Не дыши

«Алая луна» мчалась на восток. За окном плакала ночь, слёзы её текли по стеклу почти параллельно столу, где Поль Папусти на газетном листе разделывал полукилограммовую атлантическую сельдь пряного посола, скосив глаза на заметку, частично скрытую толстой рыбьей спиной.

«…но хотя Musculus masseter — жевательная мышца — одна из самых сильных мышц человека, она, как следует из названия, предназначена для жевания, то есть в полной мере проявляет себя сокращаясь, притягивая нижнюю челюсть к верхней, тогда как в открывании рта в обычных условиях она практически не задействуется, и, соответственно, не способна помочь спастись. Нельзя забывать и об эластичности кожи — лично я знаю нескольких людей, умеющих зевать не размыкая губ, например, кузина моей жены так умеет, научилась после одного курьёзного случая. Про мышцы ноздрей и говорить нечего — их фактически нет. Копеечная мелочёвка из хозяйственного магазина и мозг садиста-убийцы — всё, что нужно, чтобы Франция в очередной раз окаменела от ужаса. Берегите себя. С вами был Лука-Клод-Альфонс-Ипполит-Оноре-де-ла-Сей-Сен-Жирон-дю-Пюи Монбрен».

Начало заметки находилось под результатами ароматной аутопсии. Поль переложил сельдь в одноразовую тарелку, кончиком мизинца сгрёб блестевшую жиром требуху на колонтитул, облизал палец и углубился в чтение.

«Наш внештатный корреспондент Лука М. смог взять интервью у комиссара Мегрэ, назначенного координатором расследования по делу серийного убийцы, прозванного Цианакрилатом. Их встреча состоялась в вагоне-ресторане экспресса «Алая луна», принадлежащего нашей компании. Приводим её без купюр:

Л.: Здравствуйте, комиссар. Каким ветром?

М.: Служебным, рыба у вас потерялась. Я передал дело полковнику Жомпонье, не до рыб мне сейчас.

Л.: Цианакрилат?

М.: Да. Уберите, пожалуйста, диктофон от моего лица — пить неудобно.

Л.: Прошу прощения. Итак, Цианакрилат. Можете поделиться, как идёт расследование?

М.: Медленно.

Л.: С чем это связано?

М.: С тем, что этот подонок колесит по всей стране, а не приходит с повинной в полицию или хотя бы не делает своё чёрное дело в час пик у ресепшена Лафайет. Он может быть где угодно, даже в этом поезде. Вон тот жирный имбецил может быть Цианакрилатом.

Л.: Это начальник поезда господин Папусти.

М.: По-вашему, он поэтому вне подозрений? Как долго вы его знаете?

Л.: Второй или третий день.

(Поль подвигал мизинцем рыбьи внутренности, чтобы найти дату — понятно, газете неделя, и тот визит Мегрэ хоть и казался далёким прошлым, но полностью не выветрился ещё из памяти).

М.: Ну вот (пьёт пиво с сердитым выражением лица).

Л.: Что вы можете посоветовать простым гражданам, пока маньяк не пойман?

М.: Все жертвы Цианакрилата — одинокие спящие люди, поэтому совет простой: на ночлег устраивайтесь группой от восьмидесяти человек, назначьте дозорных, сменяющихся каждые полчаса, обеспечьте освещение, минное заграждение и сторожевых собак. Вы совсем идиот, что ли? Какие советы могут быть? Если у вас на двери замок за пятнадцать франков и нет решёток на окнах, то ничего не поможет, кроме бессонницы! (Встаёт и уходит).

Л.: Что ж, в каком-то смысле комиссар прав, пока что ситуация удручающая. Метод, которым пользуется Цианакрилат, не оставляет ни шанса его жертвам, хотя кажется — просто открой рот, но хотя Musculus…»

Поль несколько раз открыл и закрыл рот — такова была сила пера Луки, — и приступил к ночной трапезе. В полночь предстояло сделать обход состава, а высматривать нарушения и изъяны лучше не натощак.

* * *

Стараясь не шуметь, Поль закрыл дверь в тамбур, принюхался и понял, что в кушет-вагоне беда с туалетом — запах мочи и испражнений был недопустимо заметен. Он открыл дверь в туалет, где ждал увидеть нечто огорчившее бы проводника, однако санузел оказался в полном порядке, и пахло там даже лучше чем снаружи — ничем. Обходы, среди прочего, делались для выявления нарушений, и запах туалета не в туалете было одним из них.

Некоторое время Поль соображал. Кто-то распылил один из этих меркаптановых спреев? Кто-то не успел добежать, или было занято, и обосрался в коридоре? Но что потом? Вернулся спать, почувствовав облегчение? Странно, очень странно.

Поль закрыл дверь в туалет, открыл в вагон — и вонь чуть не сшибла его с ног.

«Только не это», — подумал Поль вслух. Старая, с царских времён железнодорожная легенда про обосранный вагон всплыла у него в памяти.

ЛЕГЕНДА ОБ ОБОСРАННОМ ВАГОНЕ,

рассказанная Лукой, кельнером и другом Поля, в баре вагона-ресторана «Алой Луны»

— Давным-давно, — интригующе начал Лука, — можно сказать — на заре железнодорожного сообщения, хмельная ватага купцов и промышленников, человек десять, нашла смешным предпринять вояж по Николаевской железной дороге от Николаевского вокзала в Москве до Николаевского же вокзала в Санкт-Петербурге. Люди все они были непростые, при больших деньгах, но скромные, поэтому чтобы не беспокоить других пассажиров, они сперва выкупили все билеты на вечерний рейс и всеми правдами, неправдами и пачками ассигнаций добились, чтобы в составе был лишь императорский вагон. Само собой, багаж немалый — дюжина ящиков Veuve Clicquot, икорка, севрюжка, несколько мамзелей и цыганский хор. Едут, веселятся, из окон в ворон стреляют, мамзели в исподнем подушками дерутся, цыгане воют, обер-кондуктор в замочную скважину подглядывает — содом и гоморра, в общем. Остановок много — надо в паровоз воды доливать, но никого, естественно, не подсаживают. И вот на одной такой на спину обер-кондуктора всё-таки ложится чья-то рука. Он разогнулся — стоит перед ним то ли юродивый, то ли отшельник святой, а то и колдун: в чёрном рубище, босой, диким волосом заросший, в руках суковатый посох, на глазах бельма. Просится до Березайской доехать. Обер-кондуктор как-то побоялся такую фигуру назад на перрон спихивать, ладно, говорит, только придётся тут ехать, в вагон нельзя, на вот тебе мой табурет. Старец уселся и интересуется, отчего, дескать, в вагон нельзя? Обер-кондуктор отвечает, мол, столичные шишки кутить изволят. Понятно, говорит старец.

— И что, что было дальше? — спросил Поль, еле дождавшись, пока Лука нацедит себе стакан бельгийского белого, залпом выпьет и закусит щепоткой арахиса. — Что сделал старец?

— Ничего… ыыыргх… сошёл на Березайской.

— Так а почему вагон-то обосранный стал?

— Не знаю, — невозмутимо пожал плечами Лука. — Вероятно, кто-то обосрался.

— Гореть тебе в аду, обломщик, — покачал головой Поль, — гореть тебе в аду.

Решительным шагом, прикрыв нос и рот локтём, Поль направился в купе проводника, отметив, что почти все двери вдоль полутёмного коридора открыты, но ни из-за одной не лился свет. И тишину, конечно, если не считать убаюкивающего перестука колёс; ни разговоров, ни смеха, ни приглушённо-пьяных песен, ни тиктоковской пластмассы. Вагон был заполнен меньше чем на треть, в посадочной ведомости здесь числились семнадцать пассажиров, купивших, разумеется, нижние места. Проходя мимо, Поль мельком заглядывал во все купе — все спали. У одного задержался на несколько секунд: едва различимая в темноте, забавно и как-то необычайно мило заложив руки за спину и свесив на сползшее на пол одеяло стройную ножку, спала молодая красотка в белых носках, кружевных чёрных трусишках и белом топике, сбившемся к шее.

В служебном купе, скупо освещённом ночником, валялись нос к носу двое — проводник у переборки, судя по казённым майке и брюкам, и показавшийся смутно знакомым упитанный тип с краю в пёстрой гавайке и голубых шортах; загорелая лысина толстяка блестела от пота и отражала индикаторы на щите управления, к которому Поль и повернулся в поисках кнопки, включающей свет в вагоне.

Кнопок, тумблеров и переключателей оказалось около двух тысяч, перемигивающаяся гирлянда светодиодов не давала сосредоточиться. Наугад Поль понажимал и покрутил несколько, и ему повезло — полный миазмов вагон затопила люминисцентная определённость. Будить проводника Поль решил потом, когда источник зловония будет найден.

А он нашёлся в первом же купе.

Обосравшийся — щуплый индивид в розовой пижаме — спал поверх одеяла, уткнувшись лицом в подушку, наполняя купе смрадом от медленно расползающегося тёмного пятна на штанах Руки его были стянуты за спиной нейлоновой кабельной стяжкой, что Поль заметил не сразу — сразу он взялся трясти катаплектика за плечо, повторяя «проснитесь, проснитесь». Потом Поль разглядел стяжку, а затем — кое-как перевернув тело на спину — багровое лицо с почти выпавшими из орбит глазами, чёрно-красными от лопнувших капилляров, и блестящими струпьями на окровавленных, плотно сжатых губах.

Смузи из полупереваренной атлантической сельди, четверти литра растворимого кофе и рюмки желудочного сока хлынули из Поля на лицо трупа, не особо его украсив.

— Сюда… быстро… четвёртый вагон… ЧП… — просипел Поль в рацию, даже не представляя, кому ушло сообщение, и включил ли он её вообще. Занёс руку, чтобы смести с лица покойника свои недополученные килокалории, но страшная догадка погнала его в следующее купе — пустое, а затем и третье, к красотке, где догадка подтвердилась — ещё два трупа с заклееными ртами и носами.

Цианакрилат в поезде.

Голосом сонного Луки ожила рация:

— Что случилось? Что в четвёртом?

— Вагон мертвецов, обосравшихся мертвецов! — чуть не закричал Поль, глядя на свою руку, тискающую ещё тёплые груди мёртвой пассажирки.

— Мертвецы по умолчанию обсираются, когда есть чем, это закон физиологии, — принялся умничать Лука, — а инциденты такого уровня докладываются начальнику поезда.

— Я — начальник поезда! — выпрямившись, почти закричал Поль. — Их убили всех, идиот!

Шорох за спиной заставил Поля обернуться. В коридоре стоял тип в гавайке. Лицо среднестатистического школьного учителя с усталыми невыразительными глазами, тронутым сединой венчиком волос и чисто выбритыми скорбными щеками, лицо серийного убийцы.

Цианакрилат (а это был он, несомненно) сделал шаг в купе.

Поль отступил на шаг и упёрся спиной в лесенку. Его мозг превратился в тактический компьютер, в мгновение просчитывающий тысячи вариантов вероятной атаки Цианакрилата и способов отразить её: нырок, отскок, подскок, уход с вектора атаки, шпагат, переднее сальто, обманное движение коленями, обратное сальто, блок — весь софт был загружен из попаданческой и бояръ-литературы, благослови её господь. Тем временем Цианакрилат сократил дистанцию до интимной и нанёс Полю сокрушительный удар локтём в челюсть, от которого в голове начальника поезда сместились все приоритеты — вместо того, чтобы отчаянно бороться за жизнь, Полю захотелось полежать. Цианакрилат решил воспользоваться этим — сел на грудь Поля, достал из кармана граммовый тюбик моментального клея и, откручивая похожую на нос Буратино крышечку, сказал:

— Будет неприятно, но совсем недолго, поверь.

Он выдавил по капле клея в ноздри Поля и сжал двумя пальцами нос. Поль улыбнулся.

— Да, молодец, — улыбнулся в ответ злодей.

Но Поль улыбался не ему, а Луке, заглянувшему в купе. Рука кельнера схватила Цианакрилата за воротник, рванула, раздался треск, Поля осыпало пуговицами, а маньяк, оставшийся в половине гавайки, вывалился в коридор.

— Хо-хо-хо, редко когда выпадает случай подвигать поршнями на законных основаниях, — словно сквозь вату услышал Поль голос Луки, чудесного Луки, Луки невероятного, и под звуки праведного насилия потерял сознание.

* * *

Два месяца спустя Поль сидел в вагоне-ресторане «Алой луны», за дальним — да, тем самым — столиком с лампой с красным абажуром и в тысячный, наверное, раз пересматривал запись суда над Цианакрилатом. Убийца был спокоен, отказался от адвоката и признал все предъявленные обвинения, при этом так и не назвав своего имени, что вызвало небольшие затруднения в соблюдении протокола.

За все заседания суда он не проронил ни слова и не ответил ни на один вопрос, но выступил с речью, когда ему предложили сказать последнее слово. Её-то и пересматривал Поль.

«Вы называете меня убийцей, серийным убийцей, но это не так. Я творил благо. Я говорю это не в надежде, что меня признают невменяемым, я абсолютно здоров психически, просто мне открыта истина, вам пока недоступная. Смерть — разделение души и тела, вечного и бренного, это известно всем, но что конкретно ждёт покинувшую тело душу, доподлинно не знает никто, и я в том числе. Однако я знаю, что жизнь прекрасна — рассветы и закаты, песни птиц, секс, вино, жареные с чесноком креветки. Жить хочется вечно, не так ли? И я нашёл бессмертие. Нужно всего лишь…

(На этом месте Цианакрилат неспеша наливает стакан воды и так же медленно пьёт, пока в притихшем зале не раздаётся понимающий смешок, потом продолжает)

…нужно всего лишь перекрыть выход последнему выдоху умирающего. Душа покидает тело с последним выдохом. Заклеивая людям нос и рот, я делал их бессмертными. Мне могут возразить, что после процедуры обессмерчивания люди как раз умирали, но время у бессмертных течёт в десятки, сотни раз медленнее, и у вас просто не хватило терпения, чтобы увидеть чудо. Я сам тоже не успел увидеть его, и не увижу, так как меня казнят, скорее всего, но вы увидите, я надеюсь».

— @баный псих, — сказал Поль, откладывая планшет и задумчиво отпивая из бокала глоток вина.

— Босс, вы не поверите, — услышал он будто выросшего из-под земли Луку, теперь администратора. — Это что-то. Посмотрите!

Лука пододвинул к Полю стул, уселся и положил на стол руку с телефоном, на экране которого стоял на паузе какой-то ролик — губастая дива с микрофоном на фоне улицы. Поль ткнул пальцем в экран.

«Педро Чампуррадо, первая жертва печально известного Цианакрилата, похороненная полгода назад, зашёл сегодня в магазин «1к мелочей» на улице Эмиля Дюкло. Другая съёмочная группа нашего канала сейчас берёт у него и его семьи интервью, а мы посетим магазин и узнаем у продавца подробности.

— Вчера вас посетил Педро Чампуррадо, сенсация номер один в мире, что вы можете рассказать?

— Вечером он заявился, часов в восемь. Долго что-то выбирал, но на кассу принёс только молоток для крокета, на него была девяностодевятипроцентная скидка. Я ему: «Буэнос тардес, сеньор», он молчит и на меня не смотрит. Это понятно, я привык, что на меня стараются не смотреть, вы вот тоже не смотрите, и всё потому, что я родился без ушных раковин. Вся моя родня по отцовской линии рождалась без них, так что, думаю, это наследственное. Без ушных раковин жизнь — не сахар, знаете ли, я откладываю деньги на пластическую операцию с трёх лет, чтобы сделать хоть одно ухо, и не накопил даже половину нужной суммы, ходэр пута мадре, а у меня уже двое безухих сыновей и третий на подходе, им тоже понадобятся деньги на пластику, и для жены аренда собаки-поводыря в копейку влетает, а где их взять, деньги-то, если у меня ничего не покупают, потому что я сам без ушей, за неделю только вот сраный молоток за полтора франка продал этому пендэхо, эстар ходидо!».

От автора