Naruto: Бессмертный Макс

Тошнота, липкая и навязчивая, подкатила к горлу, смешиваясь с леденящим ужасом осознания. Я судорожно сглотнул, чувствуя, как крошечное, чуждое сердце бешено колотится где-то в висках, а ладони — маленькие, липкие от пота — судорожно сжимались в кулаки.

«Не мои руки… Детские пальцы».

Мысль пронзила сознание, как осколок льда. Это не кошмар, не галлюцинация после бурной вечеринки или ночного марафона аниме. Последнее, что помнил мой взрослый, уставший мозг — мягкое прикосновение шелковистого белья в собственной спальне, мерцающий экран с финальными титрами “Наруто”, ощущение заслуженного покоя после успешно закрытого квартала. Макс. Тридцать восемь лет. Топ-менеджер. Владелец пентхауса… А теперь — это. Тело семи- или восьмилетнего ребёнка, брошенное в сырой каменный мешок.

Воздух висел тяжело, пропитанный смрадом немытых тел, испражнений и сырости, въевшейся в самые камни. Сквозь рёбра клетки — массивные, ржавые прутья — едва различимо виднелись соседи по несчастью. Не только дети, как в моей камере, где они жались друг к другу, словно испуганные птенцы, тихо всхлипывая или безучастно уставившись в грязный пол. В соседних клетках копошились тени: сгорбленные старики с лицами, изборождёнными морщинами отчаяния; худые, измождённые женщины, пытавшиеся прикрыть лохмотья; мужчины с пустыми глазами, в которых не осталось ничего, кроме животного стремления выжить. Всеобщее рабство. Всеобщая безысходность.

Желудок резко сжался в тугой болезненный узел, заставив согнуться пополам. Голод. Не просто желание поесть — всепоглощающая, выворачивающая нутро боль, сводящая сознание к одной примитивной цели: найти еду.

«Какого чёрта здесь происходит? Где я?»

Паника, холодная и липкая, сковывала мысли, пытаясь утащить в бездну истерики.

«Держись, Макс. Дыши. Анализируй. Ты умеешь анализировать».

Я заставил себя поднять голову, вглядываясь в полумрак. Каменные стены. Низкие своды. Вода, сочащаяся из трещин. Тюрьма. Но не цивилизованная — что-то из средневековых кошмаров или… или из тех самых аниме, где человеческая жизнь ценится меньше грязи под ногтями.

Внезапно лязг железа разорвал тишину. Дверь в конце коридора скрипнула на ржавых петлях, и в спёртый воздух ворвался хриплый голос, пропитанный презрением:

— Накормите эту падаль. Чтобы к утру не подохли.

Слова повисли, тяжёлые и ядовитые. По коридору зашагали двое. Один — низкорослый, злобный — нёс кувшин. Другой… высокий, хмурый, в потрёпанной форме. И на его лбу, отчётливо видимом в свете факелов, поблёскивала металлическая пластина. Символ. Перевёрнутый, искажённый, но…

«Коноха?»

Мысль пронеслась молнией. Невозможно. Но пластина… и этот голос — холодный, безэмоциональный, как у тех самых шиноби…

Злобный карлик стал швырять в клетки чёрные, глянцевые шарики размером с лесной орех. В моей камере вспыхнула тихая война. Дети, ещё минуту назад казавшиеся полумёртвыми, с рычанием кинулись к еде, царапаясь и вырывая шарики друг у друга. Один отлетел в угол — прямо к моим ногам. Я схватил его дрожащими пальцами. Холодный. Гладкий. Почти невесомый.

«Что это?»

Запаха почти не было. Голод пересилил отвращение. Я сунул шарик в рот. Безвкусный. Как резина. Но едва я проглотил его, жгучая боль в желудке начала стихать, сменяясь неестественной сытостью. Слишком быстро. Слишком… химически.

Я отполз в самый тёмный угол, прижавшись к влажным камням, стараясь стать невидимым. Сытость не принесла покоя. Напротив. Осознание обрушилось с новой силой.

Пластина Конохи. Эти шарики. Подземелье. Рабы.

«Это не случайность… Это мир Наруто».

Не яркий, полный приключений и героических поступков мир из аниме, а его тёмное, грязное, кровавое подбрюшье. Мир, где свирепствуют войны, где есть Деревни, Скрытые в Листве… и где есть такие вот места — куда бросают ненужных, слабых, пленных.

«Попал. Точнее, вляпался по самые уши. Из шикарной кровати — в рабскую клетку, малолетним пацаном, в мире смертоносных ниндзя».

Ирония судьбы была настолько горькой, что на глаза навернулись предательские слёзы. Я сжал челюсти, глотая комок в горле. Паника бесполезна. Страх убьёт быстрее любого охранника.

Нужно думать. Вспоминать.

Что я знаю об этом мире? Система чинов? Деревни? Клан Учиха? Риннеган? Всё было перемешано, обрывками, как картинки из яркого, но очень далёкого сна.

Главное — здесь правят силой. Абсолютной. Безжалостной.

А я… я был всего лишь успешным продавцом. Моё самое опасное оружие — умение убеждать и знание психологии. Как это применить здесь?

Как я здесь оказался? Кто я теперь? У этого тела должно быть имя, прошлое… но в памяти — только мои воспоминания, человека из современного мира.

Из темноты соседней клетки донёсся сдавленный стон, потом приглушённый плач женщины. Кто-то кашлял — надрывно, хрипло. В моей клетке дети, наевшись, снова впали в апатию. Некоторые уже спали, свернувшись калачиками на холодном камне.

Усталость — настоящая, физическая — начала накрывать моё новое, маленькое тело волнами, несмотря на нервное напряжение. Сытость от шарика оказалась обманчивой, больше похожей на наркоз. Сознание затуманивалось.

Я почувствовал, как веки становятся свинцовыми.

Перед тем как провалиться в тяжёлый, беспокойный сон — где смешивались образы офисных небоскрёбов и теней в плащах с катанами в руках — последняя, горькая мысль пронеслась в голове, окрашенная сарказмом отчаяния:

«Ну что ж… Во имя силы юности, как говаривал тот чудак в зелёном трико… Видимо, моя “юность” только началась. С самого дна».

Тьма сомкнулась над сознанием, унося в пучину забытья, где прошлое и настоящее, реальное и анимешное сплетались в причудливый, пугающий узор. Холод камня проникал сквозь тонкую ткань лохмотьев, напоминая о ждущем завтрашнем дне — в этой каменной могиле под названием тюрьма.

⁂

Сон был бездонным, липким, как смола, затягивающим в пучину, где прошлое — шикарный пентхаус с мерцанием экранов — сталкивалось с нынешним кошмаром: ржавые прутья, запах страха, леденящее прикосновение камня. Я цеплялся за обрывки сознания, пытаясь убедить себя, что это всего лишь бред, жуткое продолжение вчерашнего аниме-марафона. Но холод пола, впивающийся в бедро, сухой ком в горле и зверский голод — всё это было слишком реальным. Каждая деталь, каждый отвратительный запах вбивали гвоздь в крышку гроба моих надежд.

«Не сон. Не галлюцинация. Другой мир. Тело ребёнка. Рабство. Коноха… мир Наруто».

Мысль пронеслась ледяным ветром по сознанию. Я был здесь. Заперт. Беспомощен. Теперь я — всего лишь дрожащий комок грязи и костей в клетке с такими же обречёнными. Отчаяние, липкое и знакомое, снова поднялось из желудка, но я вцепился в него зубами, заставил отступить. Паника — роскошь для мертвецов. А я, чёрт побери, ещё дышал.

Грубые удары по ржавым прутьям клетки гулко прокатились по подземелью, вырвав меня из полудрёмы, где кошмары уже сплетались с реальностью. Металл задрожал, звякнул, отдаваясь тупой болью в висках. Резкий свет факела ударил в глаза, заставив зажмуриться. За решёткой маячили силуэты: хмурый мужчина в потёртом жилете с лицом, перекошенным злобой; сутулый старик в грязном, когда-то белом халате, испачканном тёмными подтёками; и двое безэмоциональных охранников в потрёпанной форме, их лица скрыты тенями капюшонов. Но я уже знал — там блестели металлические пластины. Шиноби. Тюремщики этого ада.

— Подъём, падаль! — прохрипел злобный, его голос скрёб по нервам, как ржавая пила. — Шевелитесь, или прикончу на месте!

Дверь клетки со скрежетом отъехала. Охранник шагнул вперёд, его дубинка метнулась, как змея, подгоняя нас. В клетке вспыхнула тихая паника. Дети, ещё секунду назад лежавшие комочками, заворочались, заскулили, попытались отползти вглубь. Бесполезно. Дубинка свистнула, угодив в плечо ближайшему мальчишке. Тот вскрикнул, забился.

— Выходи! Быстро! — крик охранника слился с плачем.

Меня подхватил поток маленьких тел, вытолкнув из клетки в сырой, зловонный коридор. Воздух здесь был густым, пропитанным не просто смрадом немытых тел, а чем-то ещё — плесенью, сыростью вековых камней и… кровью. Приторной, въедливой, как ржавчина на языке. Факелы, вбитые в стены, бросали неровные тени, превращая коридор в череду чёрных пастей. Нас гнали вперёд, подталкивая, ударяя дубинками. Дети спотыкались, падали, их поднимали пинками. Я старался держаться в середине, слиться с серой массой маленьких рабов, но каждый шаг отдавался звоном в ушах. Куда? Зачем?

Мысли метались, пытаясь найти логику в этом безумии. Знания о мире Наруто, почерпнутые из аниме, были яркими, но хаотичными. Культы? Тёмные техники? Всё, что я помнил, сводилось к одному: здесь жизнь ничего не стоила. Особенно наша.

Коридор расширился, упёршись в гигантский арочный проём. Мы влились в него — и меня будто ударили по голове.

Огромная пещера.

Её своды терялись во мраке, а воздух был густым от запаха — не просто крови, а старой, въевшейся в камень за годы, а может, десятилетия. Этот смрад висел неподвижно, пропитывая лёгкие, кожу, одежду. И ещё здесь был страх. Животный, первобытный ужас.

В центре пещеры возвышался массивный каменный алтарь — не просто плита, а целая платформа, грубо вырубленная из тёмной породы. Её поверхность была испещрена запёкшейся кровью, сливавшейся в зловещие узоры, будто лакированной страданиями.

А перед алтарём, спиной к нам, стояла одна-единственная фигура в длинном тёмном плаще. Её неподвижность была пугающей — словно сама Смерть замерла в ожидании.

Один из ниндзя, сопровождавших нас, шагнул вперёд и склонил голову в почтительном, но отстранённом поклоне.

— Сосуды доставлены, Хаяси-сама. Все, как приказали.

Его голос, обычно хриплый и презрительный, теперь звучал монотонно, безэмоционально, словно у автомата.

Хаяси не обернулся. Лишь слегка кивнул. Этого хватило. Охранники снова зашевелились, грубо загоняя нас — плачущих, цепляющихся друг за друга детей — на кровавый подиум алтаря. Камни под босыми ногами были липкими и холодными. Я почувствовал, как дрожь охватывает всё тело, сковывая мышцы. Это был не просто страх — это было предчувствие. Последний хрип души перед падением в бездну.

И тогда из тёмных туннелей по краям пещеры, словно призраки, выплыли фигуры. Взрослые. Мужчины и женщины. Те самые, что копошились в соседних клетках: сгорбленные старики с лицами, застывшими в масках отчаяния; измождённые женщины в лохмотьях; мужчины с пустыми, мёртвыми глазами. Но сейчас в этих глазах не было даже искры животного стремления выжить. Только пустота. Глухая. Бездонная.

Они шли тихо, беззвучно, их шаги шаркали по камню. Вскоре живое, безмолвное кольцо плотно сомкнулось у подножия алтаря, уставившись на нас — и на Хаяси — невидящими взорами.

Хаяси медленно поднял руку. Плащ с шуршанием соскользнул с его плеч, упав на камни. Он повернулся.

Его лицо...

Изуродованное сетью грубых, глянцевых шрамов, пересекавшихся в причудливый, безумный узор. Кожа местами была стянута, обезображена. Но самое страшное — глаза. Безумные. Горящие фанатичным, холодным огнём, в котором не осталось ничего человеческого.

Он окинул взглядом замерших в ужасе детей на алтаре, скользнул взором по безвольной толпе у его подножия. На его губах, искривлённых шрамом, дрогнуло подобие улыбки.

Хаяси поднял обе руки, будто обращаясь к самому мраку пещеры.

— Начинаем Великое Жертвоприношение!

Его голос, хриплый и пронзительный, как крик ночной птицы, заполнил пространство, отразившись от стен жутким эхом.

— Пусть души и кровь невинных и отживших наполнят алтарь, призовут милость Джашин-сама! Во имя Великого!

Последние слова прозвучали как приговор.

По его едва заметному кивку ниндзя в униформе метнулись вперёд. Не к нам, детям. К взрослым. К безмолвному, безвольному кольцу рабов.

В их руках блеснули клинки, топоры, зазубренные ножи.

И началось...

Немое. Страшное. Методичное.

Это не была битва. Это был убой. Стадо. Безвольные люди даже не пытались защищаться, не рвались бежать. Они стояли, тупо уставившись в пустоту, пока их рубили, резали, кололи.

Криков почти не было — только глухие удары стали о плоть, хлюпающие звуки, тяжёлые падения тел.

Кровь — тёмная, почти чёрная в тусклом свете факелов — хлынула ручьями, сливаясь в липкие лужи, стекая по камням алтаря к нашим босым ногам. Её запах, свежий и удушающий, смешался с вековой вонью, превратив воздух в нечто невыносимое.

Дети на алтаре забились в истерике. Кто-то кричал, кто-то рыдал, некоторые падали в обморок.

Я стоял, вцепившись ногтями в ладони, чувствуя, как мир сужается до этой бойни, до безумных глаз Хаяси, до липкой теплоты, подступающей к ступням. Желудок сжался в тугой узел, но рвать было нечем — только жёлчь, горькая и едкая.

«Ритуал... Кровь... Культ Джашина... души.»..

Мысли путались, пытаясь связать обрывки знаний. Тёмные техники? Призыв? Что-то древнее, запретное. Языческое безумие, приправленное чакрой? Неважно. Важно одно: мы — следующий этап. Но для чего?

Хаяси наблюдал за кровавой вакханалией с холодным, расчётливым взглядом фанатика. Его изуродованное лицо не выражало ни удовольствия, ни отвращения. Только концентрацию. Он смотрел, как кровь рабов растекается по углублениям в камне у основания алтаря, образуя сложные, зловещие узоры. И вдруг его глаза сузились. Губы скривились в гримасе недовольства.

— Мало! — его голос, резкий, как удар кнута, перекрыл даже звуки резни. — Мало душ! Крови не хватает для пробуждения! Усилить поток! Убивайте сосуды!

Слово Хаяси повисло в воздухе, тяжёлое и окончательное, как удар гильотины. “Сосуды”. Так он назвал нас, детей. Не людей — сосуды. Для чего-то невообразимо ужасного. Ледяная волна прокатилась по моей спине, сменив прежний ужас на чистое, животное ощущение близкого конца. Один из ниндзя, тот самый, злобный и низкорослый, уже разворачивался в нашу сторону, его глаза, маленькие и свиноподобные, сканировали дрожащую кучку детей на кровавом алтаре. В его руке, сменив дубинку, сверкнул топор с широким, тусклым от засохшей крови лезвием.

«Нет. Нет-нет-нет».

Мысль застучала в висках, сливаясь с бешеным стуком крошечного сердца где-то в горле. Он выбрал цель. Его взгляд скользнул по плачущим, прижавшимся друг к другу детям и… остановился на мне. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то похожее на тупое удовольствие охотника, нашедшего самую слабую дичь. Он шагнул, тяжёлый сапог шлёпнул в липкую лужу у подножия алтаря, брызги тёплой крови окатили мои голые ноги. Запах — медный, приторный, невыносимый — ударил в нос. Всё внутри сжалось в комок ледяного ужаса. Инстинкт кричал: беги! Но куда? Каменная платформа, окружённая ниндзя с окровавленным оружием. Ловушка.

Топор взметнулся вверх, поймав отблеск факела. Мир сузился до этого тупого лезвия, до оскаленной рожи убийцы. Мозг, отчаянно цепляющийся за навыки анализа, заставил тело дёрнуться влево, в последний миг инстинктивного уклонения. Воздух со свистом рассекло рядом с ухом. Первый удар миновал, топор глухо стукнул о камень алтаря, высекая искры и брызги запёкшейся гари.

«Успел!»

Миг безумной надежды. Но злобный ниндзя лишь хрипло хмыкнул, не ожидая сопротивления от “сосуда”. Он не стал замахиваться снова — просто развернулся на месте, как медведь, и нанёс короткий, страшный в своей простоте горизонтальный удар. Лезвие, холодное и неумолимое, вошло в шею чуть ниже челюсти. Боль. Острая, режущая, но странно… отдалённая. Я услышал хруст, похожий на ломающуюся хворостину. Мир внезапно завертелся, потеряв ось. Я увидел каменный потолок пещеры, проплывающий вверх, потом — прыгающие тени факелов на стенах, потом — окровавленные камни алтаря очень близко. И… своё собственное тело.

Я увидел знакомую маленькую фигурку в лохмотьях, стоявшую на кровавом алтаре. Без головы. Она медленно, как в замедленной съёмке, закачалась и рухнула на окровавленные камни, подняв лёгкое облако красноватых брызг.

«Чёрт возьми! Это же... моё тело… Я умер?»

Но даже спустя минуту я всё ещё продолжал мыслить. Осознание было ледяным, парализующим шоком, смешанным с абсурдным облегчением. Я не чувствовал боли — только оглушительную пустоту там, где должно было быть тело. И всё же... сознание не угасло. Оно было привязано... к чему? К голове? К чему-то ещё?

«Почему я всё ещё жив?»

Мысли метались в панике, натыкаясь на стену непонимания. Я пытался ощутить себя. Пространственное восприятие было искажено, словно я смотрел на мир через разбитое стекло, отражённое в кривом зеркале. Но я чувствовал... не тело, а некое присутствие. И с диким, первобытным усилием воли, как младенец, впервые пытающийся пошевелить рукой, я попробовал сдвинуть что-то в том направлении, где должно было быть моё тело.

На алтаре безголовый труп дёрнулся. Пальцы судорожно сжались, скребя по кровавому камню.

«Я... могу.»..

Открытие было ошеломляющим и ужасающим.

«Значит... даже без головы... могу жить».

Имя всплыло из обрывков памяти: Хидан. Тот безумец, слуга Джашина из аниме. Неужели это его культ? Неужели я теперь... такой же?

«Ладно. Жив — и это главное. Но что теперь? Встать? Я — полуголый, безоружный ребёнок. Они — ниндзя, с их чудовищной скоростью и силой. Как только я поднимусь, меня тут же свяжут. И что тогда? Закуют в цепи, замуруют в камень. Навечно. Без шанса. Вечность в каменном гробу, в темноте, без движения.»..

А потому нужно терпеть. Наблюдать. Изучать. И ждать... ждать своего часа.

План был прост и жуток: лежать, притворившись ещё одним бездушным телом, пережить эту чистку и дождаться, когда пещера опустеет, чтобы бежать.

Но пока я пытался осознать чудовищность своего нового состояния, убийства на платформе прекратились. Последний оставшийся ребёнок потерял сознание от страха, но даже так его тело стояло неподвижно.

И в этот момент раздался холодный голос главы культа:

— Заберите “Дар”. Остальных изрубите и сбросьте в кровавый бассейн. Готовьтесь к следующему этапу.

— Есть, Божественный Посланец-сама!

«В смысле, изрубить?!»

Мысль пронзила сознание острой, животной паникой.

«Я выжил без головы... но если они разрубят тело на куски и бросят в кровавый бассейн? Сохранится ли моё сознание? Или это будет настоящий конец?»

Стратегия терпения и маскировки мгновенно превратилась в гарантированное самоубийство.

«Нет! Не могу! Не дам!»

Страх перед немедленным уничтожением пересилил всё: и страх перед будущими пытками, и разумные доводы, и даже осторожность. Любой шанс был лучше гарантированной смерти СЕЙЧАС!

Я увидел, как один из культистов подхватил бесчувственного ребёнка (“Дара” ) и направился к выходу.

«Они забирают его... ЖИВОГО! Значит, есть шанс!»

Это был не план. Не расчёт. Это был вопль самой жизни, вырвавшийся из глубин ужаса. Всё моё существо, вся воля к существованию сконцентрировались в одном порыве — ЗАКРИЧАТЬ!

— СТО-О-ОЙТЕ-Е-Е!

Крик был не детским, а чужим, искажённым, словно исходящим не из горла, а из самой сути моего сознания. Он прозвучал громко, неестественно гулко, эхом отразившись от кровавых стен пещеры. И в тот же миг я бросил всю свою волю на то, чтобы подняться.

На алтаре безголовое тело дёрнулось. Судорожным, механическим движением оно встало, пошатываясь, как марионетка. Руки с жуткой ловкостью нащупали мою отрубленную голову и подняли её.

Лицо на голове было искажено гримасой ужаса, глаза широко раскрыты, зрачки сужены в точки. Оно повернулось в сторону культистов.

В пещере воцарилась мёртвая тишина. Даже капанье крови будто замерло. Культисты остолбенели, их бесстрастные маски треснули, обнажив первобытный страх.

Даже сам Хасану, чьё лицо выражало лишь фанатичный экстаз, на мгновение застыл.

Используя этот миг шока, я заставил тело шагнуть вперёд. Голова в его руках прохрипела — звук был влажным, пугающе неестественным:

— Я... ТОЖЕ... ХОЧУ... ЖИТЬ!