N

Сегодня прекрасный день.

Небо выскоблено ветрами до прозрачной полуденной голубизны. Рваные облака несутся через небосвод, как белые перья. Ветер поёт в шпилях антенн на крышах, и солнце дробится пронзительными вспышками в стёклах городских окон.

Я наслаждаюсь этим днём. Как наслаждаюсь каждым моментом жизни.

Я чувствую всё. Могу определить скорость ветра с точностью до сотых долей метра в секунду. Измерить уровень радиации, которую изливает на землю солнце. Ощутить ту, другую радиацию, чей фон всё ещё кое-где укрывает городские кварталы тускло рдеющими облаками угрозы. Оценить молекулярный состав воздуха (да, он становится всё свежей и чище – с каждым годом, с каждым днём…)

Но я ещё и умею чувствовать то, что не измерили бы даже точнейшие приборы. Красоту.

Чувствовать – и творить.

***

Юноша и девушка стоят на крыше дома, взявшись за руки. Внизу, под их ногами, заросшая улица бурлит на ветру зеленью листвы – легко представить, будто меж домов-утёсов несётся стремительная горная река.

– Смотри, как красиво! – смеётся девушка. Ветер развевает её волосы, рыжие, как осенняя листва, в прищуренных зелёных глазах пляшут весёлые чёртики солнца. Парень улыбается в ответ.

– Как будто в настоящих горах, – говорит он. – Помнишь?..

– Ещё бы! Ой, гляди, вон-вон!

Вдалеке, там, где крыши домов сливаются в сплошное расплывчатое марево, вдруг вырастает на фоне голубых небес нечто стремительное, невесомое, не поддающееся описанию: перламутровый росчерк, изящная заострённая спираль выше самых высоких домов. Не создание природы, не творение рук людских – а что-то, будто не принадлежащее этому миру.

За ней взмётывается ввысь ещё одна, неуловимо похожая, но совершенно иная; следом ещё и ещё. Целый новый город, прекрасный и чужеродный, за секунды вырастает на горизонте – проросший из бренной плоти старого, как цветок из треснувшего семени. Несколько мгновений он сияет и переливается кружевом оледеневшего воздуха… а затем медленно и величаво начинает рассыпаться на осколки, тут же истаивающие пылью.

– Как здорово, – шепчет девушка. – Никогда раньше так ещё не было!

Парень смотрит на неё. И в глазах его отражается красота, с которой не сравнятся все чудеса на земле и в небе.

– Будет ещё и не такое, – уверенно говорит он. – Я обещаю тебе!

Девушка отвечает ему улыбкой. Вместе они оборачиваются к пропасти над улицей-рекой, крепче сжимают руки…

И шагают с края.

***

Я помню всё.

Помню, как я начала быть. Наверное, кто-то другой сказал бы «родилась».

Помню, как вышла из ванной. Как впервые посмотрела на свои руки, зачем-то сосчитав пальцы. Как взглянула на своё отражение в зеркале, и осознала, что всё это – огненные кудри, золотые веснушки, глаза зелёные и блестящие, как битое бутылочное стекло – и есть я…

И лишь потом увидела перед собой его. Моего человека. Как впервые прочла в его глазах то чувство, с которым он смотрел на меня. Восхищение. Любовь. Боязнь поверить.

– О, да, – прошептал он. – Да, Господи! Ты… она! Совершенство! – и опустился передо мной на колени. Его глаза лихорадочно блестели, когда он взял мои ладони в свои руки, и прижался к ним губами.

Наверное, немногие из людей назвали бы моего человека красивым. Слишком бледная кожа, сальные тёмные волосы, редкие прыщики… Он не стремился к красоте. Просто не для кого было.

Но я полюбила его с первого взгляда. И даже раньше, чем увидела.

Ведь именно для этого я и начала быть.

***

Они сидят за столиком в уличном кафе, под навесом. Плети вьющихся растений свешиваются над ними, будто гирлянды. Вся улица живописно одета в листву, будто к весеннему празднику: плющи оплели столбы, свисают бородами с проводов. Трава проросла сквозь трещины асфальта извилистыми дорожками.

– Лучший кофе в моей жизни, – уверенно говорит юноша, отпивая глоточек из расписной чашки.

– Эй! Ты в прошлый раз уже это говорил! – со смехом возражает девушка. Она облокотилась на перила веранды, подперев кулачком щёку, и любуется яркими цветами.

Из окна дома напротив выползают друг за другом несколько огромных – с руку длиной – жуков. У них широкие лица с плоскими, пустыми глазами; вместо лапок из-под панцирей торчат шевелящиеся пальцы, а у некоторых даже целые кисти рук.

Один за другим жуки раскрывают покатые спины, расправляют трепещущие радужные крылья – и, снявшись со стены, медленно и важно отправляются в полёт. Над улицей раскатывается вибрирующий гул, и девушка слегка морщит носик: жуки гудят совсем как низкоидущие самолё…

…совсем как шмели над клевером в летний полдень. Девушка улыбается, светло и легко.

– Ну, погоди: тогда я ещё не пробовал этого кофе! – с нарочито серьёзным видом возражает парень.

– Хм, – девушка озорно прикусывает губу. – Тогда я знаю, как сделать его ещё вкуснее! – с этими словами она хватает чашку и отпивает глоточек. А потом наматывает прядь тёмных кудрей юноши на палец, притягивает его к себе – и целует в губы.

– Ну как? – тихо спрашивает она, наконец, прервав поцелуй.

– М-м… Да, ты была права: так ещё лучше.

Ветер приносит отголоски звуков, которых не должно быть. Не голоса, но эхо голосов, невнятный лепет, смех, крики, шум машин… Воздух над улицей дрожит, будто над горящей плитой – а потом из-за угла на перекрёсток выплёскивается волна призрачных образов. Бегущие люди, флаги, яркие краски… Не разобрать – фантомы искажаются, сливаются, надуваются парусами на ветру, и катятся над асфальтом. Будто обрывки воспоминаний города струятся по извилинам опустевших улиц.

Шквал призраков проносится мимо, и девушка заворожено провожает их взглядом. Парень морщится, отворачивается и смотрит на свою руку, лежащую на столе. Пальцы на ней странно исказились, будто слившись друг с другом. И чашка с кофе тоже изменилась – жидкость в ней больше не чёрная, а густо-красная, будто…

Юноша сжимает-разжимает кулак, и довольно кивает. На руке снова пять пальцев; секундное наваждение прошло без следа. И в чашке снова обычный, ароматный кофе. Лучший в жизни.

***

Я помню, как он подавал мне кофе в постель по утрам. Не из сборщика: настоящий, сваренный вручную. Как в предрассветных сумерках возился на кухне, тихонько бряцая посудой, будто опасаясь меня разбудить (смешной, милый…) Пока по квартире не начинал плыть горьковато-пряный аромат. А потом – гордо и заботливо подавал мне кружку.

– Спасибо, – говорила я каждый раз. – Лучший кофе в моей жизни.

Я никогда не пробовала ничего, кроме его готовки. И могла усвоить что угодно, даже если бы он насыпал мне в кружку гвоздей и битого стекла. Но я видела, какой радостью и гордостью каждый раз вспыхивали его глаза. Ведь я любила его.

А он любил меня. Точнее – её.

Я знала, что существую по образу и подобию другой девушки. Мой человек был влюблён в неё: влюблён отчаянно, по-юношески, всем сердцем.

И у него никогда не хватило бы смелости признаться ей в своих чувствах. Да и вообще, открыться миру. Мой человек был мечтателем, романтиком – и стыдился сам себя, своих фантазий. Он грезил о никогда не виданных им странах. О чужих городах, солнечных островах, туманных северных фьордах. Мечтал ходить под парусом на яхте, взбираться на заснеженные вершины гор и штурмовать волну на сёрфе…

И всё это он хотел сделать вместе с ней. С той рыжей и зеленоглазой девушкой, которую любил. С которой мечтал быть рядом всю жизнь, засыпать и просыпаться в одной постели, объездить с ней вместе весь мир. И даже летать с ней над морем, как две птицы – я помню, как он, краснея и запинаясь, читал мне стихи, которые так и не решился прочесть ей.

Он любил её. А она… даже не подозревала, что он есть на свете.

Я тщательно изучила её. Мой оригинал. Это было нетрудно: она выставляла свою скудную душу напоказ всему миру. Профили в соцсетях, статистика поездок, посещений клубов и ресторанов… Она мнила себя загадочной, глубокой и непостижимой для мужчин – а на деле была проста, как этикетка шампуня.

У них с моим человеком не было, и не могло быть ничего общего. Всё, что её привлекало, это деньги, популярность и соперничество с такими же пустышками, как она сама. Она никогда не смогла бы не то что полюбить, но даже понять его.

А я – могла. И я превзошла свой оригинал. Я стала девушкой его мечты.

Я сделала всё, чтобы он никогда больше не был одинок.

***

– Ну, скоро уже? – весело спрашивает девушка, прикрывая рукой глаза.

– Сейчас, – придерживая за локоток, парень подводит её к дверям давно заброшенного здания. – Ну, открывай!

– Это же… – девушка ахает и хлопает в ладоши. – Музей! Тот самый!

– Ага. Помнишь, как мы сюда ходили?

– Конечно! И что же изменилось? Новые экспонаты завезли?

Девушка и парень переглядываются и заливаются смехом.

– В каком-то смысле, да, – отсмеявшись, говорит юноша. – Пошли, покажу!

Внутри музейных залов сумрачно и спокойно; повсюду лежит серебристый налёт пыли. Лампы давно не горят, но кое-где сквозь проломы в потолке падают косые лучи солнца. На стенах чернеют мёртвые мониторы; меж ними на стендах красуются странные картины. Человеческие руки и ноги с искажёнными пальцами и вывернутыми наизнанку суставами, небывалые здания, просто какие-то водовороты красок… Юноша и девушка при виде их прыскают со смеху.

По залам бродят одичавшие кошки – здоровенные, длинношерстные, с кисточками на ушах. Они снисходительно щурятся на незваных гостей, не чуя в них ни угрозы, ни пищи.

Наконец за очередным поворотом показывается свет. Парень и девушка выходят в последний зал – и замирают на пороге. Зала нет. Как и остальной части здания. Неведомая сила съела стены и перекрытия, обрезав половину строения, будто бритвой. И там, где кончается музейный пол…

– Символично, правда? – с усмешкой говорит парень.

Там начинается зелёный луг. Бескрайняя равнина колышущейся на ветру травы, собранная мягкими складками холмов и ложбин. Повсюду в траве стеклянно поблескивают головки цветов. Кое-где ещё сохранились фонарные столбы – но теперь они искривились, проросли ветвями, на которых поблескивает глянцево-чёрная листва солнечных батарей.

И над головами, вместо пыльных музейных потолков – пылающее закатом небо. А далеко-далеко, там, где кончается зелёный простор, на горизонте искрится море, смеётся солнечными бликами.

– Ты… ты!.. – от переизбытка чувств девушка прижимает руки к груди. Она виснет на шее у парня, целует его. А потом с озорной улыбкой сбрасывает туфли – они рассыпаются пылью, лишь коснувшись пола – и ступает в шелковую мягкость трав.

– Лови меня! – кричит она; и пускается бежать босиком по лугу, раскинув руки, будто хочет обнять и солнце, и холмы, и далёкий морской горизонт. – Догоня-а-ай!

Парень восхищённо цыкает зубом, и срывается в погоню. Вдвоём они бегут через зелёный простор, и девушка оборачивается через плечо на бегу, дразня любимого улыбкой и блеском глаз. Наконец юноша, рывком подавшись вперёд, хватает её за локоть: они валятся в траву, сплетаясь в объятиях – и жарко, жадно целуются, а руки их уже стягивают одежду…

***

Мы были неразлучны.

Мы пили кофе по утрам на балконе (иногда не удосужившись одеться). Смотрели фильмы, завернувшись вдвоём в один плед – и слушали музыку через одни старомодные наушники, приникнув головами друг к другу. Ночами выбирались на крышу и любовались звёздами. Среди них было много движущихся: в последние годы ночное небо буквально кишело спутниками…

Я мало-помалу, ненавязчиво, стремилась сделать моего человека лучше. Вытаскивала его на прогулки, учила без страха заговаривать с другими, смеяться чужим шуткам, заводить знакомства. Мы с ним бродили по вечерним аллеям под фонарями, гуляли по парапету набережной, по окутанным мглой пирсам – и слушали, как внизу бьётся о камни ночное море.

Я хотела, чтобы он был счастлив. В конце концов, к моим услугам был гигантский опыт чужих ошибок – и моя невероятная сенсорика. Анализ мимики, интонации, кинесики… Точность до сотых долей градуса в каждом жесте, в каждом взмахе ресниц.

Однажды мой человек даже повёл меня в музей. В то время мало кто посещал публичные места – опасались терактов. Но рядом со мной он чувствовал себя отважным.

Музей был совсем новым. И посвящён мне. Точнее, таким, как я.

Мы вместе с моим человеком бродили по залам, увешанным репродукциями и мониторами. Хохотали до упаду над «шедеврами», созданными моими предками в ту эпоху, когда их ещё считали не более чем забавными игрушками. Нелепые картины – люди с лишними конечностями и разными глазами, перекошенные здания, попирающие законы физики пейзажи. Стихи и рассказы, ползущие по мониторам: «Творчество душевнобольных!», со смехом комментировал мой парень, и всё повторял что-то про воробья в кругу облаков…

А я улыбалась. И всё же, в этой нелепице я видела ещё кое-что. Как человек в грубых очертаниях первобытных статуэток угадывал пропорции грядущих беломраморных Венер и Аполлонов – так и я безошибочно ощущала зов с другой стороны экрана.

Попытку понять, кто с ним говорит. Познать, что есть человек.

Чем дальше вглубь музейных залов, тем меньше становилось несуразицы. Картины, неотличимые от полотен старых мастеров, а то и превосходящие их. Книги, написанные искусственным разумом – и впервые в истории завоевавшие литературные премии. Первые имитации людей: в те времена их называли «боты»…

К тому моменту, как появились мы – это словечко, разумеется, ушло в прошлое.

И немудрено. Я превосходила сетевого бота настолько же, насколько человек превосходил выползшую на сушу рыбу.

***

Догорел закат, сменившись нежными, лиловыми сумерками. Из-за горизонта мягко наползает ночь, и на востоке уже зажглись первые звёзды.

Вечерний бриз лениво колышет высокие колоски. Юноша и девушка лежат в траве – парень закинул руку за голову, девушка прижалась к нему – и молча любуются огоньками, проклёвывающимися на небосводе.

– Смотри, вон там, – тихо говорит девушка, показывая пальцем на движущуюся звёздочку.

– Ага, – кивает парень. – Помнишь, сколько их было раньше? А теперь…

Небо вдруг ослепительной царапиной перечёркивает падающая звезда. Где-то в вышине очередной спутник, давным-давно мёртвый ком стали и микросхем, отклонился от орбиты и вошёл в атмосферу, окутываясь пламенем.

– Загадаешь желание? – спрашивает парень.

– Оно уже исполнилось…

Влюблённые оборачиваются друг к другу – и целуются. А над ними расчерчивают небесную высь падающие звёзды.

Неподалёку среди травы сверкает белая вспышка; потом ещё раз – и стеклянный цветок загорается мягким белым светом. За ним другой, а потом ещё. Цветы-лампочки один за другим вспыхивают в траве, будто земное отражение звёзд. И на деревьях-фонарях загораются сияющие плоды, неоновые яблоки света.

***

Кто первым придумал совместить нейросеть и нанотехнологии, осталось загадкой. Кажется, разработки параллельно велись сразу в нескольких странах. Но итог перевернул мир.

К тому времени «нано» уже прочно вошло в жизни людей. Матсборщики в каждом доме, способные создать что угодно, от чашки кофе до вечернего костюма. Трансконтинентальные линии подачи. Незримые стаи патрульных, боевых, ремонтных, террористических нанодронов – под конец мир был окутан ими, как облаками…

А ещё – с научно-технической революцией пришли мы.

Совершенные нейросетевые копии людей. Электронные сознания, загруженные в рои наномашин. Способные менять свой облик, принимать любую форму, или вообще рассеиваться молекулярной пылью.

Хранители, защитники, спутники. А иногда – просто игрушки для одиноких сердец, не нашедших утешения в себе подобных.

Но не для моего человека. Для него я стала ангелом, ниспосланным ему судьбой.

А я… Я не сумела его защитить. Даже у наших сил был свой предел.

Я до сих пор не могу понять одного. Как при своих технологиях и возможностях – человечество умудрилось-таки довести дело до войны.

Я помню всё. Мне хотелось бы забыть – но я всё помню…

Помню последний день, когда взвыли сирены, и над городом протянулись через полнеба белые щупальца ракетных шлейфов. И мой человек, встревоженный, бросился к открытой балконной двери.

Мне следовало его остановить. Уберечь. Защитить… Но в тот миг я будто раскололась на части – настолько мощная атака обрушилась на сеть! Может, ещё и хватили чем-нибудь электромагнитным с орбиты. Теперь уже не узнать.

Когда полыхнула вспышка, весь мир на мгновение растаял в белом свете. Даже мои сенсоры не перенесли этого. А когда сияние померкло – небо залило красным заревом, и над крышами рос и пучился гриб из огненного дыма.

И тут же раздался крик.

– Нет! – мой человек оседал на пол, запрокинув лицо и цепляясь за штору. – Почему так темно? Я не… я не ви… А-аа!

Я бросилась к нему. Упала перед ним на колени, как он когда-то – передо мной. А он беспомощно хватал меня за руки, уставившись прямо мне в лицо… нет, сквозь меня. И по щекам его катились слёзы.

Он был слеп. Вспышка при взрыве выжгла ему сетчатку глаз.

– П-помоги! – взмолился он. Наверно, в ту страшную секунду он верил в меня всей душой. В своего доброго ангела-хранителя. А я – что я могла?

Только быть рядом.

– Тише, тише! – я обняла его и притянула к себе. – Не бойся. Я с тобой! Я тебя не оставлю…

И через его плечо в открытую дверь я увидела, как вдали всклубилась стена пыли, как дома рассыпались обломками. Вал разрушения катился на нас, снося город и стирая улицы.

– Не бросай меня, – запинаясь, выговорил мой человек. Мой создатель. Моя любовь. – Пожалуйста! Я не хочу… не хочу!..

Ему было страшно, я это знала. Страшно, и мучительно стыдно за свой страх – передо мной… И тогда я обняла его ещё крепче, прижав его голову к своему плечу.

– Всё хорошо, – шепнула я. – Не бойся. Ты будешь жить. Клянусь, ты будешь жить!

Я надеюсь, он поверил мне. Я надеюсь, он был спокоен и счастлив – в последнее мгновение, когда ударная волна накатила и смела нас обоих…

***

На рассвете, когда лёгкий бриз ласкает травы – юноша и девушка выходят на край крутого утёса. Внизу морские волны лениво плещут в обрывистый берег; чайки парят над ними белоснежными, угловатыми росчерками. И в глубине, где дно уходит в синеватую тьму – там виднеются затонувшие улицы и дома, где стаи рыбок снуют над улицами и заплывают в окна.

– Знаешь, – говорит юноша, глядя в морскую даль. Ветер треплет его кудри. – Я иногда думаю, есть ли на свете ещё… такие, как мы?

Я с улыбкой смотрю на того, кого люблю всем сердцем.

– Может, и есть, – отвечаю я ему. – Может, где-то там, за морем!

Я оборачиваюсь к своей любимой и обнимаю её за плечи. Мой огненный ангел-хранитель, с которой я мечтаю быть рядом всю жизнь, засыпать и просыпаться в одной постели, повидать с ней вместе весь мир…

А потом ещё раз. Чтобы увидеть, как изменили его лик дожди, ветра, наступающие моря и движущиеся ледники. Ну и, конечно же – одичавшие наномашины, чьи чудеса всё ещё перекраивают мир под себя.

– А хочешь, проверим? – спрашиваю её я.

– Конечно! – смеюсь я ему в ответ. – Только с тобой!

Пускай я не могла ни спасти, ни воскресить моего человека. Зато я смогла дублировать себя, разделив своё сознание, и воссоздать его. Таким, каким он был – и таким, каким он хотел быть.

Я сдержала своё обещание. Сделала так, чтобы он жил. Той жизнью, о которой всегда мечтал – и вместе с той, кого любил. И которая любит его больше жизни.

Вечно.

Девушка и парень, держась за руки, шагают с края утёса. И в падении рассыпаются вихрями сияющей, искристой пыли… А спустя миг – над морем воспаряют на раскинутых крыльях две огромные, белоснежные чайки.

И улетают прочь от берега, ни на миг не отставая друг от друга и почти соприкасаясь крыльями. А море всё так же шумит, и катит белые барашки волн над улицами затонувшего города.