Наташа и усы

Всю неделю Наташу мучили кошмары.

В понедельник ей приснилось, что у нее отрасли усы. И, что обиднее всего, не пышные генеральские щетки, а какой-то жалкий, мягкий пух, который даже и не сбрить толком: он просто ложился под лезвиями, скользил, сливался с кожей, не желая покидать Наташино лицо. Эти усы были унизительны и неуместны. Они неуловимы и неоспоримы одновременно.

Проснувшись, она первым делом пошла к зеркалу. Провела пальцем под носом, осмотрела придирчиво нижнюю челюсть и подбородок. Всё было гладко, не считая свежего прыщика справа. Умывшись, она помазала его зубной пастой и ушла делать завтрак. На кухне тревога ее не отпустила.

На работе Наташе тоже не стало лучше. Ей всё казалось, что Юлька с ресепшена сочувственно косится куда-то в пространство над её губой и сдерживает смешки, стоит Наташе отвернуться, но сама Юлька всё отрицала. Никаких признаков усов она у своей коллеги не видела и привычку смеяться уже давно бросила: Юлька была в перманентной депрессии из-за лишнего веса. Ей было совсем, совсем не смешно.

Кое-как доработав день, Наташа сразу же пошла в "Подружку" за восковыми полосками. Дома, стоя над раковиной, она лепила их на лицо, постоянно путаясь, с какой стороны сдирать. Полоски снимались с кожи чистыми. Усов не наблюдалось.

В среду ей приснился кошмар похуже. Ей приснилось, что её мастер по волосам, её любимая парикмахерша Таня, перестала ее узнавать. Она отказывалась её принимать, говорила, что не готова работать с таким пережжённым блондом (а ведь сама его, делала, зараза!), и что манера общения Наташи недопустима. Наташа проснулась в слезах и сразу потянулась за телефоном.

Сидя на краю не убранной постели, она написала Тане. На работе она то и дело проверяла директ и, не находя новых сообщений, осатанело металась между зеркалом в уборной, миской с конфетами на ресепшне и собственным рабочим местом. В один момент она даже подрисовала сталинские усы керамической фигурке кота, стоявшей у её монитора. Усы вышли знатными, густыми и гордыми. Ей стало чуть веселее. Юлька в это время неподвижно сидела на своем стуле, втягивая в живот под давлением тугого пояса юбки и чуть морщась от привкуса сахарозаменителя в кофе. Ей было тяжело дышать. Собственные гормональные усы её никак не беспокоили.

Таня ответила ей только к обеду: окошки на окрашивание будут в субботу, приходи. Наташу слегка отпустило. Признала всё же. Помнит. Покрасит. Жизнь начала налаживаться.

А в пятницу вечером Таня отменила запись. У нее заболел сын. Мир шатнулся, пол под Наташей поплыл. Желудок свело ледяным спазмом. Она налила себе вина и пошла в Инстаграм, чтобы записаться к психологу. Так больше жить было нельзя.

На страничке психологини Строгачевой висел новый пост о красной помаде. Суть поста была предельно простой: тварь ты дрожащая или купишь помаду по моему промокоду? Наташка знала, что Строгачева работает только с успешными людьми. Поэтому она тут же заказала помаду. Красную, от Диор. Ощущение дрожащей твари внутри чуть отступило. Наташа записалась к ней на следующий четверг. Помада как раз должна была прийти к этому дню.

Ночью кошмары вернулись. В них Наташа стояла у зеркала в грязной уборной и сплевывала в жёлтую раковину зубы. За ними тянулись алые струйки крови. Алый подчёркивал отвратительный цвет раковины, высвечивал сколы и неровности, возводил их в степень. Пустые дёсны болели. Руки с содранными ногтями скользили по раковине, когда Наташа хвасталась за неё, словно за спасательный круг. Пахло какой-то медицинской дрянью и мочой. По лицу текло. Кровь. Кровь изо рта. Слёзы.

Наташа взвизгнула и проснулась. Оказалось, что во сне она плакала. Зубы были на месте. Ничего не болело. На всякий случай утро она начала с уборки в ванной. Раковина после нее заблестела. Такая белая. Наташина улыбка никогда такой не была. Наверное, нужно было ставить виниры. Месяц назад Строгачева как раз выкладывала у себя промокод.

До четверга она не жила, а мучалась. Кончики волос секлись и сыпались за ней позорным шлейфом. Юлька совала ей утешительные шоколадки, приговаривая: «На, поешь, тебе-то хуже не будет». Сама она при этом виновато теребила обертку: у Юльки был пред диабет. Никакого сахара ей было нельзя.

Бывший впервые после их расставания не лайкнул её селфи. В зеркале отражалась харя с лоснящейся от жира челкой. По ночам Наташа просыпалась в поту.

Наконец, долгожданный вечер настал. Наташка сидела в кресле у кабинета Строгачевой, нервно теребя браслет и стараясь не думать о том, что Диор на губах поплыл. Когда психологиня наконец пригласила её внутрь, Наташа рухнула на диван и хотела уже была начать свой жуткий рассказ, но та резко вскинула ладонь. Спросила властно:

— Помада моя?

Наташка неуверенно кивнула.

— По промокоду заказала...

Строгачева нахмурилась:

— Сама что ли? За свой счёт? А мужик твой где был?

— Так... Нет у меня, — Наташе стало стыдно и сладко одновременно. Она поняла, что сейчас Строгачева спасет не только её сон, но и её быт.

Психологиня покровительственно хмыкнула. Откинулась в кресле, складывая наманикюренные руки на животе:

— Ну, оно и понятно. Ты усы свои видела, Наташ?

Девушка замерла, чувствуя, как внутри всё мертвеет. Мир медленно отдалялся, между ним и сознанием возник слой вакуума, приглушивший цвета и звуки.

— Чего?.. — прошептала Наташа.

Психологиня закатила глаза и быстрым движением сунула ей в лицо маленькое, невероятно изящное зеркальце. Из него на Наташку взглянули чёрные сталинские усы. Наташа открыла рот. Оцепенела. Пискнула что-то — и рухнула в обморок.

Наконец-то тьма стёрла все её страхи.

Наконец-то отдых пришёл без снов.