Утро начинается с проверки. Панель у двери вспыхивает бледным, как простыня в больнице, и просит приложить браслет. Я прикладываю. Короткий писк, зелёная полоска — значит, за ночь я ничего лишнего не «почувствовал». Можно идти на работу.
В подъезде пахнет железом и стершейся резиной. Сосед со второго — давно перешёл на «режим экономии», ходит как выключенная лампа. Он видит меня, кивает — ровно на сорок процентов амплитуды, как в рекламном ролике «Сохрани себя для дела». Кивок — эмоция с минимальным налогом. Улыбаться не принято: радость дорога.
На улице тоже тихо. Реклама на фасадах говорит почти шёпотом: «Эмоции — ваш главный ресурс. Управляйте ими правильно». Под ногами скрипит мартовский лёд, в небе висят провода — как струны, натянутые между серыми коробками. Люди двигаются плотными потоками, и только звук турникета на остановке напоминает, что кто-то иногда спотыкается — значит, долг по платежам.
В троллейбусе я стою у окна и считаю вдохи. Вдох — выдох — не думать. На стекле остаётся матовое пятно, и я старательно стираю его рукавом: лишняя привычка — лишний повод для внимания. Рядом мальчик лет десяти ловит взглядом пролетающие билборды и едва не улыбается, когда видит собаку в шапке. Мать аккуратно кладёт ему руку на плечо — и улыбка растворяется, не успев появиться. Хорошая мама. Бережёт счёт ребёнка.
Работа — как всегда: низкий потолок, расчерченные по клеткам столы, ровный гул вентиляторов. На стене — плакат с логотипом Агентства учёта: силуэт человека, внутри — цветные сектора. «Каждому — по потребности. Каждой потребности — разумный лимит». Мы вносим изменения в реестр, сверяем сигналы, выправляем отчёты. В отчётах много цифр. Цифры безопасны.
— Андрей, — говорит начальник, — у тебя в прошлую пятницу три лишних единицы по «раздражению». Необходимо устранить.
— Устраню, — отвечаю спокойно. Научился. Раньше голос дрожал.
Устранить — значит, завтра сдать кровь и поставить нейтрализующий укол. Ничего страшного. Просто будет чуть тяжелее смотреть на людей. И чуть проще — на стены.
К обеду я иду в столовую. На пороге — сканер лица, проверяет, нет ли микромимики. «Приёмы пищи — зона повышенной эмоциональности», говорит табличка. Я беру суп из пакета и хлеб, сажусь. Напротив — бухгалтер Платонов, круглые очки, руки, сложенные на животе.
— Видел ролик? — спрашивает он ровно. — Новый пакет «Домашнее тепло». Пятнадцать секунд, комплекс «умиротворение + лёгкая нежность». Подписка — восемьсот тридцать единиц в месяц.
— Видел, — говорю. — Дорого.
— Ничего, — он пожимает плечами, идеально симметрично. — Можно взять «вечерний покой». Там дешевле. Тоже приятно.
Мы едим молча. Суп тёплый, но безвкусный. Вкус — тоже эмоция, но налог на него небольшой, можно позволить.
Вечером я возвращаюсь домой. Мать сидит у окна — прямо, как белая статуэтка. На столике — браслет с голубым индикатором «заморозки». Когда он включён, лицо матери становится гладким, а голос — как голос навигатора. Это удобно: меньше расходов. Но бывает, я стою на пороге и жду, что она вдруг моргнёт иначе — как раньше, когда мы с ней смеялись над кривым снеговиком во дворе. И ненадолго забываю, что смех — это роскошь.
— Как работа, Андрей? — спрашивает она спокойно. Индикатор мигает: базовый интерес.
— Нормально, — говорю. — Без перегрузок.
— Хорошо. Сегодня скидки на «безмятежность». Тебе будет полезно. Ты выглядишь напряжённым.
— Я подумаю.
Она кивает. Я закрываюсь в комнате и смотрю в потолок. Потолок молчит. Я считаю вдохи. Вдох — выдох — не думать. На браслете — ровный зелёный огонь. Я хороший налогоплательщик. Я стараюсь.
Иногда кажется, что внутри — пустой склад, где когда-то стояли ящики с чем-то нужным. Теперь там метёт. Но это тоже мысль с оттенком… тоски? Тоска — дорогая. Я аккуратно отодвигаю её за дверь и задвигаю засов.
Завтра будет новый день. Новый день — это повтор. Повтор — безопасен.
Я гашу свет и слушаю, как соседская пара спорит за стеной одними словами: «Рациональней», «невыгодно», «сдерживайся». Их спор похож на инструкцию. Я засыпаю под инструкцию — как под колыбельную.
Сон — бесплатный. Пока ещё.