На все руки! 2

Кинбург. Название звучало как плевок на раскаленную сковороду — шипело, трещало и оставляло после себя горьковатый привкус пыли и чего-то чужого. Чужого настолько, что даже воздух здесь резал легкие иначе. Суше. Жестче. Пахло не городской гарью и выпечкой Марты, а степной полынью, конским потом и дымком от костров, в которых жгли бог весть что. Городок ютился на самом краю Королевства, упираясь лохматыми, кривыми заборами в бескрайнюю, холмистую степь, что уже считалась преддверием тех самых Азиатских территорий. Не враги, но и не свои. Просто… другие. Идеальное место, чтобы зарыться. Или сгнить.

Я стоял у входа в свою новую «лавку». Если это грязное полуподвальное помещение с покосившейся вывеской «Снадобья и Прочее» можно было так назвать. Левая рука… ее отсутствие все еще било под дых, как тупая гиря, привязанная к культе. Призрак конечности чесался, ныл по ночам, а иногда вдруг пронзал дикой, белой молнией боли, заставляя скрипеть зубами до хруста. Алиса меня выходила. Вытащила с того света, когда я уже почти переступил порог, утонув в боли и пепле. Она плакала. Молчала. Терпеливо меняла повязки, поила травяными отварами, которые горчили слезами. А я… я смотрел в потолок. В пустоту. Туда, где должно было быть рыжее пятнышко, тихое, как тень. Хлоя. Ни крика. Ни обгорелой косточки. Только запах гари, въевшийся в память навечно, и вопиющая пустота, которую не заполнить ничем. Сгорела. Моя дикая, нелепая, неосознанно соблазнительная Рыжка. Моя вина. Без вариантов.

Месяцы после взрыва слились в серую, липкую массу. Страх грыз изнутри, острый и рациональный. Элис сидела где-то в гильдейском карцере, но Мелани Ворт… Она-то была на свободе. Она знала ВСЕ. Про камни. Про мыло. Про Эйларину. Про взрыв, который легко можно было списать на мою «алхимию». Она знала про Алису, про гоблинов, про Берта с его кузницей. Каждый стук в дверь заставлял сердце колотиться, как пойманной птице. Каждая тень на улице казалась гильдейским мундиром. Я видел, как Алиса вздрагивает при громких звуках. Как гоблины, даже в своих радужных париках (Зигги теперь щеголял ядовито-малиновым), озираются по сторонам, теряя былую буйную самоуверенность. Я притягивал беду. Как магнит. Как проклятый.

Решение созрело мучительно, гноилось, но было железным. Уехать. Исчезнуть. Чтобы моя тень больше не падала на них. Чтобы Мелани Ворт, если ей вдруг вздумается раздавить муравья, пришлось бы искать его не здесь, не среди тех, кто… кто стал почти семьей.

Лицензия. Она была моей тюрьмой и моим билетом на свободу. Действительна только в Каменном Перекрёстке. Без нее — вне закона. Бродяга. Мишень для любого патруля. Гильдия, даже коррумпированная, любила порядок. Свой порядок. Получить новую, на новое место… Это было равносильно попытке выпросить у дракона золотое яйцо, не став закуской.

Встреча с Мелани Ворт была назначена в новом, уже ее кабинете в Гильдии. Просторнее. Дороже. Холоднее. Она сидела за массивным дубовым столом, отполированным до зеркального блеска. На ней был безупречный синий мундир капитана, но с какими-то новыми, едва уловимыми нашивками — знак повышения. Волосы убраны в строгую, гладкую шишку. Лицо — маска вежливого безразличия. Только в глазах, холодных, как речной лед в ноябре, плавала та самая акула. Знающая. Всесильная.

— Вездеходов. — голос ровный, без интонации. — Живой. Рада. Хотя… не совсем. Вы создаете неудобства.

Я стоял, стараясь не клониться влево, где не хватало веса руки. Баланс нарушен. Как и все остальное. Культя, скрытая под грубым рукавом поношенной рубахи, горела огнем.

— Капитан Ворт. — голос мой звучал хрипло, чужим. — Я хочу уехать. Далеко. Чтобы… не создавать неудобств.

Она медленно подняла глаза от бумаг. Брови чуть приподнялись. Игриво? Насмешливо?

— Уехать? Интересно. Куда? И как? Ваша лицензия, если не ошибаюсь, привязана к Перекрёстку. Торговля вне зоны действия — серьезное нарушение. Карается конфискацией и тюрьмой. Или кнутом. Зависит от настроения инспектора.

Я сглотнул ком в горле. Значит, буду играть в открытую.

— Я знаю. Поэтому прошу… новую лицензию. На новое место. Очень далекое. Где меня не знают. И где моя… история… не будет мешать Гильдии. И вам.

Тишина густая, тягучая повисла в воздухе. Она изучала меня, как биолог — редкий, но опасный экземпляр жука.

— История… — она протянула слово, наслаждаясь. — Да, история у вас богатая, Артём. Камни Прилива. Эльфийка. Плюмб… О, этот бал! Столичные инспекторы до сих пор вспоминают его с содроганием. И с любопытством. Они задают вопросы. Много вопросов. Особенно о том, как такое могло случиться прямо под носом у местного руководства Гильдии.

Тут я всё понял. Это был не просто шантаж. Это был торг. Она хотела не просто избавиться от меня. Она хотела отвести огонь от себя. Сделать меня козлом отпущения, который сбежал подальше от гнева столичных шишек, утащив с собой все грехи Каменного Перекрёстка. «Вот он, главный виновник скандала, скрылся на окраине! Мы, конечно, ищем, но где там, на краю света…»

— Кинбург, — выдохнул я название, которое вычитал на самой потрепанной карте в лавке Горвина. — На самой границе. У Азиатских рубежей. Туда.

Мелани Ворт медленно кивнула. Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки. Без тепла.

— Кинбург… — инспектор прокатила название по языку, как пробуя вино. — Дикое место. Грязное. Опасное. Идеально для… перезагрузки. И для того, чтобы столичные господа махнули рукой на поиски какого-то мелкого торговца-авантюриста среди степных шакалов. Расстояние оправдывает многое. Особенно бездействие.

Она открыла ящик стола. Достала бланк. Толстый, с гербовой печатью. Начала заполнять пером, которое скрипело по бумаге, как нож по кости.

— Условие, Вездеходов, — она не поднимала головы. — Вы исчезаете. Насовсем. Ни писем. Ни посыльных. Ни случайных встреч с… старыми знакомыми. Вы — призрак. Тень. Если тень шевельнется и навлечет беду сюда… — она наконец посмотрела на меня. Лед в глазах растаял, обнажив сталь. — Я найду вас. И перед тем, как вас повесят или сожгут как еретика-алхимика, я лично напомню вам о нашей последней… встрече в вашей лавке. Детально. И не только словами.

Жар ударил в лицо. Память услужливо подкинула картинку: холодный камень стены в спину, ее колени на полу, влажная жара рта, абсолютная беспомощность и унижение, смешанные с животным, предательским удовольствием. И этот финал… Контроль. Полный. Ее контроль.

— Понял, — выдавил я. Горло сжалось.

Перо скрипнуло в последний раз. Она поставила печать — тяжелую, медную, с грозным щитом Гильдии. Звук удара по бумаге прозвучал как приговор.

— Вот. — Капитан протянула бланк через стол. — Лицензия торговца первой гильдии Артёма Вездеходова. Действительна в городе Кинбург и прилегающих территориях. Срок — бессрочно. Пока ведете себя тихо. И далеко.

Я взял бумагу. Она казалась невероятно тяжелой. Пропуском в изгнание. Ценой спокойствия тех, кто остался.

— Удачи, Артём, — произнесла Мелани Ворт с ледяной вежливостью. — Надеюсь, степные ветры выдуют из вас всю ту… предприимчивость, что доставляла столько хлопот здесь.

Я вышел, не оглядываясь. Не попрощался ни с кем. Сказал Алисе, что уезжаю по делам Гильдии, надолго. Видел, как дрогнули ее губы, как затуманились глаза — лесные озера, в которых я тонул в других мыслях. Кивнул гоблинам, которые чинили крышу у Марты. Зигги махнул своим малиновым париком. Я сел на самую убогую повозку с погонщиком, идущим к границе. С собой — узел с жалким скарбом, мешочек серебра (последние сбережения, с трудом вырученные за остатки безопасных мазей) и… камень. Гладкий, серый, ничем не примечательный. Найденный в пепле лавки там, где обычно сидела Хлоя. Единственное, что осталось от лавки. Он лежал у меня в кармане, тяжелый и немой укор. Камень Прилива.

Дорога в Кинбург заняла вечность. Тряска. Пыль. Холодные ночи под телегой. И постоянное чувство, что за мной следят. Что синие мундиры вот-вот выскочат из-за поворота. Что Мелани Ворт просто играет, как кошка с мышью, прежде чем раздавить.

И вот он. Кинбург. Вонь. Грязь. Кривые, низкие дома из неотесанного камня и глины. Люди с узкими, настороженными глазами, в смешанной одежде — королевские лохмотья поверх стеганых азиатских халатов. Яркие пятна чужих вышивок на грубой ткани. И везде — пыль. Она въедалась в кожу, скрипела на зубах.

Моя новая «лавка» была дырой. Полуподвал. Одно крошечное зарешеченное окошко под потолком. Сырость. Плесень на стенах. Запах старой земли, мышей и чего-то кислого. Я бросил узел на грязный пол. Культя жутко ныла после дороги. Я прислонился к прохладной, шершавой стене, скользнув вниз, пока не сел. Пыль взметнулась облаком. В кармане пальцы сжали тот самый камень. Гладкий. Холодный.

— Устроился, Рыжка, — прошептал я в затхлую темноту. Голос сорвался в хрип. В горле встал ком. — Дальше некуда. Все как ты хотела? Безопасно?

Тишина ответила только шорохом чьих-то когтей за стеной. Крысы? Или степные твари уже почуяли новую падаль? Я зажмурился, прижимая камень ко лбу. Холодный. Как пепел. Как ее серые глаза в тот самый первый день.

Передернуло. Отчаяние, черное и густое, как деготь, подкатило к горлу. Я остался один. Однорукий. В дыре на краю света. С лицензией палача и, наверное, утратившим магическую силу, камнем в кармане. Выживание? Похоже на медленное самоубийство. Но другого выбора не было. Ради них. Ради Алисы, гоблинов, старика Берта. Пусть Мелани Ворт торжествует. Пусть столичные инспекторы махнут рукой. Я здесь. Я тих. Я — призрак.

Только призраку почему-то так жутко больно. И культя горит огнем. И камень у виска лежит, как пуля, которой не хватило духу выстрелить.

Мысль пришла утром, резкая, как удар хлыста по застоявшейся лошади: «Сдохнуть я всегда успею». Солнце, пробиваясь сквозь щели в ставнях полуподвала, золотило клубы пыли, танцующие в затхлом воздухе. Культя под одеялом ныла привычной, тупой болью, но уже не так яростно. Алисины травы, тщательно упакованные в берестяную коробочку, делали свое дело. И этот проклятый камень в кармане — гладкий, холодны.

Я встал. Оделся в самое чистое, что было — поношенные штаны, простая рубаха с длинным рукавом, аккуратно подогнанным под культю. Взгляд упал на гильдейскую лицензию, лежащую на ящике, как на трофей или приговор. Мелани Ворт. Ее холодные глаза. Черт с ней. Черт со всем этим. Если уж я выжил, потеряв руку и… ее, то сдохнуть в этой дыре от тоски — верх идиотизма. Я — торговец. Торговец. Значит, надо торговать. А чтобы торговать, надо знать, кому и что продавать.

Кинбург встретил меня не вонью и унынием, а… гулким, пестрым хаосом. Я вышел из своего подземелья и ахнул. Улица, которая вчера казалась грязной тропинкой, сейчас кипела жизнью. Не той размеренной суетой Каменного Перекрёстка, а бурлящим котлом, где смешалось все.

Вот что било в нос сильнее полыни. Рядом со смуглыми, коренастыми людьми Королевства в потертых дубленках и кожаных жилетах шли высокие, стройные мужчины и женщины в стеганых, ярко расшитых халатах из узорчатого шелка — азиаты с плоскими, словно вырезанными из сандалового дерева лицами и темными, раскосыми глазами. Их речь лилась плавно, с гортанными звуками, смешиваясь с грубоватым наречием местных и обрывками королевского торгового жаргона. Женщины в легких, цветастых кимоно с высокими прическами, утыканными шпильками, несли корзины рядом с румяными бабами в домотканых юбках и платках. Запахи! Острые, пряные, незнакомые — имбирь, что-то жгучее, как перец, но сладковатое, смешивались с привычным дымком очагов, конским навозом и сладковатой вонью какого-то местного жареного теста.

Город не был захолустьем. Он был форпостом. Перекрестком миров. Дома, конечно, были кривоваты, но не лачуги. Каменные низы, верхние этажи — часто из темного дерева или даже бамбука, с причудливыми изогнутыми крышами, увенчанными флюгерами в виде драконов или журавлей. Лавки теснились друг к другу, выплескивая товары прямо на улицу: груды медной посуды рядом с тончайшим фарфором, расписными вазами; шкуры степных волков — рядом с рулонами шелка, переливающегося всеми цветами радуги; привычные королевские ножи и топоры — рядом с изящными, гнутыми саблями в инкрустированных ножнах. И везде — цвета. Яркие вывески с непонятными иероглифами и королевскими буквами, гирлянды бумажных фонариков (хотя до вечера далеко), пестрые ткани, развешанные для просушки.

Я шел, впитывая это буйство, и чувствовал, как внутри что-то щелкает. Прагматик. Циник. Торговец. Глаза сами искали ниши. Вот кузнец — но он явно специализируется на подковах и простой сбруе. Азиатские клинки требует тонкой работы. Аптека? Полна сушеных кореньев и трав, но все местные, знакомые. Где экзотика? Где те самые диковинные азиатские снадобья, о которых ходят легенды? А вот лавка со специями — толкутся и местные, и азиаты. Значит, спрос есть. Идея первая: найти поставщика их трав, их компонентов. Смешать знания? Звучит… рискованно. Но прибыльно.

Живот предательски заурчал. Запах жареного мяса и чего-то тестяного вел меня, как нитка. Я свернул в переулок, где дым стоял коромыслом от множества жаровен. «Драконья Пасть» — гласила вывеска на корявом королевском и изящном азиатском наречии. Дверь была приоткрыта, выпуская волны тепла, смеси жира, соевого соуса и чего-то пряно-древесного. Я вошел.

Там было шумно, темно и дымно. Длинные общие столы, лавки. Сидели все вместе: грубые погонщики верблюдов из королевских окраин рядом с азиатскими торговцами в шелках, местные ремесленники, пара стражников в смешанной форме — кольчуга поверх стеганого халата. Я протиснулся к небольшой стойке в углу, заказал что-то первое попавшееся по сносной цене — похоже на пельмени, но с непонятной начинкой. И только сел, прижимая культю к телу, стараясь не привлекать внимания, как гаснущие факелы на стенах погасли окончательно. Воцарилась тревожная, ожидающая тишина. Занавес в глубине зала раздвинулся.

Гейши!

Их было трое. Не те хрупкие, загадочные статуэтки из рассказов, а женщины смертельной, знойной грации. Одежды… одежды почти не было. Тончайшие шелка цвета рассветной зари, кровавого рубина и глубокой ночи лишь намекали на формы, подчеркивая, а не скрывая. Высокие, сложные прически, белила и румяна на лицах, превращавшие их в живые фарфоровые маски с огромными, подведенными черным глазами. Они не просто шли — они плыли под странную, гипнотическую музыку: дребезжащий звук цимбал, томный напев флейты и глухой, ритмичный стук барабана, бивший прямо в живот.

Танец был чистым, медленным стриптизом. Но не вульгарным, а ритуалом. Каждое движение — выверено, как удар меча. Шелковые ленты, обвивавшие руки, бедра, шею, разматывались с мучительной медлительностью. Ткань скользила с плеч, открывая гладкую спину, мерцающую каплями ароматического масла. Изгиб талии, игра мышц под кожей, когда одна из них, в шелке цвета крови, медленно прогнулась назад, почти касаясь пола головой, а шелковое полотнище сползло с ее груди, открывая высокие, упругие холмы с темными, налитыми точками сосков на вершинах. В зале затаили дыхание. Слышно было только шипение жаровен и этот проклятый барабан.

Я замер. Не из-за красоты. Хотя красота была… устрашающая. А из-за власти. Той, что исходила от них. Холодной, расчетливой, продающей иллюзию страсти. Я видел, как мужики за столами зажмуривались, как сжимали кубки, как по шее одного погонщика катилась капля пота.

«Сколько они берут за час? За ночь?» — пронеслось в голове с ледяной ясностью торговца.

«Какие масла они используют? Эти ароматы… они сводят с ума. Их можно повторить? Усилить? Продать здесь же, втридорога тем, кто хочет почувствовать себя хозяином такой женщины?»

Я чувствовал знакомое, стыдное тепло внизу живота. Отклик тела на зрелище. Но мозг работал быстрее, отстраненнее. Гейша в черном шелке, похожая на ночную бабочку, скользнула к краю импровизированной сцены, к столику богатого азиатского купца. Ее пальцы, длинные, с алыми коготками, скользнули по его щеке. Шелк на ее бедре распахнулся, открыв на мгновение гладкую, смуглую кожу от таза до колена, тень интимного изгиба. Купец замер, глотая слюну. Она наклонилась, шепнула что-то ему на ухо. Он кивнул, сунул ей в руку сверкающую монету.

«Бизнес,» — подумал я с горьковатой усмешкой. — «Тот же товар. Другая упаковка. Дороже.»

Я откусил от своего странного пельменя. Начинка оказалась острой до слез. Как и все в этом городе. Больно, но… живо. Вытер слезу тыльной стороной ладони, не сводя глаз со сцены. С культей под рубахой и камнем из сожжённой лавки в кармане. Но с новым огоньком в потухших было глазах. Здесь можно торговать. Здесь можно выжить. И, возможно, даже найти что-то, что заглушит вой пустоты внутри. Хотя бы на время.