На крыше

День давно перевалил за половину. Начало осени, а холодно, словно уже сейчас снег выпадет, и еще этот нудный мелкий дождь, и небо серое и низкое. Брр. На душе противно. Она сидела на самом краю, смотрела вниз, и горькие слезы, пытаясь смыть тяжелые мысли, текли по щекам. Уроки давно закончились, надо идти домой, но она решила, что не вернется туда больше.

«Зачем? Там меня никто не понимает. Что могут посоветовать мама с папой? Что вообще они могут понять? Они даже не ругались ни разу, во всяком случае я этого не помню. Они счастливы, они любят друг друга. Они целуются, украдкой, но я видела, и понимала, что они стесняются, ее стесняются, свою дочь. Я мешаю им. Я всем мешаю. Зачем жить, когда никому не нужна? Лучше вот так, сразу, и не мучиться»

Слезы еще сильнее потекли из глаз, а плечи задрожали.

«Я смогу, я прыгну, и пусть на похоронах он поймет, кого потерял. Бездушный дурак. Променял ее, на новенькую, а чего в ней есть такого? Мышь крашеная, с нулевым размером, а корчит из себя… Я буду лежать в белом платье, красивая, и непременно с красной розой на левой стороне груди, там где билось сердце. Все будут плакать, и он будет рыдать, и еще будет страдать, так как она сейчас страдает, а той дуры не будет, ее не пригласят на похороны. Вот и пусть будет так… А папа, будет стоять бледный, и поцелует ее в лоб, но он не будет плакать, он не умеет. Только желваками перебирать будет, он всегда так делает когда больно. А мама упадет конечно же на ее бездыханное тело, и зарыдает. Жалко их… Но они есть у друг друга, они любят друг друга, они переживут, а у нее никого нет. Никому не нужна!»

Она посмотрела вниз.

«Высоко-то как. Страшно. Но я смогу. Я буду лежать там на клумбе среди цветов, красивая, а он упадет на колени и зарыдает. Он поймет тогда, кого потерял… Поймет, но будет поздно…»

— Огонька не будет? — Хриплый, прокуренный голос вернул ее в реальность. Девушка вздрогнула, и оглянулась. В грязном спортивном костюме, с одутловатым желтым лицом, с синяками под глазами, стоял около нее, высокий худой мужчина. Она всегда боялась и брезговала, таких людей. Спившихся, ковыряющихся в мусорных баках, не имеющих ни дома, ни работы. — Курить охота, а спички куда-то делись. Точно ведь помню, что были, — он похлопал себя по карманам и улыбнулся. — Нашел, — и не спрашивая сел рядом, и свесил ноги вниз. — А ты чего тут? Прыгнуть хочешь?

— Вам-то какое дело? Захочу прыгну, а захочу и нет. Вы вообще кто? — Огрызнулась она.

— Я-то? — Он поморщился. — Был когда-то Семен Григорьевич, а сейчас просто Сема. — Он пожевал губами, словно пробуя на вкус кислое, и протухшее имя. — Ну да, Сема я теперь. Бомж. А ты сама-то все же кто?

— Маша я, — неожиданно для самой себя ответила девушка.

— Курнуть хочешь? — Семен чиркнув спичкой, прикурил грязный окурок, и протянул. — Давай, дерни, полегчает.

— Я не курю, это вредно, — передернула брезгливо, от одного только вида окурка, плечами Маша.

— Вот дурында, — он хрипло рассмеялся. — Прыгнуть с девятого этажа хочет, а о здоровье переживает. — Он затянулся, и выпустил облако дыма сразу из рта и носа. — Эх! Хорошо-то как!

— Что же тут хорошего? — Внезапно разозлилась на незнакомца Маша. — Сидите тут грязный, бездомный, как пес, докуриваете чью-то сигарету, и радуетесь. Вы дурак?

— Сама ты дура, — он ни сколько не обиделся. — Я может и бомж, у меня может и дома нет, и может я не ел три дня, но зато жив. Не это ли счастье? А ты вся из себя такая ухоженная, вылизанная, гордость мамки с папкой, сытая, а жить не хочешь. Что ты понимаешь в счастье-то?

— Нет его, вот что понимаю, — отвернулась от незнакомца девушка.

— Что? Другую нашел? — Хмыкнул понимающе Сема.

— Откуда вы знаете? — Вздрогнула девушка.

— Ну так и мне было шестнадцать, и у меня несчастная любовь была, вот только с крыши не прыгал. Но скажу честно: «Хотелось». Вот только вспомнил про мамку, папаня мой бросил нас, когда я еще и на свет не появился, про бабушку с дедушкой: «Как они без меня будут?..» — и сразу как-то расхотелось, — он рассмеялся.

— Не нужна я никому, и им не нужна. — Маша зарыдала в голос.

— Вот дурында, — он хотел приобнять ее за плечи, но посмотрел на свои грязные руки, и не решился. — Да ты для них смысл жизни, а тот пацан, твоего прыжка с девятого этажа, даже не оценит, да и не стоит он этого, предатель. Покрутит пальцем у виска, и дальше жить будет.

— Не предатель он, ему Верка голову вскружила. И оценит, он хороший. — Повернула заплаканное лицо к незнакомцу девушка. — Увидит меня в гробу, красивую, в белом платье, с красной розой на груди, и пожалеет, что так поступил, да только поздно будет.

— Красивую? — Хмыкнул Сема. — Лицо бледное с синевой, вытянутое, нос острый, как у ведьмы, черные круги под глазами, даже тоником не замажешь, губы красные, помадой так накрашены, что аж комочки мелкие видны, как у упыря, на щеках пятна румян неестественных, как на кукле восковой. Фу, противно. А уж в тот момент, когда с крыши шмякнешься, то тут о красоте вообще говорить не приходится. Мозги с кровью вперемешку на асфальте, кость белая из сломанной ноги торчит, глаз один вывалился, а над тобой женщина склонилась, что подбежала да помочь хотела, и рвет ее желчью тебе на платье. Гадость вобщем.

— Все вы врете! — Девушка вскочила, и отпрыгнула от края.

— Чего мне врать-то. Попробуй, прыгни. Вот только оценить не сможешь. Не умеют покойники оценивать свою красоту-то, — он засмеялся и кивнул в сторону пропасти. — Ну так что, давай, пробуй, прыгай…

— Дурак. — Маша развернулась и быстро убежала.

— Ну и будь счастлива, — услышала она в спину тихие слова.

***

Он сидел на краю крыши. Три дня прошло. «Как там та девчушка? Прошло у нее наверно все давно. Подростки импульсивны, но быстро все забывают», — а он помнит. Сегодня тепло. Сегодня он богач. Сегодня сдал металлолом. Повезло найти моток медной проволоки. Хватило на пачку сигарет, бутылку водки и рогалик. Ему хватит на два дня. Организм ослаблен, и сделав пару глотков уже становишься пьян, и счастлив. «А может и вправду, ну его все? Оттолкнуться? Ему ведь плевать на то, как будет выглядеть труп. Да и на то, как в гробу будет лежать, то же плевать, некому оценить. Накосячил в жизни. Один глупый поступок и все. Один всплеск дикой страсти, затмившей разум. Это как вспышка, как сон, а потом пробуждение. Пригляделся: „А ведь ничего особенного. Пустышка, по сравнению с женой, а подлость уже совершил…“ Сам признался в измене. Не смог врать родному человеку, а она не простила. Забрала дочь, и уехала к маме. Дальше развод. Он все оставил им: И квартиру, и машину, и счета, и жизнь. Оставил и запил. Полгода, прошло, и все потерял. Ни семьи, ни дома, ни работы, и только одно желание напиться. Дикая жажда все забыть.

Дочь выросла без него. Она такая же теперь как и та девчонка — Маша. Взрослая уже. Наверняка то же влюблена… Может и вправду оттолкнуться, и поставить жирную точку?..

— Простите, вы Семен? — Он вздрогнул и обернулся. Рядом стояли мужчина и женщина. Это же надо так задуматься, что не заметить, как подошли. — Еще раз простите, дочка не запомнила вашего отчества.

— Какое отчество. — Хмыкнул он и поднялся. — Сема я, и есть Сема. Отчество в прошлом осталось. С кем имею честь, так сказать?

— Я мама Маши, Вера Михайловна, а это мой муж, Василий Николаевич, — она кивнула в сторону стоящего рядом мужчины. — Мы пришли сказать вам спасибо. Машенька все нам рассказала. Прибежала вся в слезах в тот день, ну и я все выпытала. Если бы не вы… — вздохнула женщина. — Одна она у нас…

— Пустое. — Улыбнулся Семен. — Она вряд ли бы и сама прыгнула. Тут смелость нужна.

— Вы не понимаете, она такая решительная, если что вобьет себе в голову… В общем если бы не вы, то я даже боюсь представить, что бы было, — Вера заплакала.

— Спасибо старик, — шагнул на встречу Василий Николаевич, и протянул руку.

Семен посмотрел удивленно на раскрытую ладонь, вытер свою об штаны, и пожал.

— Не за что.

— Хочу тебе помочь. — Улыбнулся мужчина.

— Не надо, у меня все есть. — Отстранился как от удара Семен. Он не привык к чьей-то помощи.

— Нет у тебя ничего, не ври. Пойдем, — кивнул в сторону дверей, ведущих с крыши Василий.

— Куда? — Семен сделал шаг назад.

— Домой к нам пойдем. Помоешься, перекусишь, поговорим, вот только пить не будем, не надо больше тебе этого. Тут комнату я тебе снял неподалеку, и на работу пристрою, есть задумка. Для начала сойдет, а потом раскрутишься. Верю я почему-то в тебя, старик. Не пропащий ты, заблудился просто. Помочь некому. Да и должен я тебе за жизнь дочери.

— Не должен ты мне ничего, да и неудобно.

— Не глупи.

«А может и правда, это шанс начать все заново? Почему нет? Может и получиться?»

— Пошли, — решился Семен, и шагнул на встречу.