Мусорщики времени

1.

Зажигалка. Я прищурился и взглянул на ее ауру. Неправильная она все еще была, слегка недозрелая.

— Может, поищем другую? – участливо спросил Бородавочник. — А, Крэг?

Он вполне искренне переживал. Как—никак мы компаньоны, независимое товарищество на равных паях по сбору во времени ненужных, чаще всего забытых или потерянных вещей. Нам все подойдет. Еда, оружие, предметы обихода и многое другое. Лишнее можно обменять в Поселке. Впрочем, эта вот зажигалка необходима нам самим.

— Не все так просто, — сказал я приятелю. — Здесь двадцать второй век. Это тебе не сквозь джунгли юры или мела ломиться.

— Кто мешает нам немного вернуться в прошлое?

— А не ты ли сказал, что разжигать очаг обычными спичками – не круто?

— Я, кончено.

На физиономии волосатого, шириной со шкаф Бородавочника не отразилось и тени смущения. Неандерталец, не имеющий ни малейшего понятия о совести.

— Надо подождать, — сообщил я, — С полчаса, час. Вдруг зажигалка все—таки дозреет? Заодно полюбуемся, как здесь живут люди.

— Что тут смотреть? Самый обычный лес.

— Парк. Даже скамейка есть. А то, что людей пока не видно, так это даже неплохо. Никто не помешает.

— Хорошо, давай подождем, — согласился неандерталец. – Пойду прогуляюсь, полюбуюсь на этот парк будущего.

— Только осторожнее, ладно? — попросил я.

— Да я само благоразумие.

Бородавочник улыбнулся. Ну и видок: здоровенные зубы, массивные надбровные дуги, глубоко посаженные, поблескивающие, словно у кошки. И улыбка при этом вполне человеческая.

— Неприятности случаются и с образцами здравомыслия, – сказал я.

Тут аура зажигалки изменилась. Если раньше она была «слегка недозрелой», то теперь стала «отличающейся от необходимой лишь на волосок». Еще немого, минут пять и – дело в шляпе.

Я огляделся. Бородавочник был уже шагах в десяти от скамейки и довольно резво удалялся.

Кстати, кто мешает мне, подобрав зажигалку, и в самом деле полюбопытствовать, каково в этом времени? Здесь мы, кажется, еще не были. А так хочется побольше увидеть и везде побывать. Впрочем, для этого самому надо жить вечно или хотя бы иметь возможность удлинять жизнь, увеличивать собственное время. На самом деле, получается, их два. То, по которому каждый вольный собиратель может путешествовать и личное, так называемое невремя, никому не подвластное.

Цвет ауры зажигалки опять изменился. Сейчас ее можно было поднять. И лучше поторопиться, пока никто о безделушке не вспомнил.

Я схватил вожделенный приз и удовлетворенно улыбнулся.

Ну вот, теперь нам не придется разжигать костер с помощью увеличительного стекла. Ночью или в дождливую погоду, для этого даже приходилось переноситься в другое время. Отныне все будет значительно проще.

И вокруг как будто ничего не изменилось. Хотя… где обормот?

Я выругался.

Моего спутника не было. Исчез, словно корова языком слизнула.

2.

Клетка была очень тесная, но Бородавочник каким-то чудом умудрился в этом решетчатом пенале сесть. Встать он, кажется, уже был не в состоянии. Так и сидел с несчастным видом, растеряно лупал глазами.

— Как это случилось? – спросил я.

— Прыгни на двенадцать часов назад и посмотри. Во всех подробностях.

— Выкладывай, как тебя сцапали, — приказал я. – Все, без утайки. Быстрее спасу.

— А если не получится?

— Пошинкуют в научных целях. Когда они догадались, что ты неандерталец?

— С этого все и началось, — сообщил Бородавочник. – Они первое время думали, что я неразумен, и говорили не таясь. Потом пришел какой-то начальник, прикрикнул на них, и рядом с клеткой болтать перестали.

— Когда догадались? Ты скажешь мне наконец?

Институт, в котором содержали моего друга, сейчас был полон людей и, говоря это, я глянул на дверь, ведущую в коридор. Судя по ее ауре, у нас было по крайней мере полчаса, в течение которых сюда никто не войдет, но осторожностью пренебрегать не следовало. Если меня здесь обнаружат, избежать неприятных вопросов не удастся. Обязательно послышится: «А как вы сюда попали?», «Отчего вас не увидела ни одна камера слежения?», «Почему у вас нет никаких документов?», и конечно, сразу после этого, словно опускающаяся крышка гроба: «Мы не может вас идентифицировать. Кто вы такой, реально?».

— Главное, там было все очень для меня неожиданно, — начал рассказ мой доисторический товарищ. – У них… то есть здесь проходил семинар по живой природе. А для этого они…

— У кого, это «у них?» – перебил его я. – Давай поточное. Сам понимаешь, важны даже мелочи.

— Дети, блин, — почти прорычал Бородавочник. – Детишки великовозрастные. И и их учитель, культурист хренов. Качок, понимаешь ли. Как он меня скрутил, я до сих пор понять не могу. Быстро и легко, изящно.

— Тебя? – удивился я.

Вот диво—дивное. Это Бородавочника-то, с его немереной силушкой…

— Точно, точно, – подтвердил компаньон. – Упаковал в какую—то силовую сеть и доставил прямиком сюда.

Я вздохнул.

— А перед этим? С чего он на тебя нацелился? Ты сказал, у них семинар вроде был. По отлову питекантропов, что ли?

— У них оказался какой-то портативный анализатор, — сообщил Бородавочник. — Учитель захватил его с собой на всякий случай. Вдруг попадется редкая птичка или зверушка. Он запустил его в автоматическом режиме и, как только я оказался в пределах досягаемости, узнал об этом.

— А ты, увидев их, не смог убежать?

— Они, главное, были в каких—то мимирк… мимикрирующих костюмах.

Узник научного любопытства издал жалобный стон.

Я сделал шаг к клетке, в которой сидел мой незадачливый компаньон. И тотчас передо мной в воздухе возникло едва заметное розоватое свечение. Я застыл на месте, а потом осторожно отступил назад.

— О-па! – мрачно сказал Бородавочник. – Аура нехорошая?

Догадливый.

— Она самая, — подтвердил я.

— С чего бы?

— Да какая разница? Может, сделав еще шаг, я попаду в поле зрения скрытых камер?

— Понятно, — ответил мой догадливый товарищ. – Слушай, а как ты меня отсюда вытащишь?

Я вздохнул.

Вот умеет. Что называется, зрит в корень.

— Как? – снова спросил Бородавочник.

Я пожал плечами.

— Придумаю что-нибудь.

— Думаешь, удастся?

— Уверен, — ответил я и, повернувшись к нему спиной, открыл дверь в иное время.

3.

— Еще информации?

Я взглянул на задавшего этот вопрос помощника библиотекаря и покачал головой.

Выглядел он, конечно, классически. Узкое бледное лицо, острая бородка, большие очки, крохотная круглая шапочка, черная мантия. Непривычными для меня были только малый рост, да руки, способные растягиваться, словно гармошка. Не так давно помощнику понадобилось снять с самой верхней полки хранилища кристалл памяти. Тогда они удлинились метра на три, не меньше.

— Вам нужна дополнительная информация?

— Спасибо, я узнал все необходимое, — поблагодарил я. – Ухожу.

— Мы с нетерпением будем ждать вашего следующего визита.

Я неспешно вышел на улицу и тут же, прямо на ступенях хранилища информации, остановился. Утреннее солнце немилосердно кололо глаза, дышалось, как после дождя, и мимо почти бесшумно тек нескончаемый поток машин. Кажется, держались они в воздухе благодаря какому-то варианту антигравитационного двигателя.

А неплохо. Может, стоит в это время хоть изредка наведываться?

Я взглянул на завитые спиралями купола ближайших домов, на их отливающие зеленью колонны, окинул взглядом расположившуюся почти под ногами стайку голенастых, толстых робо-птиц, сменивших казавшихся в мое время вездесущими и неистребимыми голубей. Робо-птицы, двигаясь рывками, словно герои дешевого мультика, жадно хватали крохотными манипуляторами рассыпанные перед ними металлические и керамические деталюшки, дрались за них и издавали попорченными динамиками непонятные звуки.

Или не надо? В любом времени есть как плохое, так хорошее. Идеального мне пока не попалось. Если, конечно, не считать начало времен. Не зря мы там с Бородавочником разбили там лагерь, совсем не зря.

Я не сдержался и вполголоса чертыхнулся.

— Учтите, эти слова предназначены не для публичного произнесения, — вдруг строго сказал мне один из псевдо-голубей.

Сказал и тут же вцепился отливающим сталью клювом в крыло неосторожно повернувшегося к нему боком соплеменника. Тот затрепыхался, пытаясь освободиться, рванул в сторону, поволок за собой нападающего, кажется, уже и пожалевшего о содеянном, тщетно пытающегося освободить клюв.

Нехорошая судьба выпала Бородавочнику. Судя по записям, после поимки прожил он недолго, и все время охранялся самым строжайшим образом. Даже толком не похоронен — стал экспонатом в музее. Еще бы, научная сенсация! Неандерталец, каким-то чудом уцелевший с древнейших времен и теперь пойманный учеными.

Я оглянулся на здание, из которого вышел. Маленькое, почти неприметное. В наше время под архивы требовалось гораздо больше места, поскольку все записи велись на бумаге. Хотя, какое это сейчас имеет значение? Суть осталась та же.

Нет, пожалуй, это время не для меня. Здесь я понял, что потерял друга, так и не сумев ему помочь

4.

— Не отчаивайся, все наладится.

Это сказал хозяин кабака Мироныч.

— Каким образом? – не очень дружелюбно спросил я.

— Есть вариант, — послышался голос сбоку от меня.

Повернувшись, я узрел Баламута, собственной персоной.

Интересно, когда это он успел подсесть за мой столик?

— Мы решили, что тебе следует помочь, — сообщил Баламут. – Хотя бы советом.

Очень мне хотелось послать их подальше, да сказать, что ни капли они в ситуации не понимают, но этого делать я не стал. Ибо понимали. Редко кто из вольных собирателей не терял друзей во времени.

— Думаешь, возможно вытащить Бородавочника? – спросил я.

— Кто запретит надеяться на чудо?

Я пожал плечами.

Бред! О каких чудесах он говорит? Откуда им взяться во времени? Даже малейшее влияние на его ткань недопустимо. Иначе можно оказаться во временной петле. Это в лучшем случае, поскольку из нее есть мизерный шанс выбраться. В то просто исчезнешь, без следа, как после встречи с буджумом. А Бородавочник оказался в ситуации, когда вытащить его, не нарушив ткань времени, уже невозможно.

— Действительно, – прогудел Мироныч. – Сидеть и тосковать, конечно, гораздо проще.

Теперь еще и бесполезные, поросшие мхом поучения.

— Поступок, Нужен геройский поступок, — посоветовал Баламут, –Мы решили, что тебе следует поговорить с основателем нашего поселка.

— Тем самым? – нахмурившись, уточнил я.

— Да, — с жаром подтвердил Баламут. – А еще он разработал кодекс вольных собирателей. Он знал о времени и обо всем, с ним связанным, более любого из нас.

— И именно он давным-давно исчез в неизвестном направлении, — добавил я. – Куда именно и почему так получилось, никто не знает до сих пор.

— Исчез, — согласился Мироныч. – Не оспоришь. Да только его можно попытаться найти.

Я окинул взглядом таверну. В дальнем углу, за круглым столом, реквизированным кажется из каюты «Титаника», сидел Вицли-Пуцли. Он отсалютовал мне братиной и ободряюще улыбнулся. Чуть в стороне от него в плетеном из лозы кресле-качалке полулежал Марек по прозвищу Тарабарщина. И хотя он был неподвижен, а из большой глиняной трубки, которую держал во рту, не шел дым, меня не покидало ощущение, что он внимательно следит за мной из-под полуприкрытых век? И кто это там пристроился у камина? Не старина ли Панург? Сидит себе на расшатанном стуле викторианской эпохи, по-пижонски положив ногу на ногу, подперев щеку ладонью и пристально рассматривает меня с кривой ухмылкой на губах.

Заговор – иначе и не назовешь. Посовещались, допустим, в задней комнате и надумали подсунуть мне безумную идею. Теперь явились полюбоваться клюну ли я на наживку. Отправлюсь выручать друга неведомо куда или нет? Кретины.

— Ну, что решил? – спросил Баламут. – Не таись, детинушка, молви слово.

Я мрачно хмыкнул.

А ведь попробовать стоит. Чем черт не шутит, когда Бог спит?

— Итак, мне следует пойти туда, не знаю куда, — подытожил я, – и найти то, не знаю что?

— Не совсем так, — поправил меня Баламут. – Кого найти ты знаешь. Аристотеля. Для спасения друга тебе надо найти его.

5.

Я сидел в проеме чердачного окна и смотрел на лоскутное одеяло парижских крыш начала двадцатого века. Там, под этими крышами было огромное количество крохотных забегаловок и ресторанчиков, квартиры и доходные дома, нищета и достаток, истинная и поддельная роскошь. В них умирали от голода, влюблялись, жестоко мстили, но чаще всего лишь прозябали, для того чтобы неизбежно уйти в бездну времени, не оставив ни следа. А еще именно там, именно сейчас, бродили художники и писатели, пока почти никому не известные. Рюмки абсента и пачки папирос, набитых турецким табаком, было для них вполне достаточно, чтобы спорить до хрипоты о вечном и писать книги, рисовать картины. Эти след оставят, но все равно накроются могильными плитами в положенный срок.

Я вздохнул.

Спуститься вниз? Нет, сейчас мне от Парижа нужны только его крыши. Они помогают думать. Как отыскать человека, бесследно сгинувшего в дебрях времени? Пойти туда, не зная куда, истоптать десять железных сапог, съесть десять железных хлебов?

Представив, как грызу железный каравай, я невольно содрогнулся.

Страсти какие. Избавь меня от них, Боже, избавь.

Я вздохнул еще раз.

Итак, самое простое опробовано. Я посетил родное время Аристотеля. Оказалось, он действительно существовал и даже оставил след в истории. Мыслитель, открывший основной закон гидростатики и прославившийся многими другими делами. Вот только это был не тот Аристотель. Откуда тогда взялся наш, основавший поселок? Зачем назвался таким громким именем? Или оно настоящее? И главное, как его найти?

На соседней крыше появилось темное пятно, размером с шапку.Порыскав по сторонам, оно замерло, а потом стало подкрадываться к лежавшему возле печной трубы сломанному зонтику.

Обычный попрыгунчик-мусорщик. Если есть вольные собиратели, то почему бы не появиться животным, научившимся прыгать по времени и приспособившимся питаться потерянными вещами?

Возле зонтика попрыгунчик снова замер, словно принюхиваясь, но наконец решился: прыгнул, растянулся, накрыл всем телом добычу полностью. Если его сейчас не спугнуть, через полчаса от зонтика не останется и следа.

Старясь не делать резких движений, я осторожно перебрался к мусорщику поближе, устроился шагах в пяти от него.

Попрыгунчик питался. От удовольствия он едва слышно повизгивал, а тело его пульсировало. Обычно черное, оно теперь то и дело меняло цвет. Сделалось было малиновым, но тут же окрасилось в тусклую зелень. Впрочем, и этот цвет держался недолго. Похоже, вспомнив об осторожности, мусорщик времени поменял свой окрас под цвет черепицы, став, подобно хамелеону, почти незаметным.

Интересно, что подумает посторонний, не посвященный в тайны времени, увидев такое создание? Может, благодаря подобным встречам и возникли мифы о домовых, леших, и другой нечисти?

Впрочем, сейчас это неважно. Узнать бы, как найти того незнамо кого? Что вообще я об Аристотеле знаю, что о нем известно?

Склад ума. Судя по его делам, он принадлежит к породе пытливых исследователей. Никаких тайн и загадочных исчезновений. Просто некий ученый, изучая законы перемещения во времени, попутно основал наш поселок и разработал принципы, по которым можно заниматься вольным собирательством. А после двинулся дальше по своим делам.

Куда, вот вопрос? Конечно, в поисках новых загадок времени, того, над чем стоит подумать.

Я покачал головой и снова взглянул на попрыгунчика.

Вот одна из загадок времени. Кто они и откуда? Как научились тому, что умеют? А еще они должны где-то жить, вить гнезда или рыть норы, чтобы вывести детенышей. Забавное должно быть местечко.

Думаю, Аристотель не мог не заинтересоваться ими и наверняка там побывал. Между прочим, кто мешает найти этот момент? Плевое дело, по правде говоря. Главное – узнать, где дом мусорщиков времени.

Насытившись, попрыгунчик медленно отодвинулся к печной трубе. От сломанного зонтика не осталось и следа. Странно. Так быстро он его съесть не мог. Значит, решил забрать с собой, оставить про запас или накормить детеныша. Получается, он сейчас отправится домой, где бы тот не находился. Очень удобный момент его выследить.

Рядом с попрыгунчиком возникло крохотное жемчужного оттенка пятнышко. И конечно, это была дверь. Вот он в нее скользнул. После этого дверь должна была закрыться, но мне хватило одного взгляда, чтобы ее придержать и даже раздвинуть. Теперь в нее мог пройти и человек.

Направляясь к двери, я вспомнил о маленькой девочке, тоже последовавшей за волшебным существом в его норку. Кажется, с ней все закончилось благополучно. Вдруг и мне, взрослому дяде, повезет и моя волшебная страна окажется не очень опасной?

6.

Шторм, ураган, семь казней египетских, двадцать два татаро-монгольских нашествия сразу и один одесский привоз...

Как-то вокруг было слишком тихо и мирно. Настораживало это. Особенно после того, что я видел последние часов шесть. И куда я в итоге угодил? Глаз бури, островок спокойствия посреди сотрясающего полотно времени шторма? Как вообще этой дорогой проходят попрыгунчики? Хотя у них инстинкт. Он в подобных ситуациях здорово выручает. А вот мне пришлось туго.

Я открыл глаза.

— Пациент пришел в себя.

Сказавшая это девушка была молода и красива. А еще она смотрела она на меня с неподдельным участием.

Я подумал, что в реальном мире такие хорошенькие сиделки редкость. Значит, расслабляться пока рано. С другой стороны, за спиной у девушки виднелась белая стена, на вид самая обычная — не шевелилась, не обрастала иглами или зеленой травкой, никакие звериные морды со злобно оскаленными клыками из нее не выглядывали.

— Или мне это только показалось? – пробормотала сиделка.

— А ты проверь.

Сказавший это находился вне моего поля зрения.

Врач, доктор… с каких пор я болен? И чем, позвольте спросить?

— Пациент, скажите что-нибудь. Как вы себя чувствуете?

— Где я?

— Вы у нас, и в полной безопасности.

— А точнее?

— Только после того, как узнаю кого поручили моему попечению.

Знакомые игры. К счастью, любой вольный собиратель, способен легко выяснить, где он находится и в каком времени застрял, подобно тому, как птица определяет направление полета. Стоит лишь задуматься, и ответ придет сам собой.

Я ухмыльнулся.

— Будем торговаться?

Сочные губы сиделки искривила ироничная усмешка.

— Спорим, твоя жажда узнать, где ты, сильнее моего желания выведать, с кем я имею дело?

Куда делось все очарование? Да и сочувствием уже не пахнет. Словно кто-то повернул выключатель.

— В самом деле?

— Угу. И у меня есть еще одно преимущество.

Мне не составило труда демонстративно поморщился.

— Какое?

— Оно рядом с тобой.

Я приподнялся и все-таки посмотрел на того, кого принимал за врача. Нет, это кто угодно, но только не эскулап. Лицо, как у тюремного надзирателя, халат грязный, а в руке ржавая пила-ножовка.

— Откажетесь лечить? – спросил я.

— Возьмусь за лечение, — уточнил доктор, совсем не похожий на доктора. – Оно у меня махом восстанавливает способность к речи.

Я взглянул на сиделку.

— Соглашайся, соглашайся, — подсказала она.

Не пора ли свалить из местного шалмана подобру-поздорову? Только бы встать…

— Лежите, больной, лежите, — стальным голосом приказала сиделка. – Вам прописан постельный режим.

Человек в синем халате шагнул ко мне…

А с противоположной стороны кровати уже мерцал жемчужный отсвет, и я знал, что это открывшаяся дверь в иное время. Теперь оставалось лишь соскочить с операционного ложа и нырнуть в нее рыбкой.

Падая в мерцающий перламутром прямоугольник, я видел пытающиеся меня схватить руки. К счастью, они оказались слишком коротки и не дотянулись. Теперь следовало успокоиться и попытаться прикинуть куда это меня только что занесло. Явно в некогда выпавший из общего полотна кусочек времени? Кажется, даже двадцатого века, из которого я родом. Надо признаться, безумцев в нем хватало.

Понимают ли доктор с сиделкой, что со временем у них не все в порядке? Интересно, сколько стихийных собирателей они успели обработать? Ведь не каждый из попавших к ним осознавал каким даром обладает. Сколько из них не успело вовремя унести ноги?

Хочешь, не хочешь, а придется мне этой областью заняться, но сначала надо найти Аристотеля и спасти Бородавочника.

Я проскочил сквозь дверь. Она закрылась, оставив после себя едва заметное пятнышко, через несколько мгновений окончательно исчезнувшее. Я же продолжал падать в пустоту и темноту. Что там, на дне? Знать бы…

7.

Затерялся ли след любителя старых зонтиков? Да нет, вот он, все еще летит к своему неведомому гнездовью, перепрыгивая из одного времени в другое. Самые колоритные картинки, словно в калейдоскопе мелькали у меня перед глазами.

Я видел метеоритный дождь в Сибири. Заросли лотоса на Ниле, мимо них величественно проплывала золоченая, похожая на сбывшийся сон нувориша, ладья фараона. Забрызганные кровью боевые колесницы тут же сменялись мирно пасущимися мамонтами. И куда-то все скакали узкоглазые кочевники на лошадках, казавшихся недопустимо коротконогими. Этих лошадок почему-то было очень жалко. Казалось, они выполняют непосильную работу, несут на себе здоровенного амбала, при полном вооружении, облаченного в кожаный, усеянный железными бляхами доспех и вот-вот должны под этой тяжестью рухнуть.

Ничего в этом не было удивительного, но все в высшей степени странно, как и положено в настоящей, всамделишной жизни. И память, поскольку я начал к этим прыжкам привыкать, теперь фиксировала лишь отдельные, яркие моменты. Путешествие стало чем-то вроде мозаики, в которой опять были всадники, в огромном количестве, а так же жители древних Афин, сидящие вечерами с чашами в руках. И еще там нашлось место зулусам, их военным танцам, сопровождаемым гортанными выкриками и воздетыми вверх ассегаями. Меня преследовали сладкий запах квартала красных фонарей Амстердама двадцатого века и мерзкая вонь придорожных канав Европы времен Крестовых походов. Я слышал крики убегающих от свирепых ирокезов мирных поселенцев и радостный вой трибы питекантропов, завалившей шерстистого носорога.

Фрагменты становились все короче, накладывались друг на друга, перехлестывались, сливались. И вот уже в зулусские рты льется густое греческое вино, а сами они обнимают вакханок. Десант эскимосов, перерезав ножами с ручками из моржового клыка всю стражу, грабит дворец Людовика шестнадцатого. Танки «Шерман» катят навстречу татаро-монгольской орде, и сидящие на броне бравые пехотинцы готовы сразиться хоть с самим чертом, лишь бы это было оплачено золотом. У подножия недавно построенной пирамиды Хеопса начинается бейсбольный матч, а в лабиринт венецианских каналов занесло парочку пирог с ирокезами, и сидящие в них воины пытаются обменять на бобровые шкурки несколько блестящих сувениров в первой же попавшей лавке.

Картинки замелькали чаще, полотно времени изогнулось под прямым углом, и я, хотя это было и невозможно, на мгновение увидел его с торца. Потом все вернулось к обычному порядку, а хоровод цветных пятен оборвался росчерком силуэта улетающего попрыгунчика.

8.

Жара. По аллеям парка прогуливаются люди. Девушка с тележкой. Крышка стоящего на ней контейнера откинута и видны брикеты льда.

— Ванильное мороженное кончилось.

Услышав это, следует тотчас повернуться и сделать три шага в сторону киоска «Союзпечати».

Так, сделал. Очень хорошо. Теперь следует пауза, во время которой ни в коем случае нельзя смотреть вправо. Ну как не умилиться малышу в коляске, которую везет очень даже симпатичная мамаша, как не задержать на них взгляд? Нет, туда смотреть не следует, иначе придется делать еще один оборот.

Пауза.

Я стою, упершись взглядом в точку, находящуюся чуть ниже вывески «Продукты». Из кирпичной стены над витриной торчит что-то, смахивающее на крысиный хвост. Кусок старой проводки? Не угадаешь. Главное, пялиться на эту торчащую из стены штуку безопасно.

Смотрю ровно минуту. Теперь следует отмерить вправо десять с половиной шагов. Глазеть при этом можно, на что угодно и сколько угодно. Не забудь только идти в нужном направлении и вовремя остановись в надлежащей точке. Я словно бы танцую сложный танец, ни одно па которого нельзя перепутать. Иначе придется все начинать сначала. Впрочем, в запасе вечность, а значит, время для этого есть. Уйма времени.

Вот такой «день сурка». Петлей времени называется. Никаких поцелуев и ухаживаний. Страшная скука и механические движения, чтобы чуть-чуть расширить ловушку. Рано или поздно она разомкнется, выпустит на свободу.

Впрочем, есть и радости. Можно побаловаться пломбиром. А ванильного мороженого нет. И это почти трагедия. Так хочется именно ванильного… Оно на другой стороне парковой аллеи, у другой девушки, но туда сейчас нельзя.

Шаг, еще один шаг.

Улыбнуться девушке в синем платье в белый горошек. Кстати, ей можно даже помахать рукой. Правда, это отнимет еще полчаса от цикла, но в это время, проверено, никакой обязаловки. Девушка – оазис, место отдыха. Иногда это необходимо, для того чтобы просто перевести дух, но не сейчас. В этот раз я дойду до конца без передышек, на одном дыхании. И если догадка верна, то расширить петлю еще на полминуты удастся. Даже если меня ждет провал, то это лишь в одном обороте. Рано или поздно выход найдется.

Это я уяснил, разорвав вторую петлю времени. Как давно это было? Неважно. Какая эта по счету? Кажется, восьмая. А если точно? Неважно. Главное, мое путешествие неизвестно куда в поисках Аристотеля уже принесло результат. Я научился разрывать петли времени.

Теперь следует присесть на скамейку и полюбоваться лебедями, резвящимися в пруду. Как только вон тот черный подплывет к самому мосту за куском булки, надо посмотреть в сторону статуи физкультурницы с веслом, будь она неладна.

Сколько раз я видел это топорное творение? Десять тысяч, двадцать, сто? И еще увижу, по крайней мере сейчас. Правда, есть надежда, что в последний раз. Если удастся расширить петлю хоть на полминуты, есть вероятность, что она лопнет. Небольшая, но есть.

Будь возможность скрестить на счастье пальцы, я бы это сделал.

9.

Птенец попрыгунчика блаженно прищурил глазки, открыл крохотный, похожий на черную кляксу рот и осторожно засунул в него спицу от зонтика. Та закрутилась вокруг оси и стала укорачиваться, сначала медленно, а потом все быстрее. Сохранившийся на ее конце кусок материи распрямился и затрепыхался, словно флаг на сильном ветру.

— Время обманывать опасно, — пробормотал Аристотель. – Это написано даже в детских книжках.

Не был он величественным старцем в белом хитоне. Обычный, толстый, бородатый дядька в старых джинсах и не очень свежей рубашке.

Мы сидели на носу наполовину вросшей в землю статуи длинноухого, неведомо как попавшей сюда с острова Пасхи, и смотрели на гнезда попрыгунчиков, построенные из сухих сучьев, переложенных обрывками полиэтиленовых пакетов и хлопьями стекловаты. В них копошились маленькие, разноцветные детеныши. Очевидно, подрастая, они потемнеют.

— Способ должен быть, — сказал я.

Аристотель пожал плечами.

— Я его не знаю, о чем тебе уже сообщил.

Гнезда были окружены завалами из каменных блоков, обломков колонн, пустых бутылок, частично съеденных автомобильных шин и просто мусора неясного происхождения.

Свалка, она и есть — свалка.

— А кто знает? – спросил я.

— Мусорщики времени, — ответил Аристотель.

Я вновь принялся рассматривать обиталище попрыгунчиков. В нем кипела жизнь. Взрослые особи более всего смахивали на ожившие пятна Роршаха, а молодняк, видневшийся практически в каждом гнезде, походил на разноцветные мазки краски, сбежавшие с картины абстракциониста. Каждый занимался своим делом. Кормежкой, играми, выяснением отношений, дракой за территорию, ухаживанием, вылизыванием тела и многим, многим другим.

Если их колония увеличится, а это очевидно случится, то через какое-то время забытые, сломанные зонтики станут дефицитом. А также старые карандаши, тряпки, зачитанные до дыр журналы, грязные, потерянные кем-то носки и прочий мусор. Чем станут попрыгунчики питаться, когда кончится и это?

Понятно, что мусор сюда собрали именно они. А кто притащил вещи покрупнее? Какого размера должен быть попрыгунчик, чтобы утащить статую с острова Пасхи, на которой мы сидим?

— Мусорщики времени, — сказал Аристотель. – Они знают ответы на все вопросы. Правда, я еще не придумал, как их получить.

— Эти? — Я ткнул в сторону ближайшего гнезда пальцем.

— Собственно, я и переселился сюда именно для того, чтобы наблюдать за ними. Думаю, они знаю ответы на многие вопросы. И если их правильно спросить…

— Попрыгунчики разумны? – поинтересовался я.

— Разумны? – Аристотель медленно провел рукой по бороде. – Не думаю… нет, неразумны. Вот только я еще не решил – уже или еще?

— Может, стоит прыгнуть по времени и посмотреть?

— Они, такие же, как ты или я, жители невременья. По нему мы с тобой можем двигаться только в одну сторону. Ну, сам понимаешь…

— Как в таком случае у них можно узнать ответы на вопросы? – спросил я.

— Как их узнают у воды, огня, ветра, пара? А ведь узнают и делают интересные изобретения.

— Все-таки…

— Только с помощью наблюдений и умозаключений, — отчеканил Аристотель.

— Значит, для того чтобы спасти своего друга, я должен поселиться здесь и в течение лет двадцати наблюдать за пожирателями мусора?

— Не такое уж это недостойное занятие. Особенно во имя спасения кого бы то ни было.

И не возразишь.

— К счастью, — после небольшой паузы добавил мой собеседник. – Можно пойти и быстрым путем.

— Это как? – встрепенулся я.

— Спросить у меня, к каким предположениям я пришел. Выводы, как я уже говорил, будут лет через двадцать, а вот предположения можно сообщить сейчас. Хотя, как ты понимаешь, они могут быть и ошибочными.

Я покачал головой.

Если ничего не удастся узнать сейчас, то через двадцать лет невременья мне придется это путешествие повторить, вновь пробиваться сквозь скопление ловушек, которым буквально напичкана временная ткань по дороге сюда. Веселенькая перспектива.

— Ну, так как? Тебя интересуют мои предположения? Осознаешь, что при этом потеряешь все удовольствие от начала нового, необычного дела?

— И даже очень, — заверил я.

— И готов меня внимательно выслушать, даже если сказанное поначалу тебе покажется бредом?

— Конечно.

Вновь улыбнувшись, причем лукаво, основатель поселка сказал:

— Они, попрыгунчики, являются чем-то вроде термометров времени. Именно за счет этого они живут, путешествуют во времени, могут проскользнуть без последствий сюда.

— Термометры? — Я взглянул на старика с недоумением. Одиночество и возраст, похоже, на нем все-таки сказались.

— Угу, — подтвердил тот. – Знаешь, что любой термометр не только измеряет температуру, к примеру, воды? Он еще ее при этом изменяет. Попрыгунчики делают так же.

— Но ведь и они открывают двери?

– То есть, ты видишь их перемещение именно так, поскольку не можешь представить иной вариант, — объяснил Аристотель.

— А он есть?

— Конечно. Чему учат попрыгунчики? Они изменяются сами, и время на это реагирует, как реагирует вода на температуру опущенного в нее предмета.

— Каким образом?

— Лет через двадцать буду знать, — сообщил мудрец. – Приходи тогда или догадайся сам. Последнее будет гораздо интереснее. Думаю, чтобы повторить действия попрыгунчиков, тебе придется самому стать другим. Понимаешь?

Пусть старик слегка и тронулся, но в его безумии чувствовалась некая логика.

Я внимательнее взглянул на гнездовье.

Попрыгунчики. Ничем они необычным не занимались. Ели, спали, играли, спаривались, дрались. Правда, при этом им еще удавалось, изменяясь, управлять тканью времени. Может, поэтому все ловушки на дороге сюда оказались моему провожатому нипочем?

— Красавцы, — вполголоса промолвил основатель поселка собирателей.

В голосе его слышалась гордость, как у рачительной хозяйки при виде заполонивших ее двор кур, гусей, уток, получающей удовольствие от мысли, что вся эта живность принадлежит ей.

— Не желаешь вернуться в поселок? – спросил я. – Уверен, тебя примут там с почетом и уважением.

— Лет через двадцать, не раньше. А может, и позже. Помни о термометре. В нем ключ к решению задачи. И еще…

— Да?

— Подумай о том, что вы, собиратели, отличаетесь от мусорщиков лишь тем, что берете целые, не сломанные вещи.

— Мы разумны.

— Разум — вещь необязательная для выживания вида. Как видишь, и для путешествий по времени тоже. Если через двадцать лет выход не будет найден, приходи. Думаю, еще раз дорогу ко мне ты найдешь.

Сказав это, он вдруг вскочил и бросился к обиталищу попрыгунчиков. Подбежав к ближайшему гнезду, Аристотель бесцеремонно раздвинул сидевших в нем птенцов и, вытащив на свет божий штуковину, смахивающую на большого морского ежа, стал ее внимательно рассматривать.

Очевидно, это означало, что разговор закончен. Исследователь вернулся к своему любимому занятию, и отвлекать его будет черной неблагодарностью. А я разжился любопытной мыслью. Так ли это мало?

10.

Ночь.

Я затушил окурок, поставил пепельницу на журнальный столик и под возмущенный скрип пружин лег на кровать.

Ни о чем не думать, закрыть глаза, заснуть. Вот сейчас… сейчас... Нет, дружок, если бессонница к тебе прицепилась, то легко от нее не отделаешься.

Я перевернулся на спину, тяжело вздохнул и смиренно сложил руки на груди.

Ладно, сдаюсь. Придется еще раз попытаться решить задачу, которая мучает меня уже год. Именно столько прошло после встречи с Аристотелем. Вполне достаточно, чтобы испытать, и не раз, отчаяние, осознать собственную никчемность, потом взрастить надежду и, наконец, опять рухнуть в бездну самоуничтожения.

А может, задача не имеет решения вовсе? Увидеть мир по-другому, продолжая в нем находиться. На словах – легко, но как это сделать на практике?

Все видимое не более чем образы, созданные на основании полученной нашим мозгом информации. Вполне возможно, реально, мир совсем не такой, каким мы его видим. Значит, для того чтобы его изменить, достаточно просто что-то переключить в мозгу.

Вопрос: что для этого нужно?

Ответ: скорее всего, осознать свою жизнь как работу большого термометра. В результате я вроде бы смогу изменить невременье, то есть свое собственное время, причем направить его в нужную мне сторону.

Хорошо пусть так. Но что конкретно я должен сделать, чтобы все эти чудеса со мной произошли? Сигануть на капот проезжающего мимо автомобиля? Не есть и не пить неделю, все это время медитируя, спуститься в могилу и восстать из нее на седьмой день. Придумать новое религиозное учение? Устроить турне по публичным домам Древней Греции? Слопать килограмм самых разнообразных таблеток и отрастить третью ногу?Сменить паспорт, сменить имя, перекрасить волосы, сделать пластическую операцию, похудеть на пару десятков килограмм? Что именно?

Рука сама протянулась к тумбочке, нашла пачку. Зажигалка выдала порцию голубоватого огня. Передо мной появилась пылающая точка сигареты. Легкие наполнились приятным горьковатым дымом.

Еще немного, и я стану завсегдатаем захолустных гостиниц, навеки вмерзших в безопасные, никчемные времена. Буду пить, есть, спать и думать, пытаясь разгрызть орех, который мне не по зубам. Преждевременно состарюсь, а потом – умру, не дотянув до свидания с Аристотелем.

Я вздохнул.

Дело было не только в спасении Бородавочника. Существовала тайна, дающая новое, необычное знание.

Мне вдруг вспомнилась виденная в детстве, прилепившаяся к капустному листу куколка, похожая на маленькую, толстенькую сигарку. Кто я сейчас? Все еще гусеница или уже куколка? А если – последнее, то как скоро мне удастся разорвав оболочку и расправить крылья?

Я усмехнулся.

А вдруг путь к открытию тайны начинается с осознания себя самого, кем ты являешься и куда идешь?

Пришел страх, постоял, дожидаясь, пока я его замечу, и только после этого подсунул мысль. Не очень хорошую, ясное дело.

А стоит ли делать этот следующий шаг? Каких новых жертв и усилий он потребует? Не будут ли они чрезмерными? Может, стоит вернуться в поселок? Я долго искал. Никто ни в чем меня не упрекнет. Да и вообще, стоит ли играть с невременьем? Воздействовать на него опасно.

Довольно! Прочь, страх, прочь! Надо забыть о нем и вернуться к загадке о термометре. Итак, прибор, изменяющий самим своим присутствием окружающий мир. Чтобы его воздействие стало иным, в первую очередь он должен измениться сам.

Окурки в пепельнице напоминали трупы солдат, застигнутых газовой атакой, а сама пепельница — братскую могилу. Простыня, оказавшаяся жесткой, липла к телу и обдирала, словно наждачная бумага. Во рту было горько от выкуренного табака, но рука сама снова тянулась к помятой, полупустой пачке.

Страх понял, что у него ничего не выгорело, пожал плечами и ушел. На смену ему явилась усталость. Она убьет бессонницу, укажет путь ко сну, но отнимет возможность найти решение. Обмен, который я производил уже сотни раз, ставший привычным. И как утешительный приз – мысль о том, что завтра, после того как я отдохну, найти решение станет легче. Осталось лишь опустить голову на подушку и закрыть глаза.

Завтра будет новый день. А если решение все равно не найдется, то оно придет послезавтра. И никогда не станет поздно. Таково свойство времени. Любое отложенное дело дождется своей очереди.

Я не успел.

Уже проваливаясь в сон, я вдруг зацепился за образ, сработавший, запустивший реакцию. Куколка, из которой вскоре вылупится бабочка.

Лежа на кровати и разглядывая потолок, нуждавшийся в побелке еще при царе Навуходоносоре, я вдруг явственно ощутил, как моя кожа превращается в плотную, твердую кожуру, что само по себе могло быть симптомом. Страх отсутствовал, но и удовольствия мне это не приносило, просто любой другой порядок вещей показался бы неправильным.

Медленно, одно за другим, подобно сходящим со стапелей судам, текли мгновения. Время, мое личное время стало веществом, хоть и подвижным, но густым, как мед, в нем вязли звуки, а лучик лунного света, прорвавшийся в щелку между занавесками, и это было великолепно видно, стал твердым и острым. Я чувствовал, достаточно неосторожного взгляда, чтобы об него порезаться. Вот этого я делать не собирался, а посему закрыл глаза. И тут же сознал, что это было последним условием начинающейся метаморфозы.

Кем я после нее стану? Бабочкой? Смогу ли по-новому увидеть время? Кто может это сказать?

11.

Чернота виднелась в промежутках, там, где ее не заслоняли еловые пни, сладострастно тянувшие острые корни к девственно белым цветкам, сотканным из лучистых взглядов, некогда брошенных в реальном мире, причем совершенно напрасно и оттого потерявшихся, канувших в безвременье. Красные восходы отчаянно воевали с откатами, грозили им преследованием, которое было от этого совсем не в восторге. Десятки копий луны строили планы завоевания Земли, причем строили они их прямо на своей поверхности, из бетонных плит, ворованных у безумных чугунных прорабов. А еще там было…

Хватит!

Я перестал пялиться по сторонам, сконцентрировался на нити времени и представил, что та развернулась в полосу. Она выполнила мое приказание, и держаться за нее стало удобнее.

Теперь можно было передохнуть, даже сменить руку, не опасаясь, что тебя рванет назад и ты начнешь пятиться, словно рак. Так я и сделал. Схватился за полосу левой рукой, разжал правую ладонь и помахал ей, стараясь восстановить кровообращение. А еще теперь оказалось возможно на несколько минут закрыть глаза, дать им отдохнуть. Свистопляска за пределами нити утомляла неимоверно.

Откуда взялись эти образы? Собственной судьбой, своим временем обладают не только люди, но и животные, рыбы, растения. Впрочем, любые неживые предметы тоже. Валуны, к примеру. Может их линии выглядят именно так?

Минут через пять мне стало легче, но я все медлил, висел, цепляясь за полосу невременья, ощущая под рукой ее шероховатость. Если захочу, то нырну в него, стану его частью, а потом при желании могу увидеть его со стороны и двинуться дальше. Это вовсе не трудно. Схватился за нить правой рукой – двинулся в прошлое, левой – в будущее. На хорошей скорости, между прочим.

Может, отдохнуть перед дорогой?

Я открыл глаза и взглянул на полосу.

Нет, не пойдет, сплошная краснота. Можно повредить «скакуну», по нити судьбе которого путешествую. Нехорошо получится.

Я оторвал взгляд от полосы и посмотрел в сторону. Огромный слон, выточенный из белой кости тонкой резьбы неумолимо надвигался на отряд мышей. Те в страхе побросали коврики и сбились в кучу, их провода окончательно перепутались.

Нет, торопиться не годится. Необходимо найти кусочек подходящего цвета и лишь тогда отдохнуть, но задерживаться там сверх меры не следует.Дорогу осилит идущий.

Я вздохнул, превратил полосу опять в нить и, взявшись за нее правой рукой, устремился дальше.

12.

Девушка с длинной русой косой улыбнулась склонному к полноте молодому человеку в очках, и это стало точкой ее будущей судьбы, различных ее вариантов, началом целого пучка линий. Каждый из них порождал новые варианты, те – следующие. Все вместе являлось лабиринтом времени, по которому каждый человек, даже не подозревая об этом, двигается всю жизнь.

Пора было менять «скакуна» и я, перепрыгнув на юного толстяка, рванул в его прошлое на пару лет. Они промелькнули передо мной, словно кино на ускоренной перемотке. Поступки, разговоры, отношения с другими людьми меня не интересовали. Я следил за линией судьбы. Как и положено, она все время делала два-три ответвления, но обращать на них внимание не стоило. Я караулил точки, из которых они выскакивали десятками. Практика показала, что удобнее всего менять направление, отталкиваясь от них.

Интересно, пользуются ли линиями попрыгунчики? Почти наверняка. Готов поспорить, именно этим объясняется их вездесущесть и неуловимость. Благодаря своей изменчивой природе, эти создания способны жить в мире, в котором непостоянны даже те, кто может определить, насколько он преобразовался. Какими они видят нас? Застывшими навеки островками враждебности? Понимают ли они, что мы разумны? И насколько способны соображать сами?

Эта мысль заставила меня улыбнуться.

При желании я могу увидеть их прямо сейчас. Достаточно лишь пойти по соответствующей линии времени. Стоит ли? Пусть тайнами попрыгунчиков занимается Аристотель, а у меня другая задача. Я путешествую по лабиринтам невременья. Я первый вольный собиратель, сумевший подчинить его своим желаниям.

«В уютной норе стандартного времени, жил обычный вольный собиратель…»

Красивое начало для истории о волшебном приключении. Вот только в реальной жизни волшебству нет места. Поэтому надо все рассчитать и учесть. К примеру, я еще не думал о том, как буду возвращаться. Было бы здорово просто открыть дверь и шагнуть в нужное мне время, но здесь этот фокус почему-то не получался. Возможно, если я не сумею вернуться в нормальное состояние, ему придется учиться заново. Пока же я чувствовал себя человеком, привыкшим ездить на автомобиле, которому вдруг пришлось ходить пешком.

Я перепрыгнул на другого «скакуна», показавшегося более перспективным, рванул по его линии жизни в прошлое. Это был негр, родившийся в Англии в 1980 году и умерший в пригороде Бангкока в собственном особняке, почти дотянув до середины следующего столетия. Более всего меня в нем устраивала его тяга к путешествиям. Учитывая, что в старости у моего подопечного она сильно ослабела, для маневра имелось лет тридцать – сорок.

Я внимательно утюжил их, мельком проглядывая его жизнь.

Удовольствие и любопытство? Да нет, ничего подобного я почти не чувствовал. Жизнь вольного собирателя меня от них отучила. Мне просто надо было попасть из одной точки времени и пространства в другую. А для того чтобы не заблудиться, я использовал его судьбу, словно нить Ариадны.

Я перенесся на своем «скакуне» в Испанию, где юная соседка по отелю улыбнулась ему так невинно и одновременно соблазнительно, что он задержался в этой стране еще на целую неделю. Потом на большой скорости мы отмотали пять лет в прошлое, где нас ждал жуткий гололед, крутой поворот на ночной дороге и развилка, ведущая либо к смерти, либо к инвалидности. Я предпочел выбрать ту, которая без последствий, и опять углубился в прошлое. До его детства оставалось еще три узла. Следовало понять в каком из них я пересяду на новую «лошадку».

Это было непростое решение, но, как и в каждом лабиринте, я имел возможность в случае неверного шага вернуться на несколько поворотов назад. Главное – не заблудиться. Идти до самого конца, до тех пор пока я не перескочу на линию невремени Бородавочника. Вот тогда придется поработать как следует.

13.

Берег вонзал в серо-зеленое тело океана начала времен слабые, но неистребимые песчаные пальцы. Причем, делал он это весьма хитро. Любой посторонний наблюдатель мог бы присягнуть, что все как раз наоборот и именно океан ведет военные действия. Правда была открыта лишь знающему истинную природу времени.

Я тряхнул головой.

Все закончилось, никакие игры с невременем я больше себе не позволю. Слишком велик соблазн попасть в собственное будущее. Особенно, если имеешь возможность не только посмотреть, что к чему, но еще и внести небольшие изменения, сделать первый шаг на пути превращения в тупого полировщика собственной судьбы.

Бородавочник бродил по песку, то и дело забегал в воду по колено и тут же из нее выскакивал. Он искал на отмелях замечательные камушки и просто с гиканьем носился по берегу. Устав, он присел рядом со мной на песок, а потом спросил:

— Так ты видел самого себя как бы со стороны?

— Именно со стороны, — ответил я. — Что вполне логично, поскольку в тот момент я был другим человеком.

— Складно врешь, — сладко зевнув, сообщил обжора. – Если бы я еще хоть что-то помнил…

— Ты и не должен помнить, поскольку находишься в другом варианте собственного будущего.

— Понятно.

— В результате мы по—прежнему разжигаем костер увеличительным стеклом.

— И еще один вопрос...

— Говори.

— Значит существует вариант, в котором я не дождался помощи?

— Ну да, — подтвердил я. – И не один. Много вариантов, в которых ты так и остался трофеем ученых маньяков. Это плохо?

Бородавочник широко ухмыльнулся. Учитывая величину его зубов, зрелище было не для слабонервных.

Я пожал плечами.

Ну чем он еще недоволен? Я буквально из кожи вылез, чтобы даровать ему свободу.

— А смысл? – промолвил любитель гигантских бифштексов. – Зло так и осталось. Просто ты перетащил себя любимого и меня заодно в лучший вариант будущего.

— Неблагодарный, — с чувством сказал я.

— Еще какой, — подтвердил Бородавочник. – Подумай, ты всего лишь старался ради личных целей.

— Фактически, — уточнил я. – Мне пришлось создать одно из ответвлений. Одним больше, одним меньше. К чему ты клонишь?

— Твое умение воздействовать на невремя сохранилось, и, значит, можно попытаться исполнить мечту каждого честолюбивого человека.

— Получить власть над миром?

— Почему бы и нет? Ко всеобщему благу, конечно.

Я не удержался и процитировал строчку, где-то мной вычитанную:

— «И тогда все станут веселы, счастливы, свободны, и у каждого будет не менее трех рабов»?

— Ну почему ты так? – обиделся Бородавочник. – Я имел в виду совершенно другое.

— Что бы ты не имел в виду, кончится оно именно так. Согласно природе человеческой.

— А если попробовать? Кто может запретить? – встрепенулся мой товарищ.

— Не буду даже и пытаться.

— Но добро…

Я покачал головой.

— Кто сможет определить границу между добром и злом?

— Ты, конечно, поскольку точно видишь последствия поступков, можешь просчитать их.

— И это дает право карать и миловать? Не думаю.

— Ты уверен?

— Иди, поплавай, — буркнул я. – Учти, у нас есть по крайней мере одно важное дело, но для начала необходимо сходить на охоту, пополнить запасы еды.

Потребовалось время, прежде чем эта мысль полностью завладела Бородавочником. А когда он переключился на нее, как я и ожидал, глаза его вспыхнули, а рот плотоядно приоткрылся.

— Большая охота… — пробормотал он, – дичь… много свежего мяса… игуанодон или трицератопс?

— Учитывая твой аппетит, дичь должна быть большой.

— А какое важное дело?

— Надо привести в порядок один закуклившийся участок времени.

— Каким образом?

— Мы что-нибудь придумаем. Но сделать это надо, поскольку там очень небезопасно.

— А когда мы отправимся на охоту? Сейчас?

— Начинай собираться.

— Ого! Тебе я принесу универсальное ружье. Очень умная штука. Выменял в прошлый раз у Мироныча.

Бородавочник поскакал по направлению к дому, а я лег на спину, закинул руки за голову, посмотрел на солнце. Находись наше логовище действительно в самом начале мира, жить в нем было бы не очень комфортно. Когда я выбирал место для своего дома, мне понравилось именно это время. Свежий воздух, чистый пляж, вкусная вода. Здесь, кстати, уже стала появляться кое-какая живность, но крупных хищников пока нет. Начало мира живых существ. Истинное начало времен.

Чем я займусь после того, как мы разберемся с фрагментом, в котором неосторожных путешественников, словно пауки, поджидают «умелая сиделка» и «добрый доктор»? Придется вернуться к собирательству, сделав его смыслом жизни?

Небо раскинулось гигантским шатром, отделив мой уютный и теплый мирок от холода и пустоты космоса. Не было в нем ни единой крылатой тени. Лишь облака, словно чьи-то потерянные, утратившие форму воспоминания, теперь уже и не пытающиеся найти своих хозяев, медленно дрейфовали в высоте. Счастливы ли породившие их? И это не люди, поскольку нас здесь всего двое. А кто тогда? Холмы и море, горы и реки? Так ли не правы были древние, одушевлявшие их?

Стоп. А теперь куда меня понесло? В поэзию?

Я рывком сел, несколько раз провел ладонью по голове, стряхивая с волос песчинки.

Нет, по невременью я больше путешествовать не стану. И значит, незачем погружаться в состояние, при котором это возможно. Постепенно все войдет в колею, а пока следует себя контролировать. И пора заняться делом. Мясом запастись, например. Благо, в роли холодильника можно использовать ледники Антарктиды. Понадобился кусок свежатины — шагнул в дверь и отрезал. Захотел пива, оно – там же гора ящиков, взятых с брошенного командой корабля со стандартным, незапоминающимся названием минут за десять до того, как он ушел под воду.

Прелести и удовольствия жизни вольного собирателя. Мы пользуемся ими не задумываясь. Однако за все в этой жизни надо платить. Как возникли попрыгунчики — создания, живущие по тем же принципам, что и мы? Эволюционировали? А что, если все было по-другому? Некая раса, тоже живущая во времени, деградировала до такого состояния, сохранив лишь навыки, необходимые для поиска пищи? Откуда родом попрыгунчики? Из прошлого или из будущего?

Я покачал головой.

Да нет, не могут они быть нашими потомками. Хотя, подобное с живущими за свет собирательства может случится.

— Держи, это тебе.

Штука, оказавшаяся у меня в руках, выглядела внушительно. Ложе его усеивали всякие там кнопочки и панельки, а экранчик на прикладе указывал на наличие кибер-мозга. Подтверждая это, ружье тут же заявило:

— В песок?? Меня? Вы что, мухоморов поели? Я не для этого.

Начинается…

— Так, приказываю молчать. — велел я.

— Повинуюсь, но должно отметить, чести вам это не делает.

Тут ружье заткнулось. Это меня несколько удивило. Подобные говорливые штуки остановить бывает трудно.

— Что, не нравится? – спросил Бородавочник.

Его улыбка на мгновение стала ехидной. Или мне это почудилось?

— Нет, — ответил я. — Можешь взять себе, а мне верни-ка старый, добрый мушкет. Он хоть и заряжается со ствола, но зато у него нет привычки заводить разговор о погоде в самый неподходящий момент. Например, когда ты прицелился и осталось только спустить курок.

— Консерватор, — буркнул Бородавочник.

— В бунгало! — приказал я. – Где стоит мушкет, ты знаешь.

Бородавочник отправился выполнять приказание. Я же продолжил свои размышления.

Получается, что мы, вольные собиратели, должны приложить все усилия, дабы не повторить судьбу попрыгунчиков. Для этого надо приносить пользу другим. Уничтожать ловушки, разрушать петли времени? Что еще? Наверняка придумается что-то еще. Было бы желание.

Вновь появившийся бородавочник сунул мне мушкет и деловито спросил:

— А что мы будем делать потом, после того как покончим с твоим важным делом?

— Потом… потом, думаю, надо вернуться в поселок и поговорить с его жителями, — сказал я. – С Баламутом, например, и с тем же Миронычем. Есть у меня, что им сказать об их будущем, о некоторых возможных перспективах. И есть, что предложить.

— Пугаешь ты меня, — сообщил Бородавочник.

— Мне и самому страшно, — признался я. – Но надо двигаться дальше, иначе…