Мясокомбинат №7

Город встретил Алексея усталой тишиной. Остановка, на которой он сошёл с автобуса, будто выцвела вместе с расписанием: половина маршрутов зачеркнута, график облупился. Дома вдоль улицы стояли облезлые, серые, с закрытыми ставнями, как если бы весь город решил лечь спать и не просыпаться. Даже ветер здесь казался слабее, чем он запомнил в детстве.

По пути домой Леша успел заметить знакомые места — но от них остались только тени. Кафе «Радуга» с заколоченными дверями. Площадка, где горка проржавела, а песок давно смыло дождями. Несколько редких прохожих, которые будто растворялись в сыром воздухе. Город выглядел так, словно последние годы только выживал — и едва ли финал был в его пользу.

Всего за пару лет, что он учился в университете в Москве, город изменился до неузнаваемости. Или, возможно, изменилась не сама улица, а исчезла та привычность, которая раньше сглаживала всё старое, облезлое и серое. Когда живёшь здесь каждый день, глаз притирается к трещинам на стенах, к длинным сумеркам, к общей усталости. Но стоит уехать — и возвращение бьёт, как холодная вода по лицу.

Пока весь мир говорил о новом тысячелетии, о рубеже эпох и начале будущего, такие маленькие городки тихо угасали. Не так быстро, чтобы это заметили местные, но достаточно стремительно, чтобы человек, вернувшийся после перерыва, почувствовал: здесь будто выдохнули — и так и не вдохнули снова. Город встретил его именно таким: уставшим, полузабытым, словно за эти пару лет он умудрился постареть на десяток.

Несмотря на всё это, город продолжал жить своей жизнью. Зима в этом году запаздывала, и редкий снег никак не мог решить, выпадать ему или снова таять. На этом фоне новогодние гирлянды и вывески «2000» выглядели особенно нелепо — будто их повесили заранее, не дождавшись настоящей зимы. Серая влажная земля, мокрый холод, туман по утрам — и яркие цифры нового тысячелетия, мигающие на потрескавшихся фасадах.

Родители, переехавшие в Москву в тот же год, когда он поступил в университет, долго не могли продать старую квартиру. Но вот, наконец, появился покупатель, и Алексей согласился съездить, чтобы подписать оставшиеся документы. В конце концов, Лёша и сам последние месяцы подумывал выбраться сюда: всего на пару дней, максимум на неделю. Вспомнить место, где прошло всё детство, пройтись по тем же улицам, взглянуть на город уже со стороны — не как житель, а как гость.

Сессию он закрыл досрочно, впереди было целых три недели до нового года, и дорога сюда казалась одновременно правильным шагом и своеобразным побегом.

— Какие люди без охраны! — послышалось у него за спиной.

Алексей обернулся и сразу узнал Серёгу, тот почти не изменился. Разве что стал чуть шире в плечах и оброс трёхдневной щетиной, которая ему, как ни странно, шла. Сергей стоял в дверях круглосуточного магазина, придерживая ногой дверь, чтобы та не закрылась. В одной руке — бутылка «Колы», в другой — большой пакет чипсов. На нём была старая куртка, в которой, кажется, он ходил еще в старших классах.

— Лёха? Ты чё, правда вернулся? — парень расплылся в широкой, искренней улыбке, такой же, как в школе, когда он выкидывал очередную дурость.

— Серёга?! Да ладно… — Лёша шагнул ближе. — Здарова! Ты вообще не изменился.

— Это я не изменился? — удивился он. — Лёха, да тебя бы на вокзале за приезжего приняли! Ну иди сюда, дай гляну. — Он хлопнул Алексея по плечу. — Чё ж ты молчал-то, что возвращаешься?

— Так я сам пару дней назад узнал, — Лёша ответил улыбкой. — покупатель на квартиру нашёлся, вот приехал документы добить.

— О как! — Сергей приподнял бутылку «Колы» как тост. — Я уж думал, ты в Москве пропал, жизнь поменял… и всё, пока-пока, родной город.

— Да ну тебя, — фыркнул Алексей. — Просто учёба, сессии… закрутило.

— Понимаю, — Сергей отступил внутрь магазина и кивнул. — Пойдём, купим чего горячего. Замёрз, небось. И расскажешь — как там оно, столичное житьё, и правда ли у вас там метро под землёй ходит.

— Метро, да… — Лёша рассмеялся. — И самолёты летают, и вода из крана идёт. В общем, всё работает, не переживай.

Сергей расхохотался во весь голос.

— Ну вот, хоть где - то люди нормально живут. А я уж думал, тебя там полностью заморочило столичной жизнью.

— Нет, — покачал головой Лёша, улыбаясь. — Всё равно сюда тянет. Знакомые дома, люди, которых не видел несколько лет… Вот и решил приехать.

— Ну раз так, — Серёга кивнул. — Давай купим чего-нибудь тёплого и по пути вспомним, как мы тут раньше шастали.

Старые друзья шли по узкой улочке, освещённой редкими фонарями. Ветер сдувал с крыш остатки снега, скользил по трещинам асфальта и играл с облетевшими листьями. Вокруг всё было знакомо, но в то же время непривычно пусто: магазины закрыты, лавочки у подъездов пустые, а квартиры, через окна которых раньше мелькали огоньки, теперь стояли безлюдными.

— Вот тут раньше Вася жил, — говорил Серёга, указывая на высокий дом с облезлой плиткой. — Уехал в Питер, вроде с семьёй. А Коля пошёл в армию, вернётся не раньше весны.

Лёша слушал, кивая, хотя в голове крутились совсем другие воспоминания.

— А Маша? — спросил он тихо.

— Маша? — Сергей ухмыльнулся. — Она тут ещё год назад замуж вышла за какого то парня из райцентра, в город не возвращалась. В целом все потихоньку уезжают… Остались единицы, и то те, кто никуда не смог или не захотел.

Они шли дальше, иногда молча, иногда смеясь над какими-то старинными историями. Город жил своей тихой, почти незаметной жизнью: редкие прохожие спешили по своим делам, автомобили то и дело проезжали мимо, словно торопились поскорее домой, вдалеке загорались вывески круглосуточных магазинов. Лёша чувствовал странное сочетание ностальгии и лёгкого отчуждения — родной город был знаком, но выглядел не так, как он его запомнил, а постарел, потускнел, затерся.

Алексей потерял счёт времени, пока они шли. Сергей всё время что-то говорил про старых друзей и компанию, а он лишь кивал и слушал, воспринимая происходящее как какой-то фильм — знакомый, но в то же время давно забытый.

— Ну вот так и живём, — подытожил Серёга, остановившись на краю освещённой улицы.

Стемнело незаметно. Редкие фонари горели тускло, а бесснежная зима делала всё вокруг ещё более тёмным и каким-то странно пустым, словно в дешёвом фильме ужасов.

Они остановились у скамеек небольшого сквера с покосившейся статуей Ленина по центру. Через дорогу, в темноте, тянулся длинный ряд гаражей. Сразу за ними начинался узкий пролесок, а за деревьями угадывался силуэт большого здания.

Лёша что-то ответил, он всё ещё был в какой-то прострации: воспоминания о былых днях накрыли его с головой. Он смотрел вперёд, за гаражи, где в свете луны виднелся тёмный остов громадины, знакомый каждому местному. Печально знакомый.

— Да, всё ещё стоит. Всё ещё там, — сказал Серёга, заметив его взгляд. Он хмыкнул. — Местная достопримечательность, как-никак.

— Помню, — кивнул Лёша.

— Помнишь, как мы с Димкой и Саней всё хотели туда пробраться? — продолжил Серёга. — Но постоянно что-то срывалось. Да и охраняли его тогда, на удивление, неплохо.

Холодный ветер со стороны гаражей ударил в лицо внезапным порывом

— Ну, это давно было, — продолжил Серёга. — Ещё до твоего отъезда там начался кавардак. А после того, как года полтора назад Семёнова, директора, какие-то братки грохнули, так вообще всё захерело. Сейчас на него всем плевать стало. Не то, что раньше.

Мясокомбинат №7 построили ещё при Хрущёве. По местным меркам — целая промышленная крепость: три корпуса, своя котельная, гаражи, огромные холодильники. Для небольшого города это был главный работодатель — туда устраивались семьями, а зарплату получали живыми деньгами, «не талонами».

Первые проблемы начались в конце 70-х. Не громкие — слухи .То рабочий «ушёл в запой и пропал», то бывшие сотрудники начали шептать, будто в условиях начинающегося дефицита, товар не пускают на продажу, якобы запас держат, для спекуляции. Люди ворчали, но работали. На крупных предприятиях странности — дело обычное.

А потом начались слухи пострашнее. Кто-то рассказал, что в колбасном цехе нашли мешок костей «не похожих на свиные». Кто-то — что санитарше стало плохо, когда она увидела на столе тушу «с неправильными суставами». Все смеялись, но перестали покупать колбасу с местной маркировкой.

Настоящий скандал разразился в 1988-м. Проверку прислали внезапно. Сначала комиссия работала тихо, а потом ночью что-то случилось. Люди, жившие рядом, говорили, что слышали крики, собачий лай и как будто выстрелы. Утром по городу поползли слухи: в морозильнике нашли человеческие остатки.

Никто, конечно, протоколы не видел. Всё завернули под гриф, комиссия уехала, и комбинат закрыли окончательно, но охрана осталась. Цеха опустели, а территория превратилась в замороженную, как будто законсервированную.

Семёнов, директор, почему-то остался на месте. Его не сняли, не перевели, не посадили — наоборот, дали охрану. Город шептался: «Если его не тронули — значит, дело нечистое».

В 90-е комбинат стоял заброшенным, но по ночам там всё ещё мелькали фонари, слышались лязги, будто внутри что-то таскали. Иногда мимо прохожих проезжали грузовики без номеров.

Но вот что странно: в городе до сих пор говорят, что в подвалах у комбината есть уровень, которого нет ни на одном плане. Его строили ещё до того, как появился сам комплекс. Старики шепчут, что там каменные ходы, которые были ещё до революции. Что комбинат поставили не просто так, а чтобы что-то прикрыть. И будто бы ночами, если подойти достаточно близко, можно услышать, как под землёй что-то перемещается.

Мясокомбинат №7 стоит до сих пор — ржавый остов, чёрные окна, проваленные перекрытия. Все знают, что туда никто не ходит. И все делают вид, что слухов никогда не было.

Каждый, кто вырос рядом, скажет лишь одно: о том, что там могли найти - лучше не болтать

.— Забавно, — Лёша усмехнулся, глядя на тёмный массив комбината за гаражами. — Мы же тогда все вокруг облазили. Стройки, гаражи, эти заброшенные дачи у речки… даже на водонапорку залезали. А до комбината так и не добрались.

Сергей хмыкнул.

— А ты как хотел? — Он кинул взгляд в ту же сторону. — Слухи сами по себе отпугивали, а охрана там стояла такая, будто они золото охраняют, а не старые холодильники. Мы же были пацанами, у нас духу не хватало. Да и попробуй туда проскочить — моментом бы выловили. Они там, знаешь, даже собак пускали по периметру.

— Помню, — Лёша кивнул. — Тогда казалось, что комбинат вообще какой-то другой мир.

— Он и был другим, — ответил Сергей, чуть тише. — Не таким, куда дети лезут.

Они оба замолчали. Лишь ветер шуршал сухими ветками в пролеске. Силуэт комбината стоял в темноте чёрной глыбой.

Лёша перевёл взгляд на Сергея, и в его глазах увидел то же самое чувство, что шевельнулось у него внутри: знакомое, глупое, почти детское.

И вдруг — будто по негласному сигналу — они одновременно произнесли:

— А давай сейчас залезем?

На секунду они оба даже удивились собственной синхронности, а потом тихо рассмеялись — коротко, нервно, как раньше, перед очередной вылазкой.

Но смех быстро сошёл на нет, будто и не начинался. Они стояли молча, переглядываясь, и было ясно без всяких слов: это уже не шутка. Они действительно собираются туда пойти — так же легко и глупо, как когда-то в детстве, только теперь уже не дети и прекрасно понимают, что ничего хорошего их там не ждёт.

— Да подожди… Сейчас уже поздно, — пробормотал Леша, глядя на тёмный силуэт за гаражами. — Там же… чёрт ногу сломит. И вообще, нам что, совсем делать нечего?

Сергей фыркнул, будто ждал именно этого.

— А почему нет? — достал свой карманный фонарик, — У меня свет есть. Я его всегда с собой таскаю — у нас во дворе уже год как лампы не меняют, там хоть глаз выколи.

Лёша покачал головой, но особо уверенно это не вышло.

— Серьёзно, Серёг… мы же не пацаны. На кой… лезть туда сейчас?

Сергей на мгновение перестал улыбаться. Глаза потускнели — будто вдруг в них что-то щёлкнуло, осело.

— А чем тут ещё заниматься? — тихо сказал он. — Все разъехались. Димка в армии, Саня в Краснодаре, Катька уехала к тёте… Тут уже почти никого не осталось. Я один торчу. И если честно — да, делать вообще нечего. Только смотреть, как город дохнет потихоньку.

Он сказал это буднично, без пафоса — и от этого фраза прозвучала куда тяжелее, чем если бы он попытался шутить.

Лёша посмотрел на друга — и впервые за вечер заметил эту усталость, прятавшуюся у него в глазах, будто Сергей за эти два года постарел сильнее, чем положено.

— Ладно, — вздохнул Алексей, наконец уступая. — Тогда… давай. Быстро глянем. Для себя. Чтобы больше не чесалось.

На секунду Сергей будто ожил — уголки губ дрогнули, появилась знакомая, почти детская улыбка.

— Вот это дело, Лёх.

Они развернулись, перешли дорогу и шагнули между длинным рядом гаражей. Лёгкий металлический скрип перекрытий, редкие хлопки ветра и чернеющий впереди остов комбината сопровождали их, когда они углублялись в темноту.

Подходя к забору комбината, на душе становилось не по себе. Высокий забор, который в детстве казался неприступным, теперь вблизи выглядел проржавевшим и осыпающимся. Местами зияли широкие дыры — целые листы, должно быть, растащили дачники для своих нужд.

Внутри же, в свете луны и фонарика, всё казалось на удивление целым.

— М-да… народ сюда до сих пор не особо решается лезть, — пробормотал Сергей, словно прочитав мысли Лёши. — Слухи у всех в голове засели крепко. Даже алкаши лучше за гаражами устроятся, чем попытаются сюда пролезть. Да и всё ценное, по разговорам, давно вынесли, когда только решили его прикрыть.

Медленно и аккуратно они пролезли через дыру в заборе.

Внутри воздух будто изменился — стал другим, тягучим, не таким холодным, как снаружи. Лёша остановился на секунду, оглянулся назад: сквозь прореху в заборе вид города казался далеким и нереальным, словно они перешли из одного мира в другой.

Площадка внутри выглядела так, словно время здесь не шло, а завязло — и сгнило.
Асфальт, когда-то ровный, теперь весь пошёл трещинами, из которых пробивалась жухлая трава. Ветер гонял по двору клочки полиэтилена, обрывки старых бирок, пожелтевшие этикетки от местной продукции — такие ещё в конце 80-х клеили. Неподалёку валялась выцветшая табличка «Посторонним Вход Воспрещён», разбитая пополам, будто её кто-то пнул или переехал машиной много лет назад.

Справа высился первый производственный корпус — огромная прямоугольная коробка с выбитыми окнами. Некоторые рамы всё ещё держались, но стекло было матовым от инея и пыли. На стене темнел след старого логотипа комбината: круг, внутри — стилизованная корова. Краска облупилась, но контур угадывался. От этого почему-то становилось только тревожнее.

Дальше тянулся навес, под которым когда-то разгружали туши. Теперь он провис, металлические балки поржавели, будто покрылись красно-бурой коростой. Под навесом стояли старые пластиковые ящики — целые, но чертовски грязные. Казалось, стоит коснуться, и от них запахнет чем-то старым, липким, мясным.

Слева — котельная. Невысокое здание с широкой трубой, которая раньше дымила без остановки. Труба теперь зияла чёрным кругом в небо. Под ней валялась смятая бочка, на которой едва читались буквы «ГСМ». Когда-то такие стояли у каждого более-менее крупного предприятия.

Ближе к середине двора — рельсы. Короткий кусок бетонного пути, по которому раньше возили тележки с полуфабрикатом. Теперь это просто полосы ржавчины, уходящие в темноту под разрушенным навесом. Ветер проносился между зданий, и металлические конструкции поскрипывали, будто вздыхали.

Пахло пылью, сырым железом и чем-то ещё — слабым запахом старой органики, почти исчезнувшим, но почему-то узнаваемым. Лёша вспомнил, как в детстве мимо комбината всегда шло облако специфического, тяжёлого запаха — смесь мяса, крови, пара.
Сейчас же здесь было тихо.

— Странно, как будто всё замерло, — шёпотом сказал Лёша, сам удивляясь, что не смог заговорить нормальным голосом.

Сергей лишь кивнул. Он светил вперёд маленьким фонариком, и луч выхватывал детали: обрывки проводов, обвалившийся угол стены, открытый люк, заваленный мусором.

Где-то в глубине территории что-то глухо звякнуло — может, железо качнуло ветром, а может….

Лёша сглотнул и поймал себя на ощущении, что они действительно попали в другое время — лет на двадцать назад, в городскую окраину, где всё рушится, а никто не собирается чинить. Где предприятия закрываются одно за другим, а люди только разводят руками.

Они бродили по территории уже минут десять. Фонарик Сергея выхватывал из темноты то ржавую трубу, то железный каркас, то просто пустоту между корпусами. Каждая новая деталь почему-то давила на грудь Лёше всё сильнее — словно воздух становился тяжелее.

Он попытался держаться рядом, но чем дольше они ходили, тем настойчивее внутри росло ощущение, что нужно убираться отсюда, пока они ещё могут.
Не страх — предчувствие. Сырое и неприятное.

— Серьёзно, Серёг… мы уже всё посмотрели, — наконец сказал Лёша, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Давай обратно, а? Ночью по таким руинам шляться — ну его к чёрту.

Сергей даже не обернулся. Он шагал впереди почти с каким-то детским восторгом, водя лучом по стенам.

— Подожди-подожди… ты вообще понимаешь, где мы? — говорил он, почти шёпотом, но с блеском в голосе. — Мы всю жизнь слышали про это место. Это же легенда! об этом столько всего рассказывали… Слушай, ну грех просто так уйти.

— Легенда легендой, — буркнул Лёша, — но она нас подождёт и днём.

— Днём не то, — будто не слыша, ответил Сергей.

Он уже шёл уверенно, как будто тропу знал заранее. Лёша попытался ещё раз окликнуть его, но тот лишь махнул рукой, и пришлось плестись следом.

Впереди вырос главный корпус — высокий, тёмный, с пустыми глазницами выбитых окон. Ближе к земле луч фонарика выхватил металлические двустворчатые двери.
Они были закрыты.
На створках висела цепь, утолщённая ржавчиной, и здоровенный висячий замок.

Сергей остановился, наклонился, рассмотрел замок, потянул дверь — та издала короткий дребезжащий звук и даже не шелохнулась.

— Чёрт… — сказал он разочарованно, но в тоне было больше азарта, чем грусти. — Ну конечно, закрыто. Чего я ждал.

Лёша обрадовался этому больше, чем стоило бы.

— Ну вот, — выдохнул он. — Приехали. Всё. Развернулись — и пошли домой.

Сергей ещё раз дёрнул цепь, словно надеясь на чудо, а потом тяжело выдохнул. Взгляд у него был усталым — не разочарованным, скорее смирившимся. Лёше даже показалось, что он наконец-то готов отступить.

— Ладно, — пробормотал Сергей, — чёрт с ним. Пошли обратно.

Лёша едва заметно расслабился. Он уже повернулся и пошел обратно, когда где-то сбоку, в глубине тёмного прохода между корпусами, раздался резкий металлический звук. Не громкий, но отчётливый — такой, от которого по спине сразу побежали мурашки. Что-то скрипнуло, будто тяжелая железная дверь медленно сдвинулась с места.

Они оба замерли. Лёша почувствовал, как у него внутри всё сжалось — слишком неожиданно, слишком неестественно для мёртвой территории. В голову сами полезли детские страхи о ночных сторожах, странных рабочих и том, что «живёт внизу».

— Ты это слышал? — одними губами произнёс он, хотя вопрос был бессмысленным.

— Ага, — тихо ответил Сергей. Но в его голосе не было страха — только настороженное любопытство. Он вскинул фонарик и чуть сузил глаза. — Похоже, где-то дверь открылась.

— Стремно это как-то — неуверенно сказал Лёша.

— Да ладно, не ссы, — хмыкнул Сергей, уже делая шаг вперёд. — Подожди здесь.

— Ты офигел? — прошипел Лёша и поспешил за ним. — Я тут один не останусь.

Они шли медленно, стараясь не шуметь. Коридор между корпусами был узким, зажатым бетонными стенами. Фонарик выхватывал куски ржавых труб, паутину, мокрые пятна на кирпичах. И всё это отдавалось в голове какой-то приглушённой давящей пустотой.

Когда они приблизились, стало видно: действительно, в бетонной нише между двумя зданиями была металлическая дверь — толстая, промышленная, как в холодильных камерах. Сейчас она стояла приоткрытой, словно кто-то буквально минуту назад её толкнул.

Луч фонарика скользнул по краю створки, по ржавчине, по выступающему металлическому порогу. За ней уходила вниз узкая лестница из сырого бетона.

Лёша почувствовал, как у него пересохло горло.
Сергей сглотнул — то ли от волнения, то ли от возбуждения.

— Ты же понимаешь, что это… — едва слышно сказал Лёша.

Сергей кивнул, не отрывая взгляда от темноты под дверью.

— Технический вход, — предположил он. — Про него что-то было в разговорах, но никто толком не помню уже.

Он поднял фонарик чуть выше, пытаясь рассмотреть глубину. Но свет тонул там так же, как звук.

— Ну что, — тихо добавил Сергей, — идём?

И в этот миг Лёша почувствовал — они уже приняли решение, просто ещё не озвучили его вслух.

Они встали у входа, переглянулись — и тихо, почти неслышно начали спускаться вниз. Первые шаги отдавались в узком бетонном колодце глухим эхом. Лестница тянулась дальше, чем можно было ожидать от обычного подвала: пролёт, второй, третий… и всё это — в заброшенном, полумёртвом комплексе.

— Слишком глубоко, — пробормотал Лёша, стараясь говорить спокойно, но голос всё равно звучал чужим. — Я такие подвалы вообще впервые вижу.

Сергей светил фонариком вперёд, и его луч дрожал — не от слабости лампы, а от того, что руки у него тоже слегка подрагивали.

— Может… котельная какая-нибудь? Или хранилище? — сказал он, будто оправдывая происходящее.

Но чем ниже они спускались, тем меньше это было похоже на обычные технические помещения. Стены уходили в землю ровно и плотно, без следов осыпавшейся штукатурки. На поворотах лестничных площадок стояли странные толстые трубы, будто рассчитанные на давление куда выше, чем нужно для мясокомбината.
А еще тут было тепло. Не уютное — а какое-то спертое, вязкое, точно воздух не двигался десятилетиями и теперь медленно просачивался из-под бетонных плит.

— Такое ощущение, что мы лезем не в подвал, — тихо сказал Лёша, чтобы хоть как-то заглушить нарастающее ощущение тревоги. — А в… не знаю… бомбоубежище?

Сергей не ответил. Он шёл впереди, замерев на пару секунд на очередной площадке, словно прислушиваясь. Луч фонаря метнулся во тьму под ними, и Лёша увидел ещё один пролёт лестницы — этот, похоже, был уже последним.

— Ладно, — наконец сказал Сергей, и голос у него прозвучал странно глухо. — Раз уж пришли… посмотрим, что тут.

Лёша крепче перехватил перила, ощущая под пальцами холод металла, и сделал шаг вниз, туда, где фонарик высветил узкий коридор с низким потолком и следами ржавых потёков на стенах. Оттуда тянуло влажным воздухом и чем-то ещё — слабым, неприятным, будто давно забытым.

— Ну и что это за место… — выдохнул он почти шёпотом.

Они стояли на нижней площадке, напротив прохода в тёмный коридор, уходящего куда-то вглубь. Свет фонарика выхватывал из полумрака бетонные стены, толстые, как в бомбоубежищах. Лёша сглотнул, чувствуя, как внутри нарастает неприятное, вязкое ощущение, будто они случайно шагнули в место, которое никогда не предназначалось для чужих ног.

Сергей сделал полшага вперёд, подсветив проход. Коридор расширялся, а метрах в десяти впереди виднелись широкие ворота — промышленного типа, высокие, с огромными крюками по бокам, словно когда-то здесь перекатывали что-то массивное. В створках ворот была вмонтирована маленькая дверца, сейчас приоткрытая. Над ней покосившаяся металлическая табличка с облупившейся краской — читалось только «…Готовь пропуск». Рядом торчало небольшое окошко, как на старых КПП: тоже открытое, будто дежурный куда-то вышел и больше не вернулся.

За воротами коридор становился шире. Справа виднелась квадратная ниша с дверями грузового лифта — массивные, стальные, местами вздутые от ржавчины. Над ними висела табличка с правилами безопасности, текст расплылся, но различались слова про «перегруз» и «штатный режим». От лифта по полу тянулись две тонкие рельсы — узкие, как для небольших вагонеток или тягловых тележек. Рельсы уходили дальше в глубину коридора, теряясь в темноте.

Лёша невольно выдохнул, глядя по сторонам.

— Ты уверен… что это вообще мясокомбинат? — спросил он вполголоса. — Похоже на подземный бункер. Или склад… не знаю… чего.

Сергей пожал плечами, хотя руки у него заметно дрогнули.

— Его строили ещё при Союзе, — пробормотал он. — В те времена много чего делали с запасом. Может, это какое-то убежище или технический уровень… или и правда двойное назначение. Такое бывало.

Слева от ворот виднелась комната охраны. Стекло в двери было выбито, всё внутри застыло в хаосе: пыльный стол, раскрытые тумбочки, бумаги, сдутые временем и влажностью. Как будто отсюда в спешке вытаскивали всё, что могли — и больше не возвращались. На стене висела старая схема — её перекосило, кусок оторвался, а оставшаяся часть заканчивалась рваными краями, словно кто-то сорвал нижний лист.

Лёша почувствовал, как по спине пробегает холодок, и попытался отступить на шаг назад, но лестница осталась где-то за спиной в полной темноте.

Коридор тянулся дальше, широким прямым тоннелем, словно кишка огромного подземного сооружения. Бетонные стены были серыми, местами потемневшими от влаги, местами покрытыми старыми потёками, похожими на ржавчину. Под ногами попадавались мелкие осколки плитки, сорванные крепления, бессмысленные обрывки проводки, торчащие из стен, будто нервные окончания.

Справа и слева шли двери — одни металлические, другие деревянные, все разные по размерам. Некоторые были закрыты наглухо, без ручек, с замочными скважинами, забитыми штукатуркой. Другие приоткрыты на пару сантиметров, и каждый раз, когда они проходили мимо таких, Лёша чувствовал, как внутри всё сжимается, будто за щелью что-то стоит и смотрит им в спины.

Сергей то и дело светил фонариком в эти дверные проёмы. Большинство вели в маленькие пустые комнаты: стол, сваленный на бок шкаф, валяющаяся на полу папка, разодранная, как будто её кто-то рвал в спешке. На полу в некоторых лежала толстая пыль, местами с неясными следами — то ли старые, то ли недавние, определить было невозможно.

Дальше по коридору висели таблички — выцветшие, едва читаемые.
«Камера хранения №2».
«Санпропускник».
«Учёт».
Одну табличку вообще сорвало — остались только два криво торчащих шурупа и бледный прямоугольник на стене.

Чем глубже они заходили, тем сильнее менялся воздух. Он становился сухим, тяжелым, будто пахнущим старой известью и металлом. Лёша осознал, что давным-давно перестал слышать звуки с поверхности — ветер, город, даже собственное эхо. Было ощущение, что бетон поглощает шум.

— Это точно не мясокомбинатный подвал, — тихо сказал Лёша.

Сергей не ответил сразу. Он шёл впереди, медленно, но уверенно, будто что-то искал.

— Смотри, — наконец сказал он и подсветил дальнюю стену.

Впереди коридор разветвлялся. Одна ветка уходила налево — узкая, почти полностью тёмная, с низким потолком и дверями без табличек.

Другая — направо — шире, освещённая слабым отблеском, словно где-то глубже лежал металлический предмет и отражал свет фонаря.

Прямо по центру висела новая, отличающаяся от других табличка — на ней были ещё заметны буквы:

«ТЕХНИЧЕСКИЙ СЕКТОР. ДОСТУП ОГРАНИЧЕН».

Лёша почувствовал, как у него на душе словно повис тяжелый камень. Он не знал почему — просто почувствовал.

— И куда теперь? — спросил Сергей, но голос у него звучал уже не так уверенно, как минуту назад.

Лёша остановился у одной из закрытых дверей, провёл пальцами по холодному металлу и вдруг почувствовал, как внутри всё сжалось.

— Серёж… нам надо валить. Реально. Нашли мы больше, чем рассчитывали. Давай отсюда выберемся и… ну, хоть сообщим кому-нибудь.

Сергей обернулся на него, как будто эти слова его искренне удивили.

— Кому? — спросил он тихо. — Ты видел, что здесь творится? Кому это надо? Кому здесь вообще есть до чего-то дело?

— Ну не знаю… — Лёша пожал плечами. — Милиции. Администрации города. Это же… это всё не просто подвал.

— Им насрать, — отрезал Сергей. — Они двадцать лет делали вид, что комбината нет. Им проще вообще закрыть глаза. А мы… — он развёл руками. — Мы хотя бы можем посмотреть. Вдруг тут что-то ценное осталось.

Лёша нахмурился, не сразу понимая, о чём он.

— Ценное? Ты о чём вообще? Мы что, мародёры?

Сергей раздражённо выдохнул, но не зло — скорее устало.

— Лёх, да ты живёшь в Москве. У тебя универ, общага, родители в порядке. Тебе легко говорить «пошли отсюда». А у меня что? Колледж этот чёртов… поварской, мать бухает, отец — вообще как тень по квартире бродит. Работа? Ты видел, какие тут зарплаты? Кому я тут нужен?

Он отвернулся на мгновение, провёл светом по стене, по поднявшимся облачкам пыли.

— Если тут что-то найдётся… хоть что-то… я смогу свалить отсюда. Накопить. Переехать. Начать заново. Мне, блин, двадцать лет, а я уже как будто в болото по пояс провалился.

Лёша несколько секунд молчал. Не из-за страха — ему просто впервые стало по-настоящему понятно, зачем Сергей так цепляется за эту идею.

— Серёг… — тихо начал он. — Я не знал, что у тебя настолько…

— Да откуда бы ты знал? — спокойно перебил Сергей. Без злости, без упрёка — просто констатация. — Ты уехал, у тебя всё завертелось. А я… остался тут, и всё вокруг развалилось. Реально. Все разъехались, кто мог. Никого не осталось.

Он снова повернулся к коридору.

— Так что дай хоть посмотреть, Лёх. Может, это первый раз за долгое время, когда у меня есть шанс на что-то нормальное.

Слова повисли в воздухе тяжелее, чем любой скрип в этой бетонной яме.
Лёша опустил взгляд на серый пол, потом поднял и тихо сказал:

— Хорошо… но смотри под ноги. И если что — сразу сваливаем. Договорились?

Сергей кивнул.

— Договорились. Только сначала — посмотрим, что там дальше.

И они двинулись по длинному коридору, туда, где впереди начинал различаться ещё один поворот и смутные тени дверей.

Лёша шагал молча, уставившись на пол, высматривая рельсы, уходящие дальше по коридору. В голове крутились слова Сергея — о том, что он здесь остался один, без перспектив, без людей, без будущего, и пытается ухватиться хоть за что-то, что вытащит его из этой дыры.
Лёша слушал — и не понимал.
Он не мог представить, как это — жить здесь после школы, когда всё вокруг рушится. Ведь в детстве всё казалось простым, понятным, почти вечным… а теперь город, словно и правда, разваливался на глазах.

— Похоже, пришли, — раздался впереди приглушённый голос Серёги.

Лёша поднял глаза и увидел массивные двойные двери, которые перегородили коридор. Они были сделаны из толстого металла, серого, вмятого в нескольких местах, с широкими горизонтальными полосами — как на бункерах или старых военных хранилищах. На самом верху, над створками, висела выцветшая табличка: «ЗОНА КОРМЛЕНИЯ. ВХОД СТРОГО ОГРАНИЧЕН!»

На дверях не было ручек. Не было и привычного замка. Сергей подался вперёд и посветил фонариком, водя лучом по стыку.

— Странно… — пробормотал он. — Замочной скважины нет вообще. Как будто она только изнутри открывается. Или…

Он не договорил.

— Смотри, — тихо сказал Лёша.

По обе стороны от створок, на уровне пояса, в стенах находились неглубокие ниши. В каждой — по массивному металлическому элементу, напоминающему рычаг или рукоять механизма. Оба были покрыты толстым слоем пыли, но выглядели целыми.

Сергей присел, осветил одну из ниш тщательнее, провёл пальцами по краю.

— Вот это уже интересно…

Он посмотрел на Лёшу — тот стоял неподвижно, будто его прибило к полу.

— Да ладно тебе, — сказал Сергей. — Ты же понимаешь, что это шанс.
— Какой ещё шанс? — устало спросил Лёша. — На что?
— На нормальную жизнь, Лёх. На деньги. На то, чтобы, блин, выбраться отсюда. У тебя и так всё хорошо — ты в Москве. А я здесь остался. Один. У родителей мозги давно прокисли, учёба — ни о чём… Если тут что-то есть, что можно продать, хоть какая-то фигня… я не могу просто уйти.

Лёша отвёл взгляд. Он не знал, что ответить. И оттого стало только тяжелее.

Сергей тем временем снова повернулся к двери и положил руку на один из рычагов.

— Попробуем?

Они переглянулись, разошлись по сторонам и взялись за рычаги. Металл был холодным, покрытым пылью, но под пальцами чувствовалась внутренняя цельность — будто это не простая старая механика, а что-то куда более надёжное.

— Ну что… погнали? — сказал Сергей, пытаясь улыбнуться, но голос прозвучал глуховато.

Они потянули одновременно. Лёша ожидал сопротивления, ржавчины, скрежета… но механизм поддался удивительно легко, плавно, словно его смазывали вчера. Внутри стены что-то зашевелилось — сначала тихо, затем громче. Сверху пошёл гул, похожий на работу старых, мощных приводов: низкое металлическое дрожание, звон натягивающихся цепей и едва уловимое потрескивание, словно по силовым кабелям побежал ток после долгого молчания. Не резкий электрический щелчок, нет — больше похожий на напряжённое гудение трансформатора где-то за стеной.

Створки дрогнули. Они разошлись медленно, сантиметр за сантиметром, расступаясь в стороны, будто с неохотой впуская их внутрь.

Из проёма полился тусклый желтоватый свет — не настоящий, не рабочий. Скорее аварийный, тот, что включается, когда всё остальное давно мертво. Он вспыхивал и мигал где-то в глубине, создавая впечатление, будто помещение за дверью живёт своей собственной жизнью.

Лёша и Сергей осторожно отступили на шаг, интерес и тревога сплелись внутри в одно чувство. Открывалась не просто дверь — перед ними медленно раздвигалась створка огромной залы, скрытой всё это время под землёй.

Друзья переступили через порог и одновременно замедлили шаг — будто попали не в очередное помещение комплекса, а в нечто совсем иное. Просторная зала уходила далеко вперёд, и в полумраке тусклых аварийных ламп всё вокруг выглядело словно застыло много лет назад, сохранив в себе чужую, неправильную тишину.

Вдоль бетонных стен стояли длинные металлические столы. По форме они напоминали секционные — с небольшим углублением посредине и каналами, стекающими к полу. Кафель под ними был покрыт бурыми потёками, которые сходились к проржавевшим сливам; решётки в них местами провалились. Запах был слабым, почти выветрившимся, но Лёше показалось, что он всё ещё чувствует в воздухе что-то странное — то ли железо, то ли старую химию, то ли что-то органическое, что оставляет следы даже спустя десятилетия.

Между них стояли и другие столы — обычные, офисные, с облупившейся поверхностью. На некоторых лежали пакеты с документами и какие-то папки, раскрытые и раскиданные так, будто их бросили в спешке. Пыль на них была разная: где-то толстым слоем, где-то едва заметной плёнкой, словно часть бумаги кто-то трогал намного позже, чем остальное.

По полу тянулись узкие рельсы — те самые, что начинались у лифта. Здесь они разветвлялись: одна линия уходила направо, к небольшой металлической двери обычного размера; другая — ровно вперёд, упираясь в стену, которая выбивалась из всего остального интерьера настолько, что Лёша невольно остановился.

Стена была старой. Настоящей, древней — выложенной даже не кирпичом, а камнями, плотно подогнанными друг к другу без шва. Кладка выглядела так, будто её делали задолго до того, как построили комбинат — возможно, задолго до самого города. Поверх камней извивались символы: какие-то почти стерлись, другие, наоборот, были обведены свежими, более резкими линиями, словно кто-то повторно нарисовал их поверх старых. Некоторые знаки казались геометрическими, другие напоминали что-то вроде старинных рун или меток, смысл которых терялся в хаосе времени.

И прямо в центре этой каменной стены стояла большая дверь — тяжёлая, непропорционально массивная для такого помещения. Она была выполнена из тёмного металла, с огромным затворным механизмом, будто её вырвали из какого-то древнего сейфа или шлюза и вмуровали прямо сюда. Она выглядела чужеродно, как анахронизм, в этой древней кладке.

Лёша сделал еще пару шагов вперёд, но почти сразу остановился. Свет — тусклый, желтоватый, от старых аварийных ламп — шёл сверху. Он не пульсировал, не мигал, просто тускло горел, словно черпал последние силы из генераторов или батарей в глубине комплекса.

— Откуда тут свет? — прошептал он, чувствуя, как по спине пробежал холодок. — Серёг… нам нужно валить. Серьёзно. Мы… мы вообще не знаем, что это за место.

Сергей, наоборот, выглядел так, будто его тянуло внутрь какой-то невидимой силой. Он обводил зал лучом фонарика, пытаясь ухватиться за логику, будто она могла защитить его от страха.

— Может, датчики… или автономка какая-то осталась, — пробормотал он, даже не глядя на Лёшу. — Ты видел, как двери открылись? Механизм явно живой. Значит, электричество ещё где-то подаётся. Это не обязательно плохо.

— А что тогда? Хорошо? — сорвался Лёша. — Серег, это явно какая то …секретная…штука или я не знаю. Ты вообще представляешь, для чего это все тут построили?

— Да откуда я знаю, Лёх! — слишком громко сказал Сергей, потом спохватился и сбавил голос. — Но раз тут все еще это работает, значит храниться действительно что-то ценное!

Парень посмотрел на друга.

— Неправильно — это жить тут, — хмыкнул Сергей, наконец взглянув ему в глаза. — Ты этого не понимаешь, Лёх. Ты живёшь в Москве, у тебя всё… всё впереди. А у меня что? Колледж, который никому не нужен? Родители, которые… ну, ты помнишь. И город, который разваливается. Любой шанс — даже такой — лучше, чем сидеть и ждать, пока всё совсем пойдёт по п… по наклонной.

Лёша хотел ответить, но не нашёл слов.

Сергей сделал шаг к дальнему концу залы, туда, где рельсы упирались в стену, будто пытаясь прорвать её.

— Пойдём. Я хочу посмотреть, что там.

— Серёг…

— Просто дойдём до конца, — сказал он, не оборачиваясь. — И если там ничего нет — уходим. Обещаю.

Сергей подошёл к двери и попробовал прокрутить затворный механизм. По тому, как у него вздулись мышцы на руках, было видно — механизм не поддаётся. Он упрямо продолжал давить, пыхтя и ругаясь сквозь зубы, явно прилагая максимум сил.

Лёша хотел подойти и помочь, но взгляд зацепился за разбросанные по полу и столам папки и листы. Он шагнул ближе. На стене, прямо над столом, висели какие-то графики: длинные кривые, странные обозначения и подписи, написанные выцветшими чернилами. Он вглядывался в них несколько секунд, но они выглядели как графики из какой-то другой реальности — ни смысла, ни логики.

Рядом висела таблица. Её название было чётким, простым, от чего становилось только хуже:
«График кормления».

Столбцы уходили вниз десятилетиями — первые записи начинались в шестидесятых. Далее следовали даты, пометки, подписи. Некоторые ячейки были пустыми, какие-то обведены красным, кое-где стояли штампы. Последние строки относились к концу восьмидесятых — ровно к тому времени, когда на комбинате начались проверки и слухи.

Он перевёл взгляд на стол: обрывки бумаг, почти истлевшие от времени; документы с полосами плесени; страницы, на которых чернила расплылись до серых пятен. Похоже, здесь когда-то торопливо собирали документы — и так же торопливо бросили всё как есть.

Позади раздалось тяжёлое сопение Сергея, потом стук металла — он ещё раз попытался сдвинуть затвор, но тот не шелохнулся.

— Да чтоб тебя… — пробормотал он. — Засело как влитое.

Лёша осторожно тронул одну из папок, и она почти рассыпалась в руках.

— Серёг… — тихо сказал он. — Это вообще что такое? «График кормления»? Кого?

Сергей фыркнул, не отрываясь от двери:

— Да мало ли… Могли животных каких держать, лабораторию какую-нибудь… Не знаю! — Он снова упрямо дёрнул механизм, но без результата. — Чёрт. Вдвоём попробуем?

— Не уверен, что нам стоит это открывать… — Лёша обернулся на зал, на столы, на рельсы, на странную каменную стену с символами. — Тут всё… неправильно. Совсем.

Сергей обернулся лишь на долю секунды — в глазах у него стояло упорство, почти отчаяние.

— Лёх… у тебя жизнь уже устроена. Ты там живёшь. Учишься. У тебя всё впереди.
А я… — он махнул рукой. — Я тут сгнию. Если хоть что-то можно отсюда вынести и продать — оружие, оборудование, да хоть какие запчасти… Для меня это реально шанс.

Лёша хотел что-то возразить, но слова застряли где-то на языке. Он посмотрел на Сергея и увидел то, чего раньше не замечал: настоящую, не показную усталость. И отчаянную надежду.

Алексей развернулся, не желая спорить с другом, в глубине души надеясь, что эта странная дверь так и не поддастся, и они скорее покинут это место. Он подошёл к столу и присмотрелся к обрывкам документов и бумаг. Пожелтевшие листы, вздувшиеся от влаги, были почти нечитаемыми, но несколько записей всё же удавалось разобрать.

"...это место было здесь давно. Трудно определить точную дату, но кладка, возможно, ещё с дохристианских времён... Символы и надписи, которые мы нашли, — они не славянские и не праславянские. Это нечто другое..."

"...эти существа выглядят так, будто находятся в состоянии гибернации. Но после приближения людей они начали подавать признаки активности. Они не проявляют агрессии, но их природа неизвестна... Сделан запрос не только в наши архивы, но последняя запись, кажется, конца XIX — начала XX века. Этот… “орден” был почти полностью уничтожен незадолго до Первой мировой..."

"...согласно найденным текстам, если долгое время не кормить этих существ, они начинают... влиять на события в мире. Мы не знаем точных интервалов, но материалы, которые попались нам, требуют дальнейшего анализа... сделан запрос в высшие органы..."

"…первая партия прибыла сегодня. То, что они сделали с этими людьми — это ужасно. Несмотря на то, что это приговорённые к высшей мере наказания, и нам много раз зачитывали их преступления... я всё равно чувствую, что это неправильно..."

"...они продолжают пробуждаться. Мы так и не смогли полностью исследовать это место, но строительство защищённого комплекса почти завершено. Мы стараемся соблюсти все меры безопасности, хотя даже те двери, которые мы установили, могут не подойти для полного сдерживания..."

"...эти идиоты наверху, ради своей внутрипартийной борьбы, решили отыграться на нас! Неужели они не понимают, что если записи верны, последствия будут катастрофическими!..."

"...мы проиграли. Не мы конкретно, но те, кто обеспечивал нам прикрытие. Комплекс хотят законсервировать. Мы экстренно собираем бумаги и уходим. Мы сделали всё, что могли, чтобы обеспечить безопасность, но не уверен, что это сдержит случайного или целенаправленного посетителя...
Надеюсь, когда борьба во власти утихнет, мы сможем вернуться — для исследования. И для того, чтобы сдерживать этот кошмар."

— Серёг, я тут нашёл что-то… странное. Какие-то записи… про каких-то существ и ещё… — голос Алексея дрогнул. Он обернулся к другу, но Сергей, кажется, вообще ничего не слышал — полностью увлечённый мучительным вращением затворного механизма.

— Вроде пошло! — бросил он через плечо, пыхтя так, будто поднимал автомобиль.

На столе рядом лежал маленький фонарик — старый, металлический. Лёша поднял его, щёлкнул — яркий луч ударил ему в глаза, на секунду ослепив.

Он снова провёл светом по залу. Теперь, когда он увидел рассыпанные бумаги, секционные столы, бурыми потёками уходящие к ржавым сливам, и эти рельсы, тянущиеся вглубь к странной каменной стене со знаками — всё внутри не просто шептало, а словно вопило, требуя убраться отсюда как можно быстрее.

Он открыл рот, чтобы ещё раз сказать Сергею, что нужно уходить, но внимание привлекла дверь в правой стене — низкая, почти неприметная.

Лёша подошёл ближе, медленно, будто опасаясь чего-то. Он задержал ладонь на холодной ручке и осторожно потянул.

Дверь поддалась сразу — с мягким влажным хрустом. В нос ударил густой гнилостный запах, такой плотный, что пришлось прикрыть лицо локтем. Фонарик дрожал в руке, но Алексей всё же направил луч внутрь.

И застыв, перестал дышать.

Перед ним, в огромном помещении, больше, чем хватало света фонаря, лежали кучи костей. Не просто куча — слои. Слои человеческих останков. Одни — желтоватые, истлевшие. Другие — светлее, свежей. Черепа, суставы, грудные клетки, обломки конечностей. Стопки, груды, как будто кто-то годами сваливал сюда всё подряд.

У него не было сил ни крикнуть, ни даже отдёрнуть голову. Только стоять и смотреть, парализованный ужасающей реальностью того, что скрывалось под комбинатом.

Он не знал, сколько времени прошло — секунда или минута. Но вдруг дыхание само вернулось, и вместе с ним — голос.

— Серёга! — Лёша закричал так, что эхо ударилось о стены. — Серёга, нужно валить отсюда! СРОЧНО!

И в тот же миг, будто издевательски, со стороны двери у каменной стены раздался голос Сергея — довольный, восторженный, совсем не понимающий, что происходит.

— Есть! Открылась!

Когда Алексей обернулся, его друг уже наклонился к едва приоткрывшейся щели двери. Сергей пытался заглянуть внутрь, придерживая створку обеими руками, словно опасался, что она снова захлопнется.

— Охренеть… — прошептал он. — Это что за…

Лёше на миг показалось, что тёмные, густые волосы Сергея начали светлеть прямо на его глазах, словно его друг мгновенно поседел от увиденного. Сам парень будто окаменел, замер на полвдохе, и луч фонарика дрожал у него в руке, хаотично скользя по полу.

Лёша медленно сделал шаг вперёд.

— Серёг? — тихо позвал он. — Что там?..

Ответа не последовало.
Но дверь вдруг начала открываться сама — чуть-чуть, медленно, будто кто-то изнутри толкал её пальцем. Промежуток стал шире, и тонкая полоса тусклого света легла на лицо Сергея. Лёша увидел, как зрачки друга расширились до чёрных кругов, а подбородок едва заметно дрогнул.

Сергей попытался что-то сказать, но изо рта вырвался только сип. Он дернулся назад, словно его кто-то толкнул изнутри, и на секунду Алексей увидел в образовавшейся щели… не форму, не силуэт — скорее движение. Плотное, неправильное, слишком низко для человека и слишком высоко для животного. Как если бы тьма сгущалась сама по себе и перетекала вперёд.

Сергей рухнул на колени, уронив фонарик. Луч покатился по полу, выхватывая то край двери, то стену, то собственные дрожащие пальцы Сергея — пальцы, судорожно цеплявшиеся за воздух. Никакой крови, никакого крика. Просто будто что-то невидимое схватило его изнутри и разорвало связь с телом. Лёша видел, как взгляд друга погас, словно кто-то выдёрнул провод.

И в ту же секунду тень из-за двери шевельнулась.

Алексей не разглядел её — только почувствовал, как холодный ветерок коснулся лица, и понял: если он не развернётся прямо сейчас, то за ним придут так же быстро.

Он даже не помнил, как бросился бежать. Только звук собственных шагов, глухой стук сердца и одна-единственная мысль в голове: лишь бы добежать до выхода, лишь бы это не вышло следом.

Пробежав через массивные двойные двери, Лёша резко остановился. Свет за спиной несколько раз моргнул, будто пытаясь удержаться, и погас, оставив единственным источником света маленький фонарик в его руках. Луч дрожал, срываясь на рывки, и этого хватило, чтобы увидеть: из проёма, где остался Сергей, начали проступать тени.

Силуэты.
Неясные, будто сотканные из густой дымки. Они шевелились так, словно были единым телом, но при этом в каждом угадывались очертания человеческой фигуры — неправильной, вытянутой, слишком гибкой.

Лёша бросился к рычагам. Первый поддался сразу — тяжёлая створка дрогнула и пошла в сторону, закрывая проход. Второй же застрял на полпути. Он ухватился за него обеими руками, повис всем телом, чувствуя, как металл скрипит под натугой.

Обернувшись на секунду, он увидел, что половина залы уже заполнена этими силуэтами. Они скользили по полу и стенам, будто не касаясь их, и в густой дымке проступали черты — лица без глазниц, рты, открытые в беззвучном крике, искажённые человеческие контуры, которые невозможно было разглядеть до конца.

Рычаг наконец издал протяжный металлический стон и сдвинулся. Вторая створка медленно начала закрываться, заслоняя от глаз парня всё, что творилось внутри. Алексей даже не стал ждать, пока она закроется до конца — развернулся и со всей силы рванул прочь.

Дальше всё превратилось в смазанные, обрывочные воспоминания. Он не помнил, как несся по коридору, цепляя плечами стены. Не помнил, как взлетел по лестнице, как пролез в дыру в заборе. Не помнил, почувствовал ли вообще тот момент, когда оказался за территорией комбината.

Очнулся он уже в сквере. Сидел на скамейке, тяжело дыша, будто вырвался из воды после долгого нырка. Сверху падал мелкий, редкий снег — тихий, почти невесомый. Он ложился на землю тонкой пылью, будто пытался укрыть её от всего того, что они с Сергеем увидели внизу.

Алексей сидел неподвижно. Он не чувствовал холода. Закрыл глаза и только теперь позволил себе выдохнуть — долгий, дрожащий, будто впервые за всё это время вспомнил, как дышать.

Прошли годы. Многое успело произойти. Алексей окончил университет, успел жениться и развестись. Жизнь шла вперёд, но где-то глубоко внутри его по-прежнему преследовало ощущение тех теней, которые он увидел там, внизу. Иногда они всплывали в ночных кошмарах, иногда — в редких одиночных мгновениях, когда человек может услышать самого себя.

Он сидел на скамейке в том же самом сквере, откуда они с Сергеем когда-то решились на последнюю вылазку. Теперь всё вокруг выглядело иначе: аккуратные ухоженные лавочки, клумбы, небольшой киоск, торгующий напитками и мороженым. Даже статуя Ильича, когда-то облезлая и чуть накренившаяся, теперь сияла свежей краской — будто забытые десятилетия просто стерли и переписали заново.

За обновлённой парковкой, на месте бывших гаражей, возвышалось новое здание — аккуратное, современное, окружённое огнями. Высокий бетонный забор пропускал внутрь и наружу грузовики; они медленно въезжали, громыхали воротами, исчезали в недрах комплекса. Что они туда привозили, Алексей мог только гадать.

Он смотрел на это молча, с каким-то странным, тяжелым чувством в груди — смесью тревоги, узнавания и обречённого принятия.

На горизонте, над зданием, крупные красные буквы светились в сгущающихся сумерках:

Мясокомбинат №7.