Наследник Договора

В те времена, когда мир был молод, всё сущее держалось не на молитвах и не на заклинаниях, а на Договорах. Камень договаривался с землёй о прочности. Река — с берегами о границах. Ветер — с семенами о путешествиях. А человек… человек должен был договориться со всем миром.

Боги ещё не родились в ту пору. Миром правили семь изначальных Сил, и у каждой был свой закон.

Стужа — дух хлада и безмолвия. Она дарила покой земле и ясность разуму, очищала своей белизной. Но могла и вогнать осколок льда в самое сердце.

Ветер — дух дорог и перемен. Он нёс вести и кружил головы путникам. С ним договаривались о попутном дыхании в спину.

Лес — дух чащи и тайны. Он хранил зверя и ягоду. Но требовал платы за каждую ветвь, сломанную без нужды.

Жива — дух роста и плодородия. Она наполняла соками стебли и жилы. Без неё не всходили семена и не рождались дети.

Земля — дух тверди и щедрости. Она рождала хлеб и принимала кости предков. Её благоволение было основой жизни.

Огонь — дух света и воли. Он согревал очаг и очищал грехи дымом. Вырвавшись же на волю, пожирал всё на своём пути.

Вода — дух течения и памяти. Она поила и уносила печали. В её глубинах таились забытые тайны мира.

Силам не молились, им не приказывали. С ними можно было только договариваться. И правильно заключённый Договор был нерушим. Он был крепче гранита и острее стали.

Но всякий Договор требовал обязательных условий. Во-первых, ясности. Слово, обращённое к Силе, должно быть точным. Не «пошли удачу», а «дай десять зайцев в мои силки до полнолуния». Во-вторых, искренности. Сила чует фальшь в голосе и сердце. Попытка обмана оборачивалась против клятвопреступника. И в-третьих, дара. Без добровольной жертвы — зерна, шерсти, капли мёда — слова повисали в пустоте. Дар был знаком уважения и скреплял договорную нить.

Как же человек мог ведать, что Договор заключён? Не было ни грома, ни молний в ответ. Лишь тихий знак: внезапная теплота в груди, счастливая примета, словно сама жизнь кивала в подтверждение. И самое верное свидетельство — желанное свершение. Зверь шёл в ловушку, хлеб наливался силой, боль отступала. Это и был безмолвный ответ Силы: «Принято».

Но не только великие Силы правили миром. В каждом месте обитали духи-хозяева. Домовой хранил домашний уют. Леший сторожил лесные тропы. Водяной правил омутами. С ними тоже договаривались. Оставляли им краюху хлеба или миску молока, шептали ласковые слова.

А за краем видимого мира таились и иные сущности. Тлен, пожирающий материю и память о былом. Изгой — дух отверженных мест. И самая страшная и безразличная из них — Пустота, что лежала в основе всего, как чёрный фундамент мироздания. Её не интересовали плоть или дух, она пожирала саму искажённую реальность. Ложь, нарушенные клятвы, забытые обеты — всё, что не было истинно, что отравляло живые связи между людьми, миром и Силой, — являлось пищей для Пустоты.

С Пустотой договор был невозможен. Лишь оградиться от неё можно было, да и то ненадолго. Ибо любая стена, возведённая людьми, рано или поздно давала трещину. А в трещину эту тут же просачивалось то, для чего в языке не было имени, ибо Пустота пожирала и имена тоже.

Среди людей находились и такие, кто искал лазейки в великих Договорах. Так, ведьмы и кудесники не чтили Силы, а изучали их, выискивали в словах двусмысленность, в обрядах — недомолвки. Их интересовал не порядок в мире, а лишь личная власть. Они сговаривались с младшими духами против старших, подменяли дары, искажали смысл клятв. За это их чуждались все — и люди, и Силы. Ибо их путь вёл к великим бедам.

Но ничто не вечно под луной. Даже самый прочный Договор со временем устаревал, как ветшает забор, требующий починки. Силы менялись, мир поворачивался к солнцу новой стороной, и старые клятвы нужно было подкреплять вновь. Для этого и существовали праздники — не для веселья, а для дела. В день весеннего равноденствия обновляли Договор с Живой, чтобы она даровала рост посевам. В день осеннего — жертвовали лучшую долю Лесу, чтобы он отпустил зверя в зимнюю чащу. Каждый праздник был не просто обрядом — он был днём перезаключения, скреплением устного контракта на новый срок.

И горе тому, кто нарушал правильно заключённый Договор! Ибо кара приходила не как наказание, а как следствие. Разорвал Договор с Водой — река смоет дом. Обманул Домового — очаг не согреет зимой. Отвернулся от предков — род потеряет свою память и могущество. Сила не мстила — она просто переставала тебя замечать, оставляя один на один с холодным, безразличным миром, где у камня нет прочности, у реки — берегов, а у ветра — цели.

Люди из селения Загривье, что расположилось на холме у реки Кривуши, жили по этому древнему закону. Их бытие было сетью тысяч больших и малых Договоров, которые нужно было своевременно обновлять. Каждый отец семейства был полномочным послом своего рода перед лицом могущественных, но равнодушных Сил.

Мужская доля — это Договор силы и дела. Выйдя в лес, охотник оставлял на пне краюху хлеба и говорил: «Лес! Вот моя доля. Дай теперь свою. Моя нога — по твоей тропе, твой зверь — на моём копье. До следующего полнолуния». Это был не торг, а скрепление устного соглашения на определённый срок.

Женская доля — это Договор памяти и крови. Его скрепляли не слова, а узоры. В просторной светлице большуха ткала обережный Пояс Рода. В его нити вплетались шерсть домашних животных, волосы родичей, травы, собранные в определённую фазу луны. Этот Пояс был зримым воплощением великого Договора всего рода с миром. Он гласил: «Мы — свои. Мы — целое. Мы помним предков и чтим законы. Наша память — наша крепость. Не трогайте нас, и мы не нарушим ваш покой. До тех пор, пока не истлеют эти нити».

Два этих потока — мужской и женский — текли рядом, не смешиваясь, поддерживая хрупкое равновесие. Пока в одной из таких нитей не появилась первая, едва заметная слабина. Ибо тот, кто считает Договор раз и навсегда данным, подобен дереву, что забыло о необходимости пускать новые корни. Рано или поздно его ждёт падение.