Навий колокольчик

Предновогодняя суета накрыла маленький подмосковный город подобно приливной волне. Люди сновали по улице и магазинам, нагруженные пакетами и сумками с продуктами, подарками и праздничными украшениями. Вот и меня не миновала чаша сия, и уже минут пятнадцать я стояла в длинной очереди за вкуснейшими мандаринами. Рынок наводнили толпы деловитых людей, всем хотелось успеть купить что-то вкусненькое на новогодний стол. Усталые продавцы сноровисто отвешивали товар, наверняка жалея, что рук у них всего две.

Лёгкий, пушистый снежок крупными хлопьями падал с потемневших к вечеру небес, оторачивая воротники, шапки и непокрытые головы, искрясь в свете фонарей. Настроение было праздничным, волшебным... Поэтому, когда в привычный гул толпы ворвался вдруг незнакомый, диссонирующий звук, я невольно насторожилась. Кто-то звонил в колокольчик. Казалось бы, что может быть уместнее колокольчика в предновогоднее время? Но что-то было не так в этом звуке, сердце от него сжималось. Звон был… неправильным.

По мере приближения источника звука стали слышны причитания:

– Подайте нищенке на хлебушек!

Стало понятно, что в колокольчик звонит местная побирушка. Голос был жалобный, подрагивающий, и я тут же пожалела, что, как обычно, не взяла с собой наличных денег. Я потянулась рукой к карману, чтобы проверить, вдруг завалялась где-то купюра. Даже если собирает она не на хлеб – то её дело, а мне жаль человека. Холодно всё же на улице, от меня не убудет. В этот момент нищенка поравнялась с нашей очередью, и меня обдало омерзительной вонью застарелой мочи, немытого тела, какой-то тухлятины и чего-то сладковато-гнилостного, чему я не смогла сразу подобрать определение. А вот про колокольчик стало понятно, что звучит он словно бы наоборот, как если бы звук записали и проиграли потом в обратную сторону. Он навевал тягостную жуть, и внутренний голос настойчиво зашептал, что не стоит не просто соприкасаться с владелицей колокольчика, но даже и смотреть на неё. Не удержавшись, я всё же мазнула взглядом по нищенке: оплывшая фигура, бельмо на правом глазу, одутловатое лицо, на котором застыло недовольное, словно бы раздражённое выражение. Внешность отталкивающая, не говоря уже о запахе. Я не считала себя брезгливой, но в этом случае ничего не могла с собой поделать – интуиции своей я привыкла доверять, а она настойчиво советовала мне держаться подальше от этого человека.

Люди у нас добрые и щедрые в основной массе своей. Кому-то осознание от сделанного доброго дела сил прибавляет, кто-то просто по натуре своей сердоболен, да и вообще, любят у нас юродивых ещё со времён древней Руси. Но, видимо, не только у меня побирушка вызывала такие чувства, или же с наличными деньгами у людей была схожая ситуация. Через несколько минут в отдалении я услышала истошный визг:

– Ну?! Помогите нищенке!!!

Дальше слов я не разобрала, но в общих чертах было ясно, что подавали мало – или не подавали вовсе, и женщина вышла из себя, с каждым словом всё больше наливаясь гневом. Последнее, что я услышала перед тем, как она замолкла:

– Праздновать будете? Пить будете?! Жр-р-рать будете?! Да будьте вы все пр-р-рокляты!!!

И с такой яростью она выкрикнула эти слова, что не только мне стало не по себе. Молодая пара в очереди передо мной синхронно поёжилась, что-то неразборчиво пробормотали сзади, а я, как бы нервно усмехаясь, словно бы в шутку, произнесла довольно громко:

– Как говаривала моя матушка, «Твои речи – тебе же на плечи»!

И видно было, что людям вокруг стало немного веселее, мол, и мы тут не лыком шиты, слова обережные знаем. Появились на лицах улыбки, и словно отодвинулась тень, набежавшая на рынок. Хотя, конечно же, никто в сказки давно уже не верит, все люди взрослые да серьёзные.

Вернувшись домой, я у порога бросила пакеты с продуктами и первым делом отправилась в душ. Хотелось смыть с себя неприятный осадок, оставшийся после эпизода на рынке. Хоть и считала я себя взрослой и рациональной, а всё равно ощущение было такое, словно макнули меня в чан со смолой, липкой и вонючей, и отмахнуться от него не получалось. Когда же, чистая и довольная, я вошла в кухню с пакетами, оказалось, что у меня гости. Вернее, гость.

Огромный чёрный кот без зазрения совести взгромоздился на стол и внимательно меня разглядывал жёлто-зелёными очами. Ясно, я опять не закрыла форточку, а усатый, по всей видимости, зашёл погреться. Странно, что мои собственные кошки не пытались выставить наглеца вон, словно кота и вовсе здесь не было.

– Какой красавец! – восхитилась я. – Здравствуй, мой хороший! Знакомиться будем?

– И тебе доброго вечера, красна девица, да знакомы уже. Благодарю на добром слове, – внезапно мурлыкнул кот, и я тихо осела в кресло. Странные дела творятся сегодня, страшные, волшебные.

Меж тем кот продолжил:

– Ты уж прости, что я без приглашения, но дело срочное. Впрочем, прежде чем я объясню тебе текущее положение дел, нужно сделать кое-что важное. Закрой глаза и не шевелись пока.

Заинтригованная, я повиновалась, и кот перебрался ко мне на колени. Несколько минут он сидел, тихонечко, мелодично урча, а я чувствовала, как последнее напряжение уходит, как на сердце становится легко и светло, захотелось петь и улыбаться, словно в детстве.

– Другое дело, – проворчал усатый собеседник. – Можешь открывать глаза и делать кофе, нам предстоит долгая ночь.

В некотором замешательстве (кот, говорящий и пьющий кофе, мне точно ещё не встречался), я полезла в шкаф за туркой, а когда обернулась, едва не выронила её из рук. Вместо кота в кресле сидел симпатичный темноволосый парень и очень знакомо улыбался. Вглядевшись в его лицо, я ахнула:

– Костик? Костя Баюнов? Баюн! Как?..

– Привет, Кира. Ты не отвлекайся, кофе вари, всё расскажу сейчас. Не буду же я кофе из блюдечка пить!

Мой гость откровенно забавлялся, а я тем временем вспомнила давно забытое лето из далёкого детства. Тогда меня единственный раз отправили к дяде с тётей в деревню, потому что дома происходил ремонт. Там я познакомилась с Костей, мы крепко сдружились, но больше я в те места не приезжала, и со временем всё забылось. А теперь я вспомнила – и малиновый кисель у бабы Яси, и старого лесника дядю Лёшу, который больше всех на свете знал про лес и его повадки. И Костика, обожавшего старые русские сказки и рассказывавшего их мне.

– Баюн, прошу любить и жаловать. Не прозвище, но имя. – Друг снова сверкнул белозубой улыбкой, затем посерьёзнел. – Однако, я неспроста к тебе сегодня пришёл. Ты верно подумала, дела творятся страшные.

– Ты ещё и мысли читаешь? – Я поставила на стол две чашки и устроилась напротив Кости.

– Читаю, но только в истинном облике и когда в глаза смотрю, не о том речь. Сегодня на рынке не просто произошёл неприятный эпизод. Ты вступила в противоборство со злом в чистом виде, и ему это не понравилось. – Костик отпил кофе, поморщился, и потянулся за сахарницей. – Я – часть этого мира, его хранитель, как и многие другие, мне подобные. Помнишь бабу Ясю и дядю Лёшу? Сама угадаешь, или подсказать?

– Яга и Леший? Помню, мы в детстве шутили так, после твоих сказок.

Мы и правда так шутили, а взрослые посмеивались над нами и не обижались совершенно. Это было само по себе странно, если подумать, но тогда всё казалось абсолютно естественным.

– Правильно. В каждой шутке есть доля правды, а здесь получилась правда, прикрытая шуткой. Нельзя нам с людьми друг без друга, мы вам помогаем, вы – нам. Что где творится, чувствуем. Кому подскажем, кого накажем, не без этого. Однако, есть среди нас – сказочных, так сказать, персонажей, те, кто людям только вредит. И вот с одним из них сейчас у нас большие проблемы, нужна твоя помощь.

– Почему? Я же не умею ничего, тут волшебство нужно, а я простой человек.

– Ой ли? – прищурился друг, хитро улыбаясь. – А слова сегодня правильные кто сказал? Аль не заметила, как беду отвела?

– Я думала, показалось… – Я смущённо опустила взгляд в кружку.

– Вот в том и проблема. Люди перестали верить в чудеса. Радоваться почти разучились. Откуда-то вера появилась, мол, если много радоваться, потом много плакать будешь, вот и запрещают себе. А если волшебство происходит, доброе иль злое, ищут объяснения логичного или отмахиваются. Красоту видеть вокруг перестали, душу открывать, улыбаться друг другу. А в тебе эта вера сохранилась, оттого ты и сказки помнишь, и слова обережные, и зло чувствуешь. Не потому ты сегодня не хотела взглядом с нищенкой встречаться, что побрезговала, а оттого, что Лиху она служит.

Я охнула, вспомнив, как в детстве боялась засыпать после того, как Костя рассказал мне про Лихо Одноглазое. Как ломает оно дух человеческий, радость отбирает, болью да страхом питается. И чем больше человек жалуется, тем сильнее Лихо становится.

– Вижу, помнишь. – Костя удовлетворённо кивнул. – Ты сегодня удар отразила – не полностью, но смягчила основательно, и тем привлекла внимание её. Лихо сейчас женский облик предпочитает, ну да сама увидишь. Если мы сегодня с последствиями не разберёмся, тут такое начнётся, хоть переезжай. Забрало оно радость у людей, будет им теперь казаться мир тусклым и серым. Не у всех – только у тех, кто проклятие слышал, однако же, много их было. Будут они теперь жаловаться да стенать, близких своих тенью накроют, те – других людей, и расползётся эта зараза по городу, оглянуться не успеешь. Человечьими силами она сегодня действовала, человеку и беду отводить. Но ты не бойся, я тебя не оставлю – помогу, чем сумею. Время позднее, пора собираться да в путь отправляться.

Под руководством вновь обернувшегося котом Баюна я уложила в рюкзак бутерброды и термос с чаем, а также коробочку с полынью, невесть когда и зачем купленную в аптеке, пакетик с маком и соль. Столь странный выбор специй друг пояснить отказался, мол, на месте будем разбираться. Оделась потеплее, погладила своих кошек, абсолютно не реагировавших на гостя, и вышла в морозную ночь.

***

Последняя электричка увезла меня на далёкую станцию, откуда мы с Баюном отправились в мрачный ночной лес. Точнее, отправилась я, а кот меховым воротником разлёгся у меня на плечах, продолжая вводить меня в курс дела. Удивительно, но я не ощущала ни малейшей неловкости – в истинном облике Баюн воспринимался именно котом, и называть его Костей у меня не поворачивался язык. В электричке друг помалкивал и вёл себя совершенно по-кошачьи, лишь единожды, как бы невзначай, показал железные когти пьяненькому мужичку, надумавшему со мной познакомиться. Мужичок, кажется, протрезвел, и больше в компанию не навязывался.

– Что бы ни случилось, не встречайся с Лихом и слугами её взглядом в упор. Хорошо бы нам себя вообще не обнаружить, но сомневаюсь, что получится. Лихо силу набрало, слуги его по стране расползаются, подогревают в людях думы чёрные…

– А скажи мне, друг мой пушистый, что это за колокольчик такой был странный у попрошайки на рынке? Он звонил как будто задом наперёд, мне стало очень сильно не по себе, когда я его услышала.

– Это навий колокольчик. Совершеннейшая гадость, должен тебе сказать. Обычный колокольчик – это оберег. Всегда звон отгонял злых духов, поднимал настроение. А навий колокольчик работает только в злых руках и злые дела творит. Немногие люди, наделённые тонким слухом, могут понять, что именно им не нравится. Этот звук нагоняет тоску, тревогу, смутные опасения, как бы готовит почву для дальнейшей атаки. – Кот чихнул, утёрся лапой и продолжил: – И вот приходит нищенка, которая всего-то лишь просит милостыню. Пожалеть бы её, только вот глядит она с лютой злобой, да отвращает и видом, и запахом. Сразу человек начинает в душе себя корить, следом – оправдания себе искать, гневается, мол, привязалась тут. И вот в этот момент зло и бьёт проклятием.

– Как же вышло, что я смогла ей противостоять сегодня? – У меня в голове не укладывалось, что в современном мире на самом деле существуют Лихо, Кот-Баюн, Баба-Яга и прочие сказочные персонажи. Тем далёким летом мы играли в сказочных героев, побеждали ненастоящее зло, и только лишь… Или нет? – Если ты скажешь сейчас, что я какая-нибудь очередная «избранная», я поворачиваю назад и иду сдаваться врачам, потому что всё это очень странно.

До меня начало доходить, что я действительно нахожусь в ночном лесу с говорящим котом на загривке, и эта история сильно смахивала на помешательство.

– Кира, но ведь ты же видела. На самом деле видела сегодня тёмную тень, набежавшую на людей. И не только тебе отозвалось проклятие – вспомни тех, кто был рядом, их реакцию. И на проклятие, и на защиту, которую ты им дала. – Баюн легонько боднул меня в висок, успокаивая. – Мы не просто играли тогда, в детстве. Я учил тебя – не потому, что ты «избранная» или особенная, а потому, что мы дружили. Я давал тебе то, что мог, как и все остальные – Яга ведь тоже пела при тебе древние песни. И Леший делился знаниями под видом баек… Сейчас ты многое забыла за ненадобностью, но ты вспомнишь. Мы, рождённые на этой земле, неразрывно связаны с ней – и друг с другом. Мы – одно.

Помолчали немного, я переваривала услышанное и смотрела под ноги: тропинка давно закончилась и приходилось идти едва ли не по колено в снегу. Где-то на дереве ухнул филин, я подняла голову и остановилась в изумлении. Мы стояли перед большой поляной. На ясном небе не было ни облачка, полная луна заливала лес ярким светом, деревья сверкали, словно хрустальные. Никогда в жизни я не видела такой красоты.

– Почти пришли. – Баюн спрыгнул наземь, подбежал к ближайшему дереву и сноровисто взобрался на ветку примерно на уровне моих глаз. – А теперь…

И вдруг распушился, зашипел на что-то за моей спиной, грозно встопорщив усы. Я резко обернулась – в нескольких шагах от меня на поляне, где ещё мгновение назад никого не было, стояла та самая нищенка. Зрячий глаз косил в сторону, бельмо слабо светилось, кривая улыбка обнажала гнилые пеньки в чёрном провале рта.

– Пришлаааа, – проскрипела она. – Сама пришла, будет хозяюшке новая доченька, будет мне новая сестричка, даааа…

Я непонимающе таращилась на побирушку, а Баюн тем временем прошептал:

– Не смотри в глаза. Она не человек уже, тени не отбрасывает. Заворожит тебя, не отобьёмся.

Тут только я заметила, что на поляне и правда нет ни следов, ни тени. Нищенка тем временем вытащила из-за пазухи колокольчик – чёрный, матовый, словно поглощавший свет. Услышав его странный, искажённый звон, я снова ощутила, как надо мной нависает плотная, тяжёлая тень, запускает в меня свои щупальца, а ведьма меж тем бормотала:

Сердце очерствеет

Душа почернеет

Сохнуть от тоски

До гробовой доски…

И почудилось мне, что и правда нет в мире ничего доброго, одно лишь горе. Одиночество, безысходность, тоска… Внезапно на голову ведьме спрыгнул Баюн, и она завертелась по поляне, визжа, но не выпуская колокольчика из рук.

– Помогай! – закричал Баюн, впиваясь когтями нищенке в лицо, и та опрокинулась навзничь. – Рюкзак открой!

Придавившая меня тяжесть ослабла, и я, стряхнув морок, вывернула рюкзак себе под ноги и открыла банку с солью – нежить, вроде бы, должна её бояться?

– Мак! – выкрикнул кот, не отрываясь от попыток расцарапать ведьме глаза, и я вспомнила, что мак по легенде помогал против покойников. Подскочив к вопящему клубку, я щедро сыпанула крошечных чёрных семечек прямо в перекошенную, окровавленную рожу побирушки. Завопив ещё громче, ведьма выронила колокольчик и схватилась руками за лицо, в попытке стряхнуть обжигающий её мак, но тот приклеился к влажной коже. Баюн резво отпрыгнул в сторону, и вовремя: из-под пальцев нежити повалил дымок, и та, обернувшись вдруг чёрной тенью, с воплем метнулась в ночное небо.

Я ошарашенным кулём тяжело осела в снег. Кот брезгливо потоптался по ближайшему сугробу, стирая грязно-бурую, густую кровь с когтей, и проворчал:

– Легко отделались. Хорошо, что у нас было средство против покойников, иначе несладко бы пришлось. Этой женщине, нищенке, мы уже не поможем: она давно мертва и полностью во власти Лиха. К слову, и тебя могла с собой утянуть в услужение. Меня она в расчёт не приняла, это нас и спасло, да только Лихо теперь начеку будет. Я не обольщаюсь, что мы смогли истребить её суть – только разрушили оболочку. Не знаю теперь, как быть – и назад повернуть нельзя, и вперёд идти опасно.

Пока он говорил, я смотрела, не отводя взгляда, на колокольчик. Он одновременно пугал и притягивал меня, прикасаться к нему не хотелось, но и оставлять здесь казалось неправильным. Тряхнув головой, я решительно поднялась и стала собирать в рюкзак всё, что оттуда вытряхнула. Баюн тем временем снова взобрался на ветку и затянул песню на неведомом языке. Было в ней что-то успокаивающее и притягательное, что-то знакомое. Не отдавая себе отчёта, я стала подпевать мелодию без слов, всё громче и громче. Уже и Баюн замолк, а я всё продолжала петь, краешком сознания удивляясь, откуда я знаю эту песню.

– Всё лучше, чем я думал, – удовлетворенно проговорил кот, а я заметила вдруг, что колокольчик перестал быть таким пугающим. Не прекращая напевать, я взяла странную вещицу в руки, стала рассматривать. Колокольчик был сделан из кости, вместо язычка тоже была маленькая чёрная косточка – даже удивительно, что он умудрялся именно звенеть, а не постукивать – а ещё он был ледяным, холод проникал в пальцы, полз к самому сердцу по рукам. Я сопротивлялась изо всех сил, и, слабо понимая, что делаю, подняла руки повыше, подставляя колокольчик под лунный свет.

Краем глаза я заметила, что на поляну вышла тёмная фигура, однако понимала: если отвлекусь сейчас, плохи будут мои дела. Я пела, словно говоря себе и всему миру, что я существую. Что я жива, и горячее сердце бьётся в моей груди. Баюн снова начал мне подпевать, и третий голос, низкий густой бас, вплёлся в нашу песнь, и я почувствовала, что холод отступает. Казалось, я слышу множество далёких голосов, поющих вместе со мной, и ощущаю дружеские руки – поддерживающие, ободряющие прикосновения. Колокольчик потеплел в моих руках… И внезапно всё закончилось. В моих руках лежал уже не костяной – светлого серебра колокольчик, словно сияющий лунным светом. Я встряхнула его, и рассмеялась от радости, услышав чистый, нежный звон. Обернувшись, я увидела совершенно довольного Баюна и одобрительно улыбающегося мне Лешего – дядю Лёшу из моего далёкого, солнечного детства.

– Молодец, малявка! – Леший распахнул мне объятья, и я, как маленькая девочка, с визгом повисла у него на шее.

– То ли ещё будет, – проговорил Баюн. – У нашей малявки память рода проснулась, я такого лет сто не видал уже. А значит, теперь можно и дальше двигаться, только проводник нам надобен. Подсобишь, старый?

Я понятия не имела, что за «память рода», но решила все вопросы задавать после того, как мы выберемся из леса.

– А то. Такому делу не грех подсобить, – важно сказал Леший, и свистнул оглушительно. Некоторое время ничего не происходило, потом зашуршали кусты, и на поляну вышла худая, взъерошенная и заспанная молодая женщина с острым, как древесный сучок, носом и светящимися глазами. Я остолбенело уставилась на неё, а Леший сказал:

– Знакомьтесь, Кикимора. По болоту вас проведёт, да назад проводит. Покормите только, если есть чем – разбудили посреди зимы, неловко даже как-то.

Пока Кикимора жевала бутерброд, запивая его чаем из термоса, дядя Лёша продолжил:

– Я б вас сам проводил, да только тоже оборону держу с Ягой вместе. Повадилось Лихо птиц да зверьё мертвить, всё норовит сожрать, до чего дотянется. Нежить из болот лезет, опять же – много там народу в своё время потонуло: топи гиблые, чёрные. Однако теперь Лихо остережётся, чует уже, что колокольчик ему неподвластен более. Если исхитритесь ещё и то, что у людей украдено, назад забрать, сил у Лиха ещё поубавится, тогда уже и мы с Ягой сможем из обороны в атаку перейти да к порядку его призвать. Ступайте же, пока оно не опомнилось, времени мало у вас.

***

Шли быстро. Баюн мурлыкал себе под нос мелодию, подозрительно похожую на военный марш, Кикимора посапывала и настороженно зыркала по сторонам, а я думала. По всему выходило, что действовать нам придётся по принципу «бей и беги», ведь даже Леший и Яга не готовы были вступить в открытое противостояние. Когда впереди показалась мрачная топь, Кикимора потянула меня за рукав и, сильно окая и волнуясь, произнесла:

– На-кось, шиш возьми. Авось оборонит. Ежели полезет кто, кинь да крикни: «На тебе шиш, да сгинь вниз!»

С этими словами она протянула мне закрытую сосновую шишечку, тёплую и смолистую. Я поблагодарила Кикимору, и она, важно кивнув, устремилась вперёд. Баюн же вновь вспрыгнул на моё плечо и тихонько пояснил:

– Шишка издревле оберегом была у предков наших. Символ жизни, возрождения, плодородия. Шиш – сама знаешь, что такое. А «вниз» означает «в Навь». Леший сказал, нежити там полно, так что защита лишней не будет.

По болоту продвигались медленно и осторожно. Плотный туман вился над топями, лунный свет почти не пробивал его. Кикимора показывала путь, а мы с Баюном гуськом следовали за ней. Кряжистые, полусгнившие деревья, похожие на искорёженные идолы, казалось, следили за нашей процессией. Под ногами чавкало, трясина медленно вспучивалась тугими пузырями, лопавшимися беззвучно и внезапно. Вдруг Кикимора остановилась и тихо прошептала:

– Пришли. Вон оно.

И я увидела.

В первую секунду Лихо показалось мне исполинским, затем я поняла, что оно на самом деле меньше – просто сидит на огромной куче. Приглядевшись, я почувствовала, как волосы встают дыбом: куча оказалась горой костей и полуразложившихся тел птиц, животных и людей. Само Лихо выглядело отвратительно – огромная, грузная бабка, одетая в какое-то рваньё. Единственный левый глаз на наше счастье был закрыт, на месте правого были только наплывы плоти – словно потёки воска на свече. Редкие короткие волосы местами побиты сединой, руки сложены на животе. Казалось, оно дремлет, но страшно было даже дышать громко. Я не представляла, что случится, если оно нас увидит – такой злобой, ненавистью было пропитано всё вокруг.

Баюн сложил уши и тихонько произнёс:

– Пой. Усыпи её, если проснётся, нам несдобровать.

– А сам чего? – шепнула я в ответ. Я понятия не имела, как и чем можно усыпить Лихо, и крепко надеялась, что если Баюн запоёт, знание придёт само. Кот покачал головой:

– Это не тот случай. Та песнь была известна раньше, она помощь призывает. Я хотел до Лешего дозваться, проводник нам был надобен. Вот ты и вспомнила песнь, и вместе с Лешим мы смогли уже и колокольчик исправить. Но здесь тебе нужно самой справиться. Ты теперь Хранительница, сложи новую песнь, тебе под силу это.

Крепко сжав в кармане серебряный колокольчик, я зажмурилась на несколько мгновений, и стала тихо петь то, что пришло на ум.

Я не помню, что именно пела, ни слов, ни мелодии. Я пела, вкладывая всю себя, весь мой мир, свет далёкого солнца, всё хорошее, что случилось со мной. Лихо задышало чаще, левый глаз заметался под закрытым веком, как у человека, готового проснуться. Сердце загрохотало в груди с отчаянием птицы, попавшей в западню. Я стиснула потной ладонью колокольчик так, что края врезались мне в ладонь, но не замолчала. Песнь лилась сквозь меня, словно имела собственную волю, а я была лишь инструментом, направляемым кем-то могущественным и, несомненно, благим.

Подрагивающее веко опустилось ещё ниже, и вскоре послышался тихий храп. Казалось, Лихо сопротивляется чарам, и Баюн подтвердил мои подозрения, прошипев:

– А теперь бегом!

И мы побежали. Рядом со страшной грудой лежало несколько мешков, и один из них сиял внутренним светом. Кот сказал: «это наш!», я закинула мешок на спину и припустила по нашим следам назад, к приплясывающей от нетерпения Кикиморе. Я готова уже была выдохнуть с облегчением, решив, что мы легко отделались, и тут за нашей спиной раздался печально знакомый голос, истошно вопивший: «Госпожа, проснись, скорее! Они убегают!»

Храп сзади прекратился. У Кикиморы округлились глаза, и я поняла, что надолго моей ворожбы не хватило. Как ошпаренные, мы помчались по болоту, а вслед нёсся страшный вой. Трясина по бокам от нашей тропки словно взрывалась, и из-под кочек вылезали полусгнившие руки и ноги, но мы, не оглядываясь, бежали к той поляне, где оставили Лешего. Казалось, дорога удлиняется, или мы бежим на месте, потому что дыхание стало сбиваться, а край болота словно отодвигался всё дальше. Земля начала дрожать – Лихо ворочалось на своей чудовищной горе, продолжая нагонять ужас зловещим воем. Казалось, голоса сотен тысяч страдающих людей слились в едином хоре безысходной тоски. Накатила усталость, борьба стала казаться бессмысленной и тщетной, стало тошно и горько.

– Сзади! – Закричала оглянувшаяся Кикимора, я резко развернулась на месте и похолодела: на меня с визгом неслось чёрное облако с человеческими очертаниями. Ведьма-побирушка, покорная злой воле Лиха, стремилась истребить нас на месте. Как на той поляне, она вновь наслала на меня морок, чтобы лишить сил. На миг мне вновь стало жаль её: бывшая когда-то обыкновенной женщиной, даже утратив телесную оболочку, она не могла освободиться от тягостного служения. Схватив подаренную Кикиморой шишку, я, забыв с перепугу все наставления, швырнула её ведьме в лоб с криком: «Чтоб ты провалилась!»

На мгновение туман над нашими головами разорвало, и в прореху хлынул лунный свет, словно обнявший шишечку. До того мига закрытая, шишка раскрылась в полёте и, уже внутри чёрного облака, взорвалась десятком молодых сосновых побегов. Испустив последний вопль, тень ведьмы вместе с шишкой провалилась в глубокую топь. Навалившаяся горечь схлынула, и мы втроём снова помчались к спасительной поляне.

Мертвецы начали вылезать на тропу. Мы были быстрее, и всё же один из них исхитрился схватить меня за ногу. Я повалилась в грязь, мысленно прощаясь с жизнью, но Кикимора с нечленораздельным воплем подскочила ко мне, пинком перешибив руку мертвеца в локте, вздёрнула меня на ноги за капюшон, и мы побежали дальше.

Мне начало казаться, что эта погоня не закончится никогда, но вой и топот за спиной стихли – мы пересекли незримую границу, за которую нежить не могла прорваться. Рука мертвеца, так и болтавшаяся на моей ноге весь остаток пути, рассыпалась прахом. Леший встретил нас лучезарной улыбкой:

– Не сомневался в вас, но волновался всё равно. – Хозяин леса хлопнул меня по плечу, а я крепко обняла его. – Трижды тебя на прочность пробовали — и трижды ты выстояла. Теперь твоя очередь пробовать их на зубок. Ужо мы с бабкой Лиху покажем теперь, вам же поспешить надобно, дело довершить. Отдохните немного, и в путь. А как уляжется всё, милости просим в гости – вспомним былое…

Отдышавшись и сердечно распрощавшись с Лешим и Кикиморой, мы с Баюном направились в сторону дома. Я и не заметила, как закончилась эта странная, насыщенная ночь. К станции мы вышли как раз вовремя – к первой электричке, и в тепле я быстро уснула. Через пару часов Баюн, вернее, Костик, уже в человеческом облике, растолкал меня, и подбодрил:

– Последнее осталось, самое важное. Теперь нужно радость ограбленным людям вернуть, да и место очистить. Я помогу тебе, слова нужные знаю.

Позёвывая, я потянулась к мешку. Наверное, светился он только для нас с Костей, потому что редкие пассажиры никакого удивления не выказывали.

– Спрашивай, – друг серьёзно смотрел на меня. – Я вижу, что вопросов у тебя много, время у нас есть.

– Ты говорил Лешему про память рода, что это значит? – Я решила начать с главного, потому что совершенно не понимала, как мне удавалось этой ночью делать то, что было нужно.

– Многие поколения твоих предков знали и умели то, что помогло нам сегодня, и передали это тебе. Память может проснуться, если человек в опасности, но должна в его душе быть хоть малая толика веры в чудеса. Если бы в тебе той веры не было, ты бы и первый удар не отвела, и в лесу не получилось бы ничего.

– А почему этот мешок светится, а другие нет?

– Помнишь, я говорил тебе, что мы с этой землёй связаны? Здесь твой дом, и дом тех людей, что были на рынке. Конечно, есть и приезжие, но это не важно уже. – Костик помолчал, глядя в тёмное окно. – Ты теперь тоже Хранительница, как и я.

Прозвучало это торжественно, но я по-прежнему ничего не понимала, и друг пояснил:

– Мы все – люди и нелюди – храним этот мир, я упоминал уже. У каждого свой кусочек: город, деревня, к чему душа лежит. И это непременное условие – то, что хранишь, нужно любить. Ты любишь свой городок и его жителей, как бы не ворчала временами. – Костик взял меня за руку и пристально посмотрел в глаза. – Ты любишь жизнь, свет, к добру стремишься. Даже имя у тебя светлое, солнечное. Так бывает, что Хранителя нет долгое время, и в твоём городе не было до недавнего времени. Вступившись за людей, ты неосознанно заявила о себе, а выступив против зла в открытую и выстояв – прошла своего рода инициацию. Серебряный колокольчик тому подтверждение.

– Так, эту мысль мне нужно переварить, – у меня вырвался нервный смешок, – а про мешок ты так и не рассказал!

Костик светло улыбнулся:

– Переваривай, не драться же с тобой. А с мешком всё просто: ты видишь то, что имеет отношение к твоей, так сказать, зоне ответственности. Остальные мешки – других хранителей дело. Теперь все вместе зорко за Лихом будем следить, чтоб не повторялось такого.

За разговором мы не заметили, как приехали. От станции электрички до рынка было рукой подать. Пошептав что-то и поводив рукой над замком, Костик беззвучно открыл решётчатые ворота и мы, никем не замеченные, в полной темноте прошмыгнули туда, где всё началось.

– Открывай мешок, – негромко сказал Костя, я развязала верёвку и растянула горловину. Вверх взлетело светящееся облачко, пару мгновений повисело над площадкой, словно прислушиваясь… И превратилось в стайку светлых птиц, немедленно разлетевшихся в разные стороны. Были – и нет.

Весело взглянув на меня, Костик пояснил:

– Это и были радости человеческие. Теперь каждая из них своего хозяина сама найдёт, нам же самую малость осталось сделать – очистить это место от последних следов зла.

С этими словами парень вновь обернулся котом и начал руководить: там круг из соли начертить, тут снег разгрести, полыни горку насыпать да поджечь. С последним было проблематично – не было с собой ни спичек, ни зажигалки. Баюн проворчал, мол, как чувствовал, что без этого не обойдётся, и от души клацнул когтями по асфальту, высекая искру аккурат в кучку сушёной травы. Закурился ароматный дымок, и легче стало дышать. Кот одобрительно взглянул на меня и промолвил:

– Ну вот, теперь ты окончательно с этим городом связана, крепче некуда. Ходить тебе отныне по его улицам, следить, чтобы зло не плодилось. Твой колокольчик серебряный в сердца радость и веру в чудеса вселяет – порой только это и нужно людям на самом деле.

– По улицам ходить – дело хорошее, а на работу как же? – растерялась я.

– А одно другому не мешает. Или ты решила, что я тебя заколдую сейчас, и будешь ты до конца дней только по улицам бродить? – расхохотался бессовестный друг, принимая снова облик человека и подавая мне руку. – Ну уж нет, кто мне ещё такой вкусный кофе сварит? Пойдём, кстати, домой тебя провожу.

– Кажется, я и так уже дома… – задумчиво проговорила я, всматриваясь в медленно светлеющее небо.

Занимался рассвет.

Эпилог.

– Баюн, бессовестный, слезь со стола и прими нормальный вид!

Огромный чёрный кот, ухмыляясь во всю пасть, неспешно перетёк со столешницы в кресло, и в мгновение ока принял человеческий облик.

– Жадина ты, Кир, – продолжая сверкать улыбкой, протянул Костик. – Я же просто принюхаться хотел! Вдруг курочку не дожарили…

– Окстись, окаянный! – раздался весёлый женский голос. Баба Яся внесла ароматный пирог и, поставив его на освободившееся на столе место, грозно упёрла руки в бока и шутливо нахмурилась. – Когда это такое было, чтоб я гостей сырым мясом потчевала?

– А Серый Волк как же? – парировал Костик.

– Сомневаюсь, что он иные яства предпочтёт парной говядине. А ты, усатый, договоришься, буду тебя из миски у печи кормить!

– Пощади, Баб Ясь! – друг, сдаваясь, поднял руки вверх и умоляюще посмотрел на ведунью.

– То-то же. Расскажи лучше о приключениях ваших, пока Леший с Кикиморой не пришли.

Бросив тоскливый взгляд на вожделенную курочку, Костик отчётливо сглотнул, но хозяйку уважил. Как подобает истинному сказителю, цветисто и витиевато повествовал он о наших приключениях.

– … И стала с той поры Кира Хранительницей града своего. Ходит по улицам, да колокольчиком серебряным звенит – кто услышит, тому на сердце светлеет. А Лихо хоть и не добили, да силу потеряло, потому что радость людская – ему как нож во́ сердце. Так и живут с той поры: люди – в свете, а Лихо – во тьме, да только из щелей на них косится…

– Ох, Баюн, складно баешь, да привираешь!

Я вздрогнула от неожиданности: оказывается, дядя Лёша с Кикиморой уже стояли в доме какое-то время, а мы с Ягой, заворожённые напевной речью Кости, и не слышали. Леший же продолжил, хитро прищурившись:

– Вот откуда тебе ведомо, что Лихо силу потеряло?

Я улыбнулась и ответила вместо насупившегося друга:

– Так ведь люди и впрямь светлее стали. Я вчера на рынок заглянула, а там все весёлые, ровно ярмарка гуляет. Продавцы с шутками-прибаутками товар отвешивают, никто не толкается, не злится. Как будто само место с ними покоем делится. Да и лица знакомые мелькают: в тот день, когда всё началось, я пару молодую заприметила – нарядные, у девушки волосы рыжие, яркие. Вот этих двоих вчера видела – хохотали, как дети. Если бы проклятие действовало, не сумели бы так жизни радоваться.

– Молодец, малявка. – Леший удовлетворённо кивнул и устроился за столом подле Бабы Яси, степенно наполнил свою тарелку. Кикимора с Костей шёпотом препирались, кому из них достанется куриная гузка. – Верно подмечаешь, не зря тебе предки колокольчик доверили.

– Судя по удивлённым глазам нашей Хранительницы, она так и не поняла, что произошло, – подмигнула Яга развеселившемуся Баюну, – а ты решил подождать, пока сама спросит, так?

– Эх, Леший, всю игру мне испортил, – притворно сокрушался Костик, а я недоумённо переводила взгляд с него на Лешего и Ягу и обратно.

– Учись задавать вопросы, дочка. И вообще учись – тебе многое предстоит узнать. – Баба Яся серьёзно смотрела мне в глаза, и я на миг увидела под образом пышной, цветущей женщины настоящую Ягу, древнюю, как сама эта земля. – Мы подскажем и подставим плечо, но в жизни разное бывает. Ты должна знать, откуда твоя сила взялась, как взрастить её, укрепить, чтобы в нужный час она стала твоим мечом и щитом. Зло не исчезает навсегда, не бывает милосердным и ничего не забывает. Догадаешься сама, как колокольчик свой новый облик обрёл, аль подсказать?

– Дядя Лёша сказал: предки доверили. – Я задумчиво посмотрела на стоявший на столе колокольчик, с которым не расставалась нигде и никогда. – Я в лесу, когда мы втроём пели, почувствовала, словно меня обнимают и поддерживают… Значит, не показалось?

– Опять она за своё, – закатил глаза Костя. – Забудь это слово, красна девица. Ты такое можешь узреть, что другим и во сне не привидится, и тебе вовсе не кажется. Но главное в другом – сердце твоё чисто, вера в людей и в добро крепка. Ты пела песнь о помощи, и тени людей пришли на твой зов. Тени предков твоих, что вместе с тобой заклинали изменчивую Луну очистить костяной колокольчик. Даже вещи не хотят нести чёрное зло, а Луна с давних пор волшебству помощница верная. Вот она и откликнулась.

– Ох, непривычно мне это, – пожаловалась я, – порой кажется, что всё это сон. Что я по-прежнему ничего не умею, даже когда в колокольчик звоню – словно не я его трясу, а он меня, мол, не спи. Но вспоминаю тот день на рынке, и оторопь берёт. Жаль, что не смогли нищенке помочь – не от хорошей жизни она к Лиху подалась.

– Вот тут ты, малявка, не права. – Леший неспешно отставил тарелку, разгладил зелёные с проседью усы. – Каждый для себя сам путь выбирает. Кто-то жалуется да стенает – такими Лихо кормится. Кто злобится – тех на службу к себе призывает. А кто-то сердцем горячим стремится мир сделать светлее, лучше. Улыбается, поёт, да к Солнцу тянется. Такие Лиху – кость в горле, верно Баюн сказал, так что встретишься ты ещё с ней да со слугами её.

– А ещё ты ведьму пожалела, – тихо промолвила Кикимора. – Я видела, как шишка раскрылась – значит, есть у неё шанс на новое рождение и новую жизнь. Немногие так могут – с добром к врагу.

– Про колокольчик же ты верно говоришь, сейчас он тебя направляет, – подхватила Яга. – Но как научишься силу свою контролировать, так и чувство это пропадёт. До тех пор не забывай, радость – как огонёк в темноте: пока светит – зло не подступится. А кто сам светится, того и тьма боится!