- Граф де Вильфор? Бог мой, граф, вы ли это?
Тот, кого назвали графом, невольно вздрогнул и огляделся. Верхняя губа его по-волчьи вздернулась; клыки блеснули в лунном свете.
- Кто здесь?
- Вы не узнаете меня? Ах да... о, как неловко! Простите, граф, я сейчас... ну вот. Теперь вы меня видите? Увы, на большее я теперь не способна.
На крыльце старинного особняка замерцал полупрозрачный женский силуэт.
- Жанетт? – да, граф узнал черноволосую актрису, с которой приятно проводил время... бог мой, как давно! Де Вильфору хотелось спросить, что довело его бывшую возлюбленную до «жизни» такой; но он решил, что это было бы бестактно. Посему просто раскланялся и выразил радость (вполне, впрочем, искреннюю) от столь неожиданной встречи.
Жанетт, однако, особой тактичностью явно не отличалась: вглядевшись в лицо графа, она бесцеремонно заявила:
- Ах, вы ужасно выглядите! Краше в гроб кладут, право! – и поспешно добавила: - О, я не слепа, я вижу, что вы... ах, ну вы понимаете... да и как бы иначе вы здесь оказались, двести лет спустя? Но, mon dieu, вы же похожи на скелет!
Граф хотел ответить что-то резкое – но вдруг, безнадежно махнув рукой, уселся на ступеньку у ног собеседницы.
- Ах, Жанетт... моя жизнь в последние годы похожа на кошмар! Я буквально голодаю! Не говоря о том, что здоровье мое подорвано – а я-то думал, что хотя бы от этой проблемы избавлен навеки.
- О, граф! – Жанетт опустилась рядом и сочувственно взяла его за руку. Точнее, взяла бы, будь она материальна. А так – всего лишь обозначила пожатие. – Но – что же вам мешает... как это у вас называется - охотиться?
- Охотиться? На кого?! Вы не представляете, как трудно теперь найти человека, на которого МОЖНО было бы охотиться без вреда для здоровья! Они же отравлены, все, поголовно! – графа прорвало. Давно уже у него не было возможности поговорить о своих проблемах – да что там, просто поговорить. – Раньше, бывало – ну, пьяный; в конце концов, пьяного или наркомана всегда видно; если хочется сохранить ясную голову, можно не иметь с ним дела. А теперь? Прилично выглядящий человек, здоровый на вид, обязательно страдает какой-то хронической болезнью и принимает какую-то дрянь; или принимает что-то профилактически; или в данный момент простужен; или еще что-нибудь в этом роде. Невообразимый коктейль! Молодые, похоже, переносят эту гадость спокойно. Вероятно, привыкли... будучи живыми. А у меня, как теперь говорят, аллергия на половину этих «медикамЭнтов»! И я иногда за целую ночь не могу найти никого, чтобы нормально пообедать! О, Жанетт, тебе проще – тебе не надо питаться...
- Как это не надо? – обиделась Жанетт. –Да будет вам известно, месье де Вильфор, мы, призраки, питаемся эмоциями людей. Страхом, преимущественно. Думаете, мне легко? «Век прогресса», « призраки – это суеверие»...
- Позвольте, милая моя, но, кажется, сейчас смертные просто помешались на мистике!
- Ах, но разве это то, что бывало раньше? У них же не страх – у них «научный интерес»! Они приходят с какими-то железками, что-то измеряют, что-то проверяют... называют меня – можете себе представить? – какой-то «эктоплазмой»! А страха – ни на йоту! Я и так, и этак...
- Ах, вот кто тут беспорядки устраивает! – произнес вдруг кто-то с отчетливым иностранным акцентом. И из-под крыльца явилось престранное создание: размером с крупного кота, однако человекообразное, с неумело подстриженной бородищей и в потертом пиджачишке. Несмотря на малый рост, существо было настроено воинственно. – А это ты, мамзелька, хулиганишь! Из-за тебя тут всякие толкутся, мусор наносят, жильцам мешают! Что смотрите? Домовой я! Из России мы. После перевороту хозяева сбежали – и я с ними. Усадьбу-то сожгли. Спасибо хоть, успел. А тут... Вот вы на судьбу горькую жалуетесь – а каково мне-то было? В чужой земле? Где это видано, чтоб домовой бороду стриг да пиджак носил? Срам глядеть! И ни молока блюдце никто не поставит... по мусорным ведрам роюсь! - Домовой утер слезу мохнатой лапкой. – А тут еще ты, - он обвиняюще ткнул пальцем в Жанетт, - со сквозняками своими и завываниями. А мне по должности за порядком в доме следить.
Жанетт, как ни странно, смутилась:
- А что делать? Мне «по должности» людей пугать. Пугались бы – было бы проще. Явиться издали раз в месяц, обеспечить дамочке обморок – и хватило бы. А так...
Домовой посопел, потоптался и тоже уселся рядом. Подперся лапкой, задумался.
- Усадьбу сожгли, говоришь? – неожиданно спросил граф. – Помню, слышал про тамошний переворот. У меня вот тоже, в дни революции... Еле уцелел, и то потому, что вампиром стал. И они говорят, что это я – кровопийца! Погоди-ка, до-мо-вой – ты, как я понял, ешь то же, что люди? Что-то у меня в кармане - куртку вчера... – он помялся, - снял с одного... Неважно. О, вуаля!
Домовой схватил шоколадку и радостно зачавкал. – Благодетель! – бормотал он с набитым ртом. – Мерси боку, сиятельство! В кои веки уважение оказали!
Вдруг зеленые глазенки домового вспыхнули.
- Вспомнил! – возгласил он, забыв даже про шоколадку. – Слышь, сиятельство: знакомец у меня тут есть, тоже из наших, из «емигрантов». Так вот он при больнице живет. А в больнице той, - домовой сделал многозначительную паузу, - кровь переливают! И пакетики эти там в холодильных шкафчиках лежат!
- И? – граф подался вперед.
- И то, что кровь берут у тех, кто поздоровее, так? А пакетик этот нам, домовым, добыть завсегда можно. Вот ты бы нам хлебушка, сметанки – а мы бы тебе...
- Что угодно! – выдохнул граф. - Домовой, слово вампира: если только сумеешь...
- О, я вижу, у вас намечаются блестящие перспективы, - протянула Жанетт с легкой завистью. – Не думала, что кровь из холодильника...
- Всё лучше, чем крысы, - проворчал граф. – Ну, хочешь – я как-нибудь приду к тебе народ попугать? Улыбнусь им из темноты?
- Да не печалься, мамзелька, - доев шоколад, домовой ощутил прилив доброжелательности. – Раз тебе так надо, чего-нибудь сочиним. Чтоб без большого ущербу, но красиво. Картину уронить на этих измеряльщиков, скажем... А то могу на стене чего написать.
- Стены пачкать? – удивилась Жанетт. – А как же порядок в доме?
- Да сам и сотру потом. А только нам надо друг другу помогать, я думаю.
- Нам?
- Нам. Нечисти.
Жанетт удивленно улыбнулась. Граф хмыкнул. «Мы, нечисть...» - задумчиво повторил он. А затем, наклонившись к маленькому домовому, торжественно пожал ему лапку.