замерзающим котам?
Старушка с молоком, пинок, скамейка,
Кус колбасы, ничейная шубейка,
Трамвай, неумолимый как тамтам.
Причем тут кошки, люди, суета?
Была б свобода быть и улыбаться.
Наступит март. Опять придется драться
И по ночам над крышами летать.

Стойкость

Котики – это меха, милота, мурлыки,
Лапы на клавиатуре и хвост на книге,
Чашки с буфета и молоко из блюдца…
А еще, вы знаете, – котики не сдаются.
Пусть молотит метель выдувая тепло из шкуры,
Пусть над рыжим бродягой дружно смеются куры,
Пусть дыра в сапоге, Карабас приютил барбоса,
Кот идет по земле без сомнения и без спроса.
Будет дом – хорошо, а не будет – живем в подвале.
Говорите, Армагеддон астрологи ванговали?
Говорите, война разгорается в интернете?
Кот мяукнет на это и метко экран пометит.
Про войну все хвостатые помнят еще с блокады.
Как хозяева крысе паршивой бывали рады,
Как гремело и бахало, билось и замерзало,
Как ползли по сугробам – на погосты и на вокзалы.
Котики не сдавались и там… А теперь зазорно,
Прятаться под диваном ежом позорным,
Примерять курорты, торопливо мечтать о лете.
Пробирается по развалинам котик в бронежилете…
Или дома сидит, прижимаясь к своей старушке -
Пусть рассеянно гладит спинку, целует ушки,
Пусть подольше в кресле вытертом остается,
Пусть берет пример с котика -
Держится.
Не сдается.

К Натали

Вставайте, Натали, Париж повержен.
Весь мир, мадам, лежит у ваших ног.
Мы пишем вирши, вы тащите верши.
Хотим икры, креветок и миног!
Оставьте чай, ведь вы не англичанка!
И чашек нет. И блюдец тоже нет.
По дому тыгыдыкает тачанка
И Фаринелли арию весне
Заводит, глядя в порванные шторы –
Там хор синиц и вольные хлеба.
Ах вам бы, Натали, камзол и шпоры,
Интриги, титул, замок… Не судьба.
Вас ждет рассвет под соло пылесоса,
Холодный душ, метро, привет-пока.
Начальственный каприз, цена вопроса,
Фрегат мечты и море бардака.
Пес знает что опять творится в мире,
Закрыт Стамбул, забыл туристов Рим.
Ах, Натали, не мы все уронили,
Не верьте Ш. Перро и братьям Гримм.
Коты умеют в сущности немного –
Хранить и греть, будить и утешать.
Лежать в ногах, упрямо лезть под ноги,
Таскать мышей и рядышком дышать.
Коты причина счастья и покоя,
Домашних дел и маленьких чудес.
Не плачьте, Натали, ну что такое…
Улыбка здесь. И я пока что здесь.

Нихт ферштейн

Кошка, которая писает в кадку с кофе,
Не рефлексирует.
Кофе грустно, а кошке пофиг.
Она чувствует непорядок, сдвиги в реальном мире,
А еще что ее в полседьмого не покормили.
Место хозяйки занял чужой, пахучий,
Надо пометить лёжку на всякий случай,
Чашки посбрасывать, провод погрызть, плеваться.
Гнусно орать – пора просыпаться и одеваться.
Дева гремит весами, Меркурий меркнет,
Смертных на небо шлют по неточной смете.
Смерть замахалась, пьет из реки, бранится.
Где там опять полыхает огнем граница?
Взорванный мост, реки оголенный провод,
Новая правда, новый невнятный повод.
Козы, старухи, яблони, карагачи
Тихо лежат и осень над ними плачет –
Некому больше. Бах от Гюмри до Бучи,
Время открыло школы, но ничему не учит.
Доноры сдали, войне не хватает крови…
Кошка придирчиво писает в кадку с кофе.
В прошлой жизни она была Маргарет Тэтчер, хищной железной сукой.
В этой желает пледов, мышей и супа,
Любит хозяйку, не любит ее камрада,
Катает по комнате ягоды винограда.
Чувствует, как сужается мир за стеной квартиры,
Молится – только бы не сожрало, не поглотило,
Терпит, как подобает кошке – она ж немая.
Смотрит на небо – похоже Бог тоже не понимает…

Деревня

...В деревне Бог живет не по углам... (с) И. Бродский

В деревне слушай вербу и грача. Возьми домой ничейного котяру,
Учи его приметы различать, мурчать на зло, впиваясь в плед когтями,
По вечерам дозором обходить прихожую, чердак и подкроватье,
В кошмарных снах хозяина будить, паленое вино ронять на платье…
Пусть кот сидит на крыше часовым – безвестно кто не явится из чащи.
Пусть дыбит шерсть, услышав крик совы, с крыльца шипит на бледных и молчащих…
В ночном саду танцуют пауки, вальсируют с седыми мотыльками,
Мелькают незнакомые зверьки, ползут на свет обкатанные камни.
Тюльпановые луковки рядком, ворча, сажает мертвая старуха.
Русалка похваляется венком, назойливый комар звенит над ухом…
А дальше чистополье, сон пруда, капризы медвежонка-сеголетки,
С небесных сфер текущая вода и мокрые разрозненные ветки.
И обелиск с покрашенной звездой, и девочка, что плачет в теплом сене.
И старорусский город золотой, встающий над рекой по воскресеньям…
В деревне Бог – один из прихожан, стоит себе с косой на луговине,
Спасает с трассы толстого ежа, пасет коров, несет грибы в корзине
И смотрит на собрание теней как дворник на картину Страдивари.
В деревне дни приятней и родней, хватает добрых слов для каждой твари
И даже смерть не очень-то страшна – пришел черед, ложись ничком в подушки,
Вороны разлетятся от окна и замолчат кудыкины кукушки…
Но лучше жить, с котярой и сверчком, сажать горох, с рыбалки возвращаться.
Мешать любовь с топленым молоком, сидеть в тени и пить до дна – за счастье.

Кот и работа

Каприз судьбы, девятый том.
Как жить, придавленной котом?
На твердь рабочего стола
Лениво задница легла,
Хвост осенил системный блок.
Познай, хозяйка, кто здесь бог,
Кого кормить, любить, чесать,
Чьим гимном стены сотрясать!
Какие мухи, жрать пора
Всего лишь третий раз с утра!
Какой дедлайн, какой заказ?
Когда из сонных желтых глаз
Струится дрема… Снег шуршит
Сровняв дворцы и шалаши.
Постель согрета, простыня
Белеет, нежностью маня,
И тает воля, словно дым.
Давай, хозяйка, поедим
И на бочок... Во сне весна,
Морская даль опять ясна.
На горизонте Симеиз,
В саду живет семейка лис,
В палатке дыня и вино,
Влюбиться вновь немудрено,
Синеет день, грядет жара…
Вставай, хозяйка, жрать пора,
Лоток почистить, а потом
Пахать, придавленной котом!

Бойцовый кот

Коту Бакли

Бойцовый кот – таких осталось мало.
Имеет вид побитый и бывалый.
Гуляет по горам, ежей пугает,
Дурных брехливых шавок избегает,
При встрече – рвет. Но лай не стоит драки.
Его враги коты, а не собаки .
В хлеву трепещет всякая скотина,
Когда на бой выходят паладины
И черный рыцарь в алых розах ран
Орет как в Аскалоне «Босеан!».
Кот знает все ходы и козьи тропы,
Сеть лисьих нор, сурковые подкопы,
Змеиные следы в пыли горячей,
Ставок, где черепаха морду прячет,
Всех кошек – мавританских и ангорских,
Безвестных белолапок черноморских,
Заезжих дам в ошейниках и бантах -
На всех хватает сил, любви и фарта.
Он не домашний, но в домах бывает,
Побитые бока отогревает,
Бесстрашно спит в кровати и в корзинке,
Не брезгует кусочком лососинки,
И дарит лаской как собольей шубой -
Да, шрам на животе. Не бойся, глупый -
Я победил, а враг давно повержен.
Кот любит женщин, метко метит вещи,
И у огня сидит, чеканный идол,
Свирепый паладин земли Тавриды.
Он здесь родился и умрет однажды,
В какой-то дикой щели, сам, отважно...
Сейчас он спит, смешно и беззащитно -
Как всякий сильный, ласковый мужчина.
Вот так и ты, мой друг, последний рыцарь,
Уходишь, чтобы в мире раствориться,
С потертым рюкзаком, ножом и флягой...
У сердца на груди обрывок флага,
А впереди – моря и горизонты,
Огни Мумбаи, шерпы и резорты
И женщины – богини и землячки
И белые одежды зимней спячки.
Ступай смелей – до края небосклона,
За золотом чумного галеона,
За песней тростниковой хрупкой дудки,
За пылью необстрелянной попутки...
Иди вперед! Упорством пешей тяги
Вращают Землю вечные бродяги.

Счастливчик

Удачный дачный кот -
Его не позабыли,
Он сам ушел с крыльца
В рябиновую глушь.
Он был бесстыже рыж -
Вась-Вась, Мурлыка, Билли,
Всем крысам вечный враг,
Всем кошкам верный муж.

Любил дожди, чудак,
И мокрые дорожки,
И мокрых воробьев
До одури пугать.
В июльскую жару
Пластом лежать в лукошке.
В разливах сентября
Заборы обегать.

Он сбрасывал цветы,
Таскал и рвал газеты,
На крыше восседал
С величием царя.
Его гнусавый вой
Узнали все соседи.
Его победный клич
Узнали все подряд.

Кот был бесстыже рыж,
Давно уже не молод,
Прекрасно одинок,
Свободен как ручей.
Он вовремя решил
Не возвращаться в город.
Вась-Вась, Мурлыка, Билл -
Теперь никто ничей.

Броди себе пешком
Вдоль выцветших обочин,
От запаха листвы
До одури хмелей.
Сегодня будет снег-
Опад к исходу ночи.
Сегодня сон во сне
Окажется теплей.

У каждого кота
Есть право невозврата.
Оставить стол и дом,
Побыть самим собой.
...А девочка ревет:
– Сбежал!
Я виновата!
Зачем вязала бант,
Нашейный,
Голубой?

А идише мурр

У пятницы семь кошек на неделе.
Одна тоща, а остальные в теле.
Одна бесхвоста, прочие хвостаты.
Одна с дипломом, прочие – бастарды.
Неделя кошек – пёстрых, белых, рыжих,
Гуляющих пешком или на лыжах,
С корзинками, с перчатками в кармане,
По солнышку, под дождиком, в тумане.
Куда ни глянь – глазами-фонарями
Они следят за окнами, дверями,
Мурлычут под кроватью, спят на полке,
Шипят и бьют, когда приходят волки.
У детских колыбелей, сны покоя,
Они сидят – одна или по двое.
У стариков они лежат, зевая,
У самых ног – чтоб грелась кровь живая.
У тех, кому пора оставить прах
И двинуть ввысь – они воруют страх.
День пятницы – подённые заботы,
И кошки кротко ждут приход субботы –
Кадриль метёлок, тряпки опахало,
Куриный суп и кнедлики и халу
И рыбу фиш… Пока идёт веселье.
У кошек ша – почти до воскресенья.
На чердаках, в бесхозном старом хламе
Они живут кошачьими делами
Считают звёзды, слышат, как знакомо
Скрипят полы и полки в толще дома.
Как дышат, пьют, парят под облаками,
И говорят чужими языками.
Покуда не открыт воскресный виски,
Не выйдут кошки – ни на зов, ни к миске,
А если им служить надоедает –
Теряются в ночи, сереют, тают,
Сидят на облаках – и не грустят.
…У пятницы сегодня семь котят!

Песенка для маленького друга

Кошке Даньке

Пока живется — беги, играй,
Топорщи пушистый хвост.
Ты знаешь, коты попадают в рай
Сквозь черные дыры звезд.
Засыплет небо по край снежок —
Отсюда и до утра.
Ты сам отыщешь тропу, дружок,
Когда подойдет пора.
Цепочка мягких твоих следов
Из дома уйдет легко,
В страну кошачьих святых садов,
Где в ручьях течет молоко.
Где можно гулять по густым лугам
И прыгать бесстрашно с крыш,
Где нету места твоим врагам,
Где некому крикнуть «Кыш».
И можно самим по себе котом —
Попробуй хоть пальцем тронь!
В холодный вечер явиться в дом
И лечь и смотреть в огонь.
И ангел в свитере до колен
Погладит тебя… Пойми —
В кошачьем раю никому не лень
Для кошек побыть людьми.
Усни спокойно в ногах, дружок.
Мне тоже приснятся сны —
Что в звездном небе горит флажок
Кошачьей твоей страны.

Песнь властелинов мира

Питербюргер ходит в Летний сад.
Моня Кац вербуется в Моссад.
Ванечка сегодня призывник -
Целый полк девчонок скис и сник.
Дождик мочит хмурые кусты,
Развелись по городу мосты
Хтонь и хрень, бардак и суета…
Положи чего-нибудь в кота!

Кот голодный это стыд и срам
Треф, каюк и кажется харам.
Бьет по нервам очень громкий хор,
В голосах читается укор:
Полюбуйся – в мире беспредел
Пух опух и шарик улетел,
Пандемия, кризис, крипота –
Страшный сон голодного кота.

Как ты мог, хозяин, как ты смел?
Сам небось все паучи и съел,
Сушками хрустел, кефир лакал,
Вискас в виски кажется макал.
Ты, хозяин, с нами не шути –
Вдруг проснешься толстый и в шерсти,
На душе тоска и пустота…
Положи чего-нибудь в кота!

Опадали яблони и гру
Шины прошуршали по ковру
Желтых листьев хрупкой красоты –
Это все наделали коты.
Если в мире мир и благодать,
Ни песца в подъезде не видать,
Значит кто-то мудрый, господа,
Положил чего-нибудь в кота!

Рыбки, котлетки, филе на салфетке, птичку на ветке, мур можно без ветки, паучей пачку, сосиску, шпикачку, пару оливок, немножечко сливок, розу из вазы… за что же зараза? Нет, я не у дел… Ну прости, не хотел!

Плюнь на суету престранных стран!
Есть камин, какао и диван,
Теплый бок, мурлык и милота.
Положи чего-нибудь в кота!

Кошка с собакой

Кошка любит место. Ковер, диван,
Бельевую тумбу, щелчок карниза.
Ей плевать – Наталья или Иван
Будут снизу. Кошка всегда вверху,
Греет зад на мягком и колыхучем,
Выпускает когти, поймав блоху,
Ест уху. Или не ест уху.
Поднимает морду к тяжелым тучам:
– Мяу, Бог?
Наверно он ей мяучит.
Учит жить
От марта пешком до мая.
А собака это не понимает.
Псина ходит следом где-ты-я-тут,
Ловко ловит косточки на лету,
Мордой обслюнявливает штаны,
Хрипло дышит в пропасти тишины.
И прощает – отпуск, завод, сто грамм,
Долгие походы к чужим горам,
Раму, Магомета и Харе Бо.
Глупый шарик, громкий и голубой.
Скажешь "фас" и псина рванется в бой.
Скажешь "голос, дура", "умри", "служить" -
Псина продолжит жить.
Ей плевать – Наталья или Иван,
Гладкие паркеты, ковер, диван,
Лишь бы ждать, подремывая, рыча,
Ласковый скрип ключа.
И идти – сквозь сумрак, туман и муть.
Кошки этого не поймут.
Сбросить чашку на пол, пролить кефир,
Засорять эфир и сожрать зефир
Оцарапать шею, порвать чулок,
Обежать все стены и потолок.
И увидеть смерть – не ее, мою.
И сказать – постой, я тебе спою.
И мурчать, пока за цветной дугой
Не уйдет она, или я другой.
Псине без людей тяжело дышать,
Кошки могут прятать и провожать.
Шатко-валко.
Падал почти до дна.
Было девять. Нынче всего одна.
Пей, хозяин, теплое молоко,
Умывайся – и на покой.
Завершилось время сует, невзгод,
Милый дом уже непохож на сквот...

Мы с тобой – словно пса и кот.

Звериный рай

Боль выдают по вере.
Время наложит жгут.
Самые верные звери
Хозяев ждут.

Что им Эдем для тварей
Слева от райских врат?
В ирий не пустят парий,
Не надо врать.

Людям гореть и плакать,
Людям терпеть и тлеть,
Мордой в земную слякоть,
Спиной под плеть.

Выделен ангел-папа.
Кошке, кобыле, псу.
Моет с прогулки лапы,
Ищет в лесу.

Кормит, покоит, лечит,
Строит и стол и дом.
Кошка скакнет на плечи,
Пес – под крылом.

Кто-то в тиши дичает,
Кто-то растит жирок,
Кто-то ещё скучает,
Скребет порог.

Рай, говорят, направо.
Только искать на кой?
Здесь и любовь и слава.
И молоко!

Люди идут иначе,
Платят свои долги...
Я поводок припрячу,
А ты – беги.

Зайка

У забытых в парках плюшевых игрушек
Выходов немного – это вам не кот.
У кота дорога в рай до Таганрога,
Там его девица в лифте подберет.
Вымоет, покормит, лишнее отрежет –
И жирей приятель, да смотри в окно.
Там гремят зарницы там орут синицы,
И петух на спице каркнет «все равно».
Мяч сопрет дворняга поиграть с мальчишкой.
Гусика разделят – крылья-ноги-хлуп.
Кошелек подбросят, ничего не спросят,
Книжку кинут в печку – пусть готовит суп.
Человек – не ужин, низачем не нужен,
Потерялся – значит время прочь тикать,
На краю пустыни, в стылой Палестине,
Стать песком безгласным – и перетекать…
Зайкина хозяйка плакала полночи:
Ушки-на-макушке, где же ты теперь?
Тише! Вперевалку тащится по парку
Мокрый и упрямый очень нужный зверь,
Плюшевый уродец.

Тот еще народец,
Помнят сонный шепот и тепло волос.
Их теряют часто…
Стоит возвращаться
Чтобы чье-то счастье не оборвалось.

Овечья песня

Даль – Галилея, Гори, Тепе-Оба
Горы на горизонте. Вода горчит.
Каждая капля, стекая с камней, звучит.
Маленькими шагами шьется в траве тропа.
Белым ягнятам хуже – вдали видней
Белые кольца, ласковое руно.
Спи беспокойно – волки придут с луной,
Если пастух не успеет зажечь огней.
Резво бегут на пламя глупые малыши -
Заполночь чьей-то шкурке пятнать траву.
Желтые первоцветы блестят во рву -
Крепости больше нету. Дитя, дыши!
Путь твой промчится по склонам и ручейкам,
В горной стране тумана белых – не увидать.
Если бы мы с тобою могли летать,
Сыпали б манну вниз с облаков, волкам.
Прочь, мой хороший – вороны начеку,
Грозные тучи ходят на Карадаг.
Ветер толкает в спины чужих бродяг.
Время решает – выжить ягненку или щенку...
Небо горит над нами – такая даль.
Люди спешат по тропам, пустые в хлам.
Трещины делят косточки пополам -
Только за этим в апреле цветет миндаль.

Час Ягненка

Облако, сырое как пеленка,
Серый свет, обезлюделый сквер.
Час быка сменив на час ягненка,
Утро подбирается к Москве.

Соловейно, птично, колокольно,
Вертолетно, ветрено, легко.
По реке прокатывают волны,
Из реки струится молоко.

Отуманясь, строгие высотки
Видят петропавловские сны,
Голуби снимаются в массовке,
Яблони не прячут седины.

Терпит покоренная бумага,
Строятся строптивые слова…
Носится по улице собака,
Радуясь – жива, жива, жива!

Мышкина колыбельная

Лезет мышь на Агармыш
Выше вишен, выше крыш,
Выше Миши звонаря
Ничьего монастыря.
Выше вязов, выше круч,
Серых туч и черных туч.
Мимо сов и мимо лис,
Мимо ста свирепых крыс,
Мимо ласки и ужа
Пробирается, дрожа.
Ишь, мышонка тащит мышь
На зеленый Агармыш.
Ждет полуночи она,
А когда взойдет луна,
Тихо пискнет мышкин сын:
– Мама, дай мне желтый сыр!
...Хрустко листьями шурша,
Лезет мышь с Агармыша
И несет мышонка в дом,
Нос испачкан серебром...

Баллада о зове

Небо белое надо льдом
В камышах потеряшка утка
Чистит перья. И нотой «до»
Заунывно играет дудка.

Полынья. По воде круги.
Ни следа на зеркальной глади.
Вышло время раздать долги
И дорогу по звуку ладить.

Спит в подвалах мое зерно.
Даже псы прекратили травлю.
Город Гаммельн, ты был давно.
Я сегодня тебя оставлю.

Стал важнее крысиных слов
Снег с обочин — сырой и грязный.
Отпусти меня, Крысолов —
Я по сердце в потоке вязну.

Дудка дразнит: на полупути
Шкуру скинешь — получишь перья,
Станешь птицей. Тогда — лети!
Дудка манит — и я ей верю.

И шагаю вперед отвес-
Но таков неуемный норов —
На приманку шальных небес
Мы порой покидаем норы.

Полынья-не-я. Далеко
День, что был без остатка прожит.
...А ходить по воде легко.
Крысы это умеют тоже.

Баллада розы

Лис приучает принца к ночной охоте.
По барханам крадется, тенями густыми бродит
Объясняет: держись подальше от скорпиона,
Змей ни за что не трогай, не начинай погоню,
Если не чувствуешь ярости, хищной жажды –
В ритмах слепой пустыне добыча каждый.
Холод твой враг – мчись, согревая лапы.
Утром роса с камней начинает капать.
Тропы неверны. Звезды ориентиры.
Бейся, когда зыбучка тебя схватила.
Прячься от бури. Жди, чтобы стало тихо.
Не беспокойся, мальчик, – проснешься диким,
Сильным, сторожким, быстрым – быстрей джейрана!
В тонкий рубец превратится любая рана.
Ранней весной распустятся первоцветы
Вспыхнет пустыня пестрым ковром одета.
Синий, лиловый, алый – хмельная россыпь.
Мало ли где на небе скучает роза?
Змей обходи, слышишь! Не верь шипящим!
Станешь пустынным, взрослым и настоящим.
Принцу – доспехи, сабля, невеста, племя.
Каждый из прирученных – до смерти пленник.
Звери и люди вовсе не ходят вместе!
Принц греет руки в пыльной и жесткой шерсти,
И засыпает в теплой тени бархана…
Звезды не гаснут. Змеи приходят рано.

Соловьиная песня

Просыпаешься с птицами.
Слушаешь как они говорят.
Воробьи собирают летучий шальной отряд.
На березах вороны грают – бардак, бардак!
Заглушают машины и перелай собак.
Для синичек хватает веток, семечек и хлопот.
Одинокая чайка ищет знакомый порт.
У снегирей миграция в царство родных рябин.
У свиристелей грация. Бьет биг-бит
Дятел – ему, трудяге, понятен рэп.
Голуби жадно делят халявный хлеб
И поднимаются стаей чеканного серебра
В серые тучи, туда где поют ветра.
Слово для птицы – вечно на букву «л».
Снег осыпает перья и жмет пробел.
Голос за голосом прячется в тишине.
Иней на гнездах, имени больше нет.
Тают пушинки и разлетаются по двору…
Стану ли птицей, если тебе совру?
Вдруг ты проснешься утром, печаль моя,
От золотого посвиста соловья?

Зегзица

Тихо ехала кукушка
Из Ростова в город Пушкин.
С чемоданчиком и сумкой,
Гребешком, подушкой-думкой,
Бутербродами в пакете,
Парой книг про все на свете.
Чай пила, в окно глядела,
На соседей не галдела,
Не считала дни и годы,
Не жалела, что с работы
Улетела как зегзица
В пустоте с тоской сразиться.
У кукушки были лапки,
Острый клюв, перо на шляпке,
У кукушки были сушки…
Где, скажи, твои игрушки?
Папа с мамой, дочка с сыном?
Небо утром будет синим –
Не чета часам в квартире,
Что ходили и ходили,
Каждый день спеша куда-то.
Тик – и точка. Так – и дата.
Ветер врет, бродяга бредит,
А кукушка тихо едет.
...Лодка ждет на берегу.
Мне пора?
Куку.
Ку-ку...

Le Peuple migrateur

В голове у гуся карта двух океанов
Горбоносые профили материков
Концентрат аромата болотных туманов
Бег коней из Камарга, рев шотланских быков,
Ожерелье брусники по контуру фьорда,
Клочья перьев на пустоши белого мха,
Озверелой лисицы кровавая морда,
Чешуя черепиц, че-пу-ха, че-пу-ха.
Колыбелька гнезда, колыхание пуха,
Мельтешенье птенцов – кто останется жив?
Облака над Байкалом – ни слуха, ни духа.
Камнем канем на дно, в небесах покружив...
Кочевое на синем – гусиная стая,
Кличет серый бродяга – где ты там и я.
Проторяя пути, океаны листая,
Возвращаются птицы в родные края.

Indian winter

Снег белеет у порога. Ни каноэ ни пирога
Не таранит лед упругой разукрашенной кормой.
Унеслись на юг мустанги, Томми спит в волшебном замке,
Это месяц, когда гуси возвращаются домой.
Он чарует, он ворует теплый хлеб и легкий говор.
Все устало, все застыло – и дороги и леса.
Где вигвамы в детском гаме, где ты друг людей Мондамин?
Кто пойдет к соленым скалам об отчаяньи плясать?
Мой костер в тумане светит, ветви ивы погладит ветер,
Пролетит сова-болтунья, втуне белка пробежит.
Понапрасну воют духи, серый пес ползет на брюхе,
Лунный лик склонился к ели… Не до цели – мне бы жить
Там где царствуют березы, ходят лоси, стынут осы,
Подорожник отмечает след солдата на земле.
Помнят камни, помнят тропы, олененок белолобый
Ждет стрелы из дикой чащи – он еще не осмелел.
Спит бобер у мокрой хатки, спит енот – колючка в пятке,
Пять лисят играют в прятки – вода-вода, вот те на!
Поутру шепнет бродяга – месяц Листьев, месяц Ягод
И отправится по лесу, раздавая имена…

Перо

У меня на груди голубь, глупая птица.
Убеждаю – лети, никаких репетиций!
Будешь почту носить из Москвы до Тарусы,
У цыганок просить разноцветные бусы,
Крошки хлеба ценить, крошки счастья транжирить,
Перематывать нить, целоваться с чужими.
Вот наследство твое – мир, забытый за дверью,
Еле слышно поет ветер в ломаных перьях.
Забирай, воспари, притворись Гамаюном,
Проиграй на пари неумелым и юным.
Ждет Мария в саду, вышивает салфетку,
Дарит рыбку коту, манит птицу на ветку,
Заполняет дневник, обещает стараться…
Глупый голубь, проникнись воздушным пространством,
Приголубь голубят, верь в напевы вороньи!

Птица прячет себя у меня под ладонью.

Ласточки

Ласточки строят гнездо из липучей грязи
Может и неприглядно, зато не сглазят.
Угол под крышей, камень из Инкермана,
Шустрые птицы трудятся непрестанно.
Пух и перо на донце, снаружи глина.
Сохлое и пустое спаяно воедино.
Дремлют в скорлупках будущие летуньи,
Кто-то над ними держит весь день ладони...
Кони кричали, крыши горели в лунном
Ясном сиянье, шпарили пулеметы,
Всех беспокойных враз превращая в мертвых.
Бились за землю, воду, чины, медали,
Дали друг другу жизни, не покидали,
Скупо делили банки, краюхи, крупы,
По шоколадной дольке – для мальчиков бледногубых.
Тише, не плачь, хату и печь отстроим,
Батька твой точно погиб героем,
Хочешь взглянуть на гнездышко? Дуры-птахи
Спачкали ворот и рукава рубахи...
Ласточкам все равно – где война, где буря,
Кто вокруг дома ходит, хрипит и курит.
Лишь бы гнездо лепилось к старой татарской кладке,
Лишь бы стоял дымный огрызок хатки,
Лишь бы из грязи, из пуховой постели
Выбрались новые птицы – и полетели.

Птичность

Безотчетная птичность – стремиться наверх,
Без руля и ветрил, маркировок и вех.
Брать и падать в метель, разрывать облака,
Петь пока не убит, плыть на шее быка.
Правда поползня, выпи, вороны, грача -
Птица может твориться, хрипя и крича,
Быть бескрылой, домашней, нелепой, больной,
Быть такой, что, всплакнув, отвернулся б и Ной -
Все равно небеса. Все равно беспредел
Для любого, кто хоть по ошибке – взлетел.

Перелетная правда
Я — птица. У черной холодной воды
В песке оставляю сухие следы.
Бесстрашным крылом разгоняю волну
И в ветре купаюсь и в ветре тону.
Под пальцами перьев мои небеса
Прогнулись, как двери, ведущие за.
Все просто — открой, выбирай и лети —
Для птицы доступны любые пути.
Угрюмые скалы, что держат прибой,
Пожар небывалой звезды над тобой,
Покои зеленой безлюдной земли,
Закат, закаленный в пустынной пыли,
Ослепшее солнце в глазницах окон...
Я — птица. Я вечно лечу на огонь.
Скажи, серый брат, у чьего маяка
Осыплются перья мои? А пока
Крылатое я возвращает сюда
Закон, что превыше любого суда.
Куда бы ветрами нас не занесло,
Каким бы ударом не сбили крыло,
Из каменных клеток и смертных оград
Все птицы всегда прилетают назад.
В безместье на грани земли и воды —
По серому пляжу рассыпать следы.

По праву крыльев

На птичьем острове не сезон
Скорлупки перья и всякий хлам
Никто не тычется в горизонт,
Никто не носится по делам.
Играют рыбки, блестя фольгой,
Волну качают туда-сюда.
На птичий остров пришел покой,
Наутро с неба польет вода
И смоет гнезда, следы, штрихи,
Песок белесый с землей сравняв.
Как будто мало в морях трухи,
Как будто снами закрыло явь.
Пернатым просто. Туман – лети,
Дождит, морозит, швырнет в траву,
Маяк поманит – собой плати
За право вспарывать синеву!
У птичьей смерти мешок камней
И пара ножниц... Забудь пока -
Лети, где выше и холодней,
Наплюй на глупые облака.
Зачем пернатым земной закон?
По праву крыльев судьбу поправ,
Рисуешь двери, выходишь вон.
Царевна Лебедь, готовь рукав!
Махнешь направо – собьешь ножи,
Царевич Финист влетит в окно
И станет сказкой чужая жизнь,
Как стало соком твое вино.
...На птичий остров посадки нет.
Базары смыли, сожгли, смели.
Полынный запад, парад планет -
Но нет роднее
Для птиц
Земли.

Галочка

Неясный сокол, дикий гусь.
Попал по ребрам – ну и пусть.
Уста соленые… Устав
До запятых читать устав,
Летишь пчелой, туда, где тишь,
Где обещают «as you wish»
И вычищают до костей…
Неверный ворон, битый стерх,
Беленый лебедь, птичий сын…
Страстные сны уносит синь
На подоконнике перо –
Пушистый след смешных миров.
Прижму к груди, отвечу «да» -
Оно растает без следа.

Карр

Верю вепрю, ворону, варгану.
Другу лгу, играю хулигану.
Строю буквы – юсы, яти, ети.
Остаюсь единственной на свете.
Там туман, тут утки в Серебрянке.
Делят кость московские дворянки.
Тишину травмируют трамваи.
Осень снова листья обрывает –
Любит, плюнет, бросит или бросит?
Инея бессовестная проседь
На рябинах, липах и скамейках.
Скачут белки в тощеньких шубейках,
Собирают зимние запасы,
Школьники прогуливают классы.
Мне в окно – вольно ж беде случиться? –
Ворон вместо сокола стучится.

Перелетность

В свете августа слетки поднимаются на крыло
Через месяц узнают, кому из них повезло,
Кто глотнет теплой влаги из Ганга или из Нила,
Скольких птичья удача дотянула и сохранила.
А пока – сладкий воздух, яблочный и бузинный,
В каждом озере плещется неба осколок синий,
Ветер трогает перья – яркие, молодые.
Горло полнится криком птичьей хмельной гордыни.
Будут моря под нами – помыслами пространства,
Будут клубиться бури далеких странствий,
Будут кочевья – странами, островами,
Горькие травы, астры над головами,
Выстрелы – в грудь и мимо, орлы и сети,
Стаи смертей – для каждой из птиц на свете…
Завтра! Ну а сегодня – одна свобода
Биться собой о стекла земного свода,
Выше лететь, жаждать неутолимо
Новых путей – дальше, быстрее, мимо!
Будет весна, трубы, любовь, гнездовья,
Будет тоска по небу, глухая вдовья,
Новому августу храбро крыла доверя,
Птица наденет тело, отбросит перья
И закричит «мама» из колыбели,
Потной ладошкой стуча по пеленке белой…

Кем были раньше, куда бы мы ни летали,
В августе очень сложно забыть о дали.
Двери распахнуты, яблоки под ногами.
Ветер бродяг-флейтистов уводит в Гамельн.

Город горящих птиц

Лепо ли липой стать, царствовать на погосте?
Трижды себя предав, пепел от рук отмой…
Во глубине лесов прячется Искоростень –
Город горящих птиц, тех, кто летел домой.
Пролита княжья кровь, вира дороже злата.
Смертию смерть поправ, войско ведет вдова.
Мал ты или велик – будет одна расплата.
Примет на грудь земля и прорастет трава…
Люди идут на вы, птицы спешат под стрехи.
Голубь не может жить, если не возвращать-
Сядет на крышу – пусть свищут скворцами стрелы,
Хищно звенят мечи, ищет мишень праща.
Важно одно окно, легкий узор березы,
Золотом из руки падает вниз зерно,
Солнце спешит сойти в пыльную эту россыпь,
Дети смеются – им гнать голубей вольно.
Пусть потанцуют всласть, белые в небе синем,
Пусть согласятся взять крохи с ладони – на!
Тучные дни – орлам, войны – большим и сильным.
Голубю – милый грех, песня веретена…
Дымно – не продохнуть, жарко – не отвертеться.
Миг – и вспорхнет петух, кровлю мазнув крылом.
Птицам бы прочь из рук сняться и разлететься,
Птицам бы позабыть про ненаглядный дом!!!
Веришь ли, воробей, паром истаешь в просинь,
Лада не подберет перышко от души.
Алый на золотом плавится Искоростень,
Ольга, сомкнув кольцо, сладкую месть вершит.
Будет потом молить Бога о состраданье,
Истинно, на углях дивный построит храм…
Помнишь ли пересвист птичьей веселой дани?
Помнишь ли пересвет пламени по домам?
…Я бы могла спастись в Питер или Тернополь,
Трогать крылом закат, алой играть каймой.
Но выбираю мыс, яйлу, тропинку, тополь –
Птица, когда горит, вечно летит домой.

Палеолитика

На полуострове, покрытом пылью и бранью,
Маленький мамонт сопротивляется вымиранью.
Ищет сухие травки, скрипит камнями,
Ходит на водопитие дни за днями.
Хобот поднявши к солнцу, трубит восходы,
Прячется когда люди идут с охоты.
Смотрит на можжевеловые коренья,
Смотрит на рыб, меняющих точку зренья
Вместе с течением, желтым или соленым.
Думает – не присниться ли папильоном
Где-то в Китае... мамонтами не снятся.
Время приходит сбросить клыки и сняться
С ветреной яйлы ниже, на побережье -
Там и враги и бури гуляют реже.
Можно под пальмой пыжиться по-слоновьи,
Можно искать пещеру, приют, зимовье.
Гнаться за яблоком, дергать с кустов лещину.
Люди проходят, кинув плащи на плечи.
Мамонт, ребята, это фигура речи
Монти Грааль, опция недеянья.
Я надеваю бурое одеянье.
Намасте, осень, тминова и корична!
Важно сопротивляться. Любовь вторична.
Важно дышать навстречу. Дышать, как будто
Бродишь по яйле, красной листвой укутан...

Звезда

Посудомойке Юлдуз снова снятся драконы.
Она будит криком всю комнату – потных теток, измученных тощих дев.
В ее голове снова звенит напев, стонет и ноет «ай» костяная флейта.
Лето требует пахоты, яростного труда.
Дети носятся на сегвеях вокруг пруда.
Мать продает билеты – чертово колесо и зеркальные лабиринты.
Умница брат творит чудеса при помощи пены и бритвы.
Барбер, любимчик, глядишь и в Москву поедет.
Дура-сестренка новым хиджабом бредит.
Папа в Ростове, гонит в ремонт вагоны.
Этой же грезятся каждую ночь драконы.
...Образы озера и крылатая тень распростертая на воде.
Алое пламя ада, ярость и страх людей.
Башня горит и сыплются кирпичи,
Скоро все кончится, милая, не кричи.
Воздух трещит и рвется, резкий удар крыла,
Вольная воля зверя вперед вела.
Скалы над морем, ветер свободы, ну –
Кровь серебром застынет и потечет ко дну...
Моет Юлдуз кастрюли, счищает жир,
Кто бы служил, а она пластается как собака.
Нету ни мужа ни малыша ни знака,
Нет ни монетки в колодце ее души.
Слышит «маджнуна», изводят джинны, по-русски – бесы.
Даром старухи читают дуа – ей тесно.
Тесно на кухне, в доме, на крыше дома.
Где-то за Карадагом живут драконы –
Видите пламя в черных разрывах тучи?
Платье Юлдуз сгорело – несчастный случай.
Тело Юлдуз осталось скрести тарелки,
Мыться, мириться, подкладывать тетке грелки,
Нянчить, молчать и умереть до срока...
Стала Юлдуз птицей, она сорока,
Скачет по веткам, перья везде бросает,
Глупых и заплутавших в горах спасает.
Ловит стрекозок, стрекочет с утра с балкона,
Маленькой ночью спит на спине дракона.

Баллада дворника

Дворник сметает вторник – фантики и окурки.
Год отвалил на дембель, новый еще дитя.
Пьяненький участковый прячется в переулке.
Трезвый сантехник лезет в трубы спасать котят.
Дворник Иса Юсупов – смуглый, усатый, сильный.
Видит луны монету в белом стекле пруда.
Слышит – ворон гоняет снежный дракон Василий,
А пацаны на крыше хором орут «наддай!».
Мало проблем с бомжами, баками, гаражами,
Скрыт бородой сосулек каждый второй балкон.
Плюс кабаны из леса с осени набежали,
Плюс голубятня, рынок, дачники – и дракон.
В общем он смирный парень, честно морозит лужи,
Мирно тягает трактор, чистит хвостом каток.
Два с небольшим сугроба может сожрать на ужин
И закусить сосулькой, сунутой в кипяток.
Хлопотно с ним, конечно, – то напугает бабку,
То перекусит провод или сглотнет смартфон.
Любит валяться в сквере, хвост положив на лавку.
Мерзко шипит, услышав «Васька, а ну-ка вон!».
Что с него взять? Болтает сказки про Южный полюс –
Мол, полетим однажды в царство хрустальных скал.
Северное сиянье, звездный трескучий пояс…
В вашем глухом поселке людям и то тоска.
Дворник Иса Юсупов слушает, ест лепешки -
Масляные, большие, с корочкой по краям -
Хватит и на дракона. Мышки подчистят крошки.
Доброй жене спасибо – славно печет Марьям.
Дочка не любит садик, сына не любят в школе,
Жалуются – дерется, русский не говорит…
Дворник пройдет кварталом, к снегу подсыплет соли.
Полюс, летать... Метельно, тусклый фонарь горит.
Бабки гуляют шавок, девки гуляют скопом,
Пьяненький участковый тащит домой букет.
Тощий кабанчик бродит по поселковым тропам.
Ракушка с Лисьей бухты прячется в рюкзаке.
Скоро наступит лето и переполнит дачи.
Мусор, обрезка веток, тара от вискаря.
В мае жена, вернувшись, дворника озадачит.
Что тут поделать? Сдюжим. Вытянем трех подряд.
Снежный дракон Василий мог бы лететь на север.
Или пугать пингвинов прямо на море Росс.
Толку дремать в подвале, в тряпках и старом сене,
Нянчить мышат, бояться майских безумных гроз?
Дворник Иса Юсупов будет скучать по другу
В царстве сплошных подъездов, стекол, кривых перил.
Дворникам не годится сердцем стремиться к югу,
Мало ли кто на метлах выше вершин парил?
В серой январской хмари – неба лоскутик синий.
Голуби как пушинки над ПГТ кружат.
Чистит каток дворовый снежный дракон Василий…
Знаете, что крылатых силой не удержать?

Подбитый ангел

Пели пули. Зло сошлось со злом.
Пролегли по улицам границы.
Ангела с простреленным крылом
Оттащили дети до больницы.
Он все рвался – бросьте, улечу,
Пачкал куртки кровью серебристой,
Но сомлел пока несли к врачу,
Постарев за сутки лет на триста.
Нелетальный в общем-то исход
Ангела оставил земледелом.
Кривобокий скрюченный урод
Стал ходить за каждым скорбным телом.
Обтирать, баюкать, обмывать,
Подавать таблетки и водицу,
Ловко перекладывать в кровать,
И тихонько рядышком садиться.
Ангелы умеют слушать всех -
Сирых, серых, битых и богатых.
Поднимать как перышко на смех,
Гладить и накладывать заплаты.
Бог терпел – и нам немудрено.
Бог простил – и мы с тобой простимся.
Превратим больничный чай в вино,
Напоследок вволю угостимся.
Все пройдет, уймется, отболит,
Закрывай глаза, ребенок божий…
Ангелу давали костыли,
Чаевые, клички и по роже.
Он ходил к колонке за водой,
Потрошил заброшенные склады,
Занимался всякой ерундой,
Чистил душевые, мыл палаты.
Начудесить не хватало сил –
Чудесам нужна искра полета.
Но зато он судна выносил,
И включал хорошую погоду.
И сидел ночами на трубе
И вздыхал, мол небо не по чину.
Воробьи несли ему обед,
А коты, мурча, крыло лечили…
В день, когда закончится война,
Он взлетит, прыжком в тугие тучи,
Словно камень, брошенный со дна.
…Сберегу перо.
На всякий случай.

Летная погода

Ангел не хочет в космос – там холодно до икоты,
Там не растут сладкие баккуроты,
Там ничего не растет, не шипит, не блеет -
Только звезда гаснущей спичкой тлеет,
Бьются о сталь осколки и глохнет рация,
Хищное солнце плюется протуберанцами.
Сходят часы с орбиты, дробясь на части,
Даже до Сына всуе не докричаться,
Даже на крыльях не пробежишь ни шагу,
Душу собаки глупой не словишь в шапку,
Встанешь по стойке смирно – парад планет,
Кажется там, в пространстве, и бога нет...
Лучше остаться штатным девятой роты,
Рвать виноград и сладкие баккуроты,
Переводить старушек и письма с хинди,
Черных котов доставлять в квартиры в пристойном виде,
Шить старым девам чепчики и сорочки,
Лезть за кольцом венчальным в гнездо сорочье,
Мирно хранить штурманов и пилотов,
В тень дельтаплана влиться, легко и плотно,
Плотнику подавать доски сырого кедра...
Нет же – в четыре тридцать летит ракета.
Там человек без царя в голове и сердце,
Тесно ему и потно, не оглядеться,
Хуже собаки, хуже любой букашки,
Капают в рот хлопья безвкусной кашки.
Там человек!
Ангел, поправив нимб,
Крестится и с разбегу летит за ним.

Ангельская порода

У кошачьего ангела вечно полно хлопот
Бродит по мокрым улицам, крылом отирая пот.
В левом кармане две рыбки, в правом бутылка – пей
Сливки, лови улыбки, всюду поди успей.
Рыжий сидит на липе, с пятого этажа
Бранью его осыплет жирная госпожа.
Пестрая спит в подвале, рядышком есть хотят
Мурзики – так назвали пестрых ее котят.
Серый стерег хозяйку, та умерла на днях,
Плачет – в подъезде зябко, серый совсем бедняк.
Ангел его погладит, закутает в теплый шарф,
Видишь, в зеленом платье маленькая душа?
Это хозяйка стала девочкой на лугу.
Хочешь туда? Пожалуй, я тебе помогу,
Но не сегодня, старый – видишь бардачный сквот
И чувака с гитарой? Там срочно нужен кот.
Сядем, дерябнем сливок, теплых, на ход ноги,
Выпьем за всех счастливых... Понял? Давай, беги.
Лапкам легко в ботинках, кошка танцует вальс.
Рыбу дают на рынках. Нам не хватает вас.
Вам не хватает ласки, дружества и тепла.
Купит зима салазки, осень сгорит дотла.
Кто долетит до лета? Ангел сторожевой,
Весь в камуфляж одетый, стреляный, но живой.
Он сохранит проспекты, улицы, гаражи,
Он подновит рассветом верхние этажи
Он упасет от мины, взрыва и дурака.
...Я называю имя, чтобы не окликать
Всуе. Сгребаю крошки – время вернуться в дом.
Ангел бродячей кошке машет рыжим крылом...

Крымский ангел

Крымский ангел не носит сандалий
Он космат, неопрятен и бос.
Что ему до заморских Италий,
До вишневых и розовых рос?

Он хипу посылает попутку,
На базарчике бьет по рукам,
Выпускает из ящика утку,
Подсыпает рублей дуракам.

Починяет обувку на пляже,
Залихватски готовит самсу,
С некрасивыми тетками пляшет,
Малышей провожает в лесу.

Подгоняет коней и моторки,
Дельтаплан поднимает в поток,
Сторожит виноград на пригорке,
Собирает лаванду в платок.

Помогает усталой татарке
Побыстрей распродать бастурму...
Он готовит и прячет подарки
Всем, кто встретится летом в Крыму.

И тебе, мой случайный попутчик,
Сувенир для души берегут.
Присмотрись к перепутьям получше,
Поищи на другом берегу.

Снежные ангелы

Снежные ангелы сели на ветки,
Смотрят в квартиры – кто спит, кто не спит.
Кто под шумок подкатился к соседке.
Кто оказался обруган и бит.
Парню приснился кошмар из игрушки.
Бабушке – майский салют над Москвой.
Повару – плюшки, портнихе катушки,
Ёлке чердачной – ее Рождество.
Чайник свистит, кухня пахнет уютом,
Тикают ходики, время течет.
Ангелы в дни подсыпают минуты,
Ловят пустую тоску на крючок.
Бдят над духовками, греют постели,
Носят в подъезды бездомных котят.
Пьют до утра с музыкантом в котельной.
Кротко стихи с первоклашкой твердят.
Плохо хранят – не хватает силенок,
Хрупки как стеклышки их чудеса.
Яблоко, денежка, стопка пеленок,
Белый билет в апельсиновый сад.
Томик стихов, теплый мех под рукою,
Три сундучка от случайных волхвов…
Снежные ангелы дело такое –
Мартом поманит – и нет никого.

Настина баллада

К ней прицепился ангел. Настырный, сука.
Под руку лез, жарко шептал в ушко
Слышь, в пироге с капустой мука – не мука.
Глупую ссору просто сшибить смешком.
Ты же была красавицей – вспомни, Настя!
Серые тряпки выбрось и закопай!
Скоро три года у Насти в семье ненастье.
Зеркало треснуло, кошку унес Бабай.
Муж по воскресеньям приходит пьяный.
Просит любви, как нищий… Отстань, постыл!
Как целоваться с этакой обезьяной?
Нету у Насти ни соболей, ни сил.
Сын в третьем классе, таскает сплошные двойки.
Смотрит волчонком – всуе не приласкай.
Если б не выкидыш – были бы две девчонки.
Нынче в смурной квартире одна тоска.
Шепчут подружки: брось своего пьянчугу.
Костя с заправки так на тебя смотрел!
Ветер идет с востока... А ей бы к югу.
Чтобы закат в ясных глазах горел.
Синих стрекоз ловить и отпускать на волю,
Падать в полынь, вишни с деревев рвать...
Тянется липкой ленточкой бабья доля.
Кухня, картошка, школа, ковры, кровать.
Мужа уволили – глупо, считай подстава.
Деньги закончились, времяя платить кредит.
В маленьком городишке дурная слава
Не то что шоферу – ангелу навредит.
Друг подбивает – вдарь-ка своей зануде.
Ишь обнаглела, гонит на мужика.
Мы же с тобою, Ваня, простые люди!
Завтра все порешаем. Ты пей пока!
Водка она такая – вернее мамы.
Примет, утешит, в кровь подольет кураж.
Станешь красивый, умный и самый-самый,
Если себя ей навсегда отдашь!
Время тянулось. Муж приходил на взводе.
Настя борщи варила, считала дни.
Завтра уйду. Уйду по любой погоде!
Миленький ангел, Ванечку сохрани!
Муж выносил ведро, приносил с рыбалки
Тощих лобастых щук – приготовь ухи.
Сын подходил к учебникам из-под палки.
А по ночам тихо писал стихи.
Настя купила краски и рисовала
Южные города и голубых стрекоз.
Бог с ним что пахнет сыростью из подвала.
Пара ромашек дороже ста тысяч роз!
– Скоро придется резать пирог на четыре части.
Ты не пугайся, вытянем, не впервой!
Ангел в кастрюлю супа подсыпал счастье.
Щели заткнул ласковой сон-травой.
Ваня стал дальнобоем, гоняет фуры
В серый и строгий Питер. Он в город вник.
– Знаешь, Настюха, боязно от культуры.
Я ведь простой, с детства не трогал книг.
Желтой гитаре скучно висеть на стенке.
Хочешь – сыграю старых как мир битлов?
Настя смеется. У Насти дрожат коленки.
Пот покрывает чистый высокий лоб.
В мае они отправятся в южный город.
Там где стрекозы и небо над головой.
Ангел сидит на крыше ужасно гордый.
Плакать от счастья ангелам не впервой.

Ангелы маршируют

Днем все светло и совсем не страшно.
Гул самолетов и птичий гам.
Магия города – Шут и Башня.
Просто попрятались по домам.

Шьют, балагурят, готовят пиццу,
Лихо позируют в зеркалах.
Больше невыгодно торопиться,
Гнаться за рыбой, тонуть в делах.

Стынет в стакане невкусный виски.
Вязнет «спасибо» на языке.
Ночь подобралась бесстыдно близко,
Звякнула «Песах» и все окей.

Ангелы вышли гулять повзводно.
Каждый квартал обогнуть спешат.
Ангелам нынче людей угодно –
От карбонариев до мышат.

Смотрят на двери, сверяют гранки.
Делают метки – звезда, рука.
И отбирают – для тех, кто в танке –
Первенцев в ангельские войска.

Умных и глупых, святых и грешных,
Гоев и йогов, випов, бомжей.
Жадных и лживых, до боли нежных,
Всех, кроме кошек и малышей.

Поздно таиться, темнить окошки,
Бить в золотые колокола.
Глянь – у порога печать ладошки,
А за стеклом силуэт крыла.

Я не гадаю – возьмет, оставит,
Даст еще горсть разноцветных дней
Или сегодня свеча растает –
Ангелам там наверху видней.

…В коконе были таится сказка.
В маленькой луже – клочок небес.
Кончится Песах. Наступит Пасха –
Праздник Того, кто уже воскрес.

Аллилуйя

Каждый молится как умеет. Месит тесто и ставит хлеб.
Запускает с мальчишкой змея, ветер вовремя одолев.
Строит дом от печи до крыши, строит прочный уклад семьи.
Кормит кошек – не только рыжих. Пишет правду на две статьи.
Вот молитва из красной глины, вот молитва из чугуна.
Вот псалом молодой осины, аллилуйя веретена.
Муэдзины поют азаны, чингизид выметает сор.
Рвется в небо струна гитары, тамбурин задает узор.
У монахини хризантемы, у художницы акварель.
Бог приносит слова и темы, тем, кто сердцем не устарел.
Бог сидит на трубе и слышит каждый шепот и каждый штрих,
На подушке крестами вышит и вплетен в неумелый стих.
Отдыхает на книжной полке, тронул черным пречистый лист.
Мастерком, серебром иголки, белым парусом – помолись...