На покой

Такое случается, хоть и не часто...

«Ответственность лежит на стольких людях, что ее как бы и не существует.»

Стивен Кинг «Противостояние»

1

Утро выдалось молчаливым. Никто ничего не говорил. Даже птицы — крикливые по природе, молчали этим днём. Тихо, как в могиле.

Часы показывали пятнадцать минут восьмого. Билли Марш, насвистывая, стянул ремень и отлил в кусты у обочины дороги. Сегодня этой трассой никто не пользовался. Машины прекратили заезжать в Нижний Вульфстон уже как три недели; да и из самого городка не нашлось никого, кто бы захотел проехаться на своей «детке» этим тёплым августовском днём.

Билли застегнул ширинку и подтянул спавшие и успевшие износится за пару рабочих вечеров, джинсы. Поправил скосившуюся шляпу стестсон и двинулся вниз под холм. Он подумал, что было бы смешно схлопотать солнечный удар во время того, как он справлял малую нужду, и шлёпнуться на обоссаные кусты и пролежать так до вечера, пока его не найдёт кто-нибудь из горожан, например Кэтрин. Нет, пускай его бы нашла определённо Кэтрин. Тогда бы это было забавно, забавно по-настоящему. К Кэтрин он был небезразличен. Очень как небезразличен. Также небезразличен, как пастер католической церкви небезразличен к маленьким мальчикам желающим поближе узнать Господа в своей маленькой пастве.

Вдоль дороги росли ивы. Нижний Вульфстон был этим особенным. Только тут прорастало так много ив, чтобы образовывать ивовые леса. В начале лета в них было невозможно невыносимо: с ветвей капал сок прямо тебе на голову, а на почках в густой слизи копошились личинки чёрных мух. На самой большой из ветвей свисали качели из покрышки; рядом валялся сдутый мяч и клюшка для хоккея.

Марш подумал, что какой-нибудь мальчик чересчур увлёкся игрой и когда мама позвала его ужинать, у того просто вылетело из головы занести в дом свои игрушки — вот балда, и продолжил спускаться по склону. Усохший скелет под ивой он предпочёл оставить незамеченным. А Скелет Крэйг предпочел и дальше сидеть в тени кронов и улыбаться всем и вся своим фирменным оскалом из двух рядов начисто выбеленных зубов — мама и папа при жизни позаботились, чтобы зубки были белыми и светились в темноте.

Пройдя одну треть мили, Билли Марш почувствовал усталость в ногах; колени слегка подрагивали, а носки в его кедах успели три раза промокнуть и высушиться. Он решил, что не станет перенапрягаться — он не знал насколько его авантюра окажется прибыльной. Но предполагал, что не очень. И поэтому заключил, что не стоит гнать себя понапрасну. Он мог потратить свои силы почём зря делая что-то и более приятное: погонять шкурку, например, или отыскать какой-нибудь придорожный бар и там напиться в усмерть. Да, он так мог. Но решил, что лучше сейчас ему отдохнуть, и если в доме Судьи окажется пусто, то он подумает и над первым и над вторым вариантом. А если всё зайдёт ещё дальше, то найдётся местечко и для третьего...

Он присел на капот застывшего «форда». Хром блистал на нём, как гора самоцветов. Сидит нога на ногу. Через лобовое стекло Билли разглядел детское креслице на заднем сидении и три высушенные куклы — две на переднем и одно, самое маленькое, в том самом детском кресле. В голове промелькнул щебет птиц. Его передёрнуло. Он отвернулся. Засвистел старую мелодию.

Слабость в ногах потихоньку стала уходить и он решил, что ещё пару минут посидит, а потом двинется дальше; ещё пол мили, или меньше, и он на пороге дома Судьи. По дороге бегали тени — ветви деревьев раскачивал шаловливый ветер.

Билли Марш осмотрелся по сторонам. Симпатичные домики устроились в отдалении от дороги — все пустые и, кажется, совершенно мёртвые. Лужайки уже успели безобразно зарасти, а вода в бассейнах — у тех, у которых бассейны были — приобрела зеленовато-болотистый цвет и на поверхности плавали листья и занесённые ветром бутылки и упаковки. Потную кожу сушил раскалённый ветер.

Привал окончен.

Когда Билли спрыгнул с капота, машина заскрипела, как старая собака. Билли поправил скосившуюся стетсон и зашагал дальше. Полы его рубашки развевались от встречных порывов воздушных масс, а он пожалел лишь о том, что не прихватил с собой тёмные очки, когда была возможность. Выпадет шанс, он обязательно возьмёт парочку. Во-первых, в них бы он выглядит круче. Во-вторых, солнце ещё никуда не делось из этого мира.

Он прошёл знак, сообщающий:

ВЕРХНИЙ ВУЛЬФСТОН 15 МИЛЬ

И свернул налево.

Дорога стала шире, деревьев меньше. Тут и там по сторонам от дороги стояли дома, как могильные плиты. В голову Билли пришла мысль, которая приходила ему и раньше: неплохо было бы залезть в один из них и разжиться велосипедом. По-любому кто-то держал велосипед в гараже или же на задворках. Никто не будет против, если он возьмёт чей-то велосипед. В любом случае, им-то он больше не нужен... Но каждый раз проходил мимо, отводил глаза или смотрел себе под ноги, будто провинившейся мальчишка, который стыдиться собственных соображений — этот выбор он не мог объяснить и самому себе, не то чтобы кому-либо. Он обогнул мёртвый «Кадиллак». Ещё один факт: у него нет водительских прав. Он никогда не садился за руль автомобиля. Черетырёхколёсный транспорт был для него в пролёте. В любом случае, дороги забиты оставленными машинами — говорил он себе, — это оправдание, которое лучше не употреблять.

Он остановился перед почтовой коробкой. Кленовая улица, дом 27. Двускатная крыша, белые панели, запылённые окна. Жена Судьи в начале лета сажала петунии — они все завяли. В последние двенадцать дней температура в воздухе держалась в районе восьмидесяти градусов¹. А последний реальный дождь на памяти Билли Марша выдался на третье августа. Это было так давно. С тех пор в Нижнем Вульфстоне стоит ужасная засуха.

Билли Марш вступил на крыльцо. Он постоял, переминаясь с ноги на ногу, думая, что теперь делать дальше. Старая сосна протестующе стонала под ним. Дом был тих и мрачен. Он решил постучать. Уверенности в нём поубавилось, теперь все чувства затмили волнение и томительное ожидание. Но в последний момент он просто толкнул дверцу вперёд.

Дверь оказалась не заперта.

Три особо больших капли пота стекли по лицу. Он прошёл по узкому коридору увешаным старыми фотографиями — большая часть из них была со времён второй мировой, подметил Билли.

В гостиной Судьи Билли ничего особенного не нашёл. Кроме мёртвого пса — тот мохнатым комком забился в самом углу комнаты. Гнил и вонял. Золотистый ретривер.

Билли Марш пытался вспомнить, говорил ли ему Судья о собаке хоть раз или нет. Но решил, что это не так уж и важно. И выбросил это из головы.

Казалось, в доме Судьи было жарче на пару тройку градусов, чем снаружи.

— Судья?

Голос Билли разнёсся звоном битого стекла. Дом не ответил. Он начал подниматься на второй этаж.

— Эй! Есть тут кто?!

Билли вспомнил званые вечера и новогодние приёмы в этом доме. Судья всегда был добродушным и гостеприимным человеком. Судья никогда не отказывался потерять часок другой за болтовнёй с отменным собеседником (Марш таковым себя не считал, но в глазах Судьи таковым являлся). Угостить хорошим вином или баночкой пива. Пообсуждать спорт или ближайшие президентские выборы. Судья обожал некрологи. Судья всегда сидел в своём викторианском кресле, у его ног лежал послушный ретривер, а Билли на кушетке напротив. В камине трещал огонь. Им обоим это нравилось. Каждому было что рассказать. В последний год Билли наведывался к нему раз тридцать, с поводом и без. Он запросто нашёл хозяйскую спальню.

Ему вспомнилось, что пару минут назад он гадал, существовал ли в прошлой жизни золотой ретривер Судьи. Теперь ему не казалось — он точно знал, что схлопотал солнечный удар. Но ни где-нибудь в кустах на обочине, а прямо здесь, в доме старого друга.

Два высушенных тела лежали в обнимку. Тот что сверху — Судья, определил Билли, а тот что снизу — его жена. Они занимались любовью, когда это произошло. Билли обратил внимание, что простыня кристально-белая. Ни тебе капель крови, ни тебе капель жира. Чистая, как само небо.

В окно комнаты лил солнечный свет. В воздухе плавала пыль. Пот мгновенно охладился. Он ожидал... нет, — он знал, что так и будет. Но нитка надежды в его голове порвалась как струна — громко и так ужасно...

С таким треском...

От одной только мысли, что ему снова придётся копать, он был готов вывернуться наизнанку.

Билли уже представлял, что ему снова предстоит рыть могилы для друзей. Таких могил он понаделал семь на заднем дворе своего дома. Сейчас он был в той же одежде, в которой копал ямы своим близким. Каждый помечен сколоченным на скорую руку крестом. На одном из них написано «Кэтрин». Могила той, к кому он был «ой как не безразличен». Теперь нужны ещё две. Одна для Судьи, и одна для его женщины.

Через это он уже проходил. Придётся пройти ещё раз.

Он вошёл в гостиную, прошёл её насквозь и устремился на кухню.

В холодильнике нашлась неоткрытая баночка Доктора Пеппера. Электричества не было, банка была тёплой, но на сколько мог судить Билли: тёплый Пеппер ничуть не хуже холодного. Только тут он понял, как сильно ему хочется пить.

”Роберт, Питер, Джек, Лу, Изабела... Марти... Кэтрин„

Тёплая сладкая жидкость пролилась в его глотку и достигла дна желудка.

”Судья и женщина Судьи...„

Билли Марш задумался над первым и вторым вариантом дел. Напиться и подрочить теперь имели больше смысла, чем имели пару часов назад. А третий вариант уже не казался миражом... А вполне себе начал обретать плотность и углы.

Чего-то такого он и ожидал. На что он только надеялся?

Часы показывали пять минут одиннадцатого.

”Возможно придётся закапать и ретривера„

¹ 26,6° Цельсия.

2

Билли Марш вспомнил роман, где каждая новая глава начиналась со слов: «...Минус 100, отсчёт идёт...». Что-то связанное с бегом. Бежащий? Идущий человек? Может, Бегущий? Возможно. Он не мог вспомнить. Название так и вертелось на языке, и это его печалило — книжка-то ему понравилась.² Если он не забудет, то как-нибудь забредёт в местную библиотеку и попытается её найти. Это, — думал он, — будет его следующий задачей на месяц.

Дом Судьи — он пробыл тут три дня. За это время он смог выкопать три могилы и скинуть в них своих обладателей. Ни для кого не устраивал достойных похорон. Гробы? Должно быть Бог допустил серьёзную ошибку, оставив Билли Марша за нового Нойя. Потому что, с какой бы любовью он не относился к умершим, Бога для него больше не существовало, и все те его обычая, отныне для него они были злобной насмешкой. Даже для Кэтрин, — той не безразличной его Кэтрин, — не было гроба, был только крест на её могиле, который он с горечью начинал презирать.

Две могилы — одна для Судьи, вторая для женщины Судьи. Третья, — самая маленькая, — для ретривера Судьи.

Три земляных холмика на заросшем дворике его покойного друга. Он как-то подумал, что было бы не плохо вытащить из гаража газонокосилку, завести её, и пройти ею по самым запущенным местам. Но потом передумал — счёл, что мог бы провести время за более приятным занятием: погонять шкурку, например, или найти поблизости бар и напиться до нюней. Третий вариант он предпочёл не называть. Всё лучше, чем снова возвращается на задворки, к его почившим друзьям...

Вспомнить кличку собаки ему так и не удалось. А брелка на ошейнике он не обнаружил, — должно быть, это не так уж и важно. Он постарался выбросить это из головы.

Циферблат часов говорит, что сейчас пятнадцать пятого.

За окном светит солнце.

Билли Марш решает, что пора.

Дом Судьи он покидает в печали. Его донимает душевная боль. Он начинает чувствовать, как одиночество впивает в него свои заострённые зубы. Клыки и клычки. Он по-прежнему не встретил ни одного живого существа. За исключением разве что насекомых — их то он видел в достатке. Над высушенными телами всегда летает рой тёмных точек. Билли Марш снова зашаркал по асфальту.

Он видел впереди забитую стоячими автомобилями дорогу, но особого значения этому не придал — ближе к трассе ведущей в Верхний Вульфстон их изрядно поубавится. Сейчас шестерни в его голове скрипели о другом. Его беспокоило, что будет, если в Верхнем Вульфстоне он потерпит крах. Не найдёт никого. Не единого признака, что в мире остался кто-нибудь, помимо него. Он боялся, что просто потеряет смысл жить. Что и эта ниточка порвётся, как порвалась ниточка Судьи. Надежда всегда умирает последней — заметил Билли. Ему не верилось, что такое могло произойти. Что мир может быть так жесток. А что если то же самое и в других штатах? Что если взаправду он остался один? Гнетущие мысли никак не хотели его отпускать.

Кошмарный сон наяву.

Он ступил в дорожный слив и окончательно очнулся от мыслей.

К шести часам дня, он был готов двинуться в путь.

В одном из магазинов он разжился протеиновыми батончиками и несколькими литровыми бутылками воды. Ни за что не заплатил. Сушёный труп за кассой был на счёт этого не против. Билли хотелось с кем-нибудь поговорить. Он готов был поспорить, что скелет за кассой при жизни был крутым чуваком. Может нравился местным девчонкам, ухаживал за корги матери и помогал младшему брату с уроками. Скорей всего так и было. Стриг лужайку перед домом, — представилось Билли. У него по-любому была красивая девчонка, блондинка или брюнетка, с отличным бампером. Будущее в спорте или кораблестроении. Может, даже, он писал бестселлер, когда всё это произошло. Этот высушенный труп за кассовым аппаратом. Вполне возможно.

Билли Марш отдавал себе отчёт, что всё это надумано. Ничего такого он не знает в помине. Но готов был на это спорить. Чёрт, он готов был спорить самим с собой, лишь бы не слышать эту тишину. За последнюю неделю её он наслушался вдоволь. Приелась.

Ещё он взял пару консервированных банок с ананасом и открывашку. Запихнул всё в рюкзак — его он взял в отделе «всё для активного отдыха и туризма» и остался ждать наступления вечера. Напротив магазина тлел сгоревший дом.

Надо же, — подумал Билли, — как ещё весь город не вспыхнул ярким пламенем.

И вправду.

За всё время блужданий по Нижнему Вульфстону было бы хорошо, если бы он насчитал пару-тройку сгоревших домов, заправок или бакалейных лавок. А лучше десяток тех и других. Увидеть бы дымные столбы уходящие в небо. Запах гари и уносимые ветром хлопья пепла. Взрывы и пламя. Жар городов. Он чувствовал, что так оно и должно быть. Так всегда представляется конец света: горящее колесо катиться по колее, отплёвываясь огнём, поджигая высушенную траву, разнося по полю прожорливого демона с температурой в 451° по Фаренгейту³. Так зачем же отходить от сценария? Билли никак не мог понять. Конец света оказался совсем не такой — не таким, каким его представляли. Он видел только тлеющий дом на Плюшевой улице — Билли не сомневался, что в него ударила молния: уж чересчур сильно ощущался вкус статики в атмосфере. И вот второй, этот, что сейчас был перед ним. Единственный деревянный дом зажатый между кирпичными собратьями. Их углы закоптились и покрылись сажей, от бушевавшего когда-то здесь пожара, но во всём прочем, они были ничего себе, нормальными, целыми. Будто только тому выпал несчастный жребий — превратиться в угли. Что послужило причиной пожара? Конфорка? Замыкание? Случайно упавшая на ковёр раскуренная сигарета (эти штучки Кэтрин называла «раковыми палочками»)? Всё это начинало его нервировать и пугать одновременно.

”Вот о чём милостивый Бог позаботился, — подумал Билли Марш, — так это о том, чтобы стереть с лица земли человечество, но не превратить ими же возведённые дома в кострища. Не превратить мир в огромный крематорий. Не дать метеориту упасть дважды в одну лунку„

Он больше не мог сидеть на месте. Его разрывало негодование — едкий газ в его теле забивал клапаны и бил по крышке. Он встал и зашагал по дороге. Агрессивно и резко. Скользил между замерших навечно автомобилей и перешагивал через разбросанные повсюду осколки и детали авто. Вечер. Двадцать минут шестого. Горизонт розовый как фламинго. В задних стёклах некоторых автомобилей мелькали людские головы. Аварий на этой трассе много. Почти каждая вторая машина упиралась в зад другой.

”Но горели из них единицы„

К половине одиннадцатого Билли Марш наткнулся на сваленный в кювет мотоцикл.

Город за спиной находился в двух с половиной милях от него — столько он прошагал на встречу Верхнему Вульфстону.

За ближайшими кустами Билли обнаружил два высушенных трупа. Прямые лучи фонаря выловили их тёмные силуэты на фоне придорожия. И эти лежали в обнимку, — подумал Билли, подходя ближе, — когда это произошло. Ему мгновенно вспомнились Судья с его женой. Разом накатила печаль, тоска. Он хотел было накинуть на них плед — его он выцепил взглядом среди прочих пожитков оставленных любовной парочкой, но тут же вышвырнул эту мысль из головы. Оба мертвеца были мужского пола.

Билли Марш сплюнул.

Вернувшись к упавшему байку, Билли почувствовал к нему сначала омерзение, а потом интерес.

Это был классик. С виду целый. Красивый. Облизанный языками пламени. Стальной мустанг.

Волнение хлынуло на него прибоем. В нём проснулась уверенность, что это отличный шанс. Шанс прокатиться с ветерком и добраться до пункта назначения этой же ночью.

Хотя он понимал, что ехать ночью не просто опасно — безумно. Он всё равно продолжал думать, что это неплохая идея. Дело даже не в том, что ехать придётся ночью, пробивая себе путь с помощью мотоциклетной фары. За эти четыре часа научиться рулить мотоциклом он никак не мог, это было невозможно. Никакого подобного чуда в его жизни не происходило.

В городе он оправдывался тем, что не умеет водить и дороги забиты автомобилями — вечные пробки. Он подумывал о том, чтобы взять с витрины какой-нибудь супер-пупер велосипед и катить на нём до самого Верхнего Вульфстона — эта идея потонула в болоте забвения. Про это он просто забыл. Но теперь его взгляды на этот счёт переменились. Он давал себе понять, что в городе его ноги не выли от усталости, и теми четырьмя часами ранее, он был совершенно другим человеком. Не тем Билли Маршем, который каждый сотый ярд вытряхивал из обуви умудрявшиееся залететь туда камешки. Не тем Маршем, который изнывал от усталости.

Теперь в его голове играла совершенно другая философия, и девиз ей был:

”Учиться никогда не поздно„

Билли Марш посветил вперёд — на дорогу. Пустой участок трассы. Он прикинул, что продлится он миль этак шесть. Ближе к городу такого не будет — это точно. Там он встретит сопротивление. Но пока поток мёртвых автомобилей будет жидким, он сможет проскакивать между них на низкой скорости. Протискиваться по возможности. А когда поток станет совсем непроходимым, он бросит байк и пойдёт пешком. И пройдёт каких-то жалких две-три мили на своих двоих до городка.

Лицо расколола улыбка.

Когда он принялся тянуть байк на себя, рюкзак на спине дал о себе знать. Он скинул его, оттолкнул ногой в темноту и попробовал снова.

Килограммы металла тянули вниз. В лунном свете поблёскивал хром и языки пламени извивались в его мягком свечении. Мышцы напряглись и превратились в натянутые канаты. Лоб и нос покрылись испариной. Он почти поставил машину на колёса, но нужно было её ещё немного выровнять. Он пнул в то место, где при осмотре заметил подножку и промахнулся. Ступня заскользила и по инерция увлекла его за собой. Что-то в его ноге, на уровне коленной чашечки с громким хрустом щёлкнуло.

Мгновение — и он уже распростёрся на земле.

На сей раз не было никакого щебета птиц. Когда он оказался под мотоциклом, существовала только боль.

² Автор ссылается на роман Ричарда Бахмана (Стивена Кинга) «Бегущий человек».

³ 451° по Фаренгейту — это температура, при которой воспламеняется бумага.

3

Два часа дня.

Билли Марш открутил крышку бутылки с водой и жадно присосался к горлышку, пил большими глотками, будто какое-то ненасытное животное. Часть воды пролилась по заросшей щетиной подбородку и оставила большое мокрое пятно на футболке. Высохнет — сказал он себе и закрутил бутылку обратно. От рубашки он избавился ещё с утра, где-то между шести и шести тридцати. Тогда мировую духовку только начали выкручивать на полную мощность. Было жарко. В тени термометр показывал 84° Фаренгейта⁴. День обещал быть долгим.

Он прошёл мимо неподвижного, почти идеально круглого пруда, над которым кружил рой комаров и мошек. Желание искупаться и немного охладить горящее тело у него промелькнуло и надолго засело в голове. Запах собственного пота его убивал. Он грязный, и в данный момент, Билли больше всего напоминает какого-нибудь бездомного из гетто. Мерзкое чувство. Но он должен добраться до Верхнего Вульфстона к закату. На вопрос почему — внятного ответа никто не услышит. Он и сам не знает почему, но чувствует, что если позволит себе задержаться хоть на часок, то всё будет потеряно.

Всё будет потеряно для него.

Он прошёл знак, сообщающий:

ВЕРХНИЙ ВУЛЬФСТОН 3 МИЛИ

И продолжил шагать в том же ритме, в один унисон с дорогой.

Все эти автомобили и фуры, фургоны, мотоциклы, стали попадаться чаще, но реальной пробки пока не наблюдалось. Пока.

Он ел батончики и выбрасывал обёртки за спину. Оставлял за собой след из хлебных крошек. Если кто-то когда-то пройдёт по этой трассе, то сможем проследить путь Билли Марша от Нижнего до Верхнего Вульфстона по этим обёрткам. Как плохой волк проследил за Красной Шапочкой и съел её бабку, а затем и её саму. Этот человек сможет сделать то же самое, если пожелает. Билли Марш возражать не станет — он давно устал от одиночества и готов согласиться на то, чтобы быть съеденным плохим волком. Так он хотя бы не будет один. В желудке волка найдётся с кем поболтать, например с Красной Шапочкой или с её бабушкой. А может там найдётся местечко и для Кэтрин и для Судьи, может они уже давно там, сидят и ждут его появления. Тогда он больше не будет один.

Почему-то эта мысль воодушевила Билли, и он заработал ногами более энергично.

На ходу он потёр бедро и немного размял коленку.

Боль в ноге не была острой, не была ужасной, не была с родни агонии. Она была терпимой. Ноющей, но выносимой.

Он до сих пор не решил, было то случайностью, удачей или совпадением. Возможно ему просто небывало повезло. Но факт остаётся фактом: мотоцикл не сломал кость, не передавил артерию; по ощущениям, даже коленная чашечка была в полном порядке. Никакой тебе царапины, никакой тебе гематомы. Он отделался лёгким растяжение, которое, как он думал, пройдёт через пару-тройку дней. Ну и маленьким испугом, — как же без этого.

Чудо из чудес, — подумал он.

Но мысль о том, что Бог на его стороне, ввела его в омерзение и тихую ярость.

К трём часам дня он дошёл до автозаправки. Парковка была свободна, не считая одинокого синего «бьюика». Он понял по спущенным шинам и рыжеватому налёту на крыльях, что тот ржавеет тут уже не один год. Останавливаться ему не хотелось, но он понимал, что без отдыха в такую жару долго не протянет.

Он не стал заходить. Сел возле колонки и просидел что-то около десяти минут. Слопал пару батончиков и опустошил третью бутылку с водой. Вдали он наблюдал смутные очертания города. Там он видел надежду.

В три часа и сорок минут он вспомнил, что хлебные крошки — это про Гензеля и Гретель. Он огибал перевёрнутый красный мустанг и эта мысль свалилась ему на голову неожиданно, будто само собой разумеющееся. На всех высохших трупах была та одежда, в которой их изъяли на тот свет.

Для себя Гаррати констатировал ещё один факт: воняло от мёртвых не так сильно, как если бы те умерли естественной смертью.

”Они очень похожи на сморщенные оболочки„

К шести тридцати он вошёл в город. Пустые улицы омывались тёплыми ветрами. Светофоры не работали целую вечность. Время тут остановилось, будто на картине. Он пересёк главную улицу. Начинало темнеть. Высокие и низкие здания отбрасывали тени, создавая некий полумрак на узких участках между постройками. Фонари, как и светофоры, прибывали в бездействии. Мертвяк в «Шевроле» ничего не говорил. Билли это не удивило. Между сгоревшей прачечной и целёхоньким магазинчиком раритета он увидел церковный шпиль. Тот нависал над городом, как стервятник над тушей; в чистом синем небе казалось, будто он сделан из костей, человеческой кости. Туда он и направился.

Сколько Билли помнил себя, он никогда не любил панихиду и субботние службы. Он не любил всю эту атмосферу страха и покорности. От всех этих гимнов и псалмов его выворачивало наизнанку — вот бы никогда больше их не слышать. Одни молитвы перед трапезой чего стоят — всегда кончаются на «Аминь», а начинаются на «дорогой Боже, это я — твой верный слуга». Отец заставлял читать молитву семь раз на день, не только во время приёма пищи, ну и просто так, когда Билли сочтёт, что ему нужно побыть наедине со Создателем. Когда он делает что-то плохое или когда он расстраивает мать или отца, или когда забывает вынести мусор. Это веский повод для разговора с Всевышнем. Ремень, по мнению отца Билли — орудие, дарованное Богом, чтобы воспитывать детей так, как это полагается. То есть так, как на его взгляд, это должно быть.

Его доставал местный пастер. В Нижнем Вульфстоне он был известен как падре Грег — в узком кругу, как любитель маленьких мальчиков. Педофил.

После службы тот частенько отводил Билли в сторонку, чтобы никто не слышал их разговоров. Пастер Грег всегда говорил шёпотом. Звучал он как шорох сентябрьских листьев. Верно, свои грязные речи он не желал делить с остальными. Только не со взрослыми прихожанами церкви.

А если быть честным и правдивым, то пастер Грег ничего пошлого в адрес Билли Марша, да и других молодых прихожан церкви не совершал. Это всё слухи и грязные шутки. Но как легко в них поверить.

Сейчас бы Билли не отказался и от компании пастера Грега — хоть что-то лучше, чем ничего:

— Билли, ты не разочарован в Боге? — прошептал пастер Грег.

— Нет, пастер Грег. А почему вы спрашиваете?

— Потому что у меня есть подозрение, что Бог вышел из офиса, и притом очень, очень давно.

Никогда пастер Грег не говорил подобных вещей.

И вряд-ли когда-нибудь сказал бы.

Билли Марш сидит в первом ряду — это если считать от входа в зал, двери, которого, как и ожидалось, были открыты. Он разделял лавочку с трупом. Костюм-тройка на теле мертвеца выглядит большим, размера так на три больше, чем нужно бедолаге. Билли как и мертвец — упёр свой взгляд на резного Иисуса позади кафедры. В помещении пахнет сыростью. Через витражи пробиваются разноцветные лучи.

Во всём был виноват Бог, в которого он не верил.

Кого-то же он должен был винить. Ведь так?

Билли Марш закрыл глаза, немного разработал горло — он хотел, чтобы его речь Богу была чистой и внятной, начал говорить.

Он проговорил три с четвертью часа без остановки.

Когда он закончил, на щеках высыхали мокрые борозды, грудь поднималась и опускалась, словно меха, но он был спокоен. На улице стемнело; церковь погрузилась во мрак. Трупы на лавках стали силуэтами, а соседствующий с ним мертвец в костюме-тройке наполовину скрылся во мраке. Пустые глазницы по-прежнему смотрели на резного Иисуса.

Билли Марш вышел из церкви в холодный сумрачный мир и поспешил найти себе пристанище на ночь.

Он вспомнил, что ретривера Судьи звали Бетси.

4

— А ты что думаешь, Билл? — спросила Кэрри Брок. — Тебе тоже кажется, что на Севере у нас есть шанс найти живых?

Впереди простиралась дорога — ей нет конца. Часы говорят, что сейчас ровно двенадцать часов дня. Солнце уже испепеляет землю.

— Конечно есть, — буркнул Пол Эшер. Он высыпал в разинутую пасть последние крошки чипсов и попутно умудрялся извернуть свободную руку так, чтобы достать кончиками пальцев бутылку с водой из рюкзака.

Билли Марш плёлся между этими двумя посередине, он разглядывал дорогу и особо к беседам этих двоих не прислушивался. Позади них замыкала ряд Мэйбл — глухонемая, четырнадцати лет, каштановые волосы, зелёные глаза и очень исхудавшее лицо. Пол рассказал Билли, что та ещё не отошла... ещё не переварила случившееся, и лучше её пока не трогать.

— Билл? — Кэрри коснулась плеча Билли.

— А?

— Ты тоже считаешь, что на Севере мы сможем кого-нибудь найти? — Кэрри Брок всегда старалась поймать взгляд Билли, наладить какой-то визуальный контакт, — это его раздражало — он не понимал, для чего.

— Не знаю. Наверное да, шанс есть. Может где-то в Айове или в Дакоте кто-то и остался.

— Хорошо бы, — поддакнул Пол Эшер. Ему явно не помешало бы сбросить пару фунтов, а лучше десяток-другой — жирный и прыщавый, он напоминал Билли того самого лузера из школы, которого все называют просто свиньёй. Только этот был чересчур болтлив.

Билли повернулся назад; проверить, как там Мэйбл: девчонка плелась. И всегда на пять-шесть шагов отставала от общей группы. Голову совсем не поднимала. Бедняжка, — подумал Билли, — совсем ушла в себя.

Из них троих никто не знал языка жестов.

Сначала он был рад, когда встретил их на выезде из города. Они шли в Верхний Вульфстон с той же целью, что когда-то шагал туда и он. Только с тех пор прошло уже немало недель, то есть, после той встречи. Он помнил, что тогда хотел покончить с собой, полностью отвергнув первый и второй вариант развития событий и твёрдо решив воспользоваться выходом Хэмингуя⁵ — то есть, завершить всё основательно. Но он хотел сделать это там, где не было других мертвецов — оказалось, город изобилует ими, они были на каждом шагу и углу, и это ему не нравилось. Ещё один дохлый муравей в огромном муравейнике. Поэтому он направился на окраину — туда, где по его мнению, был самый лучший вариант. И там он встретил их.

Теперь в его жизни появилась эта необычная троица. Про каждого из них он мог что-то сказать:

Кэрри Брок плоская, как гладильная доска. Никаких форм, только кости да кожа. Короткая стрижка — уже обросла. Предположительно, в прошлой жизни была лесбухой. Она из Миссури. Очень глупая женщина — этот вывод он заключил ещё в первый час общения с ней:

— Как ты относишься к лошадям, Билл? Мне вот нравятся розовые, ну те, которые похожи на фламинго... Цветом похожи на фламинго!

Это, — как думал Билли, — она говорила о единорогах.

Пол Эшер — чудик не меньше, чем Кэрри. Ему Билли совершенно не доверяет. Он постоянно ковыряет в носу — делает вид, будто все вокруг ослепли или наоборот, хочет, чтобы они это видели — хрен пойми этого мерзавца. Постоянно ест. Билли ещё не видел, чтобы его рот не был чем-то занят: батончики, чипсы, вяленое мясо, сладости — всё летит в бездонную яму в его вонючем желудке.

Ещё он постоянно говорит — не умолкает, как и Кэрри. Он тоже из Миссури.

Эти двоя стоят друг друга.

А что насчёт Мэйбл? Что ж, с ней всё труднее. Билли не уверен, что её вообще так зовут — Мэйбл. Так её называют Пол и Кэрри, а откуда им это знать — Билли ума не приложит. Никаких опознавательных бирок или записок. Только слова этих двух чудиков.

А спросить у самой девчонки не представляется возможным. Мэйбл не умеет писать. Это Билли поразило вдвойне. Как и почему, он не знает. Но догадывается, что жизнь Мэйбл была далеко не радужная и возможно на то были свои особо веские причины, о которых теперь некому рассказать.

На пути им попалась перевёрнутая патрульная машина. Пол Эшер на какой-то чёрт захотел забраться в кабину, а Кэрри только подсобила ему в этом: когда двое залезли на автомобиль, они обнаружили, что дверца серьёзно деформирована и открыть её не представляется возможным. Пол выругался, а Кэрри посмеялась по-утиному, — мол, она знала, что так и будет.

Мэйбл и Билли смотрели на этих двух идиотов — возможно, в эту самую минуту, у каждого в голове была одна и та же мысль: почему они?

— Эй, Билл, как думаешь, сколько нам ещё топать до Фоксбурга? — Теперь Кэрри и Пол шли впереди, а Билли пристроился между нами и Мэйбл, удлиняя их человеческую многоножку.

— Не знаю. Может миль двадцать. Точно не меньше. — Билли совсем не хотелось говорить, и он отвечал максимально кратко.

— Ну-у-у!!!

Кэрри завыла на Билли, будто это он определяет, сколько ещё миль продлится дорога, будто это он построил все эти города так далеко друг от друга, будто это он виноват в том, что они вообще идут в жаркий час и стирают подошвы обувки под ноль. Как же они ему надоели.

В какой-то момент — когда Пол и Кэрри были достаточно далеко, чтобы не слышать и не видеть Билли с Мэйбл, девчонка подошла к Билли, потянула того за рукав. Она протянула ему скомкатый листок бумаги.

— Что это?

Мэйбл молчала — на мгновение он совершенно забыл, что она немая.

— Извини.

Он прочёл то, что было на бумаге; перечитывал раз семь: он никак не верил, что видит то, что видит. А потом положительно покивал головой и сказал беззвучно, одними губами:

”Да„

На бумаге было написано всего три слова, это был вопрос, который Билли задавал себе великое множество раз:

Бог покинул нас?

⁵ Эрнест Хэммингвей застрелился.

6-27 мая 2024

Маме:

Я

тебя

люблю.

Особые благодарности Ю.Л.И.Е. — той, которой я обязан чистотой своего текста. Спасибо.

https://author.today/work/290473 — работа замечательнейшего редактора в Бас-Лаге.