Наяву

-Ты понимаешь, что если я сейчас уйду, то уже никогда не вернусь? Ты знаешь об этом?

-Теперь знаю.

Он сидел на деревянных перилах маленького балкона и смотрел через открытый проём двери в полусумрак комнаты, пахнущей старым деревом и легким, до конца не выветрившимся с весны запахом горящей печи.

-Тебе нужно поспешить, – он глянул через плечо на переваливающуюся через край неба грузную сдобу чёрных туч. – Скоро будет гроза.

Она смотрела на него шумно дыша. Что-то выкрикнула. Что-то о том, что он жалок, что-то о его незавидной грядущей судьбе, что-то о близком сожалении. Затем развернулась и чеканя шаги, отдающиеся гулко в деревянной лестнице и стенах старого сруба, спустилась вниз и вышла на улицу, со всего размаха хлопнув дверью.

Так же яростно клацнула дверь машины, завёлся двигатель и тут же взревел, прокручивая срывающие траву колеса и с юзом унося разгневанную и обиженную женщину.

Странная штука. Почему нельзя с первого момента, с первого взгляда, с начала общения понять, что тебе не нужно в жизни.

Ну да наконец-то один.

Он развернулся, свесив ноги на улицу, опять уставился на небо и стал ждать.

Ещё совсем чуть-чуть.

Первые крупные капли, ещё редкими, глухими шлепками упали с неба на листья клёна и раскалённый метал крыши. Душный, неподвижный воздух вдруг смялся, покатился по деревне, подгоняемый прохладным ветром.

Откуда-то из-за нагромождения туч, переваливаясь, рухнула вниз трескающаяся лавина грома. Ускоряя, взвинчивая барабанную дробь ударов, наконец ринулся на землю водяной поток.

Скинув вниз с ног шлепки, он встал босыми ногами на тёплое дерево перил. Его тело ещё не окатили струи дождя, нависающая крыша берегла пятачок балкона. Он стоит, покачиваясь, ещё потный от недавней жары, ещё не омытый. Расстегнув на груди рубаху, он поправляет чёрный шнурок креста на шее.

Раскинул в стороны руки, приподнялся на цыпочках и оттолкнувшись, устремился параллельно земле, петляя, огибая ветви деревьев к покосившейся старой баньке. Не долетев нескольких метров до чёрного тёса кровли, выгнул до боли в позвоночнике спину и устремился вверх, вкладывая в этот рывок всю затаённую, закипающую силу.

Он взмывал к небу прямой стальной линией, запрокинув вверх голову, чувствуя, как больно ударяют по лицу тяжёлые капли. На мгновение посмотрел вниз, заскользил взглядом по маревной, бледной земле, не различая размытых очертаний деревни там далеко под собой.

Заставил тело лететь ещё быстрее, наслаждаясь давящим чувством ускорения в животе. Вот проносятся мимо первые, пока не плотные тучи, вот накрыла его чернота, ослепив белой ломаной линией, оглушая взрывом, от которого тело отбрасывает за сотню метров в сторону.

Тучи редеют. Он проносится сквозь верхний слой грозы, содрогаясь, вибрируя. Это последние тучи хотят удержать его, просят не уходить. Ведь так хорошо здесь в бешеной пляске. Но он всё летит, летит вверх, лишь пообещав им вскоре вернуться. Его ослепляет солнце и густая синь неба над головой. Промокшая одежда быстро замерзает, превращаясь в холодный панцирь на покрытом льдом горячем теле.

Снизу, под ногами, раскинулась бесконечная переливающаяся всполохами чёрная шерсть.

Наконец можно отпустить напряжённые, сведённые от усталости мышцы.

Расслабив волю и тело, прекратив гнать его вверх, он замедлил восходящий полёт, раскинул в стороны руки и ноги и вот, истратив запас инерции, заставлявший с замедлением двигаться всё ещё вверх, замирает на мгновенье и тряпичной бесформенной куклой несётся обратно вниз к бешеному потоку ливня, к взрывам грозы. Он не управляет полётом, он просто падает вниз, несётся сквозь тучи, обгоняет медленно ползущие вверх капли. Вот раскинулись под ним леса, реки, озёра. Вот изгибы деревень с тусклыми песчинками огней, спрятанные среди ровных прямоугольников полей. Вот прямо под ним его деревня, улица, небольшой деревянный дом с серой фальцевой крышей. Теперь он не падает безвольно. Наоборот, он убыстряет свой полёт, он несётся к земле вниз головой. Расправив до ломоты плечи и раскинув руки, он начинает вращаться вдоль оси тела. Угловая скорость всё выше. Вот уже болят суставы, пытаясь удержать разлетающиеся предплечья, справиться с неистовым центробежным ускорением.

У самой поверхности земли, на пределе выносливости тела, он вновь собирает силу, напрягает мышцы. Выправляет, выполаживает полёт, скользит над поверхностью бурлящей от потока дождя реки, чуть коснувшись воды пальцами, чувствуя, как больно режет вода кожу на неимоверной скорости и вдруг снова взмывает ввысь, туда где борются неистово стихии. Теперь нет усталости, теперь можно летать вечно.

Но вечность утомляет. Наслаждение не может быть вечным.

Он сидит на крыльце голый, уставший у закипающего самовара, положив подбородок на колени и смотрит вслед медленно уходящей черной пляске, спешащей окунуть в свою бешеную круговерть другие русские деревни и города.