Смех всегда приходит без стука. Он живёт в стеклянных подъездах, в лифтах с зеркальными стенами, в коротких роликах на телефоне. Дафна научилась слышать его и держать лицо - ровное, аккуратное, без всплесков. Сегодня это лицо отражалось в кухонном окне: чистая раковина, две кружки на сушилке, плед, сложенный вчетверо.
Он уснул на диване у стены, как уже не раз до этого. Он доверял ей так, как не доверял никому: засыпал быстро, будто проваливался в колодец, оставляя на поверхности только ровное дыхание. Имя его она не произносила; про себя звала просто: Икса. В последние месяцы он всё чаще искал тактильный контакт: задерживал ладонь на её плече, проходя мимо, прислонялся боком в коридоре, касался затылком её виска - будто проверял баланс.
- Честно скажи, что я тебе нравлюсь, - говорил он с видом человека, который просит подписать акт приёма-передачи. — Будь честной, Даф. Мне нужна честность.
Слово "честность" в его устах звучало как счёт к оплате.
Дафна не спрашивала себя, зачем пускает его ночевать. Она знала ответ: так безопаснее. Когда он спит, он не требует. Когда он здесь, а не где-то ещё, меньше шансов, что кому-то станет плохо. Это была её версия контроля ущерба - тонкая, как нитка на запястье.
Она заправила край пледа под его локоть. В сумерках комната была почти безлюдной: он - валик у стены, стол - чертёжная доска. Любое движение казалось громким. И всё равно она услышала, как внутри щёлкнула старая защёлка страха: звук, после которого решения принимаются быстро.
Тонкая ткань брюк показала то, что она не хотела замечать. Картинки налегли одна на другую: его ладонь, задержавшаяся на её талии "случайно"; как он смеётся чужому видео с "идеальными" лицами; как просит: "без кокетства, просто скажи - я тебе нравлюсь?" И под всеми этими картинками - зал со школьным утренником, где кучка "красивых" девочек смеялась над мальчиком в тесном пиджаке, а учительница сделала вид, что не слышит. Тогда она не умела назвать это насилием. Теперь умела.
Выбор поднялся из горла, как глоток, который нельзя не сделать. Сейчас - или потом, когда будет хуже. Сейчас - или в другой вечер, когда у неё не будет ни сил, ни плана. Она знала его приступы: густая, липкая потребность, которую он называл "правом на честность". Она знала, что "нет" в такие моменты - как спичка на ветру. И знала одну вещь наверняка: если сделать всё по её сценарию, ущерб будет меньше.
Решение было простым и тяжёлым. Она подошла к дивану, опустилась на колени, собрала волосы в хвост и сделала то, что посчитала единственным способом разрядить ситуацию. Не желание - счёт, который она оплатила, чтобы не началась драка за столом.
Он не проснулся. Ни резкого вдоха, ни вопроса, ни взгляда. Утро для него будет таким же, как всегда: аккуратно сложенная куртка, ровно поставленные ботинки, благодарное "у тебя я сплю лучше всего". И долгие недели после - ни единого намёка, что он что-то понял.
Вода бежала тонкой, почти бесшумной струёй. Ванная дышала чистотой - новый коврик, светлая плитка, на полке всё по углам: зубная паста, крем, расчёска. Дафна терла губы краешком полотенца, пока кожа не занемела, и полоскала рот - снова и снова, пока сводило челюсть. Во рту упорно держался чужой, вязкий привкус; она сплёвывала воду в белую раковину и смотрела, как вихрь уносит пену.
В зеркале - аккуратность и порядок. Она ровняет край полотенца, поправляет прядь за ухо, ставит мыло точно по шву плитки. Чистая керамика, ровные линии, спокойное лицо. Под этой маской -мелкая дрожь под рёбрами, пальцы не слушаются, дыхание приходится собирать, как распавшийся браслет: бусина к бусине. В тишине слышно, как в комнате за стеной мерно дышит Икса, и от этого звука внутри становится ещё холоднее.
Перед глазами всё ещё стоял её собственный, выверенный до миллиметра порядок действий - не из желания, а из расчёта выжить и обезвредить. Он пройдёт мимо этого, не заметив: для него эта ночь растворится в привычном спокойствии её квартиры.
Она прислонилась лбом к стеклу, оставив еле заметный след, и очень тихо сказала своему отражению:
- Мне нужно было выжить. Точка.
Фраза поставила внутри опору. Не оправдание - формулировку. С ней можно прожить следующий час.
На кухне лампа над столом светила одиноко. Бумага, ручка, телефон. В заметках у неё был файл без названия; теперь она дала ему имя: Журнал.
Она писала коротко, как протокол:
Дата: 1 ноября.
Место: моя квартира.
Состояние: он уснул быстро, в 22:14.
Перед этим: три касания - плечо на кухне, затылок в коридоре, ладонь на талии. Фраза: "Будь честной".
Триггер: признаки возбуждения во сне.
Моё решение: инициатива у меня. Разрядка по моему сценарию.
После: дрожь, немота, вода, во рту - привкус.
Вывод: это не согласие. Это способ остаться целой. Граница не дана — граница удержана.
Она отложила ручку. Мысль сложилась чётко: я больше не буфер. Не лекарство, не предохранитель на его "честность". Но произносить это вслух пока было не с кем. Она оставалась одна в этой дружбе-сдерживании, где тишина - её способ управлять риском.
В ближайшие недели этот вынужденный ритуал разрядки повторится ещё пару раз - только когда она увидит явные признаки того же приступа. Он ни разу не очнётся посреди ночи, не спросит и не свяжет её с собственными навязчивыми "правами на честность". В его голове закрепится простое объяснение: рядом с Дафной он успокаивается. Это даст ей время. Его сознательное внимание отойдёт от неё в сторону - к чужим "знакам красоты" и к тем, кто смеётся громче.
С кухни было видно, как спит Икса: почти безмятежно, как мальчик в автобусе, когда дорога гудит и убаюкивает. Наблюдать за этим было странно: в нём было столько аккуратности - сложенная куртка, ровно поставленные ботинки, аккуратно свёрнутые наушники. Аккуратность как версия власти. Её собственная аккуратность была другой: способ выжить, собрать мир в коробки, пока внутри трясёт.
Она вспомнила, как впервые услышала от него про "честность". Кофейня: два фильтра без сахара, пирог на двоих. Он говорил ровно, будто диктовал текст:
- Меня всю жизнь обманывали. Смеялись - и делали вид, что это не издёвка. Говорили "мы же просто шутим". Мне нужна честность. Если я нравлюсь - скажи. Если нет - тоже скажи. И подпиши.
Тогда её зацепило именно это "подпиши" - как будто чувства не живые, а накладные по бухгалтерии. Она отшутилась, перевела разговор. Сегодня - не смеялась.
Телефон завибрировал: в общем чате друзья обсуждали концерт; кто-то скинул видео, где зал захлёбывается смехом. Она выключила звук и убрала телефон в ящик. Потом.
За стеной Икса шевельнулся и негромко, почти не просыпаясь, произнёс:
- Даф… ты же понимаешь… мне просто нужно, чтобы… честно…
Слова растворились в дыхании. Он разговаривал с воздухом, а не с ней. С образом, а не с человеком. С "красотой" как с символом, а не с Дафной, у которой есть утро, работа, подруга Маша, любимая куртка, страхи и терпение.
Она прошла по комнате и выключила торшер. В полумраке предметы стали плоскими, как карточки. Ночь обещала быть длинной, но управляемой: окно приоткрыто, дверь в спальню закрыта, ключи на краю стола. План простых вещей, которые возвращают контроль.
Перед тем как лечь, она ещё раз взглянула в "Журнал" и дописала одно предложение:
План на завтра: держать границы. Никаких ночёвок вне моего сценария. Следить за собой. Записывать факты.
Пальцы всё ещё дрожали. Она легла на спину, считая дыхание: вдох на четыре, выдох на шесть. Где-то в другой жизни ей нравились ровные цифры - как порядок в тетрадях с клиньями для флэшкарт. Сейчас цифры были сетью, которая держит тело на поверхности.
Сон не спешил, но это был не липкий недосон, от которого утром болит голова. Это было ожидание утра, в котором снова нужно будет быть аккуратной. Она повторила про себя: "Мне нужно было выжить. Точка", - и поставила точку крепко, как дверной стопор. Пусть ночь об неё споткнётся.
За стеной Икса перевернулся на другой бок и утих. В квартире стало очень тихо - настолько, что было слышно, как где-то наверху набирают воду. Тишина была редкой и правильной. Дафна позволила себе одну мысль перед тем, как закрыть глаза: я не обязана быть его предохранителем. И, кажется, впервые за много месяцев эта мысль прозвучала внутри без вопросительного знака.