Нагльфар

Три мужа учёных из Готема,

В миске отправились по́ морю

Будь их миска прочнее,

Была б и песня длиннее.

Песни Матушки Гусыни

I.

- Вы, конечно, можете отказаться, но я бы вам, знаете ли, не рекомендовал. К тому же потом льготы всякие.

Что касается льгот, Семён Семёныча они совершенно не интересовали. Пока их получишь, да и получишь ли. Интересовал его в данный момент лишь покойный отец, у которого не хватило фантазии на то, чтобы назвать сына Ромуальд Семёнович или там Агамемнон Семёнович. Хотя оправдание у папаши, безусловно, было. В его доисторические времена жеребьёвки не было. Солнце было, а жеребьёвки не было. А теперь она есть. Есть и бумага, которую ему протягивал распорядитель, извещающая получителя сего о том, что некто, именуемый Семёном Семёнычем Г., такого-то числа сего года подлежит отправлению в Круиз По Заграничным Странам на лайнере "Михаил Светлов". Плыть ему совершенно никуда не хотелось, ибо никаких заграничных стран, судоходства и круизных лайнеров, с тех пор как Фенрир пожрал солнце, не существовало. А существовало лишь некое подобие корабля, на котором ему предстояло "плыть". А про бравых матросов и капитана сего "лайнера" и говорить нечего - все всё понимают. Семён Семёныч и не стал ничего говорить, кивнул распорядителю на прощание и вышел из мрачного здания комиссии по жребиям. Тоскливо кинул взгляд на стоящую во дворе учреждения статую Одина. Стилизованные под рунические письмена слова на пьедестале оптимизма созерцающему отнюдь не прибавили. Надпись гласила: "Эх, Семён Семёныч!"

II.

В назначенный ему день, сопровождаемый супругой и детьми, Семён Семёныч в полном боевом облачении, что состояла из старомодного белого костюма и ещё более архаичной кепки (скорее - войлочного шлема, а не кепки), явился в порт. Липкий серый туман окутывал окрестности, с каждой минутой делался всё гуще, влажной змеёй заползал за ворот неудобного пиджака, скроенного по мерке скорее лобстера, нежели человека. На каком-то столбе, усугубляя душевную муку, кряхтела радиоточка, извергая из себя то бравурную музыку, то женский вокал. Оный вокал сообщал, что его обладательница, после употребления настойки из подберёзовика, вступила в диалог с белой березонькой и теперь готовится к битве, яростно грызёт край своего щита, желая поскорее прославить родную деревню в качестве будущего эйнхерия.

- Вот, Сеня, и подберёзовой настойки там у них купи. У них хорошая, маме ноги растирать в самый раз. Семён Семёныч мрачно кивнул. По слухам, один запах тамошней настойки мог отправить на Небесный Мост человека много крепче его тещи. Надо будет приобрести. Попытка не пытка. Подскочил разбитной репортёр. Вернее, изнуренный маленькими ролями и большим количеством дрянной подберёзовой настойки, актёр, подвизавшийся в амплуа репортёра. Затянул ритуальное:

"Итак, дорогие товарищи радиослушатели, мы ведем свой репортаж из морского порта (порт, кстати, был речным, и представлял собой нагромождение выщербленных кирпичей с провалившейся крышей)... Через несколько минут этот белоснежный красавец лайнер отправится в круиз, увозя в комфортабельных каютах большую группу советских туристов в увлекательнейшее путешествие..."

Пришло, стало быть, время показаться белоснежному красавцу лайнеру. Туман над рекой несколько рассеялся, из него показался несуразный силуэт судна с перекошенными мачтами. Никто, даже бывалый мореход, не смог бы определить тип корабля - что-то вроде гигантской лодки с торчащими из неё исполинскими колами с развевающимися на них дырявыми тряпками землистого цвета - "парусами". Было ясно, что поплыть такой корабль может только в один круиз - на речное дно. А он и не плыл - он вмерз в огромную загаженную нечистотами льдину, медленно дрейфующую по течению.

III

Есть явления, вещи и события, которым удается вызывать брезгливость у наибольшего количества живых существ, так сказать, выбивать из мишени отвращения десять очков - в основном связаны они с грязью, насекомыми и запахом, который издает кишащая насекомыми куча чего-то грязного. Корабль, ещё в приближении к берегу, эту мишень успешно поражал и даже больше, ибо покоился на замаранном ледяном постаменте, издавал запах прокисшего овечьего сыра и в довершение ко всему - был создан из превеликого множества человеческих ногтей. Сие ещё не было завершающим аккордом в оратории омерзения, а то, что ногти глянцево блестели от грязи, были серыми - изломанными - словно обкусанными или жёлтыми - щелястыми, пораженными грибком - это, пожалуй, было. Так шеф-повар, скупым и точным движением, возлагает веточку петрушки на свой кулинарный шедевр. И нацарапано что-то у судна ещё было на борту - крупно:"ᚷᚴ...", а третью букву не видно было. Что-то такое на руническом, в общем.

Преодолев первую - самую тяжёлую - волну отвращения, Семён Семёныч прыгнул с берега на льдину, оскользнулся, чуть не упал на покрывающую её грязь, но выровнялся и пошел по направлению к "лайнеру". Никто не смотрел ему вслед. Семья покинула порт в числе первых - после церемонии прощания провожающим, из человеколюбия, выдавали по чашке глинтвейна и медовой коврижке. Кстати, "домочадцы" Семён Семёныча на деле являлись наёмными актёрами, давно надоевшими в этой роли и ему и себе. Детей, к примеру, изображали карлики-нибелунги* из городского цирка - в этом амплуа они были просто нарасхват. Никто из доживших до последних времён не верил в ритуал, но все верили в то, что его следует досконально соблюдать. И ритуал был соблюдён. И жертва была принесена.

/* Как будто бывают великаны-нибелунги. Да и вообще - сейчас принято говорить:"люди (или там - нибелунги) отрицательного роста."/

IV

Притерпевшись к запаху и виду корабля, жертва заметно повеселела. Всё-таки в любом путешествии есть доля новизны. Да и лучше это гораздо, чем участвовать в борьбе с медведем со связанными за спиной руками (в случае отказа от круиза ему незамедлительно был бы предложен данный вариант досуга). Вышли, наконец, в открытое море. Некое примитивное управление у судна всё-таки было - паруса даже умудрялись ловить ветер - льдина медленно плыла, матрос на палубе басовито гудел в рог, плескали хвостами и пересмеивались друг с дружкой незримые в тумане морские девы, один раз даже видели проплывающего мимо Змея. Точнее часть его спины и острый, цвета темной бронзы, плавник. Чудом разминулись - тот бы раздавил корабль, как пустую ореховую скорлупку. Вот из кого можно было устроить круизный лайнер! В общем, впечатлений хватало, солонина выдавалась щедрыми порциями и, если не задаваться вопросами о её происхождении, была весьма пристойного вкуса. Хорош был и мёд - игристый, пьянящий, хорошо выдержанный. У Сраной Шхеры бросили якорь, пополнили запасы продовольствия и устремились далее - к известной всем цели...

V

Шёл третий день увлекательнейшего путешествия... Верхняя палуба корабля была предоставлена в полное распоряжение Семён Семёныча, команда, состоящая из увальней-ётунов занималась привычной матросской рутиной: драила палубу, украшала многочисленные корабельные ногти маникюром (не стоит спрашивать, какое представление имеют ётуны о маникюре - весьма прихотливое) и били друг друга дубинами по голове. Семён Семёныч же, за неимением альтернативы, наслаждался разнообразнейшими видами тумана за бортом (приноровившись, он стал различать около восьмидесяти оттенков серого) и вдруг услышал странный шум, доносящийся откуда-то сверху. Громкое хлопанье крыльев, истошные вопли: "Хайа-тхооо!" и конское ржание давали весьма недвусмысленную подсказку - корабль собиралась посетить валькирия. Догадка оказалась верной: на палубу увесисто шлепнулась порция отменного навоза - валькирии заботились о своих четвероногих спутниках и кормили до отвала. И даже тюнинговали, как могли: у коня, на котором восседала крылатая гостья, сбруя была украшена персонажами вселенной Hello Kitty, к широкому лбу животного тесёмочкой был прикреплен поролоновый фиолетовый рог, а копыта были выкрашены в розовый цвет.

VI

"Приветствую тебя, благородный ясень битвы*. На сём преславном корабле ты несёшься сквозь... Короче, где у вас тут наливают?" Семён Семёныч указал искомое направление, валькирия спешно удалилась по направлению к бару и вскоре раскатистое "Хайа-тхооо!" послышалось уже оттуда. /* В произведениях древнескандинавской литературы употребляется множество разнообразных тропов. "Ясень битвы", к примеру, обозначает отважного воина на поле боя./ Через час небесная воительница нетвердой походкой вернулась на верхнюю палубу, причём её довольно симпатичный животик* заметно округлился. /* Каждому ценителю японских ролевых игр в закрытом помещении известно, что униформа валькирии состоит из бронелифчика, высоких черных сапог на шпильке, мини-юбки и рогатого шлема. Отступления от этого священного канона являются вольнодумством и строго осуждаются./

"Укрепив своё тело игристым мёдом, я желаю усладить дух не менее сладким мёдом поэзии, исполнив старинную боевую песнь "Остров невезения",- громогласно возвестила валькирия. Засим ею была исполнена сага про жителей некой скалистой шхеры, которых преследуют разнообразные неудачи: охота на диких кабанов не приносит успеха, скудны урожаи священных подберёзовиков, они молятся Фрейе и Одину, но не получают должного ответа. Однако, их дух неколебим, навыки боя на топорах искусны, они снаряжают, наконец, боевую ладью, устраивают дерзкий набег на континент, и, возвращаясь домой с богатой добычей, на радостях вусмерть упиваются мёдом, попадают в шторм, тонут, но не выпускают из рук оружия, тем самым заслужив себе пропуск в Вальгаллу. Там они проводят время в увеселениях и у них вдоволь мяса небесного кабана и подберёзовки... Вознаградив гостью должными аплодисментами, Семён Семёныч в ответ исполнил шуточную вису о зайцах-берсерках, которые, преодолевают свою трусость, обжираются ночью подберёзовиков, грызут щиты, преисполняются яростью, нападают на стаю волков с кличем:"А нам всё равно!", геройски гибнут в бою и тоже, в свою очередь, попадают в Вальгаллу. Песня валькирии понравилась, она тепло распрощалась с Семён Семёнычем, подарила ему связку сушёных подберёзовиков и, пришпорив коня, унеслась в небеса - навстречу новым приключениям. Таким образом, в приятных увеселениях и завершился очередной день круиза...

VII

На следующее утро* трубный вой и громовой рык буквально сбросили Семён Семёныча с узкой койки. "Уууууууууу! Ууууууууу! Ууууутгард!!" И снова:"Уууууууу!"

/*Если верить корабельной клепсидре: утра в привычном нам понимании не было, так как не было солнца./

Можно было и не устраивать столь услаждающий слух концерт для любителей роговой музыки - о том что прибыли именно в Утгард возвещал запах, заменивший собою пригодный для дыхания воздух. Пред мысленным взором Семён Семёныча предстала пара исполинских шерстяных носков. Предполагаемый обладатель данных носков долго ходил по болоту в мокрой обуви и теперь сушил их над чадящим костром*. С другой стороны, притерпевшись к местным ароматам, Семён Семёныч обрадовался долгожданной возможности сойти на берег и прогуляться по набережной.

/* Просто какая-то пещерная ётунофобия: настоящие ётуны не носят ни носков, ни обуви. Штаны им, кстати, тоже без надобности./

Тут даже досуг какой-никакой имелся: ресторан "Плакучий Иггдрасиль", на фасаде которого был намалёвано что-то похожее на Одина, висящего на Священном Древе, и немудрёный слоган: "Я спросил у ясеня"...

Над головой Семён Семёныча пронзительный борей трепал исполинскую растяжку: "Добро пожаловать в Утгард - город контрастов!". Ощутив себя ничтожной песчинкой меж великанских жерновов, наш герой зябко поёжился - в большей степени от осознания сложности своей миссии, чём от ветра... Увы, пути назад не было и он побрёл по тропе, ведущей в город, навстречу своей судьбе...

VIII

Путь его пролегал средь суровых скал, зевающих провалами зловещих пещер в каменной скуке своей. Из одной пещеры выскочила перекособоченная горбунья - маленькая для ётуна - ростом со взрослого человека. Была она стара, желтый людоедский клык воинственно торчал из её вислого рта, глаза косили, красная изорванная хламида едва прикрывала высохшую висящую грудь. Она издала боевой клич своего клана: "Стивен-сигул-бляляйлю!", таким образом предложив Семён Семёнычу поратоборствовать, но путника было не провести - все знали о её подлых уловках - сам Тор не смог одолеть эту дамочку в борцовском поединке... Мужчина произнёс пользительную для такого случая магическую фромулу: "Тристо-трактористо обляхо-аморале-эпштейн" и чудовище, извергая из себя поток ругательств, удалилось обратно в свою пещеру...

Странно тут было и непривычно тихо. И ётунов особо по улицам не ходило. Да и какие улицы здесь? Лабиринты тропинок в предгорье, меж высокими елями. И были те ели не зелёными да пушистыми с рождественской открытки ёлочками, а лохматыми - чёрными под бессолнечным небом. И глаза горели под их сенью. Нехорошо так горели глазки - фосфорным голодным огнём... Семён Семёныч вышел к кособокой лачуге, стоящей на отшибе, прямо в опасной близости от ёлок и того, что под этими ёлками зубами во тьме щелкало. Лачугу окружал ряд покосившихся кольев - и по черепу на навершии каждого из них. "Как оливки на шпажках", - подумалось Семён Семёнычу, хотя он был убежденным трезвенником и ничего такого крепкого - с коварными шпажками и бумажными зонтиками в бокалах не употреблял... Там - в чём коварство - только начни, потом одной оливкой не отделаешься... Висевшая на одном гвозде рассохшаяся деревянная вывеска гласила о том, что здесь находится "Аптека". Рядом с "аптекой", на земле - видимо для отпугивания клыкастых лесных обитателей - лежала открытая банка сюрстрёмминга. Собственно, по источаемому оной банкой благоуханию Семён Семёныч это место и нашёл...

Картинно поскользнувшись, стараясь не угваздать белые брюки в содержимом жестяного сосуда, наш доблестный герой произнёс магическую формулу: "Хель побери!"

Немедля из недр развалюхи выбежали два нибелунга и уволокли страдальца внутрь помещения.

IХ

Покряхтывающие карлики уложили Семён Сеёныча в ободранное, судя по результатам - вервольфом, кресло; принялись споро обматывать его десницу какой-то грязной, умащённой глиною портянкой, попутно закладывая туда разнообразные украшения. Показалась какая-то шёлковая тряпица, браслетик, ожерельице, в тусклом свете каганца блеснуло узористое колечко...

Закончив свои труды, карлики выпроводили Семён Семёныча на вольный воздух привычным в этих краях возгласом: "Сигель-пигель-бляйлюлю!"

И сие "бляйлюлю" было несчастному незамедлительно предъявлено... Под исполинскими стопами затрещал подлесок, раздался истошный вопль: "Памаимне!"...

Семён Семёныч без оглядки бросился бежать - не видя того, кто за ним гонится - он прекрасно знал облик своей немезиды...

Великанша, чью голову украшали длинные черные патлы с выбеленными прядями, обладала могучим сине-красным телом, еле прикрытым какой-то дерюгой с перламутровыми пуговицами... Вот она по-звериному втянула носом затхлый от сюрстрёмминговых испарений воздух, проорала своё: "Памаимне!" и устремилась в погоню...

Были, чего уж там греха таить, были до него Семёнсеменычи, каковые мечтали побыть холостяками, утаскиваемые Хель в её жуткое подземное логово, но наш нынешний Семён Семёныч к их числу себя не причислял...

Он бежал вниз, петляя по горным тропам, проламываясь сквозь кустарник, украшая его клочками своих белых одежд, пытаясь не обращать внимания на чарующий визг баньши за своею спиною... Наконец показались ворота Утгарда... Великанша в них протиснуться не могла - была гораздо крупнее среднестатистического ётуна - теперь можно было и передохнуть немного, перевести дух в порту - до отправления корабля оставалось еще некоторое время...

Мужчина выбрал для отдохновения "Плакучий Иггдрасиль", сел в тёмном уголке, старался не налегать на мёд и не привлекать внимания поросшего диким волосом крепко сложенного ётуна из северного клана, всё искавшего какого-то "дурика".

Просто потягивал хмельной напиток, рассеянно поглядывая на неизменный атрибут любого подобного заведения - старый телевизор, невесть как прикрепленный под потолком и, сквозь рябь и полосы помех, показывавший фильм - возрастом даже старше данного агрегата. То была знаменитая лирическая комедия, в свое время получившая статуэтку Лиловозадого Бабуина на конкурсе Академии Приматологии: "Вольер слезам не верит". В зоопарк Уэно прибыла горилла Кейко. За ней сразу стал ухаживать альфа-самец, восточная равнинная горилла с красивой серебристой шерстью на спине - Акихито. Мать Акихито, Ханако, не желая возвышения Кейко, стала кидаться в неё экскрементами, однако Акихито уже умудрился залезть на свою подругу и совершить некие телодвижения... У пары родился сын - Момотаро, однако, из-за происков Ханако, Акихито не признаёт его. Прошло несколько лет, Кейко возвысилась в статусе и вовсю заправляет в приматнике. Иногда на ней совершает вялые телодвижения престарелый бета-самец Кинтаро, но ей хочется партнёра пободрее. Неожиданно для всех, гамма-самец Горо начинает ухаживать за ней: бьёт себя в грудь и обкидывает Кейко экскрементами. Самка опешивает от такой наглости, меж тем Горо залезает на неё и совершает энергичные телодвижения. Горо с Кейко образуют семью. Момотаро начинает привязываться к отчиму... Неожиданно старый поклонник - Акихито испытывает отцовские чувства к Момотаро: дарит ему обслюнявленную папайю, показывает зад Горо и пытается сделать садку на Кейко. Оскорбленный в своих лучших чувствах Горо наедается забродивших манго и буйствует. Но всё заканчивается хорошо и в финале Кейко, с нежностью во взоре, ищет в шерсти у Горо блох. Камера показывает общий план обезьяньего вольера и звучит песня в исполнении корифеев жанра энка - супругов Ямасита Тацуро и Марии Такеучи про скромную криптомерию, которая ничем не хуже царственной павловнии с известным всем припевом:" Момотаро, Момотаро, этот город наш с тобою"...

X

Корабельные ётуны закончили валандаться с такелажем, вовремя вышел из бара и Семён Семёныч - за несколько минут до того, как захмелевшие великаны потребовали дичь и выпущенная из своего загона орда диких вепрей начала разносить помещение вдребезги...

Льдина, ставшая за время стоянки еще более затрапезной, отплыла, теперь следовало навестить капитана "корабля", дабы он помог разоблачить коварные планы контрабандистов...

Капитан стоял на мостике, заложив руки за спину, он вперился немигающим взглядом раскосых глаз в беззвёздное небо, в окрестный туман... Локи огладил свою куцую бородёнку, пробормотал: "Тьма и больше ничего", вздохнул - жестом пригласил Семёнсемёныча следовать за собой - в каюту...

XI

Мореплаватель, хоть и сам происходил из ётунов, был вполне себе человеческого роста, а каюта была размеров исполинских - он с женой её делил. В данный момент Ангрбода мирно сопела под лоскутным одеялом на широкой лавке у стены с плюшевой акулкой в руках. Локи заботливо подоткнул одеялко, запечатлел на ланитах похрапывающей супруги нежный поцелуй, предложил гостю усесться в поместительном кресле, достал хрустальный графинчик с мёдом, веско вымолвив: "Друиды рекомендуют..." Налил гостю, себе, они пригубили напиток - действительно с Оловянных островов - отменный - с лёгким послевкусием дымка в привольной дубраве - тамошние друиды толк в этом деле знали...

Уютно было у него в каюте, попискивала в своём уголке мышка, ставшая за время плавания совсем уже ручной, от легкого похрапывания Ангрбоды дребезжала посуда в шкафчике и сыпалась пыль со щелястого деревянного потолка, покойно потрескивал фитилёк неизменно чадящего каганца... Мужчины некоторое время помолчали, посмаковали заморский мёд, затем перешли к делу...

- Нуте-с, милостивый государь, показывайте - что у вас там! - азартно потирая руки весело промолвил Локи. Сёмсемёныч показал, размотав замызганную ткань, и колечко и остальные побрякушки - золотые украшения, маленький серебряный молоточек с короткой ручкой, небольшое копьецо, шёлковую зелёную тряпицу с завязочками...

Капитан небрежно смахнул украшения в ящик стола, тряпицу же бережно спрятал в карман своей цветастой рубахи, смущённо скосил и без того раскосые глаза на почивающую жёнушку: "Благодарю за беспокойство - надеюсь это останется между нами..."

Неожиданно корабль тряхнуло, он остановился, Ангрбода свалилась с лавки, заворочалась во сне. Локи усмехнулся и вышел из каюты, не забыв перед этим подоткнуть одеялко и положить под голову продолжавшей свой сон (уже на полу) жены плюшевую акулку-blåhaj. Следом за ним побрёл и Сёнсенёыч.

XII

Чёрный одноглазый ворон, размером с раскормленного телёнка, точил свой немаленький клюв о рассохшиеся доски палубы. Сверкающие колдовским огнём ленты окутали тело птицы, миг - и она обратилась высоким худощавым старцем с окладистой бородой. О́дин недобро прищурил правый глаз, презрительно посмотрел на капитана:

- Свалить с нашим барахлишком решил, сучара косоглазая? Стоп-машина, ёпт, поезд дальше не идёт, пассажиров просят покинуть вагоны...

Локи обвёл взглядом тёплую компанию - толпа, еле уместившаяся на грязной льдине: все эти боги, герои и прочая мифологическая шушера - была явно не настроена на дружескую беседу. Тор воинственно потрясал гигантским ясеневым табуретом, всклокоченная Фрейя, с раскрасневшимся лицом, недовольно пыхтела, Воглинда, Вельгунда и Флосхильда, подпрыгивая на хвостах, злобно вздымали увесистые перси, еле сдерживаясь, дабы не вцепиться когтями в морщинистые рожи нибелунгов, пузатый Зигфрид в ярости грыз окованный железом край своего щита...

Оскальзываясь на льду, нервно всхрапывая, перебирал своими многочисленными ногами Слейпнир, с неба скалился Фенрир, довершал сию благостную картину Ёрмунганд, наворачивающий по воде круги вокруг всей честной компании - так что на лёд неплохо так поплескивало... Локи криво ухмыльнулся:

- Всё семейство в сборе, можно и начинать...

- Точняк, врежь им, папочка! - азартно притопнув ножкой (да так что по льду трещины пошли), воскликнула Хель, - А потом, когда закончишь, дай мне с дядей в белой кепочке поиграть!

Семён Семёныч зябко вздрогнул, но вовсе не от стылого балтийского ветра...

- Дочуркин, - нежно обратился к ней Локи, - живые дяди - это всё же не игрушка...

- Конечно, - недовольно надула сине-красные губки "дочурка", - у самого-то, небось, полно игрушек... Вон, тётка Фрейка опять свои штаники искала...

- Отдавай мои трусы, сволочь косорылая! - не выдержав и побагровев уже до амарантового оттенка проревела Фрейя...

- А те без труселей-то, чё, куда не надо задувает? - хохотнул Локи и недовольно бросил Одину - да уж, заездил ты моего сыночка, кривой хрен, весь в мыле и копыта опять сбиты...

- Щас мы тя заездим и рога те поотшибаем, козлина, - рявкнул Зигфрид.

- Чёт вы все нервные больно. Торик, где твой молоточек? А твоя ковырялка, братик мой названый? Кстати, что у нас тут в карманцах? О, колечко какое-то завалялось, никто не хочет? Как там в оперетке вашей кретинской поётся: "Wie durch Fluch er mir geriet, verflucht sei dieser Ring!" По-русски не могли спеть, чёли? Дайте-ка... "Я был проклят, взяв его, проклянёт и вас Кольцо!" - за неточность перевода прощенья просим. Давненько на Руси-матушке живу: ваш собачий хох-дойч мальца подзабыл...

Один, поняв, что этого куцебородого ублюдка легче убить, чем переубедить да и убить его, знаете ли, морока та ещё; решил вступить в переговоры - тоже, между нами говоря, хитрец был похлеще некоторых:

- Слышь, братан, ну, тип, не держи зла. Да - хотели немного поразмяться, силушку потешить, но сам согласись - твои детки тож не подарок: одна по мужикам скачет, в коврик их раскатывает, недавно отдавила Зигги ху... (Зигфрид яростно взревел, заглушив речь Одина, и чуть было не набросился на Хель, сама озорница при этом проказливо хихикнула)... самое ценное, кароч, отдавила, этот вон - сверху, солнце как жвачку жуёт, а без солнца действительно поддувает, согласись, и не только Фрейке в жо... (На сей раз диким кабаном рявкнула прелестная богиня весны), третий ... карасик этот вон... плещется тут... Бедный Ёрик твой... вообще всё к херам сожрать хочет - включая тебя. Отдавай наше оружие и, как грится, разойдемся по разным углам ринга...

- И нижнее моё отдавай! Сколько пар уже упёр! Всё равно на твою слониху не налезет!! - басовито протрубила Фрейя.

Локи бормотнул, что мол не для этого брал, а затем шутить перестал, холодно ответил Одину:

- А с какого Ётунхейма я должен тебе верить? Что вы все, так сказать, не захотите повторить потом? Я, знаешь ли, семью свою люблю да и с женой, вроде как, расставаться не собираюсь, несмотря на то, что иногда... не прочь разнообразить личную жизнь (львиный рык Фрейи), а впрочем - не доставайся же ты никому, презренное злато!

Тут Локи вынул из кармана и кинул на лёд холодным светом блеснувшие во тьме цацки, из-за пазухи вытащил зелёную тряпицу раздора, сложил её корабликом, схватил в зубы - подмигнул безмолвно стоящему на протяжении всей перепалки Семён Семёнычу и оборотившись лососем, прыгнул за борт... На льду немедля разразилась дикая свалка - все устремились к сокровищам - против всех: одна веселая троица русалок чего стоила - не только когтила нибелунгов, а ещё и многопудовыми персями по мордасам их охаживала...

Семён Семёныч уже этого не видел - он всё понял и рыбкой прыгнул за оборотнем и теперь плескался в солоноватой водичке Балтики... Холодно ему было... Но недолго он там барахтался, к нему подлетел Слейпнир, пригнулся, дрожащий мужчина забрался на него, чудный конь взмыл вверх, в мгновение ока перенёс его на борт исполинского Скидбладнира - океанского лайнера, с выкрашенными в зеленый цвет бортами, где его ждали подогретый махровый халат и щедрая порция волшебного напитка с Оловянных островов...

- А неплохо так, Сеня, мы их сделали! - нежась в лучах выплюнутого Фенриром солнца, обратился к нему Локи...

Вскоре пыхтящие от натуги валькирии доставили на борт дочку и жену Локи (Ангрбода так и не рассталась с одеялком и плюшевой акулкой), засим небесные воительницы разоблачились до бронированных купальников, оккупировали шезлонги, стали купаться-плескаться в лайнеровском бассейне, рядом с кораблём проплыли потрёпанные, но довольные Воглинда, Вельгунда и Флосхильда, с ног до головы увешанные блестящими в лучах солнца украшениями; на горизонте махнул хвостиком, подняв десятиметровую волну, Ёрмунганд... В общем, настал вокруг, наконец, мир, покой и полное благорастворение воздухов.

- А ловко ты кораблик свой под портки этой Фрейи замаскировал...

- Ага, Сенька, есть такое дело... Попахивает теперь только, но ничего: терпение - свойство моряка. Ётуны отмоют... Ты, кстати, "Семён Семёныч" к Хельке бы присмотрелся, она девка на выданье - дочурка-то моя. Кровь с молоком и всякое такое.

Бальдр поднял своё лицо к давно не виданному им солнцу и задорно рассмеялся:

- Пожалуй воздержусь. Да и где ты видел синее молоко, ёпт? Я уже раз с тобой связался, скотина косорылая: сначала меня братишка вертелом каким-то засратым проткнул, а потом ещё и зажарили в лодке той уродской, как молочного поросёнка на пиру в Вальгалле. Отцепись хоть на время, дай в себя прийти и поогородничать маленько... И, это, высади меня здесь, пожалуй...

Корабль бросил якорь у Сраной шхеры, Бальдр похлопал по плечу Локи, сделал общий поклон дамам, одним прыжком преодолел немалое расстояние до каменистого берега, огляделся вокруг... За спиной раздался прощальный гудок, он, не оглядываясь, махнул рукой.

Шхера уже не казалась такой уж неприютной и неблаговидной. Изумрудным ковром её покрывали благоуханные травы, острые скалы сгладились, увились диким виноградом, явили взору божества луга и тенистые рощицы, полные деревьев, согнувших упругие ветки под тяжестью сочных плодов. "Пожалуй, назову её "Зелёной шхерой" - не больно уж оригинально, зато по сути верно", - подумал Бальдр, снял с ветки налитое красное яблоко и с наслаждением впился в него зубами - аж сок по сторонам брызнул. Довольно прищурился, взглянул на свежевыплюнутое солнце, мягко льющее лучи свои сквозь просветы в листве... Улыбнулся. И листве и солнцу, и миру вокруг. Пусть их других богов-героев с их золотом, если есть солнце.

Его вообще - трудно изжевать. Вон и у Фенрира не получилось...

А коли оно всем нам светит - то и мы все ещё поживём...