На подмостках

Попробуем начать.

Мы видимся впервые, уверяю вас. Последний раз мы виделись в метро. Это ничем не кончилось.

Меня зовут Серохвостов. Все Серохвостовы мне родня. Все Серохвостовы в моем лице единственные.

Солгать не получится, я был в туалете, когда поезд тронулся. Выхожу – а мы уже едем! За окном ночь. Сел на свое место. Огляделся. Никто не плачет, все счастливы – едем. Но я счастлив более других, я жду, когда за окном начнет светать. Словами этого не выразить. Как это? Тьма отступит и забрезжит… А у попутчицы напротив в носу колечко. Вторая, дылда, кашляет и кашляет. Третья, по левую руку от меня, читает и ест бутерброд. Их трое, а я один. С пирсингом ушла в вагон-ресторан кушать блинчики. Дылда откашлялась и уснула. Моя попутчица по левую руку читает и читает. Я для нее пустое место. А познакомиться. Поговорить, обсудить, что она читает, что хочу прочесть я, в конце концов. Ну, там, назначить встречу, и все такое. Может, я в самом деле ей чем-нибудь пригожусь, и она будет меньше читать, и время от времени все-таки смотреть по сторонам. Мы могли бы прямо сейчас взяться за руки, чтобы вот так, взявшись за руки, встретить восход. Замечательно – ехать, когда за окном темно. В темноте не видно, что едешь. И это мы бы могли обсудить. Между тем меня отвлекало опустевшее кресло напротив. Я поймал себя на мысли, что жду, когда вернется его хозяйка. Вы спросите, откуда я знаю, что девушка пошла кушать блинчики, если она об этом мне не докладывалась? Пробел можно восстановить. В дороге все идет по расписанию: сели – поехали. Я вернулся из туалета. Занял свое место. И вот уже проводница чай предлагает, предлагает и кофе, и минералку, какие-то сладости, кажется. А я подумал о колечке в носу, мешает ли оно девушке, когда у нее насморк? Или пирсинг специально делается от насморка, и пирсингистки никогда не болеют. А как объяснить, зачем они его делают. Не для красоты же. Она отключила телефон и спросила проводницу про блинчики. При этом в меню не заглянула. Ей русским языком сказали «чай, кофе, минералка», и ни сном ни духом про блинчики. И что? Проводница сказала, можно и блинчики, если ее устроит подождать заказ, пока она обслужит вагон. Девушка затревожилась: как ей быть? Проводница это увидела и посоветовала пойти в вагон-ресторан – там быстрее обслужат. Девушка не сразу приняла решение, что-то ее терзало. Прикусила губу. Может, у нее кто-то умер? Блинчики же едят на поминках. Представляю, а тут бы я подкатил, мол, охотно составлю вам компанию, сударыня. Но почему бы нет? Мы могли бы встретить восход за столиком ресторана, отложили бы приборы и взялись за руки. И теперь я ждал ее, когда она вернется. Она не шла. Я ждал. Она не шла. Я так и не понял, откуда она знала про блинчики, не ознакомившись с меню? А еще надо было обдумать, почему я подумал, что поезд стелется. А вдруг не сработают тормоза, и мы, подъезжая к Питеру, сокрушим Московский вокзал и промчимся дальше по Невскому, попортив интерьер.

Боже, как я мог увлечься девушкой напротив и попутчицей по левую руку, если та, которая кашляла даже во сне, смертельна больна! Как я сразу этого не разглядел, обозвав ее дылдой. Не буду будить, может, она умрет во сне, так для нее будет лучше. А то ведь не по-человечески получится: мы вместе встретим восход, а дальше ей надо будет проститься с этим светом, проститься со мной, который так ее понимает, так понимает. Уходя, она скажет мне на ушко: «Жизнь – это проверка слуха».

Не хочу спать. Но надо. Спать, когда хочется спать, проще простого. Проснусь и возьмусь за ум. Надо начать, пока не рассвело. Будет много слов. Не следует обращать на них внимания. Стоп. Зачем мы вообще заговорили, если можно помолчать. Обращается к залу: «Кто из вас умеет молчать?» Я так и думал, что только я не умею молчать. Молчу. Но зачем мне молчать, если я снова заговорю. И потом. Если я замолчу, то тишиной не стану. Зачем обманываться? Тишина – тишиной, молчание – молчанием. А вдруг захочется чихнуть. Я хотел сказать, что, если я замолчу, тишина не наступит. Мы собрались, чтобы помолчать. Умолкаю. Да. Но для этого я должен захотеть замолчать. С этим большие проблемы. У меня нет выбора, я обречен говорить, как писатель писать, музыкант играть. Приготовьтесь, я отниму у вас ваше драгоценное время. И у себя тоже. Мы же собрались, чтобы помолчать. Кроме того, что мы собрались помолчать, мы еще встретились для того, чтобы отнять друг у друга время. А потом все забыть и не вспоминать. Ну, как мы тут собирались когда-то, чтобы. А еще, чтобы отпали сомнения, что могло быть по-другому. Нет, только так: а рано б. Мы обязательно поговорим о погоде. Компромата не будет. Будет много крови и сразу катарсис. Фабула болеет. У сюжета кризис переходного возраста. У действия отгулы. Я прав, специально замолчать нельзя. Что я должен делать? Говори. У меня все. Молчим.

Попробуем начать. В слове аквариум есть слово ум. Рыбки в ней – мысли. Печальное зрелище – аквариумы без рыбок. И с рыбками печальное. Ни одной рыбки. Нет их. Однажды я проснулся от ужаса, что у меня все хорошо. И я не электрик. А мне надо было поменять перегоревшую лампочку. Не я один проснулся однажды от ужаса. Не только у меня перегорела лампочка. Много, много на свете и не-электриков. Но проснуться от ужаса, что у тебя все хорошо, – диагноз. Лучше не просыпаться. Плагиат. Просыпаться – плагиат. И не просыпаться. И гундеть про жизнь. Человек звучит тихо. Оглушить классикой? Так и надо сделать. Нет, надо взять ведра и начать носить воду. Потому. Я не. Упал из последних сил – без меня. И я не электрик. Мечтал стать контрабасистом. Не стал. Суеверен. Увижу себя в зеркале и сплюну через левое плечо. А потому, по кочану с кочерыжкой. Одни сомнения и слезы вместо рыбок. Общее для сомнений и слез – отсутствие у них теней. У хорошо нет тени. Неплохо. У однажды. Утром возьмусь за ум. Ужас прекрасен. Слезы. Одна слеза. Неважно. У нее тоже нет тени. Их вообще нет. Одна только правда. Заспиртовали. Бывает. Вернуться вперед. Я там жил раньше. Приятно мерцает. Спать, когда хочется спать – это проще простого. Еще и на могильной плите. Доброе утро нового дня не заставит себя ждать. Сам себе вместо берега. Только не молчи, говори. Спи и говори.

Я понял, откуда девушка знала про блинчики. Она же говорила по телефону, ей посоветовали взять блинчики по телефону. Потому она и не заглянула в меню. Уверен, она сегодня проснулась от ужаса, что у нее все хорошо. Представляю, как ей стало хреново. И надо было поменять перегоревшую лампочку, а она не электрик. Она не знала, куда ее выбросить. Оставила на память и взяла в дорогу. Лампочка – напоминание о памяти – источнике бессмертия. Да, она так подумала, воспользовавшись цитатой из древних греков. А вы думали, что она лохушка. Тема исчерпана.

Попробуем начать. Сегодня первое апреля. И завтра будет первое апреля. И послезавтра. И послепослезавтра. Всегда будет первое апреля. В индийских фильмах добро всегда побеждает зло. Но когда в зале включают свет, все становится обыденным. Никого зла нет, нет и добра. И давно уже нет в живых тех рыжих лис у мусорных баков на улицах Портсмута ранним утром. Реплика из зала: «Не верим. Верните деньги за билеты». Так я разорился. Денег нет. Еще и первое апреля. Кто поверит, что их нет, если я хочу занять. Это наводит на мысли, что, когда деньги отменят, люди потребуют их вернуть. В самом деле, зачем жить без денег. Без денег жить – не жить. Но придет этот светлый день, с одной жирной звездой на весь небосклон. Не спать. Соловья отравили баснями. Басни – зло. «З» и «ло». Нет, просто «з».

Нас не было. Мая 68-го не было. События можно оспорить, но не преодолеть. Открытие возможности – событие. Не усекли возможностей, то и не было что было. Революции совершаются ради одного человека, ну, двух, от силы бригады. Не пригодилась человеку революция, то и не было ее. Нет и нет. Вам решать, был ли август 92-го. Сколько миллионов вы не заработали и как событие отразилось на вашей сексуальности, на отношении к делу, к телу, к близкому, к далекому. И уж никак не пригодятся какие-то рыжие лисы у мусорных баков. (Достает из кармана перегоревшую лампочку.) Фокус? Да. Вот та лампочка, которая не разделила со мной утреннего ужаса, что все хорошо. Выбросим память, и она загорится, до того как перегорела. Реплика из зала: «Оставим на память. Мы не электрики». Подождите, я еще не вернул деньги, чтобы оставлять на память.

Были ли те лисы голодные? Я этого не увидел. Я увидел, что они поджарые, пугливы и жадные до впечатлений. Отходы пищевые и бытовые – гарантия возможностей, залог впечатлений. Я же не из этой категории и интереса у них не вызвал, разве только они меня испугались. Реплика из зала: «Огоньку не найдется?» Потом покурим. Обязательно покурим. Покурим, покурим и выбросим бычок на мостовую. Урн днем с огнем. Покурим. Рим прокурим, легкие, стариков. Или я неправильно понял? Вы имели в виду какой-то другой огонек, мол, у вас его нет, в вас он потух, а у меня, такого видного и неприметного, его не может не быть. Нет огонька. И сигарет. А у Омара Хайяма была золотая зубочистка. Он пользовался ею вместо закладки для книг.

И чего только не наговоришь, пока не рассвело. Надо уснуть. И надо начать. Что смотрит в меня и не дает начать? Со мной все было в будущем, мне некуда идти. Спрашивается, что я делаю здесь? Жду рассвета. Жду, когда замолчу, когда дочитает книгу попутчица по левую руку и проснется дылда напротив, у окна, чтобы узнать, какого цвета у нее глаза. Праздное любопытство. Тогда о себе. Серохвостовы уютны. Бесстрашные в застолье. Все. Нет, не все, что-то еще. Что-то про живучесть хотел добавить. А кто не живуч? Добавить нечего. Детей Серохвостовых можно найти повсюду. Живут как умеют. А уметь часто не хотят. Все. (Убирает лампочку в карман.)

Определенно, поезд стелется, если на спидометре 210. Терапия скоростью заменяет тома, заменяет молитву. Ничего лишнего, есть только движение к цели. Зло можно просто обогнать, оставив с носом на обочине. Думать, как раньше, не пригождается. А думать по-новому еще не умеешь. Спекуляции понятиями, сюжетами и прочим исключаются. Что и требовалось доказать. Каждый из нас в душе прирожденный гонщик. Раньше мы с вами не встречались. Это было при других обстоятельствах, поэтому не считается. Я был стар, впрочем, как и вы. Мы шли по эскалатору против движения. Мы шли, но стояли на месте.

Жду когда начнет светать. Только сейчас понял, что попутчицы напротив едут назад. Они специально купили билеты, чтобы ехать лицом по ходу движения, а поезд поехал назад. Они покорились судьбе и смирились. Я же думал, что мойры вне судьбы, их она не касается. А попутчица по левую руку перелистывает страницу за страницей. Она едет правильно, согласно купленному билету. Она старшая мойра. Две других об этом не знают. Они вообще не знакомы между собой. Для них меня нет, для них я пустое место. Но они так не думают – им все равно, что я еду с ними. Все хорошо. Дальше будет также никак. Марк Шагал родился мертвым. Его окунали в ведро с водой, кололи иголками. Швейные иголки могут пригодиться не только для шитья. Из обстоятельств своего рождения никогда не уехать. За картины мира не уехать. Не уехать с вокзала. Ты никогда не садился в этот поезд. Но сел и поехал. А кто-то взял и родился. А кто-то умер. А кому легко? Только пушинке. Гуляй, дыши глубже. Руки так и тянутся к хохломе. Классическая скукотища. Но хоть конь-огонь синий, с белой ромашкой на боку. А можно сидеть под столом и плакать на два голоса. Потеть – устаревшая технология. От малины и меда следует отказаться. Без запаха и вкуса лучше. Не хватало заболеть. Классная скукотища. Гости в разноцветной мишуре. Мужчины-одиночки. У них сегодня произвольная. В Челябинске собрались лучшие мужчины-одиночки. Если они мужчины. Траектория кашля неисповедима. Надо настроить ПВО и проследить. Никто не позвонит. Рано. Еще даже не начало светать. Спим. Дальше как пойдет. Это не точно. Все так, но не так. Припоминается завтра. Кто-то выпустил на футбольное поле кур. Они начали нести яйца. Матч отменили. Мяч сдулся сам. Зрители разошлись. А мы с вами, уважаемая публика, терпим друг друга. В воротах соседка баба Маша. Она вся в серпантине, она сегодня невеста – ей предложили руку и сердце. Зима пришла сразу, наш городок засыпало снегом за час. Так уже было. Опять плагиат. Еще. Мама купила мне пластырь от тоски и велела выйти из-под стола. Но если я встану в рост, то ударюсь головой о столешницу. Не выйду, даже если весь свет попросит у меня прощения за несправедливое отношение ко мне, что я для них пустое место. Поставили пластинку с усато-бородатой песней. Всем весело. Не получается собраться духом и попросить у них, у этих прощения, что они для меня тоже пустое место. И тогда я захотел стать оперным певцом. Не стал. Не стал и контрабасистом. Теперь для меня все позади. А потому только вперед. Но это не значит, что в будущее. Вперед назад дорога. Она только одна, она вместо навигатора. Он показывает прямо. Больше ничего не приходит на ум. Еще вперед, еще, оставшись когда-то под столом. С ним, с тем строптивым предстоит встретиться, если не просплю. Буду ехать, даже если кончатся рельсы. Нет, не доехать, как не проехать под радугой. На чудо не уповаю. На днях из дома пропала мыльница. Чуда не случилось – не нашлась. Зеленая такая, с обмылком. Думаю, пропажа опечалила и вас, мой зритель, моя публика, моя мятежная толпа. Без вас никуда. Дайте знать, что живые. Хлопать не надо, лучше ушами. Можно глазами или ногами. Что притихла? Что тебя гложет, бедная, немая? Все ближе до тебя, все неотвратимее крушение. Поезд не пощадит никого. Лучше разойтись по-хорошему. Реплика из зала: «Верните мыльницу! И разойдемся». Дальше некуда и вам, как и мне. Дальше меня, стоящего перед вами, вам не надо. Вам дальше себя держать курс. Так видится с моего места. В чем наше различие? Для вас я начался в тот момент, когда в зале погас свет. Я же в своей истории не с самого начала. Я зашел в туалет и пропустил волнительный момент отбытия поезда. Я не сказал себе: вот оно, случилось. А дальше меня закрутило, одержимого желанием восполнить этот момент. Вы пришли увидеть, как какой-то человек стоял, стоял пред вами, показал перегоревшую лампочку и убрал обратно в карман. Больше ничего не запомнится. Вы пришли встретить вместе со мной мой, а не ваш рассвет. За окном пока темно. Только если и рассветет, этим не восполнишь тот особенный момент отбытия поезда. Ничем не восполнишь. Дальше.

Вот и подходит к концу наша история. Куда я еду? Что меня ждет? Ближе. Я еду на свои похороны. Это ближе, чем до будущего. Приглашения разосланы. Могилу должны были закончить вчера. Возьму такси, чтобы не опоздать, если не попаду в пробку. Надо будет переодеться. Одежду подвезут на кладбище. Прощальной речи говорить не буду, Серохвостовы такие. Только бы не случилось как в прошлый раз – могилу залило водой, в ней завелись рыбки. Мероприятие пришлось отменить. Только бы доехать. Не терпится. Нет, не забрезжит за окном. Кто сказал, что первого апреля стоит ожидать рассвета. И завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Всегда будет первое апреля.

Еще, дальше.

(Никого. Один.)

ЗАНАВЕС

2024