Надежда инженера Гранта

Прошла почти неделя (без двух дней), как инженера Элайджу Гранта оставили на хозяйстве. В суматохе, царившей на вокзале во время недолгой остановки скорого поезда, он не сразу понял значение этого странного алдарского высказывания. Уже потом, глядя вслед составу, который увозил любимую женщину в столицу, он всё же догадался.

Подобную команду: «Ты — за старшего», — часто отдавала матушка, когда уходила на заседания многочисленных дамских комитетов. И была при этом уверена, что два младших сына будут накормлены, напоены; если заслужили, то поставлены в угол; а самое главное, вовремя уложены спать. При необходимости, Элайджа даже мог приготовить что-нибудь незамысловатое и даже вполне съедобное. По крайней мере, братья не жаловались, а ему самому нравилось. Этот приобретённый опыт хозяйствования очень пригодился молодому человеку, который до двадцати семи лет жизнь вёл холостую, самостоятельную и в куда более скромных, чем в родительском доме, условиях.

Нынешнее хозяйство у Гранта было, к слову сказать, немаленьким. Заграничному касгардскому инженеру предоставили для проживания двухэтажный полукаменный дом с дровяной печкой и колонкой, присоединённой к городской системе канализации, полноценная туалетная комната с чугунной ванной и ватерклозетом, и новомодный магический ледник. А также Лукерью — суровую помощницу по хозяйству, на жаловании.

Так что приученный к самостоятельности мужчина мог без сомнений и боязни длительное время быть за старшего, особенно учитывая забитую продуктами кладовку. Но так уж вышло, что оставленное на Элайджу хозяйство ограничивалось не только домом. К условно движимому имуществу из щегла в клетке и полосатого, в край обленившегося кота прилагалась очень даже подвижная двухлетняя дочка, которой требовался постоянный присмотр и прикорм не менее пяти раз в сутки. Поэтому по дороге домой инженер Грант по зрелому размышлению пришёл к выводу, что в данных обстоятельствах полноценно похозяйствовать у него не получиться. На мануфактуре как раз начинался долгожданный этап окончательной отладки ткацких станков. Так что ближайшую неделю-две инженеру предстояло безвылазно провести в цехах, появляясь дома для поспать и покушать. И как в таких условиях следить за дочерью?

С ним безоговорочно согласилась Лукерья, которая с порога вручила отцу расхныкавшуюся Астрид, выслушала его доводы и постановила: «Под ногами только не мешайтесь, я сама всё сделаю», — и убежала готовить ужин. По всему выходило, что помощница тоже была очень расстроена внезапным отъездом хозяйки.

Грант послушно не стал мешаться и ушёл в детскую, где вместе с дочерью приступил к выполнению второй части прощальных наставлений: «Не скучайте там без меня». Получалось неплохо. Повеселевшая Астрид с папиной помощью увлечённо строила башни из кубиков. Да и в целом вечер прошёл очень мирно и плодотворно.

Наутро, позавтракав приготовленными Лукерьей вкусными, но, как ему показалось, какими-то не такими пирожками, Грант ушёл на мануфактуру. Там ему на протяжении пяти дней не давали скучать коллеги и подчинённые: когда любимые, а когда и безответственные. Дома он появлялся глубокой ночью, уходил засветло, дочь видел пару раз урывками. Но она в это время уже спала и на общение с ним была не пригодна.

И вроде бы всё было как всегда, он не в первый раз пропадал на работе, но уже на второй день Грант стал замечать, что, несмотря на всю увлекательность и сложность процесса, ему приходится прилагать определённые усилия, чтобы сосредоточиться на деле. Потом ему стали мешать громкие крики рабочих или мельтешение под ногами мальчишек-халатников [1]. Дальше — хуже. Он словно вернулся на несколько месяцев назад, когда его раздражало абсолютно всё. Хорошо, хоть голова больше не болела. А ещё он стал невнимательным, всё чаще погружался в собственные мысли.

Первым на это обратил внимание старшина мастеровых Антю́пка. Как-то раз, во время послеобеденного чаёвничания он подсел к Гранту и заметил:

— Чёй-то ты мне не нравишься, милсдарь анжанер. Дело ой как спорится, а ты заместо радости смурной ходишь. Неужто случилось чаво?

— Энкут [2]. Всё хорошо, Захар Вардеич. Просто на душе маетно.

— Из-за хозяйки, небось, — предположил старшина. — Эт быват. Я, помнится, по молодости часто от супружницы на заработки уезжал. И хучь у неё но́ров уже тогда был не сахарный, а всё равно. Скучал по ей. Своя ж баба, родная.

Грант не успел ничего возразить на эту мудрость. И всё потому, что Лукерья, уставшая от капризов Астрид, не выдержала и привела девочку пред отцовы очи. Дочери в цехах понравилось. Поначалу соскучившаяся Астрид вцепилась в отца и не была готова спускаться с его рук, но потом осмелела и выразила неоднозначное желание остаться играть в этом замечательном месте. Что не удивительно. Дома уже который день одна суровая Луша, с нею особо не повредничаешь, а тут и папа, и ласковые тёти вкусным угощают, и сильные дяди на руках качают, и много всего интересного. Но как бы весело ей не было, ткацкая мануфактура не место для таких маленьких и славных девочек. Поэтому, несмотря на громкое возмущение де́лицы [3] Грант, она была со всеми почестями возвращена Лукерье и препровождена домой.

После общения с дочерью Грант взбодрился и со свежими силами приступил к работе. А замечание Антюпки заставило его провести ревизию собственных переживаний и признать, что причина его душевного раздрая кроется не в привычном (вот не надо себя обманывать — любимом) хаосе готовящейся к открытию мануфактуры, а в опустевшем без хозяйки доме. К тому же из столицы до сих пор не было известий: как доехала, скоро ли вернётся.

Но, хвала Рокке [4], характер у Гранта был упрямый, ум цепкий, он не был приучен бояться трудностей и решал возникающие проблемы последовательно, не отвлекаясь на мелочи. Поэтому волевым решением он запретил себе дурные мысли и сосредоточился на текущем деле, благо заняться было чем. Его настрой не прошёл мимо внимания рабочего люда, и общее дело понеслось вперёд с утроенной скоростью. Потому что все на мануфактуре уже знали, насколько у них требовательный и дотошный инженер. А уж если тот настроился на трудовые подвиги…

Отчим воспитал у Гранта ответственное отношение к выполняемому делу. Из-за этого молодой инженер не позволял себе долгие раскачивания в начале смены и не уходил с мануфактуры сегодня, если задачу можно решить в течение нескольких минут после окончания трудового дня. Главное не увлечься и не задержаться при этом на пару-тройку часов.

Поначалу такой подход к делу был непривычен для рабочих, которые до этого чаще всего трудились на производстве, недалеко ушедшем от кустарного. Как Грант понял из объяснений всё того же старшины Антюпки, испокон веков местное население кормилось с проходящих во время летней навигации по реке Калюжке торговых караванов. А иные мужики иногда вообще на несколько лет уходили на заработки в чужие города. И всё из-за того, что окрестные земли, хоть и были насыщены магическими линиями, но без толкового мага оставались худородными. Недавний их владелец, поместный слави́н [5] Нащокин, был человеком пустым, ничего собой не представлял и не имел обыкновения заботиться ни о землях своих, ни о людях, на них проживающих. Поэтому мужикам Большой Качи и Малой Качейки, двух небольших городков, стоящих на противоположных берегах реки, приходилось только мечтать о постоянном заработке.

Всё изменилось пять лет назад, когда Владетельный кнез [6] Брячислав Годунович из рода Ереневичей приобрёл у вдовы Нащокина эти земли, расположенные на слиянии двух величайших рек западных земель: Калюжки и Мы́сьи.

Надо отметить, что после этого жизнь в Большой Каче и Малой Качейке кардинально изменилась. За несколько лет деньги кнеза и должное радение управляющего его делами превратили захудалые поселения в стабильно развивающиеся. А построенная в рекордные сроки ветка железной дороги обеспечила прямую связь с уездным городом и столицей. Теперь до Белой Е́гницы было чуть более суток пути. Воспрянувшие качаевцы, вместе с качеевцами ежедневно возносили хвалитины Владетельному кнезу Брячиславу свет Годуновичу, и упорно осваивали нелегкое ремесло наёмных рабочих на многочисленных открывающихся производствах, среди которых личная мануфактура Его Сиятельства была самым желанным, хоть и труднодоступным местом работы.

Почти полгода назад Элайджа Грант вместе с семьёй обосновался в Большой Каче и намеревался приложить все силы, чтобы оправдать доверие Владетельного кнеза, который лично предложил старательному, но молодому инженеру из соседнего Касгарда контракт. Модернизация, а правильнее будет сказать, полная перестройка и переоборудование выкупленной по случаю ткацкой мануфактуры, получившей звучное название «Звягольская», несмотря на всё могущество кнеза, шла со скрипом. В один момент даже казалось, что ни часов в сутках, ни рабочих рук не хватит, чтобы выполнить всё запланированное в срок. К техническим трудностям инженер Грант был готов и примерно знал, как будет с ними справляться. А вот прежде мифический, знакомый по скучным лекциям человеческий фактор стал для него неприятной неожиданностью.

С первых дней население обеих Кач ошарашивало его непривычными вывертами местного менталитета. Грант привык, что в родном Касгарде, как и в столице Алдарии, работники на мануфактурах ответственные, дорожат своим и чужим временем. И что при приёме отдают предпочтение хорошо обученным людям.

Здесь же всё, всё было не так. Более расслабленные качаевцы на пару с качеевцами привыкли полагаться на честное слово друг друга, а не на букву договора. И больше доверяли личным качествам человека, чем его рабочим навыкам, которыми, по его мнению, они практически не обладали, да и неоткуда тем было взяться. К тому же Грант долго не мог привыкнуть к нежеланию рабочих следовать чёткому указанию: «Не лезь, куда не просят». Его безмерно удивляло, когда здоровые мужики вели себя как любопытные малые дети. С такой же непосредственностью могли оставить своё рабочее место без присмотра, чтобы поглядеть на что-то новое, а то и попробовать на этом поработать. Но в то же время ему импонировало их любопытство и стремление к новым знаниям.

Ещё следовало учитывать просто неистребимую страсть к соблюдению многочисленных, часто противоречащий друг другу примет (что было хорошо для качаевца, сулило беду качеевцу). Предзнаменования имелись буквально на каждый чих и делали местных жителей невероятно суеверными.

Инженер Грант после долгих размышлений, также благодаря одной подсказке, не стал обстругивать ежа [7] и призвал на помощь опыт воспитания двух шустрых, любящих спорить и соревноваться по любому поводу младших братьев и свою, как оказалось, богатую фантазию. Ему повезло, что подчинённые не меньше его были заинтересованы в успешном рабочем процессе и дорожили своими местами едва ли не сильнее заграничного специалиста. А его непростой характер и серьёзный подход к общему делу помог завоевать их уважение. Пусть и не сразу.

К тому же налаживание отношений с самого начала осложнилось одним, как на тот момент казалось Гранту, непреодолимым обстоятельством. По приезде в Большую Качу он обнаружил, что не понимает язык, на котором разговаривает с ним местный простой люд. И это при том, что алдарским он владел сносно: в Высшей технической школе Пе́львё его преподавание было лучшим в Касгарде, к тому же некоторые лекции шли на этом языке. Грант легко общался с коллегами по Звягольской мануфактуре и на техническом, и на бытовом алдарском, испытывая небольшие затруднения лишь в понимании быстрой речи энергичного архитектора. А вот разобраться в сказанном на местном диалекте ему не хватало ни собственных знаний, ни словарного запаса переводного амулета, на всякий случай приобретённого в столице.

Так что учиться понимать друг друга пришлось обеим сторонам. Когда со словарём, а когда и с помощью доброго матерного слова, которое на удивление не требовало перевода и заменяло порой несколько фраз.

Немалую помощь в установлении взаимопонимания оказал старшина мануфактуры Захар Антюпка, Вардеев сын, с которым у Гранта, несмотря на солидную разницу в возрасте и мировоззрении, установились не только хорошие рабочие, но и, пожалуй, дружеские отношения. Тот даже настоял, чтобы инженер звал его на местный манер Вардеичем. В молодости Антюпка долгое время провёл на заработках не только в пограничной Пылве, где и нахватался касгардского языка, но и в уездном городе Позо́вичи, где подвизался на прядильной мануфактуре. Толмач из него вышел усердный, хотя и своеобразный.

Со временем Грант всё реже обращался к его услугам и начал получать удовольствие от простого общения со старшиной. Поговорить Вардеич любил, его не всякая трындычиха могла переболтать, но с «головастым анжанером» предпочитал общаться по делу. Особенно, если разговор касался новой магической машинерии и всего с этим связанного. А енто што? А как работает? А пошто именно так? Вопросы из него сыпались, как зимняя корюшка из сачка, а Элайджа невозмутимо (спасибо братьям за тренировку терпения) отвечал. Потому что понимал, если Антюпка в чём разберётся, то можно не беспокоиться: другим он всё разъяснит верно, словами, доступными для их понимания. А уж как он за рабочими следил, как требовал с них уважения к ткацким станкам и прочему оборудованию. Суровое инженерное сердце Гранта радовалось при виде такого отношения.

А во время послеобеденного чаёвничания, когда Антюпка отводил душу и под настроение травил неиссякаемые забавные анекдоты, Элайджа «брал уроки» местного просторечного. Рассказы старшины всегда начинались словами: «А вот послухайте, что с одним мужичком одна́ть случилося». И не важно, делился ли он своим богатым жизненным опытом, или это на самом деле были истории его случайных знакомцев, главное, чтобы слушатели заливались смехом. Вначале Элайджа понимал с пятого на десятое, но со временем приноровился и начал получать удовольствие. Этот дар рассказчика унаследовала внучка Антюпки, девчонка бойкая и словоохотливая. Она иногда присматривала за Астрид и всегда делилась местными новостями, которые существенно отличались от официальных версий в газетах.

Грант и не заметил, как за прошедшие полгода эти странные, непостижимые вначале люди стали близкими и понятными. Как ему понравился этот небольшой и на вид спокойный город с его тайнами и суевериями. Как исподволь поменялся он сам.

И всё чаще за прошедшую неделю, прогуливаясь в конце рабочей смены по цехам мануфактуры с проверкой, или обсуждая с энергетиком подготовку тестового запуска станков, он испытывал заслуженную гордость из-за проделанной работы. И ловил себя на мысли, что для полного счастья ему не хватает всего ничего. Чтобы любимая поскорее вернулась. Хотелось обсудить всё произошедшее за эти пять дней и шестнадцать часов (минуты не в счёт), узнать, что она об этом думает. Иногда её взгляд на вещи удивлял и заставлял задуматься.

Гранта даже не порадовал неожиданный (впервые за два месяца) полноценный выходной. В цехах он успешно отвлекался на многочисленные дела или разговоры, но днём, в тишине дома ему остро не хватало её присутствия. И если короткие ночные и утренние часы, на фоне безмерной усталости Элайджа не успевал задуматься, то уже к обеду он был готов по собственной инициативе сбежать на родную мануфактуру. Одному было скучно и маетно, от этого чувства не спасала даже оккупировавшая внимание отца Астрид. Она вцепилась в него цепкой обезьянкой и при попытке снять её поднимала рёв, достойный пожарной сирене. Соскучившийся Грант с радостью провозился с нею до обеда, но позже озадачился вопросом: что делать?

Поразмыслив, Элайджа решил, что Лукерья заслуживает отдыха, а дочку стоит выгулять, благо погоды были чудесные. Он усадил Астрид на салазки и направился в сторону набережной, вверив свою дорогу Рокке с тайной надеждой: вдруг кто из знакомцев окликнет и в гости пригласит. Чем ещё ему нравились жители Кач, так это добродушием и гостеприимством.

Богиня привела их к дому старейшины. Антюпка сидел на крыльце в компании лениво жмурящегося на яркое весеннее солнце лопоухого щенка. Радостно взвизгнувшая Астрид потребовала немедленного знакомства, и Грант с облегчением отпустил дочь — на ближайшие полчаса она нейтрализована. Бойкий щенок не скоро попадётся в её цепкие руки, главное следить, чтобы ребёнок не упал и не был покусан. К тому же его опасения развеял Антюпка:

— Пущай дитё поиграится, не боись. Щеня ентот от проверенной суки, их породу завсегда для нянек использовали, ни в жисть кого малого не покусаит.

Прибежавшая на зов внучка осталась следить за игрой девочки и щенка, а инженер со старшиной уселись на кухне чаёвничать. Чем ещё нравился Антюпка Гранту, так это умением уютно молчать, хотя в этом сложно было заподозрить говорливого мужчину. Так отчего не послушать тишину в хорошей компании: ведь все важные вещи за целую неделю были обговорены на сто рядов.

И только Грант собрался поинтересоваться у Антюпки, созрели ли настойки по новым рецептам (старшина держал самогонный аппарат и любил под настроение поэкспериментировать), как с улицы послышался голос, который выспрашивал, здесь ли инженер. Выглянувший в окно Антюпка заметил:

— От ведь, опять ентот малец. И чавой тебе надоть? — выкрикнул он в открытую форточку.

— Инженера позови, записка ему.

— А кукиш с маслом не нать? В дом заходь, не будет анжанер по твому требованию вскакивать.

Грант забирал сложенный особым образом листок с нарастающим беспокойством: в последнее время этот адресат хорошими вестями не радовал. Посыльный и старшина с удивлением наблюдали, как, по мере прочтения, из лица мужчины уходили краски. Учитывая его природную смуглость, ему явно принесли плохую, а может даже и ужасную новость.

— Са́ска вла [8]…

— Чавой случилось-то? Данилыч, ты чево с лица спал? А можа наливочки?!

— Не надо, не стоит, — остановил захлопотавшего старшину Грант и после недолгой паузы ответил, с трудом подбирая слова. — Это по поводу жены… Она…

— Шо? Опять?!

[1] Халатники – мальчишки, поступившие на обучение к мастеровым

[2] Нет (касг.)

[3] Дели́ца – обращение к незнатной незамужней девушке в Алдарии

[4] Рокка – богиня судьбы и предназначения в касгардском пантеоне

[5] Поместный слави́н – наследственный титул дворянина в Алдарии. Его обладатели не могут похвастаться безупречной или длинной родословной, а также большим богатством, но имеют личные земли, с которых и кормятся

[6] Владетельный кнез – старший член правящей семьи с личными землями, не имеющий права на престол

[7] Аналог поговорки «Горбатого не переделаешь»

[8] Касгардская фраза для выражения удивления, недоумения, испуга. Что-то вроде: вот же, ну ничего себе.