Надуй щеки! Том 9

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать то, что сказал следователь.

Министр образования — мёртв.

Кто его убил? Сын, которого он лишил всего в какой-то момент? Неужели я недоглядел этот момент? Не разглядел в нем подобную злобу? Да нет… Вряд ли.

Я сомневался, что Джи Джисон способен на это. К тому же, в последнее время он сильно изменился: вернулся домой, и, насколько я знал, с отцом у него были абсолютно ровные отношения. И при том он уже работал у Йонга.

Эти мысли пронеслись у меня в голове буквально за доли секунды, пока Чо Хек буравил меня взглядом.

— Тебя ждать? — спросила Ким Ю Джин, недоумённо хлопая глазами. — Это же какое-то недоразумение, да?

— Что-то много недоразумений на один квадратный метр, — проговорил на это следователь, злобно ухмыльнувшись, и указал мне на стул для допроса.

Я присел на него и понял, что, видимо, такую мебель делают специально под заказ. Потому что не может же быть такого, чтобы на стуле было неудобно сидеть. Вообще никак. Ни в какой позе: ни склонившись, ни откинувшись, ни на краешке, никак. Просто сидя на стуле, человек испытывал постоянный дискомфорт.

Занятно. Психологическое давление начиналось со стула… Но мне было проще: я точно знал, что не виноват и мне ничего не грозит. Поэтому чувствовал себя уверенно. И следователи это видели.

А вот Югай Гён Тхэ было даже немного жаль. Точнее, печально, что он не успел обратиться ко мне. Всё-таки, когда подобные люди ходят в твоих должниках — это очень неплохо.

Что ж, как ни прискорбно, но это, видимо, всё-таки правда.

Я с вызовом смотрел на следователя. Тот дождался, пока Ким Ю Джин подпишет необходимые бумаги, причём я проверил, чтобы ничего лишнего она не подписала. После чего проводили девушку за дверь и взялись за меня.

— Где вы были сегодня утром? Начиная с восьми часов утра, — проговорил Чо Хек, — и до десяти.

— С восьми до десяти часов утра — в школе, — ответил я, не раздумывая ни секунды.

В подобных ситуациях важно показать, что ты ничего не придумываешь.

— Адвокат школьник… — Хмыкнул он, но быстро перевел тему. — Кто это может подтвердить?

— Все мои одноклассники, учителя. Перечислить? Пожалуйста: преподаватель Шивон, ученики третьего класса старшей школы Йонг Пак, Юми Нам, Чан Ан, классный руководитель Мун Саён.

— Достаточно. То есть, если я сейчас позвоню в школу — мне подтвердят, что вы были на занятиях с восьми часов утра? — уточнил следователь, снова переглянувшись с напарником.

— Совершенно верно. В школу я пошёл из своего дома. Вы можете по камерам, стоящим на пути, проследить весь мой путь в движении. До этого я находился дома. Есть пара камер, которые захватывают его. Я могу вам дать их адреса. Вы можете посмотреть, когда я пришёл домой, когда вышел и так далее, и тому подобное.

Тут я чуть-чуть наклонился вперёд и расставил ноги, чтобы самому начать давить на следователей не только словами, но и позой.

— Это, во-первых. А во-вторых, у меня никаких мотивов убивать министра образования не было. Убедиться в этом вы сможете, заглянув в его завещание.

Я-то хотел сострить, припомнив им прошлую ситуацию. И тут внезапно подумал: а что, если министр образования вдруг упомянул меня в своём завещании? Вот это уже будет цирк с конями, повторение трагедии в виде фарса.

Но с другой стороны, я думал, что ему совершенно незачем это делать.

— Сказать по чести? — в разговор мягко вмешался Пён Чинхо. — Мы вас и не рассматривали как обвиняемого.

Как они всё-таки хорошо умеют переобуваться на лету, — подумал я про себя. Но вслух роговорил:

— Что ж, рад, что видите очевидное.

И смог даже доброжелательно улыбнуться господам следователям.

— Но раз уж вы были знакомы с министром, вашим приёмным отцом, то нам необходимо взять у вас кое-какие показания, — продолжил свою речь толстяк.

Они долго мурыжили меня различными вопросами, об ответах на которые я либо вообще не имел никакого понятия, либо просто глупыми, сбивающими с толку. Я видел их игру насквозь, но не собирался поддаваться.

Главное, что мне удалось выяснить в ходе этого допроса: группа захвата уже задержала Джи Джисона, шедшего домой. И вот его-то допрашивают с пристрастием.

А всё потому, что каким-то образом основные улики указывали на него.

А вот я поверить в это не мог. Разве что у парня внезапно сорвало крышу, и он решил расквитаться с отцом за былые обиды? Да нет… ерунда какая-то.

И тут следователи пошли на второй заход.

— Скажите, Гису Хегай, — спросил Чо Хек, — знакомы ли вы со своим сводным братом Джи Джисоном?

— Ну, конечно, знаком, — ответил я. — Он же мой сводный брат.

— Общались ли вы когда-нибудь с ним на тему плохого отношения отца к нему или к вам?

Тут я задумался. Ну, если считать все те истерики, которые закатывал Джи Джисон по первости, то, наверное, — да. Вот только следователям это сейчас знать было не обязательно.

— Скажем так, в жизни отцов и детей частенько бывают сложные периоды, — мне необходимо было говорить по-прежнему убедительно, но при этом тщательно обходить моменты воспитательной работы с сыном министра. — Но я не могу сказать, что хоть когда-нибудь видел у Джи Джисона желание причинить хоть какие-то неприятности своему отцу, неважно, в какой сфере.

Как хорошо, что я умею беззастенчиво лгать.

Если взять тот эпизод, когда Джи Джисон пришёл в газету, чтобы навалить им сенсацию, а его послали куда подальше — это как раз прямое желание причинить репутации своего отца непоправимый ущерб. Но это можно было рассмотреть и иначе.

Чо Хек хмурился. Он понимал, что не вытянет из меня ничего.

— Хорошо, — он даже сделал вид, что сдался, однако, это тоже был старый полицейский маневр. — А я знаю, что Джи Джисон уже даёт признательные показания.

Какая дешёвая манипуляция, — подумал я. Но ведь так и бывает, что самое простое обычно работает без сбоев.

— И совсем скоро все его показания будут у нас на руках, — продолжал следователь, глядя на меня исподлобья, продолжая давить до самого конца. Вот до тех пор, пока я не выйду из этого кабинета, он будет на меня давить.

Да хоть обдавись, — думал я.

— И не дай бог, в этих показаниях будете упомянуты вы, Гису Хегай. Сей же час вы окажетесь в этом кабинете. А затем я постараюсь подобрать вам камеру поудобней.

После этих слов он оскалился, словно акула.

— Вы же знаете, что я ни при чём, — снова улыбнулся я.

— Подпишите бумагу и идите, — сказал на это Чо Хек.

Бумагу подписывать мне не хотелось. Поэтому я просто перевёл взгляд с одного следователя на другого и проговорил:

— Если вы меня в чём-то подозреваете, предъявляйте свои обвинения. Если нет, то ничего подписывать я не буду. Из страны я никуда не собираюсь.

А вот из города, — подумал я, — скорее всего, мне придётся выехать на олимпиаду. Если, конечно, я к ней успею подготовиться такими темпами.

— Иди, — через силу выдавил из себя Чо Хек. — Но ты у меня на карандаше.

* * *

Джи Джисона не били, хотя иногда ему казалось, что лучше бы уж пусть били бы. Тогда бы он сейчас был бы сосредоточен на физической боли, а не на душевной. Нет, ему, конечно, досталось при самом задержании: его весьма лихо уронили на асфальт, так что расквасили губу. И сильно прижимали к тротуару, хотя он никуда и не собирался убегать.

А затем ему сообщили, что его подозревают в убийстве собственного отца.

Чушь какая. Он думал, что так не бывает. Но, сидя на неудобном стуле перед следователями, понимал, что ещё как бывает.

Он хотел бы сказать: «Давайте я под детектор лжи скажу, что это не я». Но если бы всё было так просто, значение полиграфа учитывали бы в суде. Но это не так. Детектор лжи — лишь инструмент для запугивания, ничего больше.

И Джи Джисон был готов вывалить всю свою память, весь свой мозг, раскрыть своё сердце, чтобы показать — он не желал отцу зла. По крайней мере, не в последнее время.

Но следователи оказались весьма и весьма подкованными в своём деле. Уже на второй час допроса они вытащили из него практически всю информацию, касающуюся их разлада с отцом: про то, как отец много раз разговаривал с ним, как умолял не заниматься ерундой, а взяться за ум и учиться. Как заблокировал ему карты, отобрал машину, выгнал из дома.

И чем больше парень рассказывал эти моменты, тем больше он понимал, что в глазах следователей именно он сейчас убийца.

И вдруг Джисона накрыло осознание: отца больше нет.

До этого он говорил о нём, как о живом. А тут вдруг он поймал настоящий ступор.

Следователи о чём-то спрашивали его, но он перестал отвечать. Он полностью погрузился в себя и в осознание того, что отца — человека, который дал ему в этой жизни всё — больше нет.

Больше никто не попросит его вести себя нормально, потому что иначе он угробит репутацию родителя. Никто не спросит его максимально неловко: «Ну что, как там дела с девчонками-то?» — как это любил делать отец. А после этого он всегда подмигивал. На что Джи Джисон закатывал глаза.

А сейчас он просто хотел, чтобы всё это оказалось неправдой. Отец снова подмигнул бы ему. Пусть скажет самую тупую свою шутку. И неумело попробует разузнать о делах своего повзрослевшего сына. Но… не надо. Не нужно, чтобы он умер. Он не должен умирать — он молодой.

Но Джисона же подозревают в убийстве. Получается, кто-то убил его отца. Отца… больше нет.

И когда Джи Джисон погрузился в воспоминания, следователи, поняв, что на данный момент не выдавят из него больше ни слова, перевели его в изолятор временного содержания, находящийся тут же, в подвале следственного управления.

Джи Джисон зашёл в камеру, сел на койку, положил сцепленные руки между коленей — и замер.

Там, в его сознании проходили калейдоскопом цветные воспоминания из детства. Когда он был ещё совсем маленьким, отец постоянно старался как-то угодить ему. Покупал самые дорогие, самые лучшие игрушки, чтобы сын мог развлекаться. Почти никогда не ругал, потакал практически во всём. Всегда хотел только одного, чтобы сын был счастлив.

А Джисон не ценил этого. Он требовал от отца больше, больше, больше. А затем и вовсе рассматривал его исключительно как кошелёк.

Отец никогда не отказывал, всегда давал ему деньги. Но он и не смог его воспитать полноценным членом общества. Потакая всем капризам своего сына Югай Гён Тхэ вырастил из своего сына избалованного мажора, который умел только одно: выжимать из этой жизни максимум удовольствия.

И тут он понял. Осознал окончательно. Отца больше нет. А он… так и не успел перед ним извиниться. За все вымотанные нервы. За всю боль что успел причинить ему. Они так толком и не помирились. Хотя Джисон знал, что отец не держал на него зла. Но ведь Джисон так и не извинился. Не сказал тех самых слов, а теперь… неужели это всё правда?

— Папа… — то ли шептал, то ли произносил у себя в сознании Джи Джисон. — Я не хочу, чтобы ты умирал. Пускай это будет ошибкой. Я попрошу у тебя прощения за все те годы, когда недооценивал твоё участие в моей жизни. Да, я буду слушаться тебя. Я буду делать всё, что ты скажешь. Только пусть это окажется неправдой. Ты не можешь умереть. Да и кто тебя мог убить? Зачем? Ты никому никогда не сделал ничего плохого. Ты всегда старался, чтобы людям вокруг было лучше. Я считал это слабостью, но теперь понимаю, что это твоя великая сила.

Скупая мужская слеза упала ему на руку.

— Не надо, отец… не уходи.

В таком состоянии он провёл весь вечер и большую часть ночи. Лишь под утро, уснув в таком положении, он завалился на койку, открыл глаза от удара, но затем практически сразу уснул.

Во сне отец вёл его на день рождения в парк аттракционов.