Mutter

MUTTER

Залитые талой водой воронки гнойными ранами покрыли изувеченное тело земли. Клочья пепельного тумана поглотили горелые остовы грузовиков, разбитые артиллерийские орудия, изломанные повозки, трупы лошадей, танк со снесенной башней и разорванной гусеницей.

Грязная толпа оборванцев понуро брела по раскисшему проселку, превращенному ненастьем в едва проходимое болото. Заросшие многодневной щетиной, с впавшими от недоедания и усталости глазами, люди едва переставляли ноги, чавкая и хлюпая дырявыми сапогами и рваными ботинками в черноземном месиве. Промокшие до нитки, в изодранном камуфляже, части некогда грозной армии походили на банду дезертиров. Следом уныло плелись беженцы. Угрюмые старики несли котомки со скарбом, бабы в пестрых платках держали за руки перепуганных детей, чьи глаза уже не могли родить слез.

Лилит вырвалась из облачного плена и увидала колонну. С высоты птичьего полета людское шествие напоминало ос, утопающих в свежеприготовленном варенье. Распутица надежно удерживала истощенных войной, голодом, страхом и бессонницей. Пара вражеских самолетов могла бы запросто искромсать серо-зеленую змею, оставив по себе груду окровавленных и изувеченных тел. Но авиация противника бездействовала. Возможно, сказывалась нехватка федерального керосина. В любом случае, отступавшие получили шанс, выпадавший далеко не каждому в это проклятое время.

Темно-свинцовые тучи ушли ввысь. Лилит устремилась к земле. Легкий ветерок разогнал туман, обнажил стылые деревья. Мутные лужи с тупым безразличием отражали мертвые небеса и толпу одичалых, потерявших всякую надежду, беженцев и солдат. Царство тени приняло в свои объятия странницу, встретило убогими мартовскими пейзажами. Линия фронта приближалась

Дух бессмертной дочери горшечника из Лагаша витал над умирающим миром, изуродованным болью и ненавистью, холодом и злобой. Сотни и тысячи лет Лилит, демон в женском обличье, раба Хтето, властелина тьмы, стремилась отыскать утерянную в землях Кинаххи любовь… Таавт… Безродный пастух с холмов Арцлаима… Тщедушный, несмышленый юноша… Он не владел воинским искусством, не имел даже медного шила…

В час же, когда душа Лилит полнилась злобой, желая насытиться местью, наивный юнец посеял в ней сомнение. Вера во всесилие Зла дала трещину…

Таавт… Она повторяла его имя миллионы раз, забывая порою собственное. Лилит… Воспоминания жгли раскаленным железом…

Она прошла кровавый путь длиною в несколько столетий, омылась в лазурных водах Кедрона, обрела свет и любовь. Но Таавт был простым смертным, и все знания Лилит не спасли его от могилы. Он ушел во владения богини Шеол, госпожи подземного мира, полным сил. Сердце Лилит превратилось в лед. Ненависть и жажда мщения истязали израненную душу.

Время летело золотым соколом. Разрушились города и царства, великие цивилизации обратились в прах. Смерть поселилась под неприступными стенами Илиона. В непримиримом противоборстве сошлось множество племен и народов. Лилит, став предводительницей амазонок под именем Пентесилеи, с немногочисленным отрядом пришла с берегов далекого Понта на помощь дряхлому и слезливому Приаму. После трехдневного пира дева понтийская покинула город, вышла навстречу греческому войску.

Многих героев она отправила в мрачную обитель Аида. Двумя рубинами сверкали глаза Лилит-Пентесилеи, соперничая в блеске с начищенной бронзой доспехов. Взгляд полнился презрением, сеял вокруг смерть и страдания. Но мысли ее были далеки от бранного поля и Приама, вознесшего руки к небесам в беззвучной молитве. Она грезила встречей с Таавтом, желая хоть на мгновение увидеть любимого, чьи кости давно истлели в забытой людьми и богами могиле.

Ахилл услыхал шум битвы и вышел из шатра. Разъяренным львом устремился он в бой. Увидала Лилит-Пентесилея могучего сына Пелея и храбро выступила против него. Метнула бессмертная копье в грека, но щит спас любимца богов. Второе копье все же выбило дар Гефеста из рук убийцы Гектора. Выхватила Пентесилея меч из ножен, разукрашенных золотом и самоцветами, взмахнула им, разрезая воздух над головой упрямца… И дрогнула искушенная в резне воительница. Вновь она видела глаза Таавта… Ахилл же, слепец, вскипая от гнева, поразил ее в грудь. Вздыбился могучий конь Лилит, почуяв смерть наездницы. Мертвая, она выпала из седла, обагрила прибрежный песок. Спешился Ахилл, встал перед убитой на колени, снял шлем с поверженной и обмер, пораженный холодной, безжизненной красотой девы. Слезы любви и отчаяния катились из глаз. На руках он вынес бездыханное тело из битвы, рыдая от горя. Но силой волшебного зелья жрецов Шумера Лилит-Пентесилея вновь обрела жизнь, одарила земною любовью первенца Фетиды, рассказала ему о том, чья душа томится в могучем теле… «Милый мой, несмышленый Таавт» - нежно молвила Лилит.

Но счастье не длится вечно. Ночью Лилит покинула лагерь греков и скрылась в неприступных горах, ведь многие видели ее смерть. Ахилл, опьяненный колдовским напитком любви, предался беспечности, и вскоре поплатился за это жизнью. Тьма укрыла мир погребальным саваном, сотканным из могильного холода и мрака. Вновь Лилит отправилась на поиски возлюбленного, в надежде обмануть смерть. Но можно ли солгать самой себе? Там где она ступала, реки полнились кровью, а звезды падали с небес. Она – предвестница смерти, она – сама смерть…

Лилит неслась сквозь столетия, сеяла гибель и разрушения, превращала в прах творения богов. Всадником апокалипсиса летела над землею. Богиня ночи, она прокляла мир живых, отдала его в руки правителя мертвых. Мечтала она одолеть время, повернуть его вспять, вновь увидеть пред собою юного Таавта, чья свирель рождала полную печали песнь, уносимую ветром за бесчисленные горизонты.

И все же Лилит не смирилась с потерей. Она ждала, закусив губу от отчаяния, роняя кровавые слезы на изувеченную страданиями землю. Но прошло более трех тысяч лет, прежде чем надежда вновь воскресла в испепеленном тоскою сердце.

По прихоти слепой судьбы гражданка Литвинова, выпускница одной из школ снайперов Рабоче-Крестьянской Красной Армии, летом сорок второго попала на Южный фронт. Несколько месяцев спустя она встретила его среди мерзлых руин Сталинграда. Обмороженный, он прятался от пуль и осколков среди штабелей заледеневших трупов, покрытых камуфляжем плащ-палатки. Укутанный в рваную парку, умирая от гангрены и голода, офицер-метеоролог люфтваффе бредил, моля Богородицу воссиять над миром, где царствовали хаос, ненависть и боль

Лилит ворвалась в занесенное снегом убежище, отбросила снайперскую винтовку и краснозвездную шапку-ушанку. Поборов страхи глянула в стекленеющие глаза. Выгоревшие на солнце холмы Арцлаима, неприступные стены Илиона и склонившегося над окровавленным телом Пентесилеи Ахилла увидела Лилит в туманной бездне.

- Милый мой, несмышленый Таавт, - произнесла бессмертная на древнефиникийском.

- Ich sterbe, ich sterbe…*, - лейтенант едва шевелил кровоточащими язвами губ.

- Потерпи немного, ради нашей любви, молю тебя… Я все сделаю…, - Лилит принялась покрывать поцелуями обмороженное лицо.

Спешно выговорив магические заклинания, она пыталась вдохнуть жизнь в изможденное тело.

- Mutter! Mutter! So gib mir Kraft! Ich liebe dich…**, - прошептал офицер, улыбнулся и затих навеки.

Безумный вопль вырвался из глотки. Лилит взвыла раненой львицей и принялась беспорядочно палить из винтовки в зелено-коричневое полотно плащ-палатки, проклиная богов и судьбу на шумерском, немецком и русском.

Лилит выбежала прочь, упала ничком в черный от заледенелой крови снег. Спазмы сжали горло, и слезы льдинками блестели на побелевших щеках. Она пришла слишком поздно! Любовь превратилась в смерть! Тьма пожрала мир, и свет померк, позабыв о собственном существовании.

***

Отделение Капрала заняло оборону на пойменном мысу, окруженном глубокими балками, долиной безымянного ручья и лесом. Окапываться не пришлось. За последние пятнадцать лет любопытствующие археологи изрыли скифское городище ямами и траншеями. Старые раскопы порядком оплыли и заросли бурьяном, но все же служили сносным укрытием для десятка стрелков.

Со стороны поселка доносилась беспорядочная стрельба. Видно, "желтяки" расслабились, принялись грабит местных, по собственной глупости отказавшихся убраться в более безопасное место. Впрочем, пальбу могли открыть и не "желтяки", измотанные последними боями, а свежий отряд "дубачей" с Правобережья. В простонародье их окрестили "висельниками". Они гордо носили на левом рукаве эмблему в виде дубовой ветви и веревочной петли и тащили "до дуба" не только откровенных противников нового режима, но и тех, кто по своей обывательской манере молча, без всякого энтузиазма, встречал очередную "реформу". Впрочем, Коломак могли занять части дивизии "Желтая подвязка", сформированной из фанатичных сторонниц Ульяны Чумашенко, претендовавшей на первую должность в государстве. Как бы там ни было, Капрал располагал временем. Люди могли подкрепиться и отдохнуть. Увлеченные разбоями и расстрелами, "желтяки", должно быть, реквизировали уже порядком свекольного самогона. Едва ли хмель выветрится из их завшивленных голов до утра. А там, глядишь, подойдет и танковая колонна, застрявшая где-то в районе Высокополья.

Командир отделения устроился на сухих стеблях полевых трав, отвинтил бакелитовую крышку фляги, покрытой деревом для пущей теплоизоляции, и сделал несколько глотков. Пойло походило на отраву или сельскохозяйственное удобрение, но, спустя пару минут приятная теплота проникла в тело. Мысль о скорой холодной мартовской ночи делала вкус деревенского зелья вполне сносным.

Капрал закурил сигарету, жадно втянул табачный дым, и принялся рассматривать торчавшие из земляной стены раскопа мелкие черепки. Место ему было хорошо знакомо. В молодости бывал тут не раз, и прекрасно помнил рассказы археологов о грандиозной бойне, устроенной сарматами более двух тысяч лет назад. Случалось, до "желтой революции", когда крестьяне все еще обрабатывали поля, трактора частенько выпахивали человеческие кости.

Мысли о древней резне пришлись не по душе Капралу. От скуки он предался воспоминаниям. Но размышления о собственной судьбе рождали ненависть и боль. Чего он достиг к тридцати пяти годам? Университетское образование, семья, мирная профессия и … Пропасть, взрыв, надлом… Все начиналось довольно пристойно, ничего не предвещало близкой катастрофы. А потом… Толпы экзальтированных "желтяков", одурманенных дешевыми лозунгами и псевдодемократической трескотней, вышли на майданы, принялись громить пусть и зажравшуюся, но все же легитимную власть. Слепцы! На что надеялись? Неужели искренне верили, что их мессия, изгнанный в свое время из поносимой им же власти, приведет толпу в светлое будущее? Этот, с замашками Муссолини, растекающийся мыслью по древу, окруженный политическими проходимцами, алчущими злата и продающими собственную родину Атлантической империи!»

Опьяненные скорой победой, они не желали никого слушать, навязывали свой язык и чужую веру. Отмеченный страшной и таинственной болезнью, вождь "желтяков" в изобилии раздавал обещания и тут же забывал о данном слове. Чудовище изрыгало сладостные речи, которые оборачивались проклятиями… И в это время, когда все обыватели по старой традиции недовольно шептались на кухнях, отряды шахтеров, вооруженные обрезками арматуры, двинулись к городу. Хаос воцарился на улицах. Разъяренные, охваченные горячкой, люди вылавливали "желтяков", тут же приводя приговор в исполнение.

Меченый, подстрекаемый бесноватой Ульяной, решил примерно покарать нерадивые губернии. И тогда Капрал не выдержал. Как законопослушный гражданин, он уволился с престижной работы, оставил семье несколько сотен имперских баков, и записался добровольцем в отряды самообороны. К армии Капрал имел самое отдаленное отношение. Правда, в свое время и ему выпала честь исполнить почетную обязанность в войсках Союза Нерушимого, но это было слишком давно. Впрочем, опыт – дело наживное. За последний год он отправил на тот свет около двух десятков "желтяков", стал закаленным бойцом. Дослужился до командира отделения, числился на хорошем счету у начальства. После взятия Коломака ему прочили офицерские погоны.

Капрал… Нет, это не должность и даже не звание. Прозвище свое он получил в начале службы за неуемную любовь к истории. До войны он испытывал слабость к собирательству древностей, в том числе и к реликвиям третьего рейха. Чудом сохранившееся обмундирование и амуниция сослужили добрую службу. Осмотрев коллекцию, он взял солдатские суконные штаны, ремень из толстой черной кожи, флягу африканского корпуса генерала Роммеля, вороненый штык-нож к карабину Маузер и кое-какую мелочь. Добротные вещи! Складское хранение! Из-за этого барахла и возникли первые неприятности. Нашлось несколько претендентов на штаны и штык-нож. Разборки для обидчиков окончились глубокими колотыми ранами, госпиталем и дисбатом, сгинувшим в полном составе прошлым летом в перекопских лесах. Капрал отделался легким испугом и десятью сутками ареста. После инцидента его авторитет в глазах сослуживцев резко возрос. Как должное воспринимал он знаки уважения, включая мелкий подхалимаж со стороны завистников.

- Отныне будешь Капралом, - как-то раз сказал усатый ротный, пропавший без вести прошлой осенью где-то под Валками. В его куцых солдафонских мозгах не возникло других ассоциаций с германской армией. Капрал, так Капрал. Коротко и ясно, никаких сантиментов.

Вновь захотелось курить, но пришлось сдержать себя. Табачок-то нынче дорог, впрочем, как и все остальное. После "желтого" переворота народ бросился в банки снимать со счетов сбережения, которые обесценились в рекордно короткое время. В цене, как и прежде, оставались баки Атлантической империи. Невысоко, но все же хоть как-то котировалась валюта Федерации. Паника первых дней привела к финансовому краху. Страна, подобно наркоману, присела на иглу натурального обмена. Правда, попадались иногда и путные трофеи. Армия "желтяков" снабжалась гораздо лучше. Имперские власти приложили к тому немало усилий. Но, все же, разочаровавшись в способности Меченого навести элементарный порядок в государстве, они стали открещиваться от своего ставленника, урезая пайку новоявленному мессии и его камарильи. Так что порою отряды "желтяков" походили на доведенных до отчаяния войной и конфискациями крестьян, собиравшихся в разбойничьи ватаги. Голод, холод, страх, аресты, расстрелы, погромы и прочие прелести военного времени делали свое дело, превращали людей в одичалый скот.

Ночь воцарилась над миром, и влажный мрак окутал землю. Капрал обошел позицию, приказал выставить двух часовых и вновь вернулся в раскоп. Он пытался заснуть. Несколько раз отхлебнул из фляги. Легкая дрема обволакивала глаза, но разум бодрствовал в ожидании рассвета.

Утопая в вязкой трясине воспоминаний и грез, Капрал слышал фарисейские речи Меченого, истеричные вопли Ульяны Чумашенко и вторивших ей "желтых подвязок". Капрал, едва шевеля губами, проклинал их всех… Орудийная канонада и крики раненых для них слаще всякой музыки! Обман, грязь, боль, голод выстраивают им дворцы на далеких южных островах! Горы трупов и реки крови множат их состояния! Баки, баки, баки… много баков… Зеленые хрустящие купюры…

Но все проходит, тает как дым. Остается только солоноватое, с привкусом крови, настоящее.

До ушей долетела трескотня автоматных очередей. Капрал дал команду приготовится к бою и выглянул из раскопа. В предрассветной серости утра на западном краю поля, у древнего распаханного вала, он разглядел около трех десятков автоматчиков. Те шли на позицию "синяков" нетвердой пьяной походкой. "Желтяки", подбадривая себя, что-то кричали, старались скрыть собственный страх.

Командир отделения вяло ругнулся и приказал подпустить наступающих поближе. Он ждал, снял с предохранителя старенький «калаш», нервно теребил иссохшую прошлогоднюю травинку.

- Mutter! Mutter! So gib mir Kraft! ***- из глубин памяти всплыли слова старой песни.

Выстрелы слились в адскую какофонию, пули ложились кучнее. Ненависть вскипела в душе, палец лег на спусковой крючок и дернулся сам собою.

- А-а-а-а-а…, - дикий вопль вырвался из глотки. Трое «желтяков» повалилось в мартовскую грязь. Пожираемый злобой, Капрал выскочил из раскопа, бросился вперед и принялся поливать свинцом все вокруг. Под руку подвернулся безусый юнец в темно-малиновых шароварах, камуфляжной куртке, увешанной подсумками с автоматными магазинами, каракулевой шапке с желтой лентой и крестом народной самообороны на груди. Пуля угодила "желтяку" в лоб. Раскрыв рот, пялясь на Капрала стекленеющими глазами, прыщавый недоросль замер и через мгновение рухнул замертво.

«Синяки» выбрались из укрытий и бросились в атаку. Из-за леса донесся шум моторов. Несколько танков прорывалось к поселку, отрезая противнику путь к отступлению. Обескураженные, "желтяки" дрогнули и показали спины, беспорядочно отстреливаясь. Внезапно сильный удар сбил дыхание. Ноги подкосились сами собою, и небеса пали на землю. В ушах вязли и глохли людские крики. Липким и влажным теплом набух стеганый ватник.

И перед меркнущим взором возникло видение прекрасной женщины в пурпурных одеждах. Ее светлый, точеный лик обрамляли черные как ночь, волосы, ниспадавшие на едва угадывающиеся в складках диковинного одеяния груди. Две слезинки бриллиантами застыли на бледных щеках. Сквозь стрельбу, крики, матерную ругань и рев тяжелой техники Капрал услыхал ее ласковый голос:

- Прости. Я вновь опоздала, милый мой, несмышленый Таавт…

Январь 2005

*Ich sterbe (нем.) – я умираю.

** Mutter! Mutter! So gib mir Kraft! Ich liebe dich (нем.) – Мама! Мама! Так дай мне силы! Я люблю тебя.

*** Mutter! Mutter! So gib mir Kraft! (нем.) – Мама! Мама! Так дай мне силы!

А это видео для атмосферности

https://www.youtube.com/watch?v=uq9iRTP0vwE