На верхних этажах

– У тебя больше шансов выжить во время апокалипсиса, если ты здоров и молод, – выдал очевидную мысль Генка.

Я бы рассмеялся, но из моих близких никого не осталось, кроме меня – молодого, крепкого и здорового. Генке повезло – у него выжила семья сестры, и теперь он копит деньги, чтобы уехать к ним на север. Но пока это для него мечты – работы почти нет, а когда получается хоть что-то заработать, то деньги тут же спускаются на алкоголь и девочек.

Мы сидим в баре на втором этаже, потягиваем кактусовый самогон и обсуждаем девчонок. Я бы замутил вон с той брюнеткой с косами и в круглых очках, чья роскошная грудь вот-вот поотрывает пуговички на туго натянутой блузке. Сидит себе за столиком, что-то пишет в блокноте, попивая коктейль, а сама так и стреляет глазами из-под очков, нервно покусывая губы.

Или с барменшей, у которой правая рука полностью забита татухой. У нее такой голос – низкий, грудной, с придыханием. Все время хочу взять у нее телефон и звонить как бы, между прочим, фантазировать.

У меня как-то мелькнула идея, создать секс-службу по телефону, как в старые добрые времена, которые я не застал, но про которые знаю из фильмов и книг, и пусть девчонки, такие как барменша, нашептывают пошлости. Я эту идею сказал под секретом бригадиру, а он в ответ заржал как конь – первое, что возродили после взрыва, это проводные телефоны и проституцию по телефону.

Какой-то рахитичный пацаненок с ногами длиннющими как у кузнечика притулил свой тощий зад на барный стул и стал вешать лапшу на маленькие аккуратные ушки барменши. Интерес барменши к нему продлился секунд десять, а потом ее лицо превратилось в маску вежливости, и она устало слушала его бред, как я, словно радио, слушал Генку.

На этом этаже, где сейчас бар, когда-то был массажный салон. Я любил после спортзала принять душ, а потом спуститься сюда к девочкам, чтоб они размяли мою спинку. Девчонки работали круглосуточно, и рано утром, когда к ним прибегал я, они были сонно-заспанные, словно их вытащили из мягкой теплой постели, наспех натянули халатики и поставили к массажному столу. Я кайфовал от запахов женских тел, а иногда ловил на себе взгляды – ну, давай, протяни руку, начни флирт! Я бы и начал, но рисковал нарваться на скандал. Девчонок много, а массажный салон один. Не хотелось рисковать удобным для меня местом.

– … почему ты не женился, Костян?

Черт! Генка шелестел как радио и отреагировал я только на свое имя.

– А ты почему не женился? – я посмотрел ему в лицо.

Ответ не требовался – Генка страшен как черт и девушки у него если и появлялись, то только за деньги.

– Проехали, – нахмурился Генка и глянул мимо меня. – Вон, кстати, твоя Настя идет и опять с прицепом.

Я глянул туда, куда кивнул Генка и улыбнулся – по проходу, лавируя между столиками, шла Настя вместе с дочерью.

– Она такая же моя как и твоя – соседка, – прошептал я, развернувшись к собутыльнику.

– Э, нет, – мотнул головой Генка, – ты с ней на одном этаже живешь, а я ниже.

Настю я видеть не хотел. У нас с Генкой появились деньги и мы хотели снять девочек или хоть напиться. Сам бы я нашел девушку быстрее, но…

– Привет, соседи!

Настя подхватила от соседнего стола еще один стул и придвинула его к нашему столику. На него мрачно забралась Настина Рута, покосившись на Генку и его стакан с остатками самогона. Где-то в центре зала Настя нашла еще один стул и примостилась между мной и дочерью. Настя не красавица – белобрысая, в бледных веснушках, лицо вытянутое, губы тонкие, фигура спортивная, но не женственная. Единственное, что мне в ней нравилось – это длинные музыкальные пальцы. В Руте ничего нет от Насти, и это хорошо. Симпатичный ребенок, вырастет красавицей. Хорошо, что Насте хватило ума забеременеть от интересного мужика, а закрути она роман с таким как Генка, то бедный был бы ребенок.

– Привет, – мрачно отозвался Генка.

– Виделись, – кивнул я.

– Хорошо, что я вас встретила, – улыбнулась Настя. – Мне по делам надо на пару часов. Пусть Рута с вами посидит.

Настя не спрашивала. Она ставила в известность.

– Мы, вообще-то, – начал Генка, – уже пьяные и собрались идти по бабам.

– Да кто ж тебе даст, – подмигнула Настя. – С меня магарыч.

Настя вскочила, вынула из рюкзака бутылку, поставила ее на стол, вернула свой стул на прежнее место и исчезла из бара, словно сдавала норматив: бег в переполненном зале на скорость.

Отказаться мы не успели.

– Прости, Кот, – извинилась Рута и тяжело вздохнула.

Настя уже проделывала такой фокус. Тогда мне пришлось тащить Руту на руках на наш тридцатый этаж пешком. Я еще удивлялся – как Настя умудряется одна носить свою дочь, а Рута подсказала – их встречает дед, отец Насти, и наверх Рута едет на нем.

– А дед дома? – с надеждой в голосе спросил я. Мне очень не хотелось нести Руту одному.

– Нет. Они ушли вдвоем, – Рута покосилась на Генку, словно подсказывая – вас двое, как-нибудь донесете.

– Накрылись девочки, – вздохнул Генка и посмотрел на проходящих мимо девушек.

Одна из них ловила мой взгляд – мы флиртовали месяца два назад и хорошо провели время, но переезжать ко мне наверх она не захотела, а я отказался жить в подвале, в котором радиации от пыли с улицы больше, чем на верхних этажах.

– Сок будешь? – протянул я Руте бутылку из прозрачного пластика с порошковым ярко-оранжевым напитком, у которого от сока одно только название.

За этот облом мне Настя будет должна не только магарыч.

– Пошли домой, – допил свой самогон Генка. – Перед сменой еще надо выспаться.

Генка встал и побрел на выход. Мы переглянулись с Рутой, она опять тяжело вздохнула, забрала со стола сок и, встав со стула, протянула мне руку. Я крепко, чтобы она не потерялась, сжал детскую ладошку и скользнул взглядом по залу. Сейчас на меня смотрели все – брюнетка в круглых очках, барменша, та девчуля, с которой я зажигал несколько месяцев назад. Да все красивые девушки сейчас смотрели на меня, словно я пришел сюда их обманывать, а меня подловила жена и вручила нашего ребенка. Чертова Настя! Одним магарычом она не отделается.

Смена заканчивается в три ночи, но еще час мы уползаем с крыши, пряча в тени техэтажа оборудование и смывая с себя пыль радиации.

На техэтаже бронированные двери – оборудование дорогое, а желающих что-то украсть и перепродать больше, чем честных работяг. Недавно выискался такой хитроумный – спрятался в подсобке, дождался, пока мы все уйдем, а потом упаковал новые скафандры и вынес на крышу. Сбросить их хотел, наверное. Только сам, придурок, без скафандра вышел. Пока до парапета с первым комплектом дошел, лицо волдырями от ожогов покрылось. Ласковое еще недавно солнышко теперь безжалостный убийца, и винить людям некого – сами виноваты.

Заходя во внутренний шлюз, я обернулся – над высоткой с пафосным названием “Империя” до сих пор висит пылевое облако, окутывая острый клык, оставшийся от некогда самого высокого здания нашего города.

– Такую планету угробили, сволочи, – проследив за моим взглядом, тяжело выдохнул в микрофон бригадир.

Его выдох загудел в моих ушах и я вспомнил ветер, извечный спутник “Империи”. Мне было еще семнадцать, и я изо всех сил скрывал злость. Мы праздновали День рождения моей подружки – Эльки, она на месяц всего старше меня и в тот день стала совершеннолетней. Теперь ей не надо получать разрешение родителей на поездки за город, посещение клубов, полеты, погружения с аквалангом. Даже на эту чертову смотровую площадку мне пришлось брать разрешение, а она, гордо задрав подбородок, открыла на смартфоне документ и охрана вежливо пропустила ее внутрь.

– Кот, а ты любил кого-то на такой высоте? – спросила меня тогда Элька.

– Конечно, уважаемая Эльвира Эдуардовна, – с самого утра я подчеркивал, что она уже взрослая и имя Элька теперь не для нее, – только этим и занимаюсь, выпрашиваю у родителей разрешение, чтоб привести сюда барышню.

Элька рассмеялась, а потом сообщила под секретом, что в местном ресторанчике есть закрытый на ремонт туалет, в нем можно спрятаться, а ночью выбраться на смотровую площадку.

Этот трюк удался бы лет сто назад, когда еще на каждом углу не притаились глаза камер видеонаблюдения, и ИИ не контролировала датчики движения. Элька это в своем плане не учла. А может и учла, просто ей хотелось думать, что можно обмануть систему и заняться любовью, как она тогда целомудренно называла секс, на крыше.

Нас тогда вычислили еще на стадии поиска того мифического туалета с ремонтом.

Но мы все равно сделали это через полгода. Правда, высотка была другая, город поменьше, контроля почти не было. Я и был тот самый контроль. Меня забрали служить, а она прилетела меня проведать. На местной “Империи” стояло военное оборудование, и за бутылку коньяка, шоколадку и сигареты, всунутые Элькой дежурным, мы страстно занимались любовью на крыше, наплевав на дующий с океана колючий северный ветер.

Где сейчас Элька? Она исчезла из соцсетей за год до катастрофы. Последний пост был о том, что она вышла замуж, и теперь меняет свою жизнь вместе с фамилией. И черт с ней, с Элькой. Она бы все равно никогда не стала моей, даже если бы я заработал кучу денег. Ее семья нашла ей мужа, когда Элька была еще ребенком, и они всегда ездили отдыхать все вместе – ее настоящая и будущая родня.

Я был удивлен, что она не девочка, когда у нас все случилось в первый раз, но она тогда пожала плечами, отвернулась и сказала: – “Муж должен быть первым”. А то, что ей было шестнадцать, а ему как мне сейчас, его не волновало. Не волновало, что она всего лишь испуганный ребенок… Кому я вру? Себе! Элька никогда не была ребенком. Она даже в пятом классе уже флиртовала, а в седьмом отец посылал за ней машину – старшеклассники не давали ей прохода.

– Костян, да у тебя стоит! – прервал мои воспоминания бригадир.

Я совсем не заметил, как разделся и стал под душ. Чертовая усталость. Ну, ничего, мы уже заканчиваем работу. Скоро крышу и стены нашей высотки будут укрывать солнечные батареи, и всему дому не надо будет так жестко экономить.

– Да подружку бывшую вспомнил, – отвернулся я к стене и стал прикидывать, сколько осталось на крыше работы – надо было отвлечься от Эльки или подрачить, но заниматься этим при всех желания не было. Хотя парни иногда рукоблудили или притаскивали с собой в душевую подружек. Теперь помыться под горячей водой уже роскошь и некоторые девушки, забивая на стыд, купаются прямо с нами.

– Бывшую? Может тебя познакомить с кем? – раздался голос одного из монтажников из соседней кабинки.

– Ни с кем не знакомь! У меня три одиноких подруги. Мне их пристроить надо! – прилетел откуда-то из угла женский высокий голос.

– Приводи всех троих к концу завтрашней смены, – выкрикнул кто-то из мужиков. – И себя помоем и твоих подружек.

Мужской хохот сотряс душевую, принадлежавшую когда-то фитнес-центру. Я втянул в себя сырой с запахом плесени воздух, и вспомнил, какая чистота здесь была до катастрофы. Как кайфово было бежать по беговой дорожке и смотреть через стеклянную стену на город. Обычно я занимался в тренажерке утром. Еще никого нет, воздух с ночи чистый, звенящий, никто не пыхтит рядом, не воняет потом. Весной и осенью я встречал здесь потрясающей красоты рассветы. Горизонт заливало красным и только черные тени высоток резали пространство, мешая рассмотреть одно из самых красивых явлений – восходящее Солнце. Я еще тогда думал – все что угодно, только не война и не катастрофа. Говорят, чего боишься, то в свою жизнь и притягиваешь. Не может быть, что эту фигню в мир притянул один я. У всех было предчувствие какой-то катастрофы. Слишком много убийственной хрени мы изобрели и пустили гулять по миру самостоятельно.

Вода в трубах загудела и перестала течь. Бака нам хватает ровно на семь минут. Успел помыться, не успел – твои проблемы. Парочки мыться не успевали, и после душа всегда следовал срач – у кого волосы длинные, у кого борода густая. Мне доставалось и за волосы и за бороду.

– Побрился бы ты, Костян, – проворчал один из женатиков, чьей подружке воды не хватало на этот раз.

– Давай так, – я уже влез в штаны и зашнуровал свои армейские ботинки, а теперь тянулся за футболкой, – я и она, – показал я пальцем на его грудастую деваху, шевелюра которой доходила до низа лопаток, – бреемся налысо и не только между ног.

Мужики заржали, а деваха, уже одевшись, навалилась на мужика, потираясь об его руку грудью, и что-то заныла ему в ухо. Мужик покраснел, раздул ноздри и сжал кулаки.

Между нами встрял бригадир и посмотрел в глаза мужику. Тот был обычным работягой – подай-принеси, а я всю эту систему создал и сейчас устанавливал, так что если выбирать по ценности, то я бригаде важнее.

– Разбаловались вы, мужики, – строго сказал бригадир. – Баб больше сюда не водим, а если приводите, то, либо она работает со всеми на крыше на равных, или не произносит в вашей кабинке ни звука. Всем понятно? – кто-то в дальнем углу рассерженно забормотал. – Я, может, тоже свою бабу бесплатно помыться хочу привести, но не хочу, чтобы у вас на нее стояло.

На верхних этажах никто не живет – боятся радиации. А что ее бояться, она ведь всепроникающая, что пятый этаж, что двадцатый, что пятидесятый. На солнце главное не выходи – оно сжигает кожу, а так вполне себе можно жить. Мы даже грибы выращиваем и зелень – какой-то странный вид кактусов, из которых у нас готовят буквально все.

Я живу ровно посередине высотки. Выше сельхоз ферма, ниже те, кому в бункерах не хватило места. До моего тридцатого этажа фиг дойдешь, лифт у нас запускался только по особому распоряжению. Например, отвезти рабочих с нижних этажей на крышу, или поднять удобрения для наших кактусов на ферму, но просто так лифт никого не катает – кому надо, те дойдут пешком.

Настя вот дошла, выбрала себе квартиру, забаррикадировав в одной из комнат окна, привела не старого еще отца, которого все, включая саму Настю, звали – дед, и крошку дочь со странным именем – Рута.

– Может, Рита? – переспросил я у пятилетнего ангелочка, напросившегося ко мне в гости.

– Нет, – устало ответила она, словно этот вопрос ей давно надоел, – Рута. Мама говорит, что такое имя есть.

Отец Насти не разговаривал, и, казалось, он никого не понимал. Курил все время непонятно где берущийся табак, выходил по ночам дышать свежим воздухом в одну из комнат без закрытых окон и выполнял все, о чем попросит внучка.

Я спускался по лестнице, мечтая что-нибудь перекусить и выспаться. Шел последним, толкая перед собой Генку и еще пару работяг, не влезших в лифт.

– Костян, давай осядем у тебя. Оторвемся. Вызвоним девочек, – завел разговор тот же монтажник, что предлагал познакомить с девушкой.

– У меня самогон есть! – поддержал идею Генка, спустившийся уже на свой этаж.

– Никаких девочек и самогона пока работу не доделаем, – огрызнулся я на коллег.

Они достали просить перерывы. Работа, конечно, тяжелая, но и заплатят за нее хорошо. Парни с ворчанием поплелись вниз, а я свернул на свой этаж.

Рута сидела на этаже, забившись в угол. Перед ней стоял фонарик на солнечных батарейках – я сам ей его сделал, чтоб она свободно передвигалась по дому, когда отключат свет.

– Ты что здесь делаешь, Рута? – я присел с ней рядом, прижавшись спиной к холодной стене.

– Крыс бью, – Рута показала мне длинную палку, которую я сначала не заметил. – У нас появились крысы. Я сама видела.

Вот это новость. Добрались, твари. Крыс много в подземных этажах. Там грязь, скученность, антисанитария. Но крысы это не так и плохо. Это мясо! Если его правильно приготовить. Рута умный ребенок, шутить не умеет. Я поджал к себе ноги, чтоб быстро вскочить в случае надобности, достал из ботинка два ножа – обычных бывшекухонных, но хорошо заточенных, и принялся ждать.

– Если я не замечу крысу первым, то не двигайся, не трогай палку, просто скажи мне, где эта тварь сидит. Договорились?

– Да, – не шелохнувшись ответил ребенок.

Долго ждать не пришлось. Крыса пришла по лестнице снизу от мусоропровода и нагло, не боясь нас, свернула на следующий пролет. Я кинул нож – он прошел по касательной, срезав со спины клок шерсти. Крыса взвизгнула и рванулась вверх, но ее испугал отскочивший от стены нож и она на секунду задержалась. Это ее и убило. Точнее, ее убил я, бросив второй нож. Она заметалась, закрутилась, но я быстро подскочил к ней и первый нож добил ее окончательно. Я отсек крысе голову и протянул серую тварь за хвост Руте:

– Держи. Отдашь маме, она что-нибудь приготовит.

– Мамы нет, – Рута забрала у меня крысу и пошла в квартиру.

– В смысле, нет? – крикнул я вдогонку.

У меня были планы на Настю – хотел попросить ее, постирать вещи. Не бесплатно, конечно, а в обмен на воду. У Насти иногда не было денег на воду, а иногда и на еду, тогда мои запасы мы делили на четверых. За это все Настя где-то доставала дефицитные теперь таблетки, кое как готовила, прибирала, выполняла все функции жены, только постель со мной не делила. Бывало, Настя уходила одна или с отцом на целый день, и я тогда присматривал за Рутой, но к ночи она всегда возвращалась. Были у нее какие-то дела на нижних этажах, но я в ее личную жизнь не вмешивался, не хотел сближаться.

– В смысле, что ушла позапрошлым утром и еще не вернулась, – Рута открыла дверь и вошла в свою квартиру.

– Дед хоть дома?

Надеюсь, он умеет готовить. Стоп. Как он приготовит, если нет электричества?

– Он прошлой ночью вышел покурить, – раздалось из-за приоткрывшейся двери.

Черт! Пятилетняя девочка сутки одна! О чем думают ее родственники?

Я рванул на себя закрывающуюся дверь и Рута, не успев отпустить дверную ручку, вылетела мне навстречу. Хорошо, что успел отвести в бок руку с ножами, а то мог бы поранить ребенка.

– Пойдем, я разделаю крысу и поставлю вариться.

– Зачем? – удивилась Рута, но грызуна мне отдала.

В квартире у Насти обычно хорошо пахло. Не духами, хотя и ими иногда тоже, а отделом бытовой химии – отдушкой стирального порошка, хорошим мылом, кремом для тела, или лица. У моей мамы был лечебный крем для рук с очень специфическим запахом – индийские травы, масла. Я запомнил тот аромат на всю жизнь, и вот у Насти в квартире он тоже мелькал, а я все выспрашивал – откуда этот запах, ведь крем очень дорогой, а поставок из Индии давно уже нет. Настя пожимала плечами и говорила, что у меня ложные воспоминания, так бывает. Я не хотел лезть в ее тайны и не настаивал. И все же странная она – Настя.

Сейчас в квартире тяжелый запах, словно в доме больной человек. Запах гниения. Еще чуть-чуть и он станет тошнотворно сладким. Может, дед Руты заболел, а Настя рванула вниз за лекарством? Он лежит там в одной из своих курильных комнат, болеет, а я при тусклом свете самодельной лампы разделываю крысу.

Внезапно дали свет и Рута, следившая за моими действиями, сидя на стуле, зажмурилась.

– Хорошо, что дали свет, – подмигнул я ребенку.

– Очень хорошо, – согласился со мной незнакомый женский голос.

Я обернулся. Успел заметить в проеме женщину в комбинезоне, обтягивающем красивую женственную фигуру, как Рута с криком слетела со стула и прижалась ко мне, крепко обхватив мою ногу. Женщина была в маске – очки и фильтр воздуха – закрывающей только лицо, волосы собраны в конский хвост, украшенный колючей проволокой. Мода постапокалипсиса беспощадна – просто так к девушке не притронешься, крутанет головой, и куча колючек вопьются в кожу. Но хуже всего были не волосы незванной гостьи, а катана в правой руке. Хотя, нет. Хуже всего было то, что Рута до смерти боялась эту женщину.

Ножи, которыми я убил крысу, спрятаны в ботинок, а у Насти на кухне настолько маленький, хоть и острый нож, которым разве что глаз выковырять можно, но не идти с ним на катану. А еще не исключено, что у дамочки припрятан огнестрел. Короче, плохи мои дела, но сперва надо успокоить Руту, за ее воплями я ни черта не слышу, что говорит киллерша, если она что-то говорит.

– Рута! Рута! – я запустил руку в светлые волосы ребенка и стал боком к гостье, чтоб та не разделала меня на филе, как я крысу. – Рута, криком тут не поможешь.

Рута замолчала, но я чувствовал, что она дрожит от страха.

– Верно подмечено, – усмехнулась гостья. – Так ты муж Насти?

– Мы соседи. Настя ушла по своим делам и задержалась.

Рута еще сильнее сжала мою ногу и судорожно всхлипнула. Женщина не шевелилась. Голос транслировал динамик, лицо было надежно скрыто, казалось, что кто-то установил тут куклу и через нее с нами разговаривает. Я засмотрелся на фигуру – средний рост, стройная, ноги длинные, талия узкая, подчеркнуто красивая грудь и катана. Раньше смерть рисовали старухой с косой, а теперь сексуальной девушкой с катаной. Черт! Да мне только четвертый десяток пошел. Рановато для смерти.

– Положи нож! – приказала мне неподвижная фигура.

И только сейчас я заметил, что сжимаю маленький сантиметров на семь нож. Сжимаю, до побелевших костяшек на руке, а второй рукой глажу Руту. Я положил нож и стал прикидывать – мне лучше взять ребенка на руки или нет? Как у нее будет больше шансов остаться целой? Пришлая спрашивала – Настин ли я муж, а значит, что это не по мою душу, а к соседям. Хотя, может и по мою. Может тот козел, что после смены не домылся с грудастой девахой, нанял киллера, чтоб отомстить. Кстати, по фигуре и длине волос это вполне может быть та дамочка из душевой, только эта, похоже, брюнетка, а та была светленькая.

– Что тебе надо? Ты не видишь, что пугаешь ребенка?

Меня, если честно, она пугала тоже. Если она реальный киллер, то против тренированной убийцы я не вытяну, даже если учитывать, что по массе я крупнее ее раза в полтора, если не в два. Я таскаю тяжести на работе, мышцы прокачены, но против бойца точно не вытяну. Я не сдаюсь, конечно, но я реалист.

– Ребенок мне и нужен. Пойдем со мной, Рута. Твоя мама сломала ногу и ее положили в… это не госпиталь, конечно, но ее там подлечат. Она очень скучает. Собирайся.

– Кот, – всхлипнула Рута, – не отдавай меня ей. Она убийца.

Я то знаю, что она убийца, можешь мне не рассказывать, малыш.

– Кот? – шевельнулась женская фигура, левая рука поднялась к лицу и верхняя часть маски вместе с очками съехала на макушку убийцы, прикрыв черные волосы.

Глаза были мне настолько знакомы, что я сам себе не поверил. Светло-серая радужка с окантовкой изумрудно-зеленого цвета. Я разные глаза повидал за свою жизнь, но такую радужку видел только у Эльки. А учитывая обстоятельства встречи, я не хотел даже мысли допускать, что это она. Но рука сдвинула нижнюю часть маски, и я увидел лицо полностью.

– Вечер добрый, Эльвира Эдуардовна, – ухмыльнулся я по старой детской привычке на одну сторону.

– А ты оброс, заматерел, раздался в плечах, – грустно улыбнулась Элька.

– Только сегодня о тебе вспоминал.

– Хм, и по какому поводу?

Катана с легким свистом спряталась в чехол за женской спиной и Элька, покачивая бедрами, подошла к столу.

– Рута, беги в свою комнату, а то я сейчас тете непристойности рассказывать буду, а ты слишком мала для этого.

Рута отпустила мою ногу и бросилась бежать из кухни. Элька дернулась за ней, но я поймал ее за локоть и прижал к себе.

– Черт! О чем я думал, хватая тебя? Ты же могла мотнуть головой и все эти колючки…

– Не более чем декорация. Кто их рассматривает в вечном полумраке? Да и драться ими надо уметь, чтобы самой себе лицо не разодрать, – внезапно призналась киллер.

– Как ты здесь оказалась? – я как бы невзначай взял ее за второй локоть, еще сильнее прижимая к себе.

– Так почему ты вспоминал меня?

– Да в памяти всплыло, как мы на крыше трахались.

– “Империи”? – уточнила она и я почему-то заревновал – вдруг у нее тех крыш что “Империй” в мире.

У киллерши внезапно забурчало в животе и она заглянула через мое плечо – что я разделывал на кухонном столе. Через минуту она, помыв руки, обследовала Настины запасы, нашла кастрюлю, муку, сухие коренья, мелко порезала крысятину и стала варить суп. Я стоял и смотрел, как из муки и бульона она сделала самодельные макароны, добавила их к кипящему в воде мясу, нашла еще специи. На кухне запахло домашним супом, а я стоял, глотая слюну и смотрел на стройную девушку с катаной за спиной, и не верил в происходящее.

– Даже укроп есть, – улыбнулась Элька. – Запасливая твоя Настя.

– Она не моя. Реально не моя. И суп она мне никогда не готовила, – я не соврал, Настя готовила простейшее из моих продуктов – грибной порошок заварить и оладьи испечь я мог и сам. – Когда она поселилась по соседству, здесь была пустая квартира. А значит – где-то она все это богатство достала. Катастрофа случилась четыре года назад и я думал, что такие продукты как мука уже нигде не существуют.

– Ну, почему? Грибную муку делают вполне официально. Зови Руту, будем суп есть.

Рута пряталась под одеялом. С нами есть она отказалась, но нос высунула, принюхалась. Я принес ей тарелку в комнату, демонстративно съел при ней пару ложек супа, чтоб она не думала, что хочу ее отравить.

– Я оставлю тебе тарелку и пойду поговорю с тетей, а ты…

– Она убийца, – Рута посмотрела мне в глаза, словно проверяя – верю я ей или нет. – Она приходила к нам. Мама с ней ругалась, а потом они подрались. Та тетя упала, а мама схватила меня, сумку и мы убежали к деду.

– Ясно. Но ты поешь, ладно?

В ответ Рута обиженно надула губы и спряталась под одеялом. Посмотрев на замерший холмик, я бросил уговоры и пошел на кухню к Эльке. Нам было о чем поговорить без посторонних ушей.

Элька сняла проволоку с волос, повесила на спинку стула куртку с катаной и осталась в обтягивающих ноги брюках, ботинках, майке-алкоголичке с выпирающими из-под ткани сосками и тонкой нательной кобуре, удерживающей по бокам два непривычно плоских пистолета.

– Они электрические, – проследила мой взгляд Элька, – да к тому же разряжены. Ты же не разрешишь за твой счет зарядить их? Нет. А аккумуляторы прожорливы. Так что это чистая декорация.

– Тогда сними их и я буду любоваться твоей грудью.

Элька рассмеялась и сняла кобуру, разлила по тарелкам суп и накрыла на стол.

– Что стало с твоим браком? – я попробовал суп и позавидовал ее мужу – если она с одной крысы и стакана муки такое блюдо замутила, то как она готовила без дефицита продуктов.

– Мы развелись. Наша дочь умерла после родов. Он предложил расстаться, я согласилась.

Что-то надо было сказать ей в поддержку, но я молча ел. Да и она говорила о смерти дочери так буднично, словно рассказывала о книге, которую прочитала. Но что-то сказать все же было надо.

– Соболезную, – наконец-то я вспомнил, что говорят в таких случаях.

– Да это даже и хорошо, что он ушел. Вместо поддержки и сочувствия я получила полный игнор. Он хотел сына, а родилась мертвая дочь. В общем, все хорошо. Даже то, что она умерла – хорошо. Мы ведь жили в “Империи”, а ее, сам знаешь, взорвали, как и все остальные “Империи” в мире. Не хотела бы я погибнуть в той высотке вместе с ребенком.

Суп был вкусный, хотя для меня пустой. Почему-то у Насти не было тех продуктов, которые выдавали жителям высотки как необходимый минимум. Может, конечно, они все уже съели, их же трое. Надо пройтись по комнатам – где их дед?

– А как ты с Настей познакомилась?

Я уже доел суп и с трудом удержался от желания вылизать тарелку.

– Коллеги по работе, – ответила Элька и я замер над тарелкой, поднял на нее глаза – она внимательно смотрела за моей реакцией. – Или ты не знал, что Настюшка киллер? Ты подумай, Кот, тридцатый этаж, кто без подготовки на твою верхотуру пешком дойдет?

– Мы соседи. Я только за ребенком иногда присматривал и все.

Чот я не думал в этом ключе о Насте. Сам я пару раз в месяц спускаюсь вниз по своим делам. А обратно останавливаюсь отдохнуть на двадцатом этаже. Там что-то типа кафешки с самогоном из кактусов в коктейлях и грибными запеканками – на вкус херня редкостная, но по мозгам бьет крепко. Без подготовки зайти ко мне в гости сложно. А сам я почти каждый вечер прохожу это расстояние, чтобы попасть на крышу.

Я встал из-за стола, собрал посуду и пошел ее мыть. Воду надо экономить. Неизвестно, когда явится Настя. Если не скоро, то на мне еще Рута и дед.

Ладони Эльки скользнули мне под футболку и прижались чуть пониже лопаток. Элька шумно втянула воздух, уткнувшись носиком в мою шею. Я вспомнил, что так она делала всегда – расстегивала мою куртку, прижималась ко мне всем телом и шумно нюхала. Сперва мне было смешно – она напоминала мне большую собаку, а потом, по мере взросления, это стало возбуждать. Хотелось, чтоб она обнюхала меня всего, а потом я обнюхал ее. С тех пор я стал тщательно следить за чистотой тела. Мама тогда обеспокоилась – не заболел ли я чем, может, где-то чешется, болит? Отец же ее успокоил, сказал, чтоб не добавляла мне подростковых комплексов, хочет пацан хорошо пахнуть, ну так это здорово.

– Мне всегда нравилось как ты пахнешь.

Элька потерлась носом о мою шею, и я вспомнил как она однажды, обнюхав меня, присела на корточки и посмотрела снизу. Я тогда резко осознал, что всему этому ее научил будущий муж, что она уже проделывала это с ним. Представил на своем месте другого мужчину, понял, что они делали, и руки зачесались – так хотелось набить ему морду. Ревновал я ужасно, но сделать ничего не мог – это я крал чужую невесту, а не он. И Элька совсем не была против такого расклада.

– Ты зарос, – пальцы Эльки вцепились в мою шевелюру.

Я действительно сильно зарос – волосы до плеч, борода почти до груди. Два года отращивал. Или уже три. В маске с бородой ужасно неудобно, но я как специально искал сложностей – борода, этаж, монтажник. С моей комплекцией меня давно звали в охрану, но выполнять команды как дрессированный пес я не хотел.

– Схожу как-нибудь вниз в самый модный барбершоп.

– Хочешь, я сама тебя подстригу?

– Своей катаной?

Элька тихо рассмеялась:

– К сожалению, я не настолько профессионал. А вот Настя могла бы.

– Вот так живешь и не знаешь, кто живет с тобой рядом, – как там говорят – многие знания, многие печали? – Ты то как стала убийцей?

Внезапно спине стало холодно – это Элька отшатнулась от меня. Я повернулся. Она уже нырнула в кобуру и натягивала на себя курточку. И все это без единого звука.

– Я не убийца. Я чистильщик. Зачищаю проблемы. И вообще… что ты знал про меня в школе? Ну, кроме того, что я отставала по точным наукам и ты давал мне списывать? Ты знал, что до десяти лет я занималась художественной гимнастикой? А что потом я ходила на кикбоксинг? Нет? Ну, да. Тебя только железки интересовали. Что можно сделать с пригоршни деталек и паяльника. Помню, что Светка из параллели жаловалась в женском туалете, что у брата месяц расспрашивала – что и как надо сказать, чтоб привлечь твое внимание. А ты спорить с ней начал и в конце вообще обозвал идиоткой. А ведь она была в тебя влюблена.

– Не помню я никакую Светку.

Я вышел из кухни и заглянул к Руте. Она все съела и теперь безмятежно спала, выставив из-под одеяла ступни в полосатых носочках. Я тихо забрал тарелку и вышел. Элька стояла напротив комнаты Руты.

– Я пришла за ребенком.

– Зачем?

Тарелка в моей руке дрогнула и ложка звоном сообщила об этом Эльке.

– Мне надоело бегать за Настей. Или она с нами, или уходит из нашего бизнеса, – нахмурив брови, сказала Элька. – Я заберу у нее дочь для страховки. Ты не волнуйся. Руте там будет хорошо. У нее будут друзья из сверстников, питание лучше, чем пойманные тобою крысы, медицинские препараты, витамины. Я могу поклясться своей жизнью, что это так. Будь у меня дочь, я бы сделала все от меня зависящее, чтоб мой ребенок оказался там. И, по правде говоря, ты меня не остановишь. Ты рук лишишься быстрее, чем замахнешься меня ударить. Так что… Отдай мне Руту и я пойду.

Гадство. С одной стороны – кто мне эта Настя и Рута, не говоря уже про их деда? Никто. Одни проблемы. Верю ли я Эльке? Нет. Но если Настя не вернется, то что мне делать с Рутой? Пять лет это не младенец, но… Гадство.

– Тебе срочно?

– Что срочно? – брови Эльки обозначили морщинки на идеально гладком лице.

– Тебе отпущен какой-то срок, чтоб принести ребенка? Допустим, пять часов.

– Нет, но если я не появлюсь через пару суток, то пустят по моему следу другого охотника.

Я потяну время. Может, Настя вернется, или дед.

– Проведи со мной время. Я покажу тебе закат, которого, уверен, ты давно не видела. Мы можем встретить рассвет на крыше. Я работаю ночами над установкой солнечных батарей, – Элька молча выслушала мое предложение. Видимо, рассветы и закаты ее не прельщали, а может быть, она поняла, что я вру, тяну время. – У меня есть бутылка кактусового самогона, – выдвинул я еще один аргумент.

– Текила? – устало улыбнулась Элька.

– Нет, но напиток забористый. Соглашайся. Вспомним молодость.

– Пффф! – сверкнула на меня глазами Элька.

Да, с молодостью я загнул. Она и сейчас прекрасно выглядит – лет на двадцать.

Я увел ее в свою квартиру. Разделся до трусов. Дал ей в руки ножницы и сел на табурет.

– Надеюсь, глаз ты мне не выбьешь?

Элька хмыкнула второй раз, взяла ножницы и, грубо сгробастав щедрую прядь моих волос, резанула прямо над ухом. От этого звука меня словно водой ледяной облили. Я посмотрел на отсеченную прядь и вздохнул.

– Слишком коротко? – спросила она больше себя, чем меня. – Придется стричь почти налысо.

Я смирился.

Стригла она долго. Я успел замерзнуть, а она наоборот – разогреться. Сперва она сняла куртку и кобуру и перед моим носом стала мелькать ее грудь, прикрытая тонкой тканью майки. У меня мелькнула идея – ловить губами возбужденные соски, дразнящие меня сексуальными кнопочками, но здоровьем я решил не рисковать. Элька увлеклась, иногда мое лицо было в считанных сантиметрах от ее тела, это и возбуждало и немного отталкивало – она не пахла, как должна пахнуть девушка. Духи, мыло, шампунь – ничего этого не было. Был запах дезинфектора, пота, химической присыпки. А что я хочу во времена постапокалипсиса? Шампуни сейчас делают без отдушек, мыло больше воняет, чем пахнет. Странно, что к женщинам, с которыми удавалось перепихнуться, у меня претензий по запаху не было, а вот от Эльки захотелось идеальности. Или, может, я сознательно ищу минусы, чтоб ее окончательно разлюбить. Я сам не ангел, но любить ту, которая выбрала себе профессию палача, я не хочу.

– Бороду будем сбривать или сделаем максимально короткой? – спросила Элька у самой себя.

Она уже сняла кроссовки и брюки и теперь стояла рядом со мной только в трусах и майке. Когда-то я за один этот вид готов был свою душу продать, а сейчас я задрал подбородок вверх, чтоб ей удобно было стричь мою бороду, и закрыл глаза.

Внезапно она словно случайно протерлась ногой об мое бедро. По законам жанра, я должен начать к ней приставать, но я не делал этого. Я нюхал воздух, понимал, что она не раз вспотела, дойдя до моего этажа, и что она самая красивая девушка из всех, кто у меня был, и что у нас, мать твою, апокалипсис и чистая задница уже благо. И… и я просто ищу отговорки, чтоб разлюбить.

– Ну, вот и все, – улыбнулась Элька.

А улыбка все такая же как в детстве. Как на той башне, когда я трахал ее, удерживая на руках. Как на экзамене на нелюбимой ею физике, как… Как всегда, когда она сносила мне голову смесью невинности и порока. Я плыл от этой улыбки, переставал соображать, выполнял приказы моей маленькой королевы, и даже с кем-то из-за нее дрался, хотя, как сегодня узнал, она сама могла избить кого угодно.

Вода в высотке очень дорогая и лимитированная. Для меня – бесплатная, а если еще не лениться и сливать остатки лимита в емкости, то вполне можно себе жить, даже с комфортом. Правда, с Настей приходилось делиться, но за два дня я успел сделать запас.

Мыться в душе с кем-то сверхэротично. Вы намыливаете друг друга, руки скользят по телам, легко проникая куда пускают. У Эльки фигура совсем не изменилась, словно ей опять двадцать четыре года и не было у нас шести лет ее исчезновения из моей жизни. Я намыливал голову ей, потом себе, внутренний таймер считал минуты, надо все успеть, но Эльку, казалось, ничто не волнует кроме члена в ее ладонях. Я считаю секунды в уме, чтоб отвлечься и не кончить, а она, не зная пощады, сводит меня с ума, намыливая и смывая с меня пену. Остается минута. Я перекрываю воду. Элька вздрагивает и испуганно смотрит мне в глаза. Потом успокаивается, словно узнает, и садится на корточки. Смотрит снизу мне в глаза, словно чего-то ждет. А я стою и гадаю – от какой фразы мне гарантированно прилетит минет? Поцелуй его, детка? Но ничего этого не говорю. Просто двигаю бедрами вперед и она открывает рот – мне сносит крышу от того, как она это делает. Не хочу знать, на ком она училась. Ничего не хочу, кроме секса с ней здесь и сейчас. Кто его знает – сколько нам осталось. А сейчас есть лишь ее рот, руки и шаловливые движения языка. Я кончил и сам опустился перед ней на колени. Как она стонала, кричала, выла! Раньше она была другой. Да пофиг, что было раньше. Таких оргазмов у нее тоже не было раньше. Я остановился только тогда, когда Элька запросила пощады. Включил оставшуюся минуту воды, а потом отнес ее, засыпающую на моих руках, в спальню.

Я вздрогнул от стука в дверь и проснулся. Включил ночник. Элька сидела на кровати рядом со мной и на лице у нее читалось полное непонимание происходящего.

– Доброе утро, красавица, – дотронулся я до ее руки.

Теперь она вздрогнула, посмотрела мне в глаза и успокоилась.

– Крепко заснула, – она улыбнулась и змеей скользнула в мои объятья.

Непривычно странно и в тоже самое время безумно приятно лежать с обнаженной девушкой обнявшись. Она перекинула через меня ногу, вытянулась на моей груди и попросила:

– Выключи свет.

– Стесняешься шрамов?

Тонкие нитки шрамов на руках я заметил еще когда она меня стригла. Короткий, но свежий грубый шрам был слева под ребрами и еще пара длинных белых полос рассекала левое бедро – их я увидел в душе.

– Мог бы промолчать и сделать вид, что не заметил.

В дверь еще раз постучались.

– Я думал, что приснилось.

– Наверно, Рута.

Элька спрыгнула с меня и стала быстро одеваться. Мне за одеждой надо было плестись на кухню, где она меня стригла, там же должна была лежать и ее одежда, но она, к моему удивлению, была рядом с кроватью. Я встал и голым пошел на кухню. Выходя, заметил тонкие провода зарядки, ведущие к пистолетам. Сука! Хоть бы на пожрать приготовить электричества хватило.

Дверь снаружи уже выбивали и я быстро впрыгнул в штаны, успел на ходу застегнуться и открыл дверь. Бригадир, увидя меня, открыл рот и так и замер.

– Привет, Андрюх. Чо за кипиш?

– Костян? – присмотрелся ко мне бригадир.

– Ну? – я провел рукой по коротким теперь волосам.

– Не признал. Тут дочка твоя говорит, что ты с убийцей в квартире закрылся.

Я глянул на соседнюю дверь – Рута с приоткрытым ртом смотрела на меня, держа дверь так, что в любой момент могла ее захлопнуть.

– Это дочь соседки. А ко мне знакомая заблудила, напугала малую. Рута, мама не пришла?

– Нет, – ответил ребенок и дверь захлопнулась.

– Так чо надо? – привлек я внимание бригадира, таращегося на закрытую дверь.

– С батареями это все. Не будет больше поставок. Сегодня подключаем то, что уже стоит и на этом пока все. Выходим в шесть вечера. Ты, я и еще кого-то третьим возьмем – рубильник включать выключать.

– Не бери никого, есть у меня человек. В шесть на чердаке?

Бригадир кивнул, еще раз глянул на соседскую дверь и пошел к лестнице.

На кухне по шкафчикам без стеснения орудовала Элька. Она уже обнаружила грибной порошок, галеты как неприкосновенный запас, кактусовую настойку – нечто среднее между сладким чаем, разбавленным водкой и забродившей консервацией.

Я намотал ее хвост на свой кулак и оттянул воровку от кухонного шкафа.

– А тебе никто не говорил, что красть грешно или, как минимум, неприлично?

– А я думала, что секс между нами дает мне право чувствовать себя как дома, – рассмеялась Элька и потерлась своим задом о мои бедра.

– Я не ждал гостей. И если бы ты не потратила на зарядку своих пистолетов электричество, то мы бы поджарили грибные оладьи, а так молись, чтоб хватило на вскипятить воду.

– А купить электричество денег нет?

– А за убийства хорошо платят?

– Это некультурно отвечать вопросом на вопрос.

Я ослабил хватку, и она развернулась ко мне, запустив руку мне в штаны. Вот как тут будешь спорить, когда тебя держат за яйца? И пофиг, что ладошка нежная и женская, в любой момент она может сжать пальчики, сделав мужчине непереносимо больно.

– Некультурно, – согласился я.

До шести вечера оставалось два часа, и надо за это время успеть приготовить еду, поесть, пройти тридцать этажей, но главное – что-то сделать со стояком и хихикающей Элькой. Бросать ее в квартире нельзя – схватит Руту и сбежит, придется тянуть ее с собой на крышу, забив на соседа-напарника снизу.

– Нам через час идти тридцать этажей наверх. Мне уже не семнадцать. Радиация, болячки, плохое питание. Я не вытяну секс и марш бросок. А ты, между прочим, идешь со мной – отработаешь зарядку пистолетов и крысиный супчик.

– Так себе развлекательная программа, – фыркнула Элька и оставила в покое мои яйца.

Я заварил три чашки грибного бульона, сделав его погуще и покрошив внутрь галеты.

– Прошу к столу, Эльвира Эдуардовна, – позвал я Эльку, роющуюся в моей библиотеке.

– А кому третья чашка? – Элька села за стол с открытой книгой.

Свет на кухне был тусклый, букв не видно, но я здесь и не читаю. У меня есть библиотека. В одной из комнат я установил толстые стеклоблоки с напылением, позволяющие проникать небольшому количеству света. Стоило все это безумно дорого, но что не сделаешь, чтобы иметь хоть имитацию нормальной жизни, какой она была до катастрофы.

– Руте. Кто его знает, когда придет Настя, а ребенка надо кормить. Ешь быстрее, нам долго идти.

– Можно я с собой эту книгу возьму? – Элька развернула ко мне книгу обложкой – “Рассказ служанки”.

– Бери. Возможно, это наше будущее.

– Я тоже об этом слышала, но книгу не читала. Может, – ковырнула Элька галету, – я тебя здесь подожду?

– Ты же заберешь ребенка и свалишь, или напалишь свет и сожрешь все припасы. Пойдем наверх. Свет будет бесплатный, нам поможешь, а бонусом я покажу тебе потрясающей красоты закат.

– А как же радиация?

– Она есть когда солнце уже встало, а закаты и рассветы безопасны. Тем более, что сегодня в небе были облака.

Я постучался в квартиру к Насте, отдал Руте чашку с грибным бульоном и повел злую как черт Эльку наверх. Перед выходом мы поссорились. Я просил оставить дома пистолеты и катану. В итоге договорились, что один пистолет будет у нее, а второй заберу я. Катану она спрячет на лестничной площадке и заберет по пути домой. Двумя этажами выше я показал Эльке нишу:

– Клади свой нож сюда.

– Но и ты тоже. Или ты думаешь, что я поверю в крысоловку? – усмехнулась Элька, глядя, как я вытащил два скромных, если сравнивать с ее клинком, ножа.

Когда мы доползли до чердака, бригадир усмехнулся и показал Эльке ее работу. Элька тяжело плюхнулась прямо на пол рядом с рубильниками и со стоном вытянула ноги.

– Ты зверь, Костян, – хмыкнул в усы бригадир. – Такую красавицу загонять надо только в постели.

– А может, я от нее отдохнуть хочу, – поднимаю глаза на Эльку и вижу, что уголки ее губ слегка дрогнули.

Сейчас, когда она сидит уставшая, а свет на нее падает сверху, то ей дашь тридцать лет, и даже немного больше. Она начинает клевать носом, но голос бригадира будит ее. Вздрагивает, как сонный воробушек, уснувший в опасном месте. Я все думал, что она вырубится от усталости, но нет – сон чуткий, нервный.

– Который там час? – спрашиваю бригадира. – Давай сделаем перерыв, я хочу подружке закат показать.

Я вытянул ее, визжащую, на крышу:

– Да нет уже радиации. Солнце почти село, смотри!

Элька, перестав брыкаться, замерла, уставившись на запад. Закат сегодня удался – малинового цвета облака прикрывали солнце окрашивая небо в нереальный цвет. А само солнце медленно тонуло за горизонтом, натягивая на себя черное одеяло ночи. Элька расслабилась, перестала брыкаться и прижалась к моей груди спиной.

– Невероятно! – всхлипнула она, сняла с себя очки и фильтр воздуха.

Со стороны запада не было высотных зданий и горизонт растягивал закат в размазанной улыбке, которая становилась все меньше, все темнее. Крыша успела остыть, но ветер был еще теплый.

Я обнял Эльку сзади, а она взяла мои руки и положила себе на талию. Я вжал ее тело в себя и она прогнулась, намекая, что надо делать.

– У меня с собой нет презерватива.

Да и откуда ему взяться в наше время.

– У меня безопасные дни.

Ее попка танцевала об меня свой похотливый танец, доводя до той стадии, что единственное, чего ты в этот момент хочешь, это попасть внутрь женщины. Я расстегнул на ней брюки и спустил их вниз вместе с трусиками. Она наклонилась, демонстрируя хорошую растяжку, и обняла свои ноги. Кто после такого устоит? Вот и я не смог. Наклонился, поцеловал ее, сошел с ума от вкуса и запаха, и дал ей то, что эта красивая задница выпрашивала.

Последний раз я трахался с Элькой лет шесть назад. Мы пересеклись в городе, сняли номер на пару часов, и почти все это время она прорыдала в постели, прижавшись ко мне голым телом. А я ее ласкал, нежно любил, слизывал слезы, и злился на себя, что не предпринял решительных действий – завтра у нее свадьба и все уже поздно.

Я услышал, как матюкнулся сзади бригадир, вышедший нас искать, и понял, что вот-вот кончу.

– А что если ты забеременеешь? – я закрывал дверь на крышу, поддерживая с трудом стоящую на ногах Эльку.

– А ты не любишь детей? – Элька перестала быть расслабленной и вырвалась из моих объятий. – Может, любишь, но с убийцей их заводить не собираешься.

– Эль! – крикнул я вслед, ушедшей к рубильнику девушке.

Бригадир молчал и прятал глаза. Мы работали на автомате, а я больше думал о Руте, чем об Эльке. Своей давней подружке я не доверял ни на грош, а к Руте уже привык. И к Насте привык, хотя и оказалась, что ее я тоже не знаю, как и Эльку.

– Сейчас проверим, и, кажется, это все, – подвел итог бригадир. – Ты сможешь проследить запуск, Костян? Я с ног валюсь, не спал вчерашний день.

Бригадир жил на пятом этаже – там уже не слышна вонь помоек, нет преступности подвалов, и радиации намного меньше. На верхних этажах селились только такие как я. А таких безбашенных – единицы.

– Конечно, Андрюх. Я еще покажу своей подружке рассвет.

– К батареям близко не подходите! – предупредил бригадир, кивнул Эльке и пошел на выход.

Элька захлопнула книгу, встала, и пошла ко мне, на ходу заталкивая книгу за пояс. Куртка при этом распахнулась, и я увидел пистолет. А что если выбрать момент и вынудить Эльку уйти без Руты? Что-то мне подсказывает, что Настя свою дочь больше не увидит.

– Даже не думай, – усмехнулась Элька. – В твоем пистолете аккумулятор сдохший, его хватает, только лампочку подсветить. Можешь проверить, – она распахнула куртку и майка сексуально обхватила ее грудь. – Давай! Стреляй!

А вдруг не блефует? Я медленно вытащил пистолет, снял с предохранителя и выстрелил в воздух. Короткое “Ц!” подтвердило слова убийцы.

– Оставь Руту! Пожалуйста! Она ребенок. Ее вины нет в том, кто ее мать.

– А может только Рута и виновата, что Настя стала киллером. Кормить щенка было надо, а на панели таких как я и она – море. А не было бы Руты, пошла бы Настенька служить или официанткой, – Элька истерично рассмеялась.

– Ты завидуешь, что твой ребенок умер, а Настин нет?

– Не беси меня, Костя! Твой язык был всегда твоей проблемой! Вечно ты ляпаешь языком не думая.

– Зато ляпаю правду.

– Это точно. Вставай, Ромео. Пойдем смотреть рассвет.

Я глянул на панель управления батареями – уже больше трех часов утра! Вот-вот начнется рассвет. Встал и пошел, оглядываясь на Эльку. Она натянула на лицо маску и шла сзади меня. Я открыл дверь на крышу – небо на восходе уже серое. Вовремя мы. Обернулся и увидел, как Элька захлопывает дверь с той стороны. Рванул обратно и…

И услышал звук сработавшего замка.

– Элька! – заорал я изо всех сил.

Ответила мне тишина. Я барабанил по двери. Останавливался, надеясь, что она что-то скажет. Как-то объяснит свой поступок, надеялся, что это ее шутка. Стучал снова. Умолял открыть. Угрожал. От отчаянья упал на колени. Думал, что буду рыдать, но завыл волком, а потом расхохотался и свалился на крышу. Я вышел же без маски, надеясь здесь пробыть несколько минут. А сейчас я валялся в пыли, которая, по идее, радиоактивная, а я дышу этим воздухом, вдыхаю яд. Открыл глаза – совсем светло. Как медленно садилось солнце и как быстро оно восходит. Меня найдут в лучшем случае только этой ночью, если я что-то сломаю в системе. Смерть моя придет не сегодня. Я не умру от одного дня на солнце, но последствия будут необратимыми. Сгорит кожа, обожгутся бронхи и легкие. После нескольких мучительных дней придет долгожданная смерть.

Кто тебя сделал такой сукой, Элька? Я? Твой муж? Твои родители? Или это совокупность факторов? Или это месть мне, что меня интересовало только твое тело? Ну, извини, но поговорить мне с тобой тогда было не о чем.

Не буду дожидаться, спасения. Встречу солнце и уйду с крыши на запад.

Я сел и посмотрел на солнце – оно уже высунулось до половины, подсматривая за мной единственным дьявольским глазом. Чем я восхищался раньше? Почему не видел, что все кроваво красное? Или восприятие происходящего зависит от ситуации?

Глазам стало больно. Я зажмурился и вспомнил, что до катастрофы тоже было больно смотреть на солнце и другие яркие объекты. Белый блик ожога виден даже с зажмуренными глазами. Надо уйти в тень.

Перебираюсь за пристройку выхода на крышу и слышу странный шум. Возвращаюсь к двери. Прижимаюсь ухом. Тишина! Звенящая. Сводящая с ума!

– Помогите! – ору, но понимаю, что никто не услышит. Работники в оранжерею приедут только ночью. Нет никого. Никто не спасет.

И опять этот странный шум. Поворачиваю голову и вижу крюк, зацепившийся за стальной выступ парапета. Абордажный пиратский крюк! Откуда он взялся? Подхожу, не веря своим глазам, и наклоняясь над парапетом, смотрю вниз. Этажом ниже выглядывает человек, дергает трос, проверяя на прочность и поворачивает голову вверх.

– Дед! – ору я и мой голос срывается.

Он беззвучно смеется, на смуглом лице мелькают белые зубы. Машет мне, показывая, чтоб я спускался. Я смотрю вниз, крыша подо мной начинает шататься.

– Не смотри вниз! – вспоминаю я и чувствую, что солнце начинает печь в стриженный накануне затылок.

Проверяю прочность крепежа, насухо вытираю об штаны вспотевшие ладони и, ухватившись за трос, медленно сползаю вниз, обдирая о стальную поверхность кожу с рук.

Дед затянул меня внутрь. Ловким движением сорвал крюк обратно, смотал трос и вынул из рюкзака бутылку воды.

Я сидел на полу и плакал. Дед умыл меня как маленького, смыл кровь с ладоней и достал крем. Тот самый крем, который был у моей мамы и запах которого я слышал в квартире Насти.

Дед поставил обратно на окно жалюзи и только сейчас я понял, что плакал на полу при настоящем солнечном свете.

Мне в руки дали бутылку и резкий запах самогона ударил в нос.

– Дед, убийца приходила за Рутой! – опомнился я.

Дед Руты отмахнулся – не переживай – и подтолкнул ко мне бутылку. Я пил самогон как воду. Ничего не обжигало и только вонь сивушных масел била в нос.

Бутылку у меня забрали и вручили планшет, который скользил из моих жирных от крема и сукровицы ладонях.

– Привет, Кот, – улыбнулась мне с видео Настя. – Прости, что не рассказала тебе раньше, все искала подходящий повод. Я отлеживалась после ранения, когда меня наняли нянькой двухлетней девочке. Хорошая работа, ребенок спокойный, умный. Наняли надолго, на год, а потом работодатель исчез, а Рута уже звала меня мамой. Так у меня появился ребенок. Рассказывать долго, а времени мало. Руте было четыре года, когда я узнала ее историю. Женщина родила ребенка, но не от мужа. Муж узнал. От ребенка отказались. Я видела подписи в документах – отказ написали оба. Тогда я стала искать родного отца девочки. Нашла тебя. А тут объявилась мама Руты. Поверь мне, – Настя положила руку на грудь, – она плохой человек. Очень. Ты ее не знаешь настолько, насколько знаю я. Не отдавай ей ребенка. Там совести ни на грамм. Сейчас мы с отцом вынуждены уйти, надеюсь, ненадолго. Рута очень умный ребенок, я ей все объясню. Если вы не уживетесь, то я поищу ей семью, но… Это твоя дочь. Вы похожи и без тестов. Увидимся, Кот, – Настя помахала мне рукой, – до скорого.

Дед забрал у меня из рук планшет, сунул его в рюкзак и помог встать. Я оглянулся – при ярком искусственном свете росли те самые кактусы, из которых готовили буквально все. Полки в несколько ярусов, лампы повсюду, проходы узкие и в некоторых местах мы проходили боком, увиливая от разлапистых колючих лопухов.

Мы спускались по лестнице. У меня кружилась голова, толи от дозы радиации, толи от голода, толи от всего произошедшего за эти сутки. На одной из лестничных площадок я заметил книгу, лежащую недалеко от мусоропровода. Отошел подобрать ее – “Рассказ служанки”. Выкинула! И даже до мусорного люка не дотянулась. Хотел от злости сам выбросить книгу, но глянул на люк, а тот перемазан чем-то… чем-то похожим на кровь. Книга то ни в чем не виновата. Я развернулся к лестнице. На ступеньках стоял дед, его брови были подняты от удивления, и лицо словно спрашивало: что случилось?

– Вот, – показал я книгу, – книжку нашел. Люблю читать.

Дед кивнул и мягко побежал вниз дальше. У меня в груди шевельнулось нехорошее предчувствие, или хорошее, я еще не понял. За два этажа до моего я заглянул в нишу – катана и мои ножи были на месте.

Детский визг плетью полоснул меня и я ринулся вниз – Рута висела на шее у деда, а он молча плакал.

Я бросил дверь в свою квартиру открытой и пошел в ванную комнату – ладони тихо ныли, кожа горела как от солнечного ожога, тошнило и дико хотелось жрать. Главное, конечно, что я не на крыше и что у меня теперь есть дочь.

На кухне раздался голос Руты. Дед принес с собой ящик с медикаментами, порылся в нем, достал таблетки и из рюкзака вынул крем. Поцеловал Руту на прощанье и, подхватив рюкзак, быстро вышел.

Рута села на стул и строго посмотрела на меня:

– Мама сказала, что ты мой папа. Это так?

– Да, – я кивнул, словно на исповеди.

– А почему ты раньше мне это не говорил?

– Я не знал.

– Я тоже, – вздохнула Рута, – но думала, что мы родственники – я на тебя похожа.

Я вспомнил слова бригадира и кивнул головой. Волосы у нас одного цвета, глаза серые, а нос у нее меньше, но она ведь ребенок, да еще и девочка. Где-то у меня был старый смартфон с фотографиями семейного фотоархива, надо будет порыться. И тест, обязательно сделаю тест, и если Рута моя дочь, то оформлю ее под своей фамилией.

Я повернулся к кухонному столу и вытащил банку с грибным порошком.

Даже если мне навешали лапшу на уши, я все равно Руту оформлю под своей фамилией. Так ее у меня не отберут. И ребенок не виноват, что взрослые люди такие сволочи.