Наследство

Варина жизнь с самого начала была весьма неплохой. Но с оговорками.

Квартира - чистая, будто даже уютная, если бы не постоянный полумрак. Дом стоял глубоко в тени новеньких многоэтажек. Солнечный свет почти никогда не попадал в его окна.

Родители - энергичные, быстрые, увлечённые. Слишком молодые, чтобы заниматься родительством. Они ссорились на кухне, мирились в спальне. Были заняты чем угодно, только не Варей.

Бабушка - степенная, рассудительная, с аккуратными движениями и чуть шелестящим голосом. Когда она заканчивала с делами по хозяйству, то садилась перед телевизором в своей комнате и до самой ночи глядела в выключенный экран.

У бабушки определённо было что-то не то с головой.

Днём она была нормальной. Почти что образцовой.

Старушка знала, как правильно варить манную кашу, как стирать детские носки так, чтобы они не теряли мягкость, как сшить для куклы красивую юбку.

После тихого часа она забирала Варю из садика и вела домой вдоль оживлённой дороги, крепко держа за руку. В пути бабушка рассказывала о передачах, что шли по телевизору утром, о заметках в свежих газетах. Про вред чипсов, про цены на семена огурцов, про загадочное исчезновение мальчика из соседнего района - будто всё это было частью одной и той же истории.

Дома бабушка жарила блины - тонкие, чуть резиновые, с мелкими дырочками. Блины были в форме букв, из которых на тарелке складывалось Варино имя. Варя смеялась, а бабушка смотрела, как та ест, вытирала руки о передник и неловко прятала улыбку.

Потом они шли гулять на детскую площадку, где всегда находилось занятие и было во что поиграть.

А ближе к ночи всё менялось.

Кресло-кровать, на котором спала Варя, стояло в бабушкиной комнате. Так что каждый вечер она наблюдала за тем, как старушка не может улечься спать. Бабушка по три раза проверяла лакированные дверцы шкафов, отражения в которых всегда были какими-то искажёнными и неправильными. Закрывала входную дверь на все замки. Перестилала свою постель.

Когда свет в комнате выключался, бабушка, наконец, ложилась на кровать. Вздыхала. Крутилась. Подбивала подушки. И начинала рассказывать. Но речь шла не про царевен или чудесных зверей.

Первая история, как правило, была поучительной. Например, про лесных волков, которые обязательно съедят тебя при встрече - потому что так устроен мир, и за беспечность полагается расплата. Или про острые косы, что лежат в поле перед жатвой: если бегать в пшенице, можно налететь на бритвенно острое лезвие. Коса вспорет ногу, и кровь хлынет в разные стороны, заливая собой колосья.

“Ну, а дальше - сама понимаешь…” - говорила бабушка. Варя, натянувшая одеяло до самого носа, послушно кивала. Хотя не была уверена в том, что и правда понимает.

Следующие истории становились более тревожными и приближенными к жизни. Леса и поля растворялись, уступая место городским улицам и дворам.

Бабушка уверяла Варю в том, что надо быть настороже с мусорками. Из пахнущего гнилью контейнера вытянутся руки. Когтистые и волосатые. Они схватят, скрутят, утянут - и никто не будет видеть того, что случится потом.

Время от времени речь заходила о мужчинах.

Они ходили по улицам - поодиночке или группами. Ловили женщин, возвращающихся домой. Раздевали, били, обижали… А потом связывали по рукам и ногам и бросали в канализационные люки.

Там, под землёй, эти женщины и лежали - тихо, почти без движения. Но только до тех пор, пока кто-нибудь не подойдёт и не попытается открыть люк.

Потом наступала последняя стадия - самая страшная.

Героями становились Варины близкие.

Бабушка уверяла её в том, что мама и папа не любят друг друга. С каждым месяцем дела должны были становиться всё хуже и хуже. Алкоголизм, бедность, проблемы с бдительными милиционерами…

В конце истории папа убивал сначала маму, потом - Варю. Орудие и причина менялись, но исход всегда был один.

Каждый раз, прежде чем вздохнуть и почти мгновенно заснуть, бабушка произносила одну и ту же фразу.

Наставительно, почти менторски.

Будто завершая урок.

“Мёртвых бояться не надо. Надо бояться живых.” - Говорила она, поворачивалась к стене и затихала.

Спала старушка крепким, спокойным сном человека, который сказал всё, что хотел.

А Варя - нет.

Варе не спалось.

Она лежала неподвижно, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Взгляд упирался в противоположную стену, на которой в полутьме копошились длинные, изломанные тени.

Умом Варя понимала, что дело в уличном фонаре. Свет проходил через качающиеся на ветру ветки, и получался рисунок. Но глаза видели совсем другое.

Руки. Костлявые и крючковатые, с длинными когтями. Они нависали над Вариным креслом и были готовы уволочь её, как только та потеряет бдительность.

Варя лежала, обнимая одну из подушек, и следила за тенями. Засыпала ближе к утру, когда силы кончались и страх уступал место усталости. И, проснувшись, никому ничего не рассказывала.

Это же бабушка.

В годы начальной школы Варя придумала трюк, который её выручал.

- Ба, давай спать, - говорила она как только бабушка укладывалась в кровать.

Бабушка коротко и почти что сердито вздыхала, будто Варя отнимала у неё что-то важное.

- Ох, грех тяжкий… - Проговаривала старушка, отворачиваясь к стене.

Комната погружалась в тишину. Оставались только тиканье старых часов на шкафу и приглушённый гул с улицы.

Но время от времени, когда Варя только-только проваливалась в сон, бабушка вдруг содрогалась всем телом и выгибалась - будто её ударило током.

И начинала кричать.

Не вскрикивать, не звать кого-то - именно кричать. Отчаянно и громко. Так, будто бы она видела то, о чём шептала Варе по ночам. Или что-то похуже - такое, чего девочка пока не могла вообразить.

Сонная и полубезумная от страха, Варя забивалась в угол кресла-кровати и закрывала свою голову подушкой. Но бабушка не успокаивалась. Она кричала до тех пор, пока Варя не решалась подойти и начать трясти её за плечо.

Старушка отбивалась. Дико, отчаянно, как пойманный в ловушку зверь. Её руки были сухими и тонкими, но достаточно сильными. Иногда бабушка царапала Варю, иногда - сильно толкала. А потом - внезапно, будто кто-то выключил звук, - затихала.

И продолжала спать.

Варя сидела в темноте, не смея лечь обратно. Её маленькое сердце колотилось так, что всё тело дрожало. Щёки и руки саднило от свежих царапин. Слёзы страха и обиды капали на пижаму.

Пока она успокаивалась и находила утешение в фантазиях о том, что завтра встретит школьных подруг и день будет очень весёлым, к Варе начинало подкрадываться странное чувство. Не страх, не тревога. Ощущение присутствия.

Будто кто-то ещё был рядом.

Наблюдал.

Неслышимый. Почти невидимый.

Он был в углу у двери, где тень казалась гуще, чем должна быть.

Под бабушкиной кроватью.

В длинных складках небрежно задёрнутой занавески.

За спинкой кресла, в котором она спала.

Варя накрывалась одеялом с головой, обнимала подушку и с ужасом ожидала, когда на неё ляжет тяжёлая рука.

Потому что точно знала, что видимый только на самой границе зрения Наблюдатель пришёл.

И ему было что-то нужно.

Родителей бабушкины крики не беспокоили.

Синяки и царапины Вари они воспринимали как часть энергичного школьного детства - подралась или упала. Бывает!

Её робкие рассказы о кошмарах и тенях слушали со снисходительными улыбками. Для детей нормально бояться темноты. Особенно для таких мнительных и пугливых, как Варя.

Эти разговоры были не только бесполезными, но и унизительными.

Бессмысленными.

С годами состояние бабушки ухудшалось.

Она всё больше чудила. Всё меньше выходила из дома.

Рассказов о телепередачах и блинчиков в форме букв больше не было.

Варя в её глазах стала подозрительной. Виноватой во всём.

Ложка куда-то пропадёт - Варя украла.

Яблоко сморщится - Варя испортила.

Старая кофта вдруг окажется сложенной не так, как положено - “это ты специально, чтобы довести!”

Она стала преследовать Варю по квартире. Подслушивала её телефонные разговоры. Лазила в личных вещах и мусоре. Мелко пакостила.

Варя пыталась говорить с родителями. О том, что бабушку нужно отвезти в больницу. Показать врачам. Найти лекарство.

Родители слушали с недовольными лицами. Скрещивали руки на груди и переглядывались. Когда уровень раздражения доходил до определённой черты, мама всплескивала руками и восклицала:

- Сама-ка попробуй доживи до бабушкиных лет!

Варя очень сильно сомневалась, что у неё это получится.

Будучи подростком, Варя условно “переехала” на кухню. Её вещи были распределены по комнатам и коридору, а сама она спала на кухонном диване. Точнее, пыталась спать.

Диван был коротковат - ноги приходилось класть на табурет. Вместо матраса использовались сложенные в пододеяльник пуховики.

Да и бабка, разумеется, не давала покоя.

Два-три раза в час она заглядывала на кухню. Словно проверяла - жива ли Варя? В дверном проёме появлялась худощавая старческая фигура в ночной рубашке. Недовольное бледное лицо. Тонкая коса, спадающая на грудь.

- Ох, грех тяжкий… - Протягивала старая, подслеповато осматривалась и уходила к себе.

Ближе к полуночи в квартире воцарялась тишина.

Варя, по всеобщему мнению страдающая бессонницей, очень пыталась спать. Она не ела и не пила, чтобы не захотеть в туалет. Проветривала комнату и забиралась под тяжёлое ватное одеяло. Включала “авиарежим” на телефоне и убирала его под подушку.

Но в момент, когда первый сон получал развитие, чувство тревоги и едкий химический запах заставляли её проснуться.

Ничего особенного не происходило. Никто не кричал. Не толкал. Не бил.

Но у Наблюдателя будто бы прибавилось сил за все годы бдения. И, пусть только боковым зрением, но его стало можно разглядеть.

Высоченная чёрная фигура невольно горбилась - острые рога не давали встать в полный рост. Лица не было. Либо оно было, но не укладывалось в границы Вариного воображения.

В целом, чудище не двигалось и не дышало. Только длинные и тонкие - до самого пола, руки покачивались в такт неслышимой Варей мелодии.

Как было бы здорово, если бы кто-то мог ворваться в комнату и прогнать наваждение! Потому что сама Варя продолжала бояться даже просто чем-то показать, что она замечает своего мучителя. Шикнуть на него? Махать руками? Прогнать? - Ни за что.

Втайне от себя Варя надеялась, что в какой-то момент Наблюдателю надоест и он переключится на кого-нибудь другого. На кого угодно!

Только бы не на неё.

К концу средней школы мнимая безопасность светового дня улетучилась. Варя оказывалась “под наблюдением” в любой момент и где бы ни находилась. Школа, подработки, ночёвки у подруг и прогулки перестали быть безопасными. Стоило ей оказаться единственной в помещении или остаться последней бодрствующей - ужас и нафталиновая вонь не заставляли себя ждать.

Бывало, Варя возвращалась вечером из гостей, и, несмотря на выбор популярного маршрута, оказывалась одна. Она почти что бегом огибала канализационные люки и мусорки и чувствовала, как холод скользит по позвоночнику. Наблюдатель в её фантазии не шевелил ногами с острыми копытами, но скользил за ней - как призрак.

Варя бежала к людям. Она была рада встретить кого угодно. Кто бы это ни был, с какими бы намерениями не подошёл - сгодится любой!

Однажды вечером, пока Варя мялась у выхода из продуктового магазина и ждала, когда какой-нибудь покупатель пойдёт в сторону её дома, к ней подошёл парень из параллельного класса - Илья. Высокий, чуть неуклюжий, с вечно растрёпанными рыжими волосами. На памяти Вари до этого момента они никогда не общались.

Оказалось, у них много общего. Они смотрели одинаковые фильмы, оба болели за Джека из “Остаться в живых”, предпочитали гулять в одних и тех же местах. Илья предложил проводить Варю до двери квартиры, что девушке очень понравилось.

Через пару недель переписок и прогулок они с Ильёй начали встречаться. Совет подруг тут же одобрил союз “тихонь”.

Варе это казалось просто отличной идеей.

К дню совершеннолетия Вари бабка стала просто невыносимой.

Из комнаты старухи доносились запахи испорченных лекарств, пропавших фруктов и чего-то ещё - кислого, терпкого. Дышать там было невозможно.

Один-два раза в неделю она утаскивала вещь кого-нибудь из домочадцев, заматывала её в цветастые нитки, обливала воском и “болтушкой” из алоэ и прятала в своём шкафу среди луковой шелухи. Портила оставленную на плите еду. Резала одежду и постельное бельё. В слезах звонила соседкам и рассказывала о том, как дочь и внучка бьют её и отнимают пенсию.

Будучи пойманной с поличным, в глаза лгала и доказывала свою невиновность.

Варя не пыталась бороться или что-то кому-то доказать. Она запихивала свои вещи на верхние полки, по возможности отлавливала бабку и фактом наблюдения не давала сделать гадость.

Иногда, проходя мимо старухиной комнаты, Варя ловила на себе её взгляд - тяжёлый, долгий, немигающий. Будто та видела в ней что-то, чего не замечала сама Варя. Старость проигрывала молодости и в скорости и в силе. Так что нападения Варя больше не боялась.

Но всегда была к нему готова.

На следующее утро после восемнадцатого дня рождения Варя собралась уезжать.

Вещей у неё было немного: старенький чемодан с одеждой и рукоделием и куртка. Денег у Вари почти не было.

Зато уверенности хватало.

Она верила: стоило только вырваться из этой тёмной, пахнущей безумием и старостью, квартирки, - и жизнь наладится.

У неё будет жильё. Съёмное и простенькое, зато будто бы своё. На окне - фикус. На кухонном столе - чашки с блюдцами. В ванной - занавески с цветочками.

Как у нормальных людей.

Старуха стояла в прихожей, опершись о дверной косяк, и следила за Варей. Молчала. Не ругала, не возмущалась, не отговаривала. Просто смотрела. Будто считала каждую вещь, что Варя клала в чемодан, и отмечала в невидимом списке.

На прощание старая не сказала ни слова. Только нахмурилась и поджала губы, когда Варя надела куртку.

В общем коридоре Варю ждали подруги. Лучшие люди на свете! Они долгие годы поддерживали её, и не могли не прийти в такой важный день. Взволнованно помахав, девушки отступили к стене и пропустили Илью - он торопился взять чемодан.

Бабушка осталась стоять в дверях как длинная тень на фоне коридора. Хлопок. Скрип. Тихий щелчок - будто щеколда опустилась сама собой.

Варя не успела об этом ничего подумать: подруги побежали вниз по лестнице, радостно пища и маша руками.

“Свобода!” - Кричали они так, будто вызволили Варю из заточения в колдовской башне.

Илья только смущённо улыбнулся. Он поправил ремень, на котором висел термос, удобнее перехватил ручку чемодана и взял за руку Варю.

- Ну что, пойдём? - Спросил он.

Варя кивнула и машинально поправила его рукав. Просто чтобы дотронуться ещё. Точно убедиться в том, что человек рядом с ней настоящий. Ей вдруг даже захотелось повиснуть на Илье, вцепиться в него покрепче. Уткнуться в его шею носом. Получить ответные объятия. Услышать успокаивающий голос.

Девочки, держащие подъездную дверь открытой, звали скорее спуститься. Их Варя тоже хотела крепко-крепко обнять и забрать с собой. Куда бы она в конечном счёте ни поехала.

“Звони каждый день, ясно?”

“Илью держи в ежовых рукавицах!”

“Никого не бойся! Ты сама кого хочешь напугаешь!”

Эти, и многие другие напутствия Варя получила в ожидании такси. Пока Илья загружал вещи в багажник, она расцеловала подруг и сделала парочку памятных фото.

Мысленно Варя убеждала себя в том, что они с Ильёй заживут хорошо. У них же правда было очень много общего! А ещё он любил играть в компьютерные игры. И, как следствие, ложился спать гораздо позже неё.

Маша девочкам с заднего сиденья руками, Варя изо всех сил старалась не бросить взгляд на едва видимые из-за крон деревьев окна квартиры.

Она чувствовала бабушкин взгляд.

В ночь, когда старуха умерла, Варя была далеко.

Так далеко, что казалось - на другой планете.

Сообщение от отца пришло глубокой ночью. Короткое. Без уточнений. Без знаков препинания.

Только факт.

Варя ответила формально - “Поняла.” И смотрела на рассечённый трещиной экран, пока тот не погас.

Сначала она не почувствовала ничего. Умерла и умерла. С каждым человеком это должно случиться.

Через какое-то время в груди стало холодно.

Будто где-то глубоко внутри перегорела лампочка, которую нельзя заменить.

Варя с горечью осознала, что вкуснейших блинов в форме букв не будет никогда.

Надежды увидеть бабушкину улыбку больше нет. Как и увидеть саму бабушку.

Ехать на похороны Варя даже не подумала. У неё не было денег.

Не только на билет - вообще.

Илья. Дорогой Илья набрал на её паспорт кредитов.

Говорил, что это временно. Что всё под контролем. Такие меры только для старта - потом пойдут “нормальные деньги”.

Он куда-то ездил. С кем-то созванивался. Уходил на кухню и говорил шёпотом.

А потом исчез.

Испарился, будто его и не было.

Звонки на номер проходили, но он не отвечал.

У Вари остались только чемодан с одеждой не по сезону, сломанный электрический чайник и пачка дешёвых макарон. Наполовину пустая.

Варя лежала на матрасе настолько тонком, что можно было сказать “на полу”. Слушала, как в деревянной межкомнатной перегородке кто-то шуршит. Надеялась, что это крысы.

В соседней комнате ворочалась хозяйка квартиры - девчонка примерно Вариного возраста.

Они обе выглядели плохо, но по-разному.

Варя - как человек, страдающий от хронической бессонницы и угроз коллекторов.

Хозяйка… в её руках не было твёрдости, а в голосе слышалась странная вязкая нежность. Как у людей, чьи зрачки частенько шире нормы. Время от времени она громко смеялась, а потом переходила на плач. Забивалась в угол своей комнаты и сидела там так тихо, что Варя начинала верить - за стеной никого нет.

Но это Варю вообще не впечатляло. Страх был в другом.

В том, что комнату снова заполнял нафталиновый запах, а Наблюдатель теперь буквально нависал над спальным местом и ждал, когда Варя закроет глаза.

А Варя лежала, свернувшись калачиком под своей курткой.

Холодные слёзы скатывались по щеке и затекали в ухо, но она их не вытирала. Просто смотрела на трещину в стене под окном.

В горле сильно першило - то ли от начинающейся простуды, то ли от горя.

Варя чувствовала себя особенно несчастной потому, что не была одинока. В родном городе остались подруги, каждая из которых уже спасала её по сто раз. Просить снова было очень стыдно.

Это было хуже, чем остаться одной на свете.

Гораздо хуже.

Думая о том, что девочки нужны ей здесь, Варя поджала трясущиеся губы. Да, лучше бы подруги были рядом!

А этот вязкий страх, её Наблюдатель, её Преследователь - остался там, в ненавистной старой квартире!

В моменты отчаяния Варя надеялась, что он наконец украдёт её. Погубит. Съест. Но он только стоял на месте, вызывая волны древнего страха.

Что угодно было бы лучше, чем это бесконечное ожидание, гнетущее чувство опасности.

- Знаешь что... урод?

Варя села и вытерла щёки рукавом кофты.

Наваждение, едва видимое только периферийным зрением, бездействовало.

Издевалось. Оно просто всю Варину жизнь над ней издевалось.

- Ты бы лучше не меня кошмарил...

Закашлявшись, Варя наклонилась вперёд и прижала ладони к груди.

Горло обожгла обида.

- А этого козла! Илью!

Чувствуя, что стремительно замерзает, Варя перевернулась на другой бок и свернулась калачиком.

- Пока он все деньги не вернёт... чтоб я тебя не видела, дрянь.

Проснулась Варя из-за визгливого хихиканья с кухни. Хозяйка сюсюкалась с кем-то по телефону и хлопала дверцами шкафчиков. Варя с тоской подумала о том, что лучше бы эта “употребляющая” бросала силы на ремонт окна в сдаваемой комнате, а не... чем бы она там ни занималась.

Предположив, что родители могли написать что-то про похороны, Варя потянулась за телефоном и раскашлялась. Точно заболела.

Кашель резко прервался, когда она увидела два сообщения.

Первое - короткое, от банка. На её счёт поступили деньги.

Сумма достаточная, чтобы закрыть все долги. Даже с запасом.

Второе - здоровенное, от Ильи.

Варя не стала его читать. Хватило первых слов, чтобы понять: там извинения, слёзы, “я запутался, но теперь осознал” и “давай начнём заново”.

- Грех ты тяжкий, - раздражённо буркнула Варя.

Она полежала немного, бездействуя. Потом ущипнула себя за щёку больно, и за предплечье - ещё больнее.

Села. Стремительно завозилась с банковскими приложениями.

Только когда деньги были розданы, а еда и лекарства - заказаны, Варя легла обратно.

Думала о произошедшем. Долго.

Из оцепенения её вытащил хлопок входной двери - хозяйка квартиры ушла.

Спустя пару минут вернулся едкий запах. Взгляд, который невозможно было поймать, сверлил её выжидающе.

Варя медленно перевернулась на другой бок. Дышала. Решалась.

- Мне нужно, чтобы хозяйка… - Проговорила она, облизав потрескавшиеся губы. - Тихо себя вела. Не трогала меня. Пока я не съеду.

Наблюдатель растворился. Варя неловко встала, надела куртку и побрела на кухню - пить чай.

Стало ясно, что мёртвых не стоило бояться. Надо было бояться живых.