Награда победителю

Та-да-дах... Та-да-дах...

Копыта Хулатая выбивают победную песню, которую подхватывают кони поспешающих следом удальцов. Ночная Дева – круг овечьего сыра – льет яркий свет на серебристый ковыль, колышущийся под легким ночным ветром. И летят, летят с неба искры. То Саарын-Тойон точит саженную саблю, не заботясь ни мало, что окалина падает в наш Срединный мир. Счастлив аскер, который найдет крохотный осколочек клинка небесного отца. Он станет владельцем оружия не подвластного рже, не тупящегося о шеи врагов.

Глупые жители лесов называют первый месяц осени яблочником. Пробовал: во рту сладко – в брюхе пусто. Баловство для детей и женщин.

Мы зовем его – Месяцем Падающих звезд. Совершаем подвиги и посвящаем их Саарын-Тойону. Приносим белобородым, отмеряющим по второму сроку шаманам богатые дары для небожителей. А добывший самые угодные богам подарки удостаивается великих почестей и славы. И награды победителю.

Каждый год находится такой аскер. Всякого тянет узнать, какова хваленая награда. А поговорить с кем-то из удостоенных чести не получится – ни один из ушедших к потаенному святилищу не возвратился.

Потому, когда перестают греметь в небе бубенцы, украшающие узду Ах-Пуура, коня небесного отца, уходят в дальние походы ватаги удальцов. От Клана Коня и Клана Джейрана, от Клана Дрофы и Клана Орла, беспощадных Волков и трусоватых Тарбаганов.

Пусть стараются!

Сумеет кто из них принести более достойную добычу, чем та, что бережно завернутая в медвежью шкуру прячется у меня за пазухой?

Сумеет кто опередить и превзойти Клан Сайгака?

Долго я готовился к этому походу. Пренебрегая охраной отцовских табунов, выбирался в разведку на много дней и ночей. Толкался на торжищах, изображая доверчивого глупца, с головой, набитой овечьим пометом. Нанимался проводником к южным и восточным караванщикам. Разводил им костер, кланялся и улыбался... Но уши всегда держал открытыми.

Теперь настал мой черед. Шесть дюжин лучших аскеров Клана Сайгака пошли со мной. Пять из них скачет сейчас за развевающимся хвостом Хулатая. Но мы победили!

Не ждали бритоголовые монахи нашего появления под стенами храма. Чудесной силой обладают они. От самого старшего посвященного до младшего ученика. Да видно осознание могущества собственного затмило лупатые глазищи. Стражу несли как попало. Добро хоть ворота закрытыми держали.

Недостойно мужчины и аскера хулить павшего врага. Когда наши черные короткие стрелы загудели в ночном небе и засвистели цепляющиеся за зубцы стен арканы, с неба, затмевая искры от сабли Саарын-Тойона, сорвались голубые и белые молнии. Как испуганно ржали кони! Как кричали гибнущие в пламени негасимом, мои братья!

Нет, что там не споют через десяток лет многомудрые акыны, это был честный бой. Бой равных. Искусной волшбе противопоставили мы отвагу и ловкость. Нет без сильного противника славной победы.

Утром мы степным пожаром понеслись назад. Черный, жирный дым отмечал место разграбленного храма. Ни одного монаха не осталось в живых. Они умерли настоящими мужчинами. Ни просьбы пощады, ни слова жалобы. Проклиная нас именами своих странных божков падали со стен раненные, взятые в плен с боя...

Правитель тех неуютных, заросших лесом земель пытался нас задержать. Выслал погоню.

Йах!

Мои побратимы пели и хохотали, поливая жесткую траву кровью неуклюжих бойцов. Как могли их раскормленные кони тягаться с нашими в скорости и злости? Мы не гнались за трусами, умчавшими прочь от схватки. Мы поклонились врагам, погибшим в бою.

Легка дорога к родным очагам, коли есть чем порадовать отцов, похвастаться перед женщинами. Словно крылья отросли на копытах Хулатая, а побратимы мчались вослед пестрогрудыми соколами.

И жители домов на сваях, и обитатели тарбаганьих землянок разбегались, прятались при нашем появлении. Бросая скарб и харчи. Оставляя черно-белых коз и четерехкопытных зверей со сладким, жирным мясом.

Только раз из огороженного высоким частоколом поселения выехал отряд с круглыми щитами и длинными копьями. Их командир был смел, но слишком горяч. Когда его уши хорошенько провялятся, я повешу их в юрте отца. На правом от входа столбе в знак уважения.

И вот родная степь. Переливы бисеринок росы на заре, пьяный аромат трав в полдень, игра алых бликов перед закатом, а ночью... Ночью седые косицы ковыля ловят искры из-под божественного точила.

Скачи, покуда не притомится конь. А как устанет – расседлай и упади лицом в душистую прохладу ломкого тонконога и пожелтевшего до сроку донника.

- Йах, Шокар! – это подскакал, вернувшись из дозора Чалым, сын двоюродного брата моего отца. – Всадники в Глубоком Логе!

- Наши?

- Судя по уздечкам, Волки!

Так и знал!

Видно, не солоно хлебавши из похода едут. А голодный волк опасен – это известно даже младенцам.

- Передай, пусть готовят луки!

Обходить мы их не будем, останавливаться для беседы равных – тоже.

Волки выскочили из Глубокого Лога – совсем к родным стойбищам рукой подать – гурьбой. Боевая краска на лбах и вокруг глаз. Стрелы на тетивах. Их вожак, Хевек, поднял сжатую в кулак руку, готовясь дать сигнал к атаке.

Волк силен нахрапом, а сайгак опаской. Нет лучшего разведчика, чем Чалым сын Урмэя. Наши стрелы ударили раньше. Нет позора в том, чтобы упредить смертельного врага.

- Йах, Хевек! – бесшабашное озорство переполняло меня. – Рассказать шаманам о твоей удали? Или ты сам?

Как он оскалился! Чистый волчара. Потянулся за саблей, лук-то в сагайдаке.

Я всадил ему стрелу в правое плечо. Позор хуже смерти в бою.

- Мы еще встретимся, Шокар!

- Жду, Хевек!

Они не гнались за нами. Раздор между кланами старейшины не одобрят.

День, ночь, день...

Верховный шаман, давно отказавшийся от имени, став просто Первым, бережно принял из моих ладоней небольшой, но тяжелый сверток. Размотал полосу, срезанную со спины матерого медведя. Прищелкнул языком одобрительно.

Кувшин не кувшин – совсем прозрачный сосуд из прочного и чистого как слеза кристалла. Горным хрусталем зовут его роющие норы в горах северяне. Алый отблеск севшего к окоему светила отразился и заиграл в бессчетном числе шлифованных граней, тронул переливчатый багрянец густого, как добрая сметана, масла, упрятанного внутрь.

- Жрецы, кладущие требу трехликому богу, - покивал Первый. – Считают, что это масло приносит просветление и сладкие грезы...

Я молчал. А что говорить? Шаман доволен, значит, родичи погибли не зря.

- Ты совершил славный подвиг, Шокар сын Харата, - на лице Первого не было ни радости, ни печали, должно быть он давно преодолел все человеческие чувства. – Тебя ждет награда.

А что это за награда такая так и не сказал.

Ночь и полдня спал я в юрте шаманов, как убитый. Как тарбаган, зазимовавший в глубокой норе.

Проснулся, поел и хотел пойти подседлать Хулатая – размять кости в степи, но охрана не выпустила меня. Мало того, саблю отобрали и пригрозили спеленать, словно младенца, если буду шуметь.

- Почто рвешься шею сломать? – хмуро вопросил Второй. В отличие от Первого он еще мог сердиться и радоваться. – Твоя жизнь теперь достояние всего народа нашего. Не хватало, чтоб с первейшим аскером вышла беда перед воздарением Саарын-Тойону.

Привыкли шаманы слушать только себя. Как объяснить ему – не быть мне первым аскером, когда боялся бы на сурчине с коня свалиться. Да что поделаешь.

С вечерними сумерками пришел Первый. Следом свита и охрана.

- Завтра на рассвете я окроплю кровью жертвенного коня четыре края неба, - голос его звучал мягче (или мне показалось?). – Потом начнутся состязания в удали и Осенний Пир, а мы с тобой возложим дар на алтарь небесного отца.

- А потом? – глупый вопрос и я пожалел, что не сдержался. Подобное пристало мальчишке, а не воину.

- Потом ты вступишь в стражу чертогов Саарын-Тойона, - снизошел таки до ответа шаман.

- Да простит мудрейший мое любопытство, а что делает стража Саарын-Тойона?

- Молодо - зелено, - ни один мускул не дрогнул на лице старика. – Они ждут часа схватки с полчищами Муус Кудулу.

- Прошу еще раз прощения, мудрейший. А что они делают каждый день?

- Едят, спят, пьют кумыс, любят жен...

- И все?! – тут уж не до почтительности.

- И все. А ты чего желал, аскер? Ради чего совершал подвиги? Это ли не высшая почесть и высшая награда?

Спорить с первым среди мудрейших глупо. Соглашаться - выше сил.

Молчание было принято свитой шамана за одобрение.

Меня опоясали широким поясом с золотыми бляхами, на плечи лег шитый ярким бисером шапан, на лоб и щеки – священная раскраска, раньше виденная только на лицах других. Четырнадцать раз с тех пор, как перешел из юрты матери в отцовскую. Как я им тогда завидовал!

Полночи я тупо пялился в стенку, чуть дырку взглядом не продавил. А потом пришло решение, от которого захотелось смеяться и петь.

Плох тот аскер, что не прячет острый кинжал за голенищем, и неужели тот, кто подкрадывается к джейрану на расстояние броска аркана, не проскользнет мимо беспечных сторожей?

Искры с небесного точила сыпались в ковыль, озаряя дорогу. Добраться до края стойбища, а там... Хулатай мой голос из тысячи узнает.

Жаль только людей. Останутся завтра без праздника...

Знакомая фигура у костра встрепенулась. Человек прислушался. Воин Клана Волка - это не охранник святилища. Такого не проведешь.

- Вот мы и встретились, Хевек! – шагнул я к огню.

- Встретились, Шокар! – аскер потянул саблю, но скривился – раненое плечо отозвалось болью. Поделом. Не лезь, когда не зовут.

Я показал пустые ладони.

- Нет нужды в оружии, Хевек! Я с миром.

Он молчал, глядя настороженно.

- Ты хотел быть достойнейшим? Бери шапан и пояс, - одежда упала в круг света. – Юрту шаманов знаешь? В задней стенке найдешь дыру...

Хевек остался сидеть с открытым ртом, а я не стал задерживаться. Он честолюбивый. Подумает и пойдет.

Йах! Как ударили копыта Хулатая в мягкую землю. Следов не будет – к утру ковыль распрямится. Да и кто будет меня искать? Ведь Хевек войдет в стражу Саарын-Тойона. Сегодня счастливая ночь. Одним махом обрести свободу и избавиться от врага это ли не удача? А еще я понял, почему никто никогда не мог поговорить с лучшими аскерами прошлых лет. Они или заплыли жиром, охраняя святилище, или ускакали вслед за ветром и светом падающих звезд...