Мы

Надоедливая пчела кружит над ухом уже несколько минут и не дает покоя парню, идущему куда-то в глубь душной чащи. Кроны деревьев полностью перекрывают любые попытки лунного света коснуться земли, угнетая и делая путешествие ещё тяжелее. Когда уже конец этой дороги, юноша не знает. Ноги ведут его дальше, а комаров становится все больше. И без них глазам сложно увидеть в темноте, а сейчас маленькие, черно-желтые насекомые назойливо мечутся и мешают идти вперед. Сначала он отмахивался от них, нескольких оглушал тяжелым металлом своих доспехов, удивляясь как его ещё не искусали всего, а затем перестал вовсе обращать внимание, когда пчел стало настолько много, что увидеть перед собой что-либо стало практически невозможно.

Его грузное дыхание казалось неестественно громким, что было странно от такого количества деревьев и листвы создавалось чувство крайней заполненности пространства. Возможно эхо вертелось в его голове, пытаясь заглушить жужжание и собственные мысли о тщетности выхода из леса. Ветви то и дело периодически, словно издевались, били по рыцарскому шлему, вынуждая слушать помимо насекомых, ещё и звон от ударов о металл.

Этот шум мог бы сводить с ума, если бы не внезапная тишина, в которой юноша наконец-то услышал собственные шаги. Пчёлы замерли разом — будто невидимая рука сжала рой в кулак. Их жужжание оборвалось с таким неестественным резонансом, словно где-то далеко захлопнулась дверь. Чёрно-жёлтые тельца не улетели, а исчезли — растворились в темноте, как пепел на ветру. Рыцарь почувствовал: это не избавление. Это последний рубеж. Они не пускали его сюда, пока он цеплялся за ярость, за стук собственного сердца. Теперь, когда его шаги замедлились, а дыхание выравнялось — стражи отступили.

Взору предстала удивительная картина: лунный свет, отражающийся от безмятежной глади воды, сверкнул в глаза, растения приобрели живые оттенки зеленого цвета и вовсе перестали напоминать прежнюю гнетущую черноту безысходности; завораживающая красота, от которой глаза парня метались от извилистых, грациозных ветвей деревьев до темно-синей и при этом прозрачной, как слёзы, водной глади; и девушка…

Светловолосая дива стала последним воспоминанием, которое увидел волшебник, черпая последние воспоминания из остатков души мертвого рыцаря. Седовласый мужчина тяжело вздохнул, словно переживая этот момент вместе с бедной душой, и мягким голосом подытожил:

- Пусто - Отряд воинов не менее грузно замолчал. Каждый был разочарован этой новостью. Холодное тело умершего товарища истощало тоску по тем временам счастливых тренировочных боев и пережитых вместе военных походов, как парень смущенно обсуждал с соратниками извилистые фигуры женщин в пабе, выпивая пинту вкуснейшего пива, как они соревновались в силе, кто чьей кулак первым уложит на стол. Взрослые мужчины позволили себе несколько скупых слёз, пряча их под железными шлемами. Когда один из них был снят, перед глазами предстал не грубый лидер, командир, державший в страхе и уважении большинство солдат, а ранимый, слабый мужчина, который тоже имеет чувства.

Просидев несколько минут возле тела соратника, отряд принял решение, обдумывание которого откликалось слабым движением ветвей деревьев. Жрец ощущал под ногами очень слабое дыхание здешней природы. Забрать воина с собой и похоронить на кладбище родного города.

- Забрать. Мы везём его домой, — старший из воинов грубо стянул с тела плащ, чтобы сделать носилки. Его пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, неуклюже завязывали узлы.

Жрец, тот самый седовласый человек, был против. Он вскинул руки — не в угрозе, а в мольбе.

- Остановитесь! — его голос дал трещину, как пересохшая глина. - «Вы не понимаете... Душа уже у края. Если сорвёте её с места — она забудет дорогу... навсегда.»

Душа уже практически закончила процесс освобождения и упокоения, потому и воспоминания были не полными, слишком тихими, а они хотят потревожить. Однако, как бы он не пытался их отговорить, как бы не размахивал руками, чуть не получил по лицу за излишнюю настойчивость и вовсе не остался здесь сам. Духота и влажность, казалось, слишком резко сменились на прохладный ветер. Жрец упал на колени, его пальцы впились в холодный мох. И тогда он почувствовал - земля под ним дышит. Воздух внезапно очистился, став прозрачным и звонким. Мужчина бегал глазами по так медленно оживающему месту, моля быть чуть быстрее. Он понимал замысел жизни и что так усердно из последних сил пытается сделать природа - помочь, но она забыла, как быть живой: пыталась разбудить ветерок, который тут же захлебнулся, едва сдвинув пару сухих листьев, даже раскрывшиеся было цветы съёжились обратно в бутоны, не найдя сил распуститься полностью.

А воины уже поднимали тело…

- Смотрите...! - Взмолил жрец, но рыцарям было не до красоты ночи. Они уже поднимали тело, кряхтя под тяжестью доспехов. А между тем: воздух стал кристально чистым, будто сама природа с тяжелым усилием распахивала окно между мирами. Звезды замигали ярче, их теперь стало видно, ведь кроны деревьев медленно раскрывали небеса. Жрец понял: это милость! Лес, который только что казался гнетущим, теперь торопился и бросал все силы, чтобы помочь душе - пока её ещё не заперли в гробу.

Жрец увидел последний шанс — тонкую серебристую нить, дрожавшую между губами мертвеца и небом. Она натягивалась, истончалась...

- Ещё мгновение! — шептал он, не в силах сказать громче. Холодный воздух сковал горло, доказывая в очередной раз, что нельзя нарушать порядок вознесения на небеса. Даже рыцари находились в безмолвной тишине, пусть и казалось, что по своей воле.

Но лес не дал, не успел. Нить порвалась с тихим звоном лопнувшей струны. Рыцари, ничего не заметив, зашагали прочь, унося с собой то, что не успело уйти.

Жрец в спешке пришел в себя, судорожно дрожащими пальцами стряхивая сухую листву со своих одежд. Он был вынужден последовать за ними и в последний раз обернулся, чтобы запечатлеть прекрасный вид, на который никто из них не удостоил даже внимания. Замершая природа казалась такой приятной и невозмутимой. Лучшего места для смерти и не найти, наверное. Старик в зеленой накидке с замысловатыми узорами цвета чуть темнее травы, оставил здесь вздох горечи и сожаления. Ему было искренне стыдно за нарушенный в этом месте покой. Взгляд, словно извиняющийся перед самой природой, был брошен в последний момент перед полным разворотом спиной и началом пути обратно, ощущая непреодолимую слабость этого места.

Кроны деревьев наклонились вперёд, словно всматриваясь в путников. Ветер стих, и в этой внезапной тишине листья прошептали что-то на забытом языке. Земля под ногами людей слегка дрогнула — будто прощаясь или предостерегая. К тому моменту путники уже покинули маленькое пространство, освещаемое все тем же лунным светом.

И эта маленькая пчелка… С неестественным для насекомого человеческим взглядом будто закружилась на тропинке и остановилась, смотря на уходящих прочь друзей, не зная, как поступить: следовать в неизвестность или остаться здесь в спокойствии.

- Уходи. Твоя судьба — не здесь.

Девичий голос, лёгкий, как шелест листьев, подхватил его и подтолкнул вперёд. Он не видел её лица — только смутный силуэт в сумраке леса. Та самая дева? Призрак? Богиня, что когда-то стала его последним видением перед гибелью?

Пчела, кружившая рядом, внезапно рванула прочь — к уходящим воинам. Она тихо опустилась на плечо седовласого мужчины, и её едва слышное жужжание заставило его улыбнуться, от осознания:

- «Он всё ещё с нами...»

Говорить такую радостную новость вслух старец не стал. Кроились в его голове подозрения, что это не просто так. Душа не способна вернуться обратно самостоятельно. После начала процесса ухода из тела она преобразуется в нечто иное, чем было раньше. Говорят, люди, вернувшиеся с того света, уже не являются теми, кем, когда их видели другие, ощущают себя по-другому, видят мир иначе.