Над астероидами безоблачное небо

1

В том, что Корзинкин опоздал в школу, по совести были виноваты космические пираты. То ли капитан у них был неопытным, то ли штурман сработал плохо, но к Церере захваченный ими рудовоз вышел с земляндским пограничным фрегатом на хвосте.

Конечно, церерцы такого не стерпели. Подняв ракетопланы, они тут же атаковали наглых пограничников. Так что всю ночь Аркадий просидел в нейронете, следя за боем в поясе астероидов. И конечно, будильник утром он не услышал. Проснулся Аркадий только когда в дверь комнаты заколотил отчим.

Посмотрев на время, Корзинкин в ужасе слетел с кровати и принялся собираться на уроки. Надо сказать, кто не опаздывал в школу на Церере, тот вообще не знает, что такое опаздывать в школу. Пять минут Аркадий потратил на то, чтобы залезть в гермокомбез. Еще пять — чтобы вытащить закатившийся под кровать баллон с воздухом. Потом Корзинкин боролся с заевшей нижней молнией комбеза, затем прилаживал на нее резиновую накладку, затем у него разошлись зубья верхней гермомолнии. С ужасом глядя на часы, школьник кое-как запылил дыру «Момент-Герментом». Взглянул на дело своих рук — вроде сойдет. Хоть Церера и не имела атмосферы, но до школы лететь было не далеко.

Хорошо еще ракетный ранец он собрал еще со вечера, так что планшеты с загруженными на них учебниками за шестой класс и сменка уже лежали в багажном отсеке.

Вскинув ранец на плечи, Аркадий бросился на кухню. Опрокинул в себя стакан напитка "Чайный" и откусил полбрикета концентрата "Колбасный". Сидящая за столом мама посмотрела явно неодобрительно. Под ее глазами были черные круги. С тех пор, как в НИИ Времени маме поручили разработку какого-то нового аппарата, работать ей приходилось почти круглые сутки.

— Аркаша, милый, ну куда ты в таком виде? — Отложив кипу бумаг с ярко-алыми грифами: «Совершенно секретно», а так же «Из НИИ Времени не выносить», она тут же принялась поправлять лямки его ракетного ранца.

— А ты уровень топлива в ранце проверил? А заряд систем? Сигнальную ракетницу не забыл?

С трудом уверив маму, что все в порядке Аркадий было кинулся к шлюзу, но прямо на выходе ему на плечо легла крепкая рука отчима. Тот уже успел накинуть свой серый мундир и готовился лететь на службу.

— Корзинкин, кислородные шланги поменял?

— Конечно, вчера еще, — попытался обмануть отчима Аркадий.

А что делать, если со шлангами гермокомбеза возни еще на полчаса будет?

Отчим прищурил свои серые глаза.

— Врешь ведь. Ну и ладно, задохнешься — домой не приходи.

С иронией у него дела, мягко говоря, не клеились. В такие моменты Корзинкин даже радовался, что не имел друзей, которых мог бы пригласить к себе.

Застегнув капюшон с вшитыми забралом из прозрачного пластика, Аркадий наконец миновал шлюз и вышел в мерцающую огнями темноту. Горели окна вросшего в отвесный склон кратера поселка. Сиял над головой черный космос. Ярчайший Млечный путь занимал половину неба, давая едва ли не больше света, чем крохотное белое солнышко, теряющееся в черном зените. Среди звезд перекликались вспышками прожекторов буксиры. Груженные добытой на астероидах рудой баржи тяжело плыли к обогатительным заводам. Рядом с ними военные ракетопланы протаскивали через небо длинные огненные хвосты, светили алым маяки космических лифтов, а огромные, висящие на орбите зеркала блестели, посылая лучи солнца на фермерские купола.

Аркадий вскочил на шаткий алюминиевый мостик. В нескольких сотнях метрах под ним чернел усыпавший дно кратера грунт-реголит.

Школьник побежал вперед. Тело стала наполнять легкость — поселковый гравитатор оставался позади, а у самой небольшой Цереры притяжение было очень слабым. Земляндцы, всегда стремившиеся унизить гордую нацию Аркадия вообще называли Цереру за ее размер, не иначе как малой планетой. Враги — что с них взять?

Добежав до конца мостика, Аркадий дернул ручку тяги. Ракетный ранец резко рванулся вверх, и, извергая струи раскаленного пара, кинул школьника прямо в бескрайнее звездное небо.

Выжимая все возможные двести километров в час, Корзинкин, распугивая курьерских дронов, помчался к школе.

Промелькнули сельхозкупола, где в залитых водой кратерах растили гигакарасей и морскую капусту. Пронеслись мимо циклопические зенитные башни. Каждая из них была увенчана огромной статуей Генерал-президента Цереры Бориса Франковича Тушнякова, выплавленной из уничтоженных кораблей земляндцев.

Наконец вдали показался жилой городской купол 128-10-Б «Циолковский». Тело снова начало тяжелеть. Ракетный ранец, приспособленный под слабую гравитацию Цереры, перестал справляться, и Корзинкин перевел его на форсаж.

Он поглядел на время. Первый урок уже начинался. Хорошо еще, что школа была прямо за шлюзом. Влетев под купол, Аркадий напоследок еще раз врубил ранец, перемахнул через школьный забор и понесся к крыльцу. Добежав до раздевалки, школьник торопливо выбрался из гермокомбинезона, кинул его на ленту и, отцепив учебное отделение ранца, бросился на урок.

Первым в расписании стоял труд. Учителя в классе не было и Аркадий быстро кинулся на свое место.

— Не отмечали еще? — окликнул он Борьку Ярохина, работавшего за соседним станком.

Коротко стриженный, с золотым аксельбантом на черной рубашке и целой россыпью знаков отличия Борька был старостой класса и единственным другом Аркадия. Дружба их была впрочем во многом держалась на том, их родители просто жили в соседних домах.

— Не, пока еще нет. Я твой 3D принтер уже прогрел, запускай программу, — Борька кивнул на машину. Аркадий тут же открыл экран команд.

Затем староста шепнул:

— Слушай, я же просил тебя не опаздывать, ну что такое?

Борька беспокоился не зря. Год шел к концу и по оценкам шестой «Б» шел вплотную с шестым «А» классом. Сейчас каждый снятый за опоздание балл мог решить судьбу школьного соревнования. К счастью, трудовик как и обычно ушел с физруком дышать этаноловым аэрозолем, а потому проступок остался незамеченным.

— Да знаю я. Не опоздаю больше. Честное слово! — Аркадий вставил в принтер тяжелую бобину, на которую была накручена толстенная пластиковая нить. — Сегодня что делаем?

— То же что и обычно.

Встав за принтеры, ребята принялись печатать на них табуретки.

Так продолжалось уже целую четверть, с тех пор как прошлый трудовик плохо отозвался о Генерал-президенте. Учителя увели в тот же день, и труд стал вести ОБЖшник, старый, обгоревший словно головешка космический пират. В 3D принтерах он разбирался слабо, но зато была в нем неукротимая коммерческая жилка, да и его жена торговала мебелью в нейронете. Видимо продавала она ее успешно, раз каждый урок трудовик требовал от школьников все новые и новые табуреты.

Наконец прозвенел звонок. Следующим в расписании стояла унылая космография, затем скучная химия, но зато потом прошли сразу два урока дроноведения. Дроноведение Корзинкин обожал. Он вообще мечтал стать инженером, и по этому предмету у него были только пятерки.

Тема сегодня была «Устройство промышленных БПЛАсточек» и Аркадий сразу принялся тянуть руку. Гелий Солнцев, преподаватель предмета и известный инженер-изобретатель, вызвал его к доске.

Про дроны говорить Аркадий умел. Рассказывал о БПЛАсточках он пол урока, да так интересно, что даже Леночка Кассиопейкина, первая красавица класса, перестала бросать долгие взгляды на красавца Борьку Ярохова и принялась увлеченно слушать.

Заработав пять баллов в рейтинг своего класса, Корзинкин довольно сел за парту. Последним же предметом был урок национального воспитания.

В актовом зале собрали шестой «Б» и шестой «З» класс. Погас свет и начался показ двухсерийного фильма о покорении Солнечной системы. Первая часть была про то, как люди вышли в космос и достигли пояса астероидов. Вторая часть естественно повествовала о величайшем космонавте всех времен и народов, Генерал-президенте Цереры, Борисе Франковиче Тушнякове.

Собственно из-за этого все и началось.

Когда занятия закончились и ребята, похватав ракетные ранцы, выбежали в школьный двор, кто-то из шестого «З» класса ляпнул, что величайший космонавт в истории вообще-то Гагарин, а не Тушняков.

Конечно, тут уже всем стало не до полетов домой. Разгорелся спор. «Б» класс был, конечно, единогласно за Бориса Франковича, а упертые земляндцы из шестого «З» ничего не хотели слушать, отстаивая своего Юрия Алексеевича. Дело едва не дошло до драки. Впрочем, с космонавтов спор быстро перепрыгнул на то, у кого лучше космофлот, и может ли сверхкрейсер «Юрий Гагарин» победить в битве с гигалинкором «Борис Тушняков». Тут уж все наорались до хрипоты, перечисляя калибры лазерных бронебашен, объемы цистерн с аэрозольными завесами и размеры эскадр ракетопланов на бортах обоих кораблей. А как только дело коснулось ракетопланов, все конечно заспорили о том, у кого лучше пилоты: у церерцев или земляндцев.

Тут естественно вперед и вышел Борька Ярохин с ракетным ранцем за плечом. Оглядев попритихших земляндцев, он строго сказал:

— Церерцы лучшие пилоты. Были, есть и будут. Хотите, докажу?

После этого Борька и предложил любому из земляндцев махнуть с ним наперегонки по каньону, что начинался сразу за жилым куполом.

Ребята из шестого «З» тревожно зашушукались. Шутка ли — спорить с чемпионом школы по спортивному пилотированию? Затем, конечно, земляндцы отошли к старому неработающему фонтану, на цементном бортике которого лежала их одноклассница — худая девчонка, с кое-как выкрашенными в зеленый цвет волосами. Звали ту Ритой Саблиной.

Рита, казалось, и не думала участвовать в споре. Продолжая преспокойно лежать, она просматривала какое-то видео на нейрофоне. Наконец, поняв, что все ждут от нее ответа, Рита вздохнула и, нехотя поставив ролик на паузу, повернула голову к Борьке.

Лицо у Саблиной было некрасивое. Так считал и Аркадий, да и все одноклассники. Риту вообще можно было назвать хоть немного симпатичной лишь в одном случае — когда она улыбалась. А улыбалась она нечасто. Например, когда тянулась за своей флейтой. А так как из музыкальной школы ее выгнали еще в третьем классе, то во флейту у нее сейчас был залит свинец. Поэтому и улыбающейся она ни Аркадию, ни его одноклассниками не нравилась тоже.

Рита меж тем продолжала смотреть на Борьку. Особого интереса в ее глазах не читалось. Наконец она заговорила, громко, так чтобы слышали все:

— За куполом любой дурак на ракетном ранце летать может. Даже ты, Яроха. А ты здесь попробуй.

Рита Саблина насмешливо посмотрела сперва на Борьку, а затем на высоченную антенну ретранслятора, поднимающуюся над школой.

Ученики зашумели. Притяжение Цереры в десятки раз слабее земного, и ранцы рассчитаны на него. Под куполом же искусственная гравитация почти равна земной.

— Ранцы для таких полетов не предназначены, — мрачно сказал Борька.

Рита пожала плечами и снова посмотрела на ретранслятор.

— Но я же в прошлом году долетела. До самого верха.

Тут она не соврала. История была шумная, закончившаяся для Риты двумя неделями исправительных работ и четырьмя миллионами просмотров выложенного в нейронет видео.

— Ну, так что, Яроха, слабо туда слетать?

К чести Борьки, вызов он принял без страха. Лишь мрачно смерил вышку взглядом, оправил нарукавную повязку с белым солнцем, да и накинул ранец. Именно в этот момент Аркадий его и остановил.

— Если лететь, то мне.

Да, Борька пилотировал ранец лучше всех в школе, но был он парнем крупным, на голову выше Аркадия, мускулистым и тяжелым. Такого, при искусственной гравитации ранец высоко не унесет, как бы мастерски он с ним не управлялся.

Борька помедлил. Засопел. Будь ситуация другой, староста бы конечно не уступил, не тот он был парень, чтоб бежать от опасности, но тут на кону стояла честь «Б» класса, а вместе с ней и честь всей церерской космонавтики, да еще и гигалинкора «Борис Тушняков» в придачу.

Решившись, Яроха кивнул и хлопнул Аркадия по плечу.

— Давай. Умой их. Ты сможешь.

Саблина ухмыльнулась, поднялась с фонтана и шагнула к Корзинкину, с интересом окидывая его взглядом:

— Не получится у тебя выше ретранслятора подняться.

— Еще как получится. Я до вершины купола долечу, — сказал Аркадий и тут же осекся. Вот кто дернул его за язык? В школе четыре этажа. Сам ретранслятор раз в пять выше школы. А до купола от него еще метров пятнадцать будет.

— Нет. Не долетишь ты до купола, — Саблина презрительно посмотрела на Аркадия. — Даже я долететь не смогла.

Это ее высокомерное “Даже я” так резануло Корзинкина, что тот немедленно подхватил свой ракетный ранец.

Что он может упасть, Корзинкин понимал прекрасно. Он сам сжег ни один ранец, летая над школьным двором. При искусственной гравитации купола подниматься вверх очень сложно. На полном форсаже топливо выходит быстро. Выпустишь его под слишком малым давлением — далеко не улетишь. Выпустишь под слишком большим — разорвет шланги. Будешь жечь топливо постоянно — выгорят сопла. Идти вверх можно только рывками, но и они должны быть не слишком резкими — иначе лопнет от перепадов давления парогенератор ранца.

Да, лететь было страшновато. Но как бы не был опасен полет, останавливаться Корзинкин не собирался. На кону была честь класса и всей Цереры, в конце концов.

Аркадий вытряхнул из ранца учебные планшеты и забытые упаковки пищконцентрата «Бутербродный». Затем передал Борьке свой новенький нейрофон. Выдохнул. Вывинтил из ранца предохранительный клапан.

Кто-то сунул в руки неначатые баллоны с перекисью водорода. Аркадий установил их вместо своих, полуотработанных. Пашка Брикет спешно подкачал в ранец азота. Когда все цифры на панели показали сто процентов, Аркадий накинул ранец, туго затянул ремни и застегнул гермокапюшон: если генератор рванет, паром может окатить так, что мало не покажется.

Стараясь успокоить дыхание, Аркадий пошагал на спортплощадку. Сердце отчаянно стучало в груди. Руки под перчатками вспотели. Он посмотрел вверх. Вершина жилого купола казалось такой же далекой, как и звезды над ней.

Постояв немного, Корзинкин обернулся к школьникам за спиной. Руки учащихся в едином порыве вытянулись к нему. В каждой блестел снимающий его нейрофон. Сейчас на него смотрели все. Борька, одноклассники, земляндцы. Смотрела с кривой улыбочкой Рита. Борис Тушняков смотрел на него с огромного, занимающего всю школьную стену барельефа. И Леночка Кассиопейкина тоже смотрела. Он помахал ей рукой. В зеленых глазищах Леночки было такое восхищение, что Корзинкин понял: даже если его ранец взорвется в воздухе, все будет не зря.

Аркадий хорошенько размялся. Несколько раз глубоко выдохнул. А затем сорвался с места, разбежался и, что было силы, оттолкнулся от пружинистого покрытия спортплощадки.

— Полетели! — легендарный клич церерского Генерал-президента сам собой сорвался с губ, а затем Аркадий врубил ракетный ранец на полную мощность.

Корзинкина рвануло, лямки больно впились тело и в тот же миг школьный двор будто рухнул куда-то вниз.

Десять метров.

Двадцать.

Тридцать пять.

Ранец трещит от поданного давления, неустойчиво раскачивается в воздухе, а школьный двор кажется маленьким, с брикет концентрата, не более. К горлу подкатывает комок. Все чего хочется сейчас — быстро приземлиться и навсегда забыть про этот дурацкий спор. Аркадий сжал зубы и помотал головой. Нет. Нельзя. Слишком многое на кону. Говорил же Генерал-президент: «Сам погибай, а славу Цереры приумножай». А еще внизу ждет Леночка.

Аркадий вновь рванул ручку тяги.

Сорок метров.

Пятьдесят.

Пятьдесят пять.

Отсюда видно весь купол. Серые коробки многоэтажных жилблоков и рыжий мох заполняющий газоны, цветущие в парке яблони и терриконы шахт снаружи купола и стоящие у их подножия заводы.

Ранец ревет как раненный гигазверь. В голове сами собой рисуются ползущие по раскаленному парогенератору трещины. Пальцы до боли жмут рукоятку тяги. Новые рывки вверх.

Шестьдесят метров.

Семьдесят.

Семьдесят три.

Ретрансляторная вышка остается под ним. Вся панель ранца горит красным. Давление в полтора раза выше критического. Отметка топлива стремительно несется к нулю. Ранец ревет, из последних сил выкашливая раскаленный пар. Жар обжигает даже через комбез, но нанопластиковый купол уже совсем близко. Руки трясутся. Рывки становятся слишком резкими. Только бы парогенератор сдюжил.

Восемьдесят метров.

Девяносто.

Девяносто три.

Вытянутая вверх рука бьет по гладкому нанопластику. По ушам Аркадия ударяет крик. Его собственный крик восторга. А затем раздается хлопок. Громкий, точно выстрел из древней пороховой винтовки. Картечью летят по сторонам обломки лопнувшего парогенератора. В купол бьет тугая струя перекиси. Ракетный ранец захлебывается, выпускает последнюю струю пара и замолкает.

Девяносто три метра.

Девяносто.

Восемьдесят.

Падение ускоряется. Пальцы рвут бесполезную ручку тяги. Крик рвется из груди. Рука инстинктивно дергает рычаг аварийной тормозной системы. Вспыхивают твердотопливные химические заряды. Но они рассчитаны на гравитацию за куполами, а потому полет вниз лишь немного замедляется.

Семьдесят три метра.

Семьдесят.

Шестьдесят.

Тормозные заряды прогорают, и падение вновь ускоряется. Двор пока еще далеко. Усыпавшие его школьники не больше игрушечных солдатиков. Только в руках у них не оружие, а снимающие его нейрофоны. Просмотров будет больше чем у Саблиной — проносится в голове совершенно идиотская мысль.

Пятьдесят пять метров.

Пятьдесят.

Сорок.

Удар. Боль. Кто-то врезается в него сбоку и крепко хватает. Чьи-то белые пальцы когтями впиваются в его комбез. Рев ракетного ранца снова бьет по ушам.

Падение немного замедляется, но не прекращается — ранец не может тащить двоих. Они идут вниз по широкой дуге. Спасший его, пытается дотянуть их до стеклопластиковой школьной крыши. Проходит секунда, другая и вот покатая кровля проносится уже под ними. Дальше все слилось: удар, боль и жалобный треск пластика.

Когда Аркадий пришел в себя, он все еще лежал на крыше. Школьник аккуратно подвигал руками. Слушаются. Потом ногами. Двигаются. Затем расстегнул гермокапюшон и потрогал лицо. Крови вроде нет. Со стоном приподнявшись, он посмотрел на огромную, белую от трещин вмятину, на прозрачном пластике крыши. Затем взглянул на поднимающуюся фигуру с еще дымящимся ранцем за спиной. Убрав со лба мокрые от пота волосы, она покачала головой.

— Ну, Корзинкин, ты и дурак, — в голосе Риты Саблиной слышалось веселое, и абсолютно неподдельное восхищение.