Наследник

В этом году главная елка постоялого двора красовалась не в ресторане или прихожей, а во дворе — Ян давно ее присмотрел и мечтал сам украсить. Поздним вечером, когда гости уже не переступали порог, он взял коробку с елочными игрушками, которые были особенно дороги им с отцом. Потом заглянул к младшей сестре Кайсе, надеясь, что та уже крепко спит. Однако девочка сидела в кровати и смотрела на него светящимися в полутьме голубыми глазами.

— Ты колдовать идешь, Ясси? — спросила Кайса.

— Нет, просто наряжать елку! А ты почему полуночничаешь? Скоро Накки вернется и мне влетит, что плохо за тобой смотрел.

— Если возьмешь меня с собой, я ничего ей не скажу, — хитро улыбнулась девочка. — А не возьмешь — так я весь снег во дворе растоплю, и не будет тебе новогодней красоты!

— Ох и деловая же ты, одно слово — нечисть! — усмехнулся Ян. — И в красоте уже разбираться стала! Ладно, пойдешь со мной, заодно и помогать будешь. Только не отлынивай, а то сонное заклятие на тебя наложу и проспишь во дворе до утра!

— Иса[1] тебе не разрешает, — заметила Кайса и откинула узорное одеяльце. Пока Ян натягивал плотную куртку и сапоги, она нетерпеливо топала ножкой — ей-то, с горячей кровью водяных духов, снег и стужа были нипочем.

И если бы кто-то из постояльцев выглянул в окно, то не поверил бы глазам, — шестилетняя девочка в одной длинной сорочке бодро шагала босиком по снегу и держалась за руку юноши, одетого вполне по сезону. Ночь была лунной, к тому же бусинки и колокольчики, украшающие гостиницу, мерцали магическим светом. Даже в тихую погоду они постукивали и звенели, передавая мысленные послания духов и сигналы природы. Ян про себя называл их «потусторонней соцсетью», но исправно следил за информацией.

Он приставил лестницу к выбранной елке, Кайса вскарабкалась по ступенькам и принялась развешивать шарики, шишки и фигурки, которые подавал ей снизу брат. Он признал, что без ее помощи маялся бы гораздо дольше, да и руки порой дрожали от волнения.

Поднявшись на верхнюю ступень, девочка укрепила на верхушке елки яркую алую звезду, издали похожую на свет маяка. Это была одна из самых старых игрушек, хранившая тепло рук деда и прадеда Яна.

— Ясси, а почему звезда красная? — спросила Кайса.

— Долго объяснять, — заявил брат, любуясь результатом, — когда подрастешь, я все тебе расскажу.

— Ну да, ты раньше состаришься, чем расскажешь что-нибудь интересное, — надула губы девочка, и Ян невольно подхватил ее на руки.

— Ну что ты болтаешь? Я вовсе не так быстро старею, и папа тоже. А у тебя, между прочим, уже глаза слипаются! — бодро сказал юноша, и Кайса уцепилась ручками за его шею. Теперь Ян без проблем смог ее уложить, но сам долго ворочался — алый свет звезды все еще стоял перед глазами и будоражил так, будто вместо тихой зимней ночи за окном творился лесной пожар.

Отцу, опытному ингерманландскому шаману, вряд ли понравилась бы такая слабость. Он учил, что даже украшать елку стоит с уважением и благодарностью к природе, а его сына обуревали совсем иные эмоции. Но что поделать, если столько всего сошлось в одной точке!

Во-первых — и пожалуй, в-главных, Яну вскоре предстояло увидеть отца после трех лет расставания, которые Илья Лахтин провел в Патруле, боевом сообществе колдунов и духов из разных стран и племен. Во-вторых, месяц назад юноше исполнилось восемнадцать. Отец не успел поздравить его лично, но так или иначе символическая черта была пройдена, а пуповина — окончательно обрезана. И дело, конечно, не в цифре, а в том, что Ян смог пережить эти три года и не сломаться. Теперь он даже был признателен Илье, что тот вовремя пустил его в самостоятельное плавание.

А третью причину он пока не мог толком объяснить и списал на предновогодний мандраж: неужели молодой прирожденный колдун не имеет права на человеческие слабости хотя бы раз в году? Тем более — в то время, когда потусторонние силы бродят среди смертных, прячась между снежных вихрей и сверкающих гирлянд…

[1] Папа (фин.)