Наложница капитана магистрата. 1 том.

Пролог.

Он увидел ее впервые, когда ей было лет двенадцать, не больше. Ее отец тогда второй раз посетил Чосон с торговым судном. Там-то, среди черноволосой челяди, возившейся на борту, и была она – худощавая девочка, одетая по-мужски. Может из-за того, что она была одета не как все чосонские девочки, может из-за глаз, таких живых, задорных, с любопытством рассматривающих всё, что происходило вокруг, но только сердце мальчика забилось быстрее. Ему вдруг что есть силы захотелось, чтоб она посмотрела на него, хоть на миг встретиться с ее ясным взглядом… И она, словно услышав, глянула на него. Сердце сжалось и ухнуло горячим комом в желудок. Но уже через мгновение девочка отвела глаза, а он смущенно отвернулся…

— О, прибыл купец из Мин! Ну, значит, завтра можно будет сходить и посмотреть на его товары, — проговорил, улыбнувшись, отец, — пойдешь со мной, сын?

Соджуну только и оставалось кивнуть в ответ.

На следующий день они действительно посетили купеческую гильдию, и девочка, ради которой Соджун туда пошел, тоже была там. Она весело щебетала на своем языке с отцом, и совсем неуклюже говорила на чосонском. Девятилетнего мальчишку это нисколько не смущало, хотя он – ясное дело – и рта не открыл. Девчонка смотрела на него и улыбалась открыто, а потом, перед уходом, подарила брошь из змеевика к его ханбоку… А змеевик в той броши – всё равно, что глаза ее удивительные: темно-зеленые, с черными искрящимися лучиками, разбегающимися от зрачка…

Спустя два года корабль купца попал в шторм по пути в Чосон. Девчонку, едва живую, привезли в дом друга ее отца, советника короля по торговым делам, Пак Шиу. Тот оставил девочку у себя и чудом выходил.

Впервые из дома она вышла только к зиме. Соджун именно в тот день оказался во дворе советника – отец приходил с визитом к Пак Шиу – тогда-то и увидел чужестранку. В белой шапочке-аяме из кроличьего меха она сидела на стульчике, закутавшись в шубку, и присматривала за маленькими сыновьями советника. Соджун знал: мать мальчиков умерла сразу после рождения близнецов. Только смотрел он не на то, как четырехлетние мальчишки валяют друг друга в снегу, а на бледное, исхудавшее лицо девочки. В ней не было уж той жизни, кою он видел на борту лодки или в лавке ее отца. Осталась лишь половина. На мгновенье в глазах вспыхивали прежние искорки, но сразу же гасли.

Тут снежок, предназначенный одному из братьев, угодил в Соджуна. Мальчики, поняв свою оплошность, струхнули, но за чужестранку прятаться не стали, а нестройно извинились перед сыном вельможи. Соджун, выросший без материнской ласки, лишь улыбнулся мальчишкам и скатал снежок. Чужестранка смотрела на него внимательно, но молчала…

«Не узнаёт», — мелькнуло у паренька в голове…

На тот момент это ему польстило.

«Значит, я и правда вырос и возмужал, теперь я мужчина», — думал подросток.

Два года назад он поступил в ученики к одному из величайших меченосцев Чосона. И сейчас ему очень хотелось продемонстрировать свои достижения, которыми так гордился его отец, но как назло, под рукой не было ничего, кроме снега.

Она так ничего и не сказала за весь день. Он играл с сыновьями советника, а она просто сидела на своем стульчике и смотрела на них, слегка улыбаясь. И ему казалось, что она прекрасней всех! Даже прекрасней умершей матери, которую он никогда не видел, но твердо знал, что красивей ее не было во всем Чосоне.

А еще через два года, как гром среди ясного неба, грянула новость: советник короля, вдовец Пак Шиу, вновь женится! И его избранницей стала дочь купца из Мин. Многие осудили советника за это – он даже лишился своей должности – но решения своего не изменил. Соджун, с досады кусая губы, смотрел из-за спин немногочисленных гостей – что уж греха таить, немногие решились прийти на торжество – как молодую невесту в свадебном наряде вели к жениху. Сам не замечая того, считал поклоны новобрачных, и душа рвалась вон из тела. Так больно до этого момента ему еще никогда не было…

Навсегда потеряв любовь, он с головой ушел в обучение воинскому искусству. Скоро он превзошел своего учителя, разя отточенным клинком так молниеносно, что мог разрубить шмеля в полете.

Через пять лет его самого женили…

Невесту ему нашел отец, как и дело, коим Соджун должен был заниматься. Отец мечтал видеть сына чиновником. Соджун сдал государственный экзамен, однако тогда впервые поступил так, как подсказывало сердце. Экзамен он сдавал не на чиновника, а на военного. Его результат оказался третьим среди лучших. Отец, узнав о таком своеволии сына, нахмурил брови, но промолчал. Лишь посетовал, дескать, коль сдавал экзамен наперекор отцу, мог бы стать лучшим. Соджун выслушал всё, не поднимая глаз: спорить с отцом у него привычки не было. Он думал о своих боевых навыках, которые помогут ему в несении воинской службы. Стал бы он чиновником, и что? Сидеть в палатах, плести интриги, следить за всеми исподтишка – всё это ему не по нраву. Уж лучше в магистрате служить. Там от него больше пользы будет.

Конечно, они пересекались. Чужестранка так и не подарила своему мужу детей – а всё потому, что, как утверждали злые языки, её не приняли духи предков рода мужа. Она, прожив здесь столько лет, осталась в глазах многих чужой, хотя даже говорила так, будто всю жизнь провела в Чосоне, но всё же… Только сердце Соджуна всякий раз при встрече с ней замирало в груди. Даже на собственной свадьбе он лишь мельком глянул на свою супругу, ведь там, в стороне, в тени навеса стояла она. То, как она опирается на сильную руку бывшего советника, новобрачный старался не замечать.

Жизнь шла своим чередом. Живя в родительском доме, невозможно нарушать устои семьи, идти против воли отца. Тем более, когда тот перешел в Министерство Финансов, заняв при дворе должность советника по торговым делам с иностранными подданными. Глядя на молодую супругу сына, отец хмурил брови, а через какое-то время призвал отпрыска к ответу.

— Красивую ли жену я выбрал для тебя, сын? — за вечерним чаепитием спросил советник.

— Красивую, — ответил Соджун, наливая отцу чай.

— Молода ли она?

— Да, отец.

И тогда, протягивая сыну чашку с чаем, отец спросил:

— Желанна ли она?

Чашка дрогнула в руке молодого мужчины. Благородный напиток багровыми ручейками разбежался по отполированным доскам пола. Соджун чувствовал тяжелый взгляд отца, но лукавить не стал.

— Нет, отец, не желанна.

Советник поставил свою чашку на столик.

— Знаю, — вдруг сказал он, вздохнув, и сын вскинул на него глаза. — Знаю! — повторил отец уже жестко. — Знаю, но более никто знать не должен… как и о той, кто в сердце твоем живет.

Кровь ударила в голову. У Соджуна даже на миг потемнело в глазах. Он задышал часто и опустил взгляд. Потом, когда его смятение чуть поутихло, он опустился на колени и поклонился отцу.

— Простите меня, отец, — кое-как проговорил он.

— Ступай, сын! Ступай и исполни свой сыновний долг перед семьей. Семье нужен продолжатель рода. Не допускай распространения ненужных слухов.

Соджун долго стоял перед покоями жены… Там, за тонкой дверью, ждала его и только его, девочка, звавшаяся его супругой. Ждала и смущалась в своем ожидании, вздыхала украдкой с замирающим сердцем. Ей уже сказали, что муж навестит ее этой ночью. Как же долго ей пришлось этого ждать! Даже здесь, перед покоями, пахло благовониями и маслами. Соджун всё медлил, слова отца тяжелыми свинцовыми каплями падали на кровоточащее сердце, и с этим сердцем он ничего поделать не мог. Поэтому, сжав зубы, толкнул дверь в сторону и твердым шагом вошел в комнату супруги. Она тут же зарделась, вскочила на ноги, словно взведенная пружина самострела, и склонилась перед Соджуном.

— Муж мой, — сорвалось с девичьих уст…

Ему удалось отдать долг семье с первого раза. Молодая супруга понесла. Она ходила по дому, тихо улыбаясь, поглаживая округлившийся живот. Все с радостью выполняли любой ее каприз, только Соджун почти не смотрел на жену. Он знал, что ее это огорчает, но поделать с собой ничего не мог. Рад был сбежать на службу, теперь у него были обязанности и долг перед государем и страной. Служить им было легче, чем улыбаться жене.

Однажды он услышал разговор супруги с отцом.

— Я провинилась перед благородным супругом моим, простите меня, батюшка, — тихо говорила девочка-жена.

— Потерпи совсем немного, невестка, — улыбался в ответ отец, — когда ты родишь наследника, мой сын будет носить тебя на руках.

Тогда Соджуну стало так горько, так больно, что он впервые в своей жизни напился до беспамятства. Он забылся, и в этом дурманном сне ему приснилась она. Эта красавица-чужестранка… Ее шелковистые, цвета спелого каштана волосы щекотали грудь, глаза горели от страсти, а сладкие уста обжигали губы. И сам он тоже словно горел! Пожар изнутри выжигал душу до серебристого пепла! Сердце ухало в груди, как молот о наковальню. И ему было мало! Мало этих сладких губ! Мало этих изгибов тонкого тела! Мало ласки горячих рук! Мало! Мало!!!

Он проснулся в холодном поту на полу своей комнаты. Луна желтым оком бесцеремонно пялилась в его окно, словно знала, какой сон он видел. С досады отшвырнул от себя подушку и сел, скрипнув зубами от мучительной головной боли. Тело и мысли понемногу остывали.

«Сон, это всего лишь сон, — подумал Соджун с горечью, — сон и ничего более».

Но стоило ему закрыть глаза, как сладкий дурман вновь окутывал его… Как же сладок он был!

Перед рождением первенца в гости к молодой супруге пожаловали жены чиновников. Чужестранку привел сам бывший советник. Она мягко ступала сапожками по припорошенным снегом тропинкам, опираясь на руку мужа, и улыбалась ему. Соджун встретил бывшего советника во дворе. Он не видел ни его, ни ее уже полгода, и сердце застонало при виде этой пары – одной рукой она опиралась на руку мужа, а второй поддерживала выпирающий живот. Пак Шиу что-то ласково говорил ей, а она тихо отвечала, но слов было не разобрать, да и не хотелось в них вникать. Чужая радость хлынула отравой и омыла сердце Соджуна… Хотелось развернуться и уйти, но ноги сами понесли его навстречу прибывшим супругам. Тело само согнулось в поклоне, а губы произнесли приличествующие этому моменту слова, даже что-то про их еще не рождённого ребенка, но мысли и сердце были далеко-далеко!

А с приходом весны девочка-жена родила ему сына. Он стоял под дверью, за которой так трудно дышала она, слышал голоса повитух и думал о том, что нужно усилить отряд для розыска и поимки шайки воришек, промышлявших на рынке.

«Нужно поставить ловушки и заманить их в западню, — думал он, — а еще…»

Но тут истошный вопль жены, а за ним кряхтение и первый крик новорожденного ребенка вернули его в реальность. Спустя мгновение дверь отошла в сторону, на Соджуна пахну́ло кровью. Веревки, ведущие к поперечной балке и помогавшие роженице, еще тяжело колыхались. В проеме появилась взмокшая повитуха и тут же закрыла дверь за собой.

— Сын! Господин, у вас сын родился! — со слезами радости проговорила она.

Соджун улыбнулся – ведь он должен был улыбнуться этой новости – и ничего не сказал, только кивнул. Повитуха стояла и словно ждала чего-то.

— Как госпожа? — кое-как разлепил губы новоиспеченный отец.

Повитуха замялась, отведя глаза в сторону.

— Госпожа молодая и здоровая, но всё же пошлите за доктором, уж очень много крови она потеряла, — тихо произнесла она и скрылась за дверью.

Доктор не смог спасти девочку-жену…

Спустя два дня она умерла от кровопотери на руках Соджуна, который всё это время был с ней. Это было самое малое, что он мог для неё сделать. Она, лежа на его руках, еле слышно шептала побелевшими губами:

— Простите меня, мой господин…

— За что вы просите прощения? — так же тихо спрашивал он. Впервые он смог рассмотреть лицо своей жены, увидеть, как глубоки и прекрасны её глаза.

— Я не смогла помочь вам забыть… ее.

Соджун смутился.

— О… о ком ты говоришь?

— О ней, вы знаете, о ком, — улыбнувшись, произнесла умирающая, — у нее трудное имя… я так и не научилась его выговаривать…

Муж не нашел, что ответить.

— Могу ли я попросить вас… о чем-то?

Соджун лишь кивнул: говорить сил не было.

— Пусть вы не любили меня… но любите… нашего сына…

Из уголков глаз скатились две горячие слезинки. Ее невесомая рука едва касалась его щеки.

«Какая холодная», — подумал супруг, накрывая тонкие пальцы своей ладонью.

А рука выскользнула из его пальцев и упала на бездыханную грудь молодой женщины. И вот тогда Соджун понял, кого он потерял! Потерял из-за придуманной любви! Ведь если подумать трезво, сколько слов за всё время – за эти бессмысленно прожитые годы – он сказал чужестранке? Два? Пять? Больше? Меньше? А ведь рядом был человек, который каждый день ждал его дома. Она всегда стояла во дворе рядом с его отцом и ждала. Ждала его улыбки. Радовалась его успеху и новому переводу. Как тень подле тела была… а теперь нет ее...

После похорон он попросил перевод в глубинку, подальше от столицы и, забрав сына, несмотря на протесты отца, уехал, вычеркнув, как ему казалось, из своего сердца первую любовь — чужестранку с диковинным именем Елень…