Мусорщик с Терры

Машину я бросил сразу, как въехал в тупик. Поставленную задачу она решила — привезла мою тушку в этот гадюшник, а возвращаться в планах не значилось.

Полицейский бронежилет, разгрузка, очки с тепловизором, шесть магазинов по девятнадцать патронов в каждом, шесть бундесверовских фугасных гранат, два «Глок-19» с глушителями... Хотя, если честно, мне больше привычны «Стечкины», но для амбидекстера, одинаково хорошо владеющего и левой, и правой, «Глоки», наверное, даже лучше. Плюс подготовка и опыт. Десятилетний. Из которого более половины — командировки туда, где много, очень много стреляют.

А ещё была ненависть. Она клокотала во мне, как магма в жерле вулкана. Дикая, сжигающая изнутри, готовая выплеснуться наружу в любую секунду. Моя личная ненависть к этому внешне игрушечному немецкому городку, к району возле реки и тем отбросам, какие здесь обитают...

Линда... И зачем я послушал её, когда согласился на переезд?

Два года. Два долгих года я честно пытался хоть на полшишечки соответствовать местным традициям толерантности, мультикультурализма и натурального пресмыкания перед разнокалиберной сволочью, заполонившей тут всё и вся, нигде не работающей и живущей на щедро выделяемые пособия «за угнетения предков». Хрен знает, чего добивались власти, когда говорили, что эти «несчастные» беженцы достойны сочувствия, что их надо понять и простить, что рано или поздно они таки вольются в дружное общество по-европейски свободных, открытых миру людей. В цветущий, мать его, сад, где волк и ягненок живут вместе под общей крышей. И никто никогда своего соседа не то что не съест, но даже клыки не оскалит.

Ага! Щас! Плевать эти волки хотели на все реверансы в их сторону. Хотя какие они, к бениной матери, волки! Шакалы. Подлые и трусливые. Храбрые только в стае, десять на одного, когда у жертвы нет даже шанса позвать на помощь.

Как по мне, эту публику не ублажать надо было, а чистить. Избавляться от мусора в их среде. От мрази в людском обличье, которая превращала в грязь всё, к чему прикасалась. Жаль, мусорщики на этой земле в этом времени уже не рождались. А тех, кто мог бы им стать, выхолащивали с самого детства — воспитанием и пропагандой. Телевидение, музыка, книги, кино, интернет, школьные учителя, полицейские, политики, выступающие с высоких трибун... Вся мощь современного государственного аппарата давила в несчастных бюргерах уважение к самому себе, к детям, родителям, друзьям и соседям, к земле, на которой живёшь и которую требуется защищать от незваных пришельцев...

Линда, увы, это так и не поняла. А я, увы, так и не смог донести до неё такие, казалось, элементарные истины...

Хлопнула дверца машины.

Я не спеша огляделся.

От тёмной стены отделились две какие-то личности и вразвалочку двинулись в мою сторону.

Негромко лязгнул затвор, выплевывая стреляные гильзы. Личности повалились на землю.

С почином тебя... «Решала».

От старого позывного, сократившегося за годы службы до «Реша», я отказываться не собирался, пусть Линда его не любила и обращалась ко мне только по имени.

Андреас, Эндрю, Андрей...

Надеюсь, что это имя сегодня умрёт. Его носитель не смог защитить свою женщину от подонков. А если так... мстить за неё сегодня будет не он, а другой, с позывным из, казалось бы, навсегда забытого прошлого...

Следующих двоих я прикончил фактически мимоходом. Не слыша выстрелов, они попросту не врубились, что происходит, поэтому тоже, как первые двое, ломанулись ко мне посмотреть, что за кадр припёрся к ним в гости, да ещё и на дорогущей тачке.

Других любопытных на улице не нашлось. А жаль. Я бы с большим удовольствием потратил на них десяток лишних секунд и патронов.

Охранник на входе в притон преградой не стал. Ему, вообще, охренительно повезло — обкуренный вусмерть, с аккуратной дыркой во лбу, он убыл в свою нирвану навечно. Лёгкая смерть, как по мне. Не кара, а благо.

После гранаты, влетевшей в раскрытую дверь, свет во всём доме погас. Наверно, счета оплатить позабыли. Бывает.

В очках-ночнушках темнота для меня проблемы не представляла. План здания я получил в магистрате два дня назад и изучил его досконально. Зачем он мне нужен — в причину чиновники не вникали, им хватило стандартного: «Инвестиционная деятельность». И я действительно инвестировал в этот мигрантский притон всё, что имел. Но только расплачивался не деньгами, а пулями.

Шаг. Поворот. Коридор. Выстрел. Открытая дверь. Граната. Ещё один выстрел... Шесть... восемь... двенадцать... Укрыться в нишу. Сменить магазин... Автоматная очередь. Идиоты. Своих же прикончили. Ловите обратку... Двадцать четыре... Лестница. Коридор. Выстрел. Сменить магазин... Граната. Два выстрела. Тридцать шесть. Чисто...

Зачищать здание в одиночку не так уж и сложно. Особенно если противник не в курсе, что его пришли не задерживать, а убивать. Задача кого-то задерживать передо мной не стояла. Я не полицейский, а мусорщик, ассенизатор. И мне наплевать, что думают по этому поводу сливаемые в унитаз нечистоты.

Последняя комната на этаже. Тут даже электричество есть. Наверно, от бесперебойника.

Внутри типичный «цыганский ампир». И почему все засранцы так любят, чтобы у них на помойке всё смотрелось бы «дорого и богато»? Протухшую сущность хоть серебром, хоть золотом облепи, а как была сердцевина гнильём, так гнильём и останется.

Позолоченной мишуре, чтобы облететь, хватило взрыва гранаты. Обычной фугасной, даже без поражающих элементов.

Среди кусков штукатукки и обломков гипсокартона ворочались трое контуженных.

Двоих я прикончил «контрольными в голову». Третьего, тянущегося к обронённому пистолету, от всей души угостил ботинком по тыкве. Клиент отлетел к стене, из переломанного хлебальника посыпались осколки зубов.

Абу Ка́душ. Глава местной банды из выходцев с североафриканского побережья. А впрочем, возможно, и не африканского — в сорта́х этой швали не разбираюсь.

Мне показывали его харю в полицейском участке, когда выясняли, чем таким немультикультурным и нетолерантным изнасилованная и убитая Линда могла оскорбить этого «уважаемого человека».

Просто убить его, как остальных, показалось мне слишком гуманным.

Нож я на дело не брал. На перестрелку с ножами приходят лишь идиоты.

А идиотов в этом притоне хватало, их даже искать не пришлось. Соответствующий ситуации инструмент нашёлся на поясе у главаря.

Кривой арабский кинжал длиной сантиметров тридцать, с затейливой вязью на лезвии... Хорошая штучка. Для причинения справедливости вполне подходящая...

Трофейный клинок я с размаху вонзил Абу Ка́душу в пах.

Как он вопил, ё-моё! Как вопил!

А кинжальчик и вправду хороший. Любого разговорит-раззадорит, хотя...

Была у меня поначалу мыслишка, чтобы, как в фильме, сперва погрозить им, услышать классическое: «Нэ убивай, брат. Всё вазми. Дэнги вазми. Слюшай, нэ убивай, брат...» А дальше, опять-таки по канону, ответить: «Не брат ты мне, гнида черножопая...»[1]

Красиво, конечно, но муторно. Да и к тому же не знают здесь нашей классики. Некому здесь её оценить. Поэтому я просто вбил гаду в глотку последнюю оставшуюся гранату и дёрнул чеку...

* * *

Вода под мостом бурлила и пенилась. Когда-то на берегу здесь стояла мельница, за пару веков от неё сохранилась лишь небольшая плотина. Идеальное место, чтобы закончить на ней путь личной мести.

Высота от перил до воды метров десять. Глубина на стремнине искусственного водопада почти нулевая. Плюс острые камни на дне. Тут даже Гарри Гудини не выживет — расшибётся в лепёшку и уплывёт хрен знает куда хладной тушкой.

Бронежилет, очки ПНВ, пистолеты, остатки боеприпасов уже улетели вниз и скрылись в пучине.

Из оружия остался лишь нож. Обоюдоострый трофейный кинжал изогнутой формы и характерные ножны, украшенные восточным орнаментом, какие не выскользнут из-за пояса и не перевернутся, даже если не прицепить их ремнём за специальные кольца.

Был, помнится, у меня хороший знакомый в Северном Йемене, из ярых хуситов.

«Джамби́я без крови врага не клинок. Мужчина без него не мужчина, — говорил он, похлопывая себя по ножнам на поясе. — Кинжал, напоённый кровью врага, не обманет и не предаст. Дай ему то, что он хочет, и он навсегда станет частью тебя и твоего рода».

Абу Ка́душ, как я понимаю, кровью своих врагов свой нож не кормил. В его руках благородный джамби́я превратился в орудие палача, а не воина. Кто знает, может быть, именно из-за этого кинжал и сменил хозяина, расплатившись с прежним владельцем ударом по его, типа, «мужскому достоинству».

После всего, что случилось, мне даже стало немного жаль расставаться с ним.

А с другой стороны, нафига мне с ним расставаться? Река примет всех, кто в неё угодил. Хоть человека, хоть нож, хоть обоих вместе.

Я знал, что иного исхода не предусмотрено.

Месть совершилась, и она была чудо как горяча.

Ведь настоящая месть никогда не бывает холодной. Яркая, словно солнце в пустыне, обжигающая, словно кипящий металл — только такая даёт человеку силу, чтобы отправить на встречу с шайтаном тех, кто жить недостоин.

А затем она забирает того, кто её совершил.

У всякого отомстившего, как и у самурая, нет цели, а есть только путь, и этот путь всегда ведёт к смерти. Так зачем же тогда откладывать? Плодить смерть за смертью и оставлять за собой горы трупов из непричастных и не участвующих, превращаясь мало-помалу из благородного мстителя в маньяка-убийцу...

Да, многие, в самом деле, считают, что месть — это блюдо, которое следует подавать холодным.

Глупцы! Они просто не понимают, что это уже не месть, а политика. Большая политика, где прагматизм и терпение гораздо важнее, чем краткий миг радости от твоей личной победы и горечь проклятий от погибающих вместе с тобой страны и народа.

Настоящий политик, государственный деятель, работающий на перспективу, а не в парадигме предвыборных циклов от сих до сих, должен уметь терпеть, улыбаться, стискивать зубы и ждать.

Закон глобальной политики «Дай говнюку проявить себя» работает безотказно.

Фигуранта не мочат только на основании смутных подозрений. В нормальном, не искажённом всеобщей тупостью мире этого не поймут ни враги, ни союзники, ни нейтралы. Неадекватность и слабость противника должны проявиться публично.

Модус операнди[2] просчитывается заранее. Заблаговременно готовится и ответ. Намечается точка старта. Активность противника поддерживается собственной, чтобы не заподозрил, гадёныш, направление главного удара. Для достоверности картины даже тратится какой-то ресурс, списанный ещё на старте, авансом.

А дальше, когда нужное нам событие происходит, противнику прилетает. Убаюканному процессом, с неожиданной для него стороны. Со словами «мы этой скотине так верили, а она…». Такие уж мы наивные горемыки. Нас несчастных обидели, имеем право кувалдой в лоб уе... эээ... шандарахнуть. А потом ещё ручками развести и ножкой смущённо шаркнуть, размазывая по асфальту геополитического оппонента. Глупенькие мы были, подслеповатые. Так про нас во всём мире и говорят. А мы довольны, результат нас устроил, страшная мстя совершилась. И все вокруг почему-то считают, что это была действительно честная мстя, а не какой-то там — ха! — циничный расчёт...

— Да вы, уважаемый, как я вижу, философ? — донеслось неожиданно сзади.

Я медленно обернулся.

— С чего вы взяли?

Передо мной стоял довольно высокий... ростом, наверное, выше двух метров «товарищ» в длинном плаще с накинутым на лицо капюшоном. В свете единственного на мосту фонаря разглядеть его... в смысле, лицо возможным не представлялось, но, в целом, на полицейского и, вообще, представителя власти незнакомец был не похож.

— Вы читали «Трёх мушкетёров» Дюма? — поинтересовался он «светским» тоном.

— Ну, читал. И чего?

Незнакомец насмешливо фыркнул.

— Там просто был эпизод, где Портос случайно увидел стоящего на мосту Планше, будущего слугу д’Артаньяна. Тот так же, как вы, стоял у перил, плевал в воду и любовался разбегающимися кругами. Славный Портос мгновенно сообразил, что такое занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности, и значит, такой слуга подойдет его другу-гасконцу как нельзя лучше.

— Слугой быть не собираюсь, — буркнул я, развернувшись обратно к воде.

— Вы позволите? — шагнул он к перилам и опёрся на них, как и я.

— Ограждение крепкое, — пожал я плечами. — От ещё одного придурка оно не развалится.

— А ты шутник, — хохотнул незнакомец. — Меня, кстати, Рау́л зовут. А тебя?

Я промолчал. Этот тип был мне неприятен. И вообще он мешал мне спокойно закончить то, что должно быть закончено.

— Брезгуешь? — попробовал угадать нежданный сосед. — Или религия не позволяет?

— А тебе-то какая, хрен, разница?

— Ты прав. Разницы, действительно, никакой, — Раул усмехнулся и откинул с лица капюшон.

Я мысленно крякнул. Он был и впрямь не похож ни на полицейского, ни на чиновника, ни на бандита, ни даже просто на человека... Да, у него были нос, рот, уши, глаза... и кожа отнюдь не зелёная, как у всякого добропорядочного инопланетянина. Однако всё вместе, довольно причудливо соединенное на физиономии, создавало ощущение абсолютнейшей чуждости.

— Ну, у тебя и рожа, приятель, — протянул я, дёрнув непроизвольно щекой.

— На свою посмотри, — парировал визави. — С точки зрения моей расы, все люди — уроды.

— И много вас тут?

— Кого?

— Представителей твоей расы.

— Полагаю, что нет. Полагаю, что я здесь единственный.

— И что ты забыл здесь у нас... херр единственный представитель?

— У меня, кстати, имя есть, — напомнил Раул.

— Ну, есть. И чего?

— А того, что своё ты мне так и не сообщил. Хотя, с другой стороны, я мог бы не спрашивать. Оно мне известно.

— Известно? А нафига тогда спрашивал?

— Хотел посмотреть на реакцию.

— Ну, посмотрел. Что дальше?

Этот настырный Раул меня и впрямь раздражал. Но, что удивительно, одновременно и... завораживал. Мне уже не хотелось, чтобы он уходил. Хотя никакого гипноза с его стороны я не чувствовал.

— Что дальше? — почесал он в затылке, взглянул на шумящий внизу водопад, затем на меня... — Между прочим, отличное место, чтобы свести счёты с жизнью. Очень такое, сказал бы я... знаковое, ты не находишь?

Я смотрел на него и молчал. Последняя фраза выглядела незаконченной и требовала продолжения.

— Ты выбрал путь мести и прошёл его до конца, — продолжил Раул. — Цель достигнута, смысл жизни потерян, дальше лишь смерть и... ты реально готов смириться с таким вот исходом?

— Я с ним уже смирился, — качнул я плечом.

— А если я дам тебе новый смысл и новую цель? — прищурился визави.

— А ты уверен, что мне это нужно?

Раул рассмеялся:

— Было б не нужно, ты со мной бы не разговаривал.

— Логично, — не стал я спорить. — Но только, боюсь, у тебя не найдётся той цели и того смысла, какие меня бы устроили. Я, в самом деле, прошёл свой путь до конца, но, если ты думаешь, что я соглашусь пройти его заново, то уверяю тебя, ты совершаешь ошибку. Большую ошибку. То, что я делал — это единственное, что я могу делать лучше других. Но если я это продолжу, то стану...

— Маньяком-убийцей, — закончил Раул.

— Откуда ты знаешь?

— Ты думаешь слишком громко, поэтому нет никакого труда прочесть твои мысли... А впрочем, не так. Не мысли, а... как бы это получше сказать... их эмоциональное наполнение. Твоё лицо, хоть уродливо, но в целом, довольно подвижно. На будущее, чтобы защитить свои мысли, я бы порекомендовал тебе носить маску.

— Как Зорро?

— Скорее, как Чумной доктор, — хмыкнул Раул.

— Доктор, так доктор. Не суть. Но это лишь половина проблемы. Вторая — на кой я тебе? Что тебе от меня нужно? Почему я?

— Другой разговор, — осклабился собеседник. — Проблема вся в том, что мне нужен помощник. Прежний работал нормально, но, к сожалению, контракт продлевать не стал. А без помощника эффективность моей работы снижается раз эдак в десять.

— И что за работа? — поинтересовался я с нарочитой ленцой.

Хотя кого я тут хочу обмануть этой деланой нарочитостью? Эмоционального телепата на максималках? Даже, б...., не смешно.

— Работа простая. Такая, какую ты любишь. Убирать мусор.

— Какой?

— Любой.

— Где?

— Везде.

— Для чего?

— Для общей эстетики.

— И вправду заманчиво, — тронул я себя за́ нос. Не потому что он действительно зачесался, а потому что мне не хотелось, чтоб этот хитрый уродец сходу бы распознал, что я думаю. — Но ты не ответил, почему я? Почему не кто-то другой? Земля ведь большая. Народу здесь восемь с копейками миллиардов, выбирай не хочу.

— Народу-то много, да только нет времени выбирать.

— Не хочешь ответить честно?

— Скорей, не могу, — покачал головой Раул.

— Ладно, проехали. Тогда поясни ещё раз про цели и смысл. Что для меня изменится, если я соглашусь?

— У тебя будет шанс отыскать их.

— Самостоятельно?

— А разве бывает иначе?

— Согласен, — снова не стал я спорить. — Ну, и последнее. Что за контракт? Сроки, условия?

— Контракт стандартный. Срок: один год по вашему исчислению. Условия: на полном обеспечении с моей стороны. Дальше ты волен делать всё, что захочешь.

— Оплата?

— Оплата по окончании. Сумму я не озвучиваю. В валюте, какая у нас в ходу, ты сейчас её всё равно не представишь и не оценишь, но я обещаю, оплата будет достойной. Ну и плюс то, что у вас называют «текущие нужды и накладные расходы». Устраивает?

— В общем и целом, да. Где надо подписать?

— Нигде. Достаточно просто сказать: «Я согласен».

— Хорошо. Я согласен.

— Отлично!

Он довольно оскалился и ткнул меня пальцем в лоб.

В то же мгновение мир вокруг погрузился во тьму.

Вот, сука чужинская!

Как кутёнка...

[1]Фразы из фильма «Брат» режиссёра Алексея Балабанова.

[2]Modus operandi — латинская фраза, которая обычно переводится как «образ действий» и обозначает привычный для человека способ выполнения определённой задачи.