Женевьева, полностью обнаженная, висела на укреплённом на стене косом деревянном кресте. Грубые веревки, которыми девушка была прикручена к кресту, жёстко врезались в её запястья и лодыжки. Между зубов девушки была выставлена деревяшка, закреплённая ремешками, туго затянутыми на затылке.
Слабый жёлтый свет тусклой электрической лампочки, висевшей под сводчатым потолком на толстом черном проводе, с трудом разгонял свет в каменном мешке пыточной; его неверные отблески дрожали на сложенных из замшелых массивных плит стенах.
Вода, которую её недавно заставили выпить в огромном количестве, переполняла мочевой пузырь, что отдавалась в низу живота тупой тянущей болью. Сил терпеть почти не оставалась.
Девушка глухо застонала.
Лысый старичок, субтильный и сморщенный, с остатками совершенно белых волос за ушами, придержав полы своего коричневого балахона Исполнителя, присел на колченогий табурет за видавшим виды столом.
Старичок нацепил на нос очёчки с толстыми линзами, одна дужка которых, очевидно, сломанная, была обмотана верёвочкой, пододвинул к себе клавиатуру и неумело, одним пальцем, несколько раз клацнул по клавишам, подслеповато щурясь в массивный монитор, рядом с которым стояли огромные песочные часы.
Завизжал подключенный к вычислительной машинке ротатор и выплюнул на стол лист бумаги.
— Итак, что мы тут имеем? — проскрипел Исполнитель, пробежав листок глазами, поправляя свои очёчки и всё так же щурясь. — Женевьева Лаваро, восемнадцати лет, незамужняя. Признана виновной в несоблюдении канонов поведения, приличествующих, согласно установлениям Пророка, незамужней девице. В перечень оных нарушений входит: систематический в течении нескольких лет отказ от участия в храмовых оргиях, в том числе даже в праздник Благой Матери; неоднократные отказы в совокуплении многим молодым людям, на что поступали многочисленные жалобы Истинноучителю местного храма и окружному старосте от означенных молодых людей; ну и по мелочи, вроде ношения юбки, подол которой ниже колен, то бишь ниже установленной нормы для юной девицы.
Старикан отложил листок и взглянул на Женевьеву поверх сползших на кончик носа очков.
Девушка извивалась, растянутая на своем кресте. Ей жутко хотелось опорожнить свой мочевой, который причинял ей все больше мучений. Но этого, как её предупредили, делать было ни в коем случае нельзя под страхом куда более страшного наказания. Испарина выступила на лбу, а тело словно охватил озноб.
— Итак, ты должна понять одну вещь, девонька. Ты ужо признана виновной, мое дело лишь исполнить наказание, тебе присужденное. Тебе, считай, повезло, девонька, что тебя ведьмой не признали, ибо соитие у тебя всёж было, маги судейские в тебе Скверны и печати Тьмы не узрели. А вот кабы узрели, тады каюк тебе. Тады живой бы ты отсюда не вышла, девонька… А так наказание твоё мягкое зело, ибо ты всего лишь глупая отроковица, и наказание твоё будет служить вразумлению.
Сморчок, кряхтя, поднялся со скрипнувшего табурета и подошёл к Женевьеве. Провел холодной ладонью по её обнажённому телу. Слегка коснулся упругой груди.
Девушка содрогнулась от отвращения.
— Теперь я расскажу тебе суть твоего наказания, если тебе ещё не объяснили. Впрочем, даже ежели и объяснили не будет большой беды в том, что бы повторить.
Старик поправил свои очёчки
— Итак, тебя заставили выпить изрядное количество воды, намного большее, чем способен удержать твой пузырь. В воду добавлено мочегонное снадобье, что ещё более усиливает желание… гхм…освободиться. Ты должна удержать всё в себе в течении часа. Ежели тебе сие удастся, тебя выпорют плёткой и отпустят восвояси. Однако, ежели ты, девонька, уронишь хоть каплю ранее установленного срока, наказание твое зело ужесточится. Для начала будешь порота, но не плетью, а розгами, вымоченными в солевом растворе. А потом покаташься на деревянном коньке…
Старик махнул рукой в сторону приспособления в дальнем углу пыточной, представляющего собой деревянный, треугольный брус, закреплённый на высоких ножках. Верхний край бруса представлял своей формой затупленный клин.
Женевьева знала, что это. Волосы буквально зашевелились от ужаса.
Пальцы старика слегка нажали на вздувшийся, выпирающий над лобком мочевой пузырь девушки. Она протяжно болезненно замычала сквозь деревянный кляп, задёргалась в своих путах. Прикосновение Исполнителя отдалось глухой болью в животе. Стало ещё больнее, когда Женевьева напряглась, изо всех сил стараясь не обмочиться.
Мерзкий старикашка довольно хмыкнул.
— Так что в твоих интересах, девонька, сдержаться положенное время. Иначе тебя водрузят на конька, верхний край брусочка введен будет в твою промежность, прямо меж губок нижних, и так ты просидишь три часа. Сама понимаешь каково тебе придется! И радуйся, что брусочек-то без шипов…
Девушка буквально сжалась от страха. Три часа! Она не выдержит!
Старик снова ухмыльнулся при виде ужаса своей жертвы.
Он вернулся за стол и перевернул песочные часы. Струйка песка неторопливо заструилась из верхней колбы в нижнюю.
— Песочек пересыпается точнёхонько за один час. И помни, девонька, ни капли!
Исполнитель выразительно взглянул на «деревянного конька» …
…Песок сыпался томительно медленно. Боль в животе всё нарастала, становилась совершенно невыносимой.
Старик гаденько улыбался, следя за напряжённым взглядом Женевьевы, буквально прикованным к часам.
Девушка мучительно стонала, мычала, извивалась, сдирая кожу на спине о грубые доски креста, стараясь хотя бы немного облегчить свою пытку. Пальчики ног судорожно сжимались, холодный пот струился по телу. Ногти впивались в ладони.
Её мочевой пузырь буквально пульсировал болью, распираемый изнутри.
Она ничего уже не соображала, ни на что не обращала внимания. Лишь одно стремление полностью охватило всё её естество: не обмочиться!
Невозможность сжать ноги делала контроль над собой почти невозможным. Боль в мочевом пузыре была настолько острой, что терпеть не было уже сил.
Старик-Исполнитель хмурился всё больше по мере того как шло время. Когда песка в верхней колбе осталось чуть более, чем на четверть, он сказал, как бы сам себе, покачав головой:
— Крепка, однако, отроковица. Терпит. Так не пойдет…
Он нажал кнопку электрического звонка на столе, и спустя пару минут в пыточную явились двое здоровенных бугаёв в коричневых балахонах. Их лица прикрывали кожаные маски.
— Ну-ка, Хьюго, займись ею.